В июле 1848 года По отправился с лекцией "Поэтический принцип" в Лоуэлл, небольшой городок в штате Массачусетс. Именно там он познакомился с миссис Энни Ричмонд. Первую встречу с ней он описал в рассказе "Домик Лэндоры":
      "Не обнаружив ничего похожего на звонок, я ле
      -------------
      (1) Перевод В. Васильева.
      [301]
      гонько постучал в полуоткрытую дверь тростью. И тотчас же на пороге появилась фигура - молодая женщина лет двадцати восьми - стройная или скорее даже хрупкая, немного выше среднего роста. Видя, как она приближается с какой-то не поддающейся описанию сдержанной решимостью, я сказал себе: "Вот поистине грация, чуждая всякого искусства, - напротив, совершенная самой своей естественностью". Второе впечатление, произведенное ею на меня, но гораздо более глубокое, нежели первое, было впечатление одухотворенности. Столь ярко выраженная, я бы сказал, возвышенность чувств или неземная отрешенность, как та, что светилась в ее глубоких глазах, никогда еще не проникала в самые сокровенные уголки моей души. Не знаю почему, но это особенное выражение глаз, а порою и губ таит в себе самое сильное, если не единственное очарование, способное привлечь меня к женщине".
      Если изображенная в рассказе женщина не кто иная, как Энни Ричмонд, то в описании домика, где она живет, нетрудно узнать "хижину" По в Фордхеме, ибо он часто мечтал, что Энни когда-нибудь сделается хозяйкой его дома, и такой рисовал ее в воображении. Именно она вдруг сделалась для него самым желанным существом на свете. К ней он испытывал в тот момент самое глубокое чувство, на какое был способен, и часы, проведенные в семье миссис Ричмонд, казались ему сладостным блаженством.
      Унося с собой воспоминания об Энни, с которой он вскоре начал переписываться, По 13 июля возвратился в Нью-Йорк. Сбор от лекции, прочитанной в Лоуэлле, и два аванса, выплаченные ему Патнэмом в счет гонорара за "Эврику", составили сумму, достаточную для поездки на юг, где По рассчитывал найти подписчиков для "Стайлуса". 16 июля, оставив миссис Клемм в Фордхеме, По отправился в путь и спустя три дня прибыл в Ричмонд. Вновь оказавшись в знакомых с детства местах, среди старых друзей, он, не устояв перед многочисленными искушениями, запил и целых две недели пропадал в самых темных городских притонах. Затем По, помятый и обносившийся, сам явился с визитом к редактору "Сазери литерери мессенджер" Томпсону в сопровождении Джека Макензи.
      Примерно в это же время его видел в городе некий
      [302]
      Чарльз Уоллис, местный историк, который отмечает, что По, несмотря на пристрастие к спиртному, никогда не доходил до такого состояния, чтобы быть не в силах о себе позаботиться. Однажды Уоллиса подняли с постели, чтобы познакомить с По, который в тот момент весело проводил время в шумной, но весьма приличной компании в какой-то таверне. По читал друзьям "Ворона" и отрывки из "Эврики".
      Придя туда, Уоллис застал своего прославленного земляка обсуждающим последние новости с собравшимся вокруг обществом. Представленный Уоллису, По учтиво и с достоинством поклонился; лицо его пылало от возбуждения, но пьян он не был. В ответ на просьбы присутствующих По продолжил свои рассуждения, и хотя мысли об атомарном строении вселенной он излагал никак не меньше часа, рассказ его был красноречив и увлекателен.
      Самые подробные воспоминания об этом визите По в Ричмонд оставили Макензи - с ними он по-прежнему был очень дружен и часто встречался. В Ричмонде По был у себя дома. Лишь здесь он не чувствовал себя всем чужим и одиноким изгоем. Его окружали друзья детства, с которыми он мог быть самим собой, и славу свою он ощущал сейчас как благо, а не как досадное бремя. Впервые после смерти Вирджинии, стряхнув печаль и уныние, он отчасти обрел вновь душевное равновесие и способность радоваться, свойственные ему в ранней юности. Двухмесячное пребывание в Ричмонде, наверное, продлило его жизнь на целый год.
      В саду у Макензи молодые люди часто затевали игру в чехарду. Некогда искусный в этом спорте, По, словно сбросив груз лет, мог часами, счастливый и радостный, как мальчишка, прыгать через спины приятелей на длинных тенистых дорожках сада, всякий раз ловко перелетая через очередное препятствие, в то время как его старый товарищ Джек Макензи то и дело растягивался на земле. Таким видели По в одном из немногих и, быть может, последнем веселом эпизоде его жизни.
      К сентябрю По остался почти без денег, однако как-то поправить дела помог Томпсон, который согласился напечатать несколько его статей в "Мессенджере". Около этого времени у По вышла крупная ссора с Джоном Дэниэлем, редактором журнала "Экзаминер",
      [303]
      из которой получилась весьма характерная для По история. Столкновение между ними назревало уже давно. Они придерживались очень несхожих взглядов на литературу и вдобавок не поладили из-за какого-то долга. Куда серьезнее было, однако, то, что Дэниэль, хорошо знавший кое-кого из родственников Уитменов, позволил себе публично высказать сомнение относительно бескорыстия чувств, которые По питал к миссис Уитмен. Слух об этом достиг По в редакции одной из ричмондских газет. Придя в ярость, он тотчас послал Дэниэлю вызов на дуэль, нацарапав его на оказавшемся под рукой клочке газетной бумаги. Однако обидчик не захотел принять дело всерьез. Друзьям По оно тоже показалось пустячным. Тем не менее отказать ему в сатисфакции значило бы нарушить кодекс чести.
      Дэниэль, сославшись на желание избежать огласки, согласился встретиться с По наедине у себя в редакции. Когда По вошел в комнату, Дэниэль спокойно сидел за столом, на который были демонстративно выложены два больших, устрашающего вида пистолета. Надменно вскинув голову, По спросил, для чего Дэниэлю понадобилось его видеть. Тот объявил, что, дабы избежать неприятностей с властями, они могли бы к обоюдному удовлетворению решить свой спор, разойдясь в противоположные углы комнаты и по разу выстрелив друг в друга. По огляделся. Комната была достаточно велика. Дэниэль - очень спокоен, а пара пистолетов ставила скорее перед дилеммой, чем перед выбором. По был наделен достаточным чувством юмора, чтобы оценить нелепость ситуации; вид пистолетов несколько его отрезвил, и благоразумие возобладало. Джентльмены обменялись объяснениями, и дело, к всеобщему удовольствию, кончилось примирением. Вскоре бывшие противники уже смеялись над происшедшим недоразумением вместе с присоединившимися к ним друзьями, которые все это время прятались поблизости и, по правде говоря, не очень опасались услышать выстрелы.
      Между тем на сцене опять появилась миссис Уитмен. Ее подруги - мисс Макинтош и мисс Блэквуд, которые иногда навещали По в Фордхеме, - гуляя с ней по залитому лунным светом саду, передали во всех подробностях восторженные речи По, адресованные "Елене". При этом мисс Блэквуд сочла своим долгом
      [304]
      предостеречь миссис Уитмен. Но та, несмотря ни на что, послала в Фордхем стихотворение без подписи, но написанное ее собственной рукой и звучавшее недвусмысленным приглашением к встрече, которой, как она знала, искал и По. Стихи переслали в Ричмонд - По получил их 18 сентября, вскоре после "неудавшейся" дуэли с Дэниэлем. Забыв о "Стайлусе", для которого он почти ничего не успел сделать, По поспешил на зов. Ненадолго заехав в Фордхем, он взял у мисс Макинтош рекомендательное письмо к миссис Уитмен и в середине сентября прибыл в Провиденс.
      Во время своего первого визита туда он несколько раз увиделся с миссис Уитмен и незамедлительно предложил ей руку и сердце. Перед отъездом По вновь побывал на кладбище, где (выбор места весьма характерен) накануне сделал ей предложение.
      "Наутро после этой встречи я вновь посетил кладбище. В шесть вечера я уехал из города стопингтонским поездом в Нью-Йорк. Не могу объяснить Вам - ибо и сам не понимаю, - что за чувство побудило меня не увидеться с Вами еще раз перед отъездом, не сказать Вам еще раз "прощайте". Сердце мое томило печальное предчувствие. В кладбищенском уединении Вы сидели подле меня - на том самом месте, где рука моя, трепеща, впервые обвилась вокруг Вашего стана".
      Миссис Уитмен не дала своего согласия и вскоре после второго визита По написала ему, делясь своими сомнениями и опасениями. Она чувствовала, что бремя супружеских обязанностей ей не по силам. Она старше По, вдова и слаба здоровьем. Кроме того, миссис Уитмен уже предупреждали - возможно, Осгуды или кто-то еще, - какими осложнениями чреваты близкие отношения с "Вороном". Слухи о распре По с Инглишем и прочие истории, в которых не было недостатка, безусловно не миновали ее ушей, и потому сомнение звучит в каждом слове письма. В том, что пылкие ухаживания По смутили ее покой, нет никаких сомнений.
      Именно на это письмо По ответил 18 октября из Фордхема, умоляя, оправдываясь и превознося любовь, возвышающуюся над мирской суетой. Последнее должно было глубоко тронуть витавшую в неземных пределах душу "Елены". Насколько По верил во все это сам, сказать трудно. Он чрезвычайно остро переживал
      [305]
      происходящее. Письмо миссис Уитмен вновь напомнило о змеином языке молвы и привело По в исступление. Женщина эта волновала поэта, к тому же была затронута его гордость. Неудача грозила нанести ему неизлечимую душевную рану.
      По отправился в Лоуэлл, где прочел еще одну лекцию. Здесь он вторично навестил семью Энни Ричмонд, жившую в Уэстфорде - маленькой деревушке неподалеку от города. Энни все больше завладевала его мыслями. И к ней, и к ее сестре Сарре он относился с искренним доверием. В его теперешнем тревожном и напряженном состоянии дом Ричмондов, дышащий спокойствием и благоденствием, показался ему приютом небесным. Умиротворенный ласковым вниманием Энни, он провел там несколько дней в ожидании вестей от миссис Уитмен.
      Второго ноября он получил от нее нерешительное письмо. Томительная неизвестность и растущая привязанность к миссис Ричмонд привели По в мучительное волнение, почти помутившее его рассудок. Он написал миссис Уитмен, назначив ей встречу 4 ноября в Провиденсе, но предварительно взяв с миссис Ричмонд обещание, что она (Энни) явится навестить его на смертном одре. В Уэстфорде, ожидая последнего слова миссис Уитмен, он понял, что не может жить без Энни Ричмонд. Ослабленный и расстроенный переживаниями, он был не в силах выдержать этого конфликта.
      И все же, находясь в каком-то полубеспамятстве, По устремился в Провиденс. Прибыв туда, он уже был в таком состоянии, что забыл, для чего приехал, или просто не мог заставить себя встретиться с миссис Уитмен. Он провел в Провиденсе несколько часов, а затем без всякой видимой цели отправился в Бостон. Оказавшись в городе, с которым у него было связано немало тягостных воспоминаний, По, обуреваемый противоречивыми чувствами и не видя выхода из тупика, решил оборвать свою жизнь там, где она началась тридцать девять лет назад. Он принял довольно большую дозу опиума, однако яд не убил его; он долго пролежал в гостинице без сознания, но благодаря заботам пришедших на помощь друзей скоро оправился и, вернувшись в Провиденс, явился на следующий день в дом миссис Уитмен на Бенефит-стрит.
      Она боялась выйти к нему. До нее, видимо, уже
      [306]
      дошли какие-то слухи о событиях последних двух дней. Не меньше ее страшили и возможные последствия отказа встретиться с ним. Ее мать, миссис Пауэр, которая и слышать не хотела об их браке, посоветовала ей принять безумца "сострадая ему, мать попросила меня успокоить его и пообещать все, чего он добивался". Затем миссис Пауэр в течение почти двух часов увещевала По, сидя с ним в гостиной, пока наверху ее дочь собиралась с духом, чтобы предстать перед поэтом. Наконец Хелен, как всегда драматически эффектная, вошла в комнату. По приветствовал ее так, точно узрел ангела, посланного небесами спасти его душу от гибели. Он припал губами к краю ее платья, но сделал это с такой стремительностью, что оторвал кусочек воздушного муслина. Миссис Пауэр со свойственным ей спокойствием и рассудительностью велела принести ему горячего кофе. Чуть позже она послала за доктором, который заявил, что По нуждается в хорошем отдыхе. Поэта проводили в дом некоего Уильяма Пейбоди, друга Уитменов, где за ним очень заботливо ухаживали. По несколько раз после этого виделся с миссис Уитмен в галерее "Атенеум", принадлежавшей местному музею искусства. Здесь она дала предварительное согласие стать его женой, одновременно потребовав от него торжественного обещания никогда и ни при каких обстоятельствах не употреблять алкоголя. Это было ее непременное условие, и оно открывало По путь к отступлению.
      14 ноября По уехал из Провиденса. На протяжении следующей недели он в каком-то исступлении - миссис Клемм говорит, что его "трудно было узнать", продолжал метаться, раздираемый сразу двумя страстями - к Энни и к Хелен. Писал он обеим: Энни - о своей неудавшейся попытке самоубийства, Хелен защищаясь от всевозможных обвинений, которые бросала ему молва. Энни не отвечала: ее, должно быть, уже просветили те же "добрые друзья", которые, как могли, чернили По в глазах миссис Уитмен.
      Тем временем родственники Хелен в Провиденсе делали все возможное, чтобы помешать ее браку с По. Миссис Уитмен отсрочивала окончательное решение. Однако 12 декабря По снова приехал в Провидепс, а 15-го между ним и Хелен Уитмен был заключен брачный контракт. Будучи не в силах расстроить по
      [307]
      молвку и зная о некоторых пагубных склонностях По, родственники настояли на том, чтобы были защищены имущественные интересы невесты. Согласно документу, подписанному в присутствии свидетелей Эдгаром По, Хелен Уитмен и двумя ее сестрами, вся собственность миссис Уитмен, состоявшая из банковских билетов и ценных бумаг на сумму 8300 долларов, передавалась в распоряжение матери невесты, миссис Пауэр.
      По ненадолго возвратился в Фордхем, чтобы сообщить миссис Клемм о состоянии дел и обсудить с ней, как подготовить их домик к приезду молодой жены. 20 декабря он выехал в Провиденс, намереваясь в тот же день выступить там с лекцией. На Нью-йоркском вокзале он встретил миссис Хьюит, уже наслышанную о его предстоящей женитьбе и сгорающую от любопытства.
      - Г-н По, вы едете в Провиденс венчаться?
      - Я еду, чтобы прочесть лекцию о поэзии, - ответил По и после некоторого колебания добавил: - Женитьба может и не состояться.
      По приезде в Лоуэлл он добился от миссис Уитмен окончательного согласия обвенчаться с ним в следующий понедельник и написал миссис Клемм, что они с Хелен приедут в Фордхем во вторник первым поездом.
      В субботу 23 октября По и миссис Уитмен поехали вместе на прогулку. Затем Хелен вернулась домой, чтобы уложить вещи. Во второй половине дня они снова встретились в библиотеке, где ей было передано письмо, в котором ее предостерегали против брака с По и сообщали о его ухаживаниях за Энни Ричмонд, вызвавших громкие толки в Лоуэлле. Миссис Уитмен узнала также, возможно от Пейбоди, что тем же утром По видели в питейном заведении в окружении целой компании веселых друзей. Все это убедило ее в том, что его не переделать.
      По пути домой Хелен сообщила По о том, что узнала, и в его присутствии распорядилась не печатать извещение об их бракосочетании. Она в отчаянии слушала его протесты и опровержения, вместе с тем не без облегчения сознавая, что, нарушив слово, По освободил и ее от данного обещания. Теперь она ясно понимала, что, вняв мольбам По спасти его, взяла на себя
      [308]
      непосильный и, несмотря на все, совершенно напрасный труд. Ни ему, ни ей этот союз не сулил ничего, кроме несчастий. В той мере, в какой знание прошлого позволяет предугадать будущее, можно не сомневаться, что опасения миссис Уитмен были вполне оправданны.
      По ушел, и миссис Уитмен сообщила о случившемся матери. Эта дама, которой не терпелось спровадить По из города, к вечеру послала за ним, чтобы совершенно покончить с делом и вернуть бывшему жениху кое-какие бумаги. Миссис Уитмен и ее мать приняли По в той самой гостиной, где он добивался взаимности Хелен. Вместе с По пришел Пейбоди, у которого он остановился. Утомленная мольбами и сетованиями По, миссис Уитмен готова была разразиться истерикой или лишиться чувств.
      Дрожащими руками она возвратила По его письма и другие бумаги и, обессиленная переживаниями, в изнеможении опустилась на кушетку, прижимая к лицу успокоительный платочек. По приблизился к ней, умоляя сказать, что это не последняя их встреча. Но миссис Пауэр пришла на помощь дочери, напомнив о времени отправления следующего поезда в Нью-Йорк, на который, как она горячо надеялась, По еще успеет. При этих словах По упал на колони, моля Хелен переменить решение.
      Наконец она едва внятно пробормотала:
      - Что же я могу сказать?
      - Скажите, что любите меня, Хелен!
      Придвинувшись ближе, он услышал ее последние слова, обращенные к нему.
      - Я люблю вас, - прошептала миссис Уитмен дрожащим от боли голосом сквозь пропитанный эфиром платочек.
      Мистер Пейбоди проводил По на вокзал.
      Глава двадцать пятая
      Миссис Клемм, которая с тревогой спрашивала себя, на каких правах будет жить в доме, когда в него войдет новая хозяйка, вздохнула с облегчением, увидев, что с прибывшего в Фордхем поезда По сошел один.
      [309]
      К происшедшему он отнесся довольно странно. Он был из тех, в ком ум и гордость слиты воедино. Гордость была уязвима, и ум отказывался простить. По хотел представить все так, будто обручение отсрочено, и тем самым не допустить распространения слухов. Этой версии он просил придерживаться и миссис Уитмен.
      Пронесшаяся буря страстей потрясла и очистила его душу. Во всех письмах По этого периода чувствуется явное облегчение, радость возвращения к главному делу его жизни - литературному труду. Рождество он встретил в Фордхеме вместе с миссис Клемм. Чувству облегчения и обманчивому приливу сил сопутствовало недолгое ощущение душевного подъема и поправляющегося здоровья. Церковные колокола возвестили о наступлении нового, 1849 года.
      Тем временем маленький домик в Фордхеме, где По снова, точно стремясь забыться, с головой ушел в лихорадочную работу, начала опутывать липкая паутина злословья. К По-литератору эти кривотолки не имели почти никакого отношения.
      Для По мечты и вымысел обладали большей реальностью, чем действительность. Лишь мир, преображенный фантазией, обретал в его глазах желанную цельность. Стремясь к логической завершенности и абсолютной гармонии, которой не существует в природе, он создал собственную вселенную, где душа его могла обитать непотревоженной. Каковы бы ни были причины, но в последние годы жизни он был не способен переносить любовное волнение и в то же время сохранять здравость рассудка. Любовь для него, как и все остальное, могла достичь совершенства только в воображении. Лишь там он мог утолить тоску по идеалу. И потому каждый раз стремился превратить женщину в бесплотного ангела боготворимую в мечтах, но не пробуждающую страсти возлюбленную.
      Джентльменам, которые заставили поющего оды любви По в гостиных своих жен, было невдомек, что, говоря с Фанни или Энни, романтический поэт с горящим взором на самом деле обращался к "Линор", или "Елене", или "Лигейе", или "Аннабель Ли", на мгновение принявшей образ реальной женщины. Опыт заставлял их подозревать мотивы иного, более низменного свойства.
      Нет, выносить все это и дальше было выше его
      [310]
      сил. Злоречивые гарпии в фижмах, ревнивые мужья, осиный рой скверных журнальчиков, жалящих и глумливо смеющихся над его бессмертными мечтами, и исчезающие, всегда исчезающие любимые лица. Но разве не был он, измученный месяцами не проходящей головной болью, осаждаемый жуткими призраками, нищий, осмеянный толпой, все же велик? Он верил в это и в минуты покоя и просветления запечатлевал в словах не меркнущие от времени образы, творил волшебную и печальную музыку, скрывая за звездными покровами страдающее и израненное сердце.
      Но что было делать сейчас, когда противостоять судьбе становилось все труднее?
      Еще до разрыва с Хелен Уитмен он написал ей:
      "...ужасные муки, которые мне пришлось претерпеть столь недавно, - муки, ведомые лишь господу богу и мне самому, - опалили мою душу очистительным пламенем, изгнав из нее всякую слабость. Отныне я силен - и это увидят все, кто любит меня, равно как и те, что без устали тщились меня погубить. Лишь таких испытаний, каким я подвергся, и недоставало, чтобы, дав ощутить мне мою силу, сделать меня тем, чем я рожден быть".
      В чем же была его сила? Зимой 1849 года этот преследуемый неудачами, смертельно уставший человек, который вновь укрылся в Фродхеме, гонимый издевками и шипением молвы, был, казалось, соткан из одних слабостей. Силу ему давал только талант. Отныне он посвятит всего себя литературе. И "Стайлус" наконец станет реальностью! С января по июнь 1849-го шла подготовка к новой великой кампании. "Елена" уже не взойдет вместе с ним на уготованный ему престол. Что ж, пусть! - он воцарится там в одиночестве. Так начался последний, самый недолгий, но один из наиболее важных периодов его творчества. В это время было закончено стихотворение "Звон" и написана прекрасная баллада "Аннабель Ли".
      После смерти По целая толпа претенденток стала осаждать его английского биографа Инграма, и каждая долго, нудно, сердито и ревниво доказывала, что именно она и есть настоящая и единственная "Аннабель". Однако насколько призрачные героини По вообще могут быть соотнесены с реальными прототипами, в образе Аннабель яснее всего видятся черты Вирджинии, покойной жены По. В этих прекрасных
      [311]
      лирических строках, звучащих словно траурная мелодия, выражена постигшая их обоих трагедия.
      Письма, которые он писал Энни Ричмонд в первые месяцы 1849 года, свидетельствуют о том, что он решил упорным трудом умножить свою славу и вырваться наконец из бедности. Женщины, любовь и рождаемые ими страсти уже не вторгнутся в его жизнь - после пережитого недавно ему очень хотелось в это верить. В посвященном миссис Ричмонд стихотворении есть знаменательные строки:
      О счастье! Не мучусь
      Я больше, томясь,
      Упорной болезнью,
      И порвана связь
      С горячкой, что жизнью
      Недавно звалась...
      Исчезла и пытка,
      Всех пыток сильней,
      Ужасная жажда
      Души моей
      К реке ядовитой
      Проклятых страстей:
      Насытил я жажду
      Души моей(1).
      В конце января он пишет Энни:
      "Я сейчас весь в делах и полон необыкновенной энергии. Предложения что-нибудь написать сыплются со всех сторон. На прошлой неделе пришло два письма из Бостона. Вчера послал статью "Критики и критика" в "Америкен ревю". А для "Метрополитен" недавно написал рассказ "Домик Лэндора" - там есть кое-что об Энни. Напечатают его, видимо, в мартовском номере..."
      К середине февраля он почувствовал, что снова прочно встал на ноги. Ему кажется, что здоровье его поправляется, и 14 февраля, после долгого перерыва, он возобновляет переписку с Ф. Томасом, который к тому времени оставил государственную службу и переселился в штат Кентукки, где возглавил газету "Луисвилл кроникл". Вот что писал ему По:
      "...Чертовски рад, что ты снова вернулся в родную стихию - в "прекрасный мир слова". Что ни говори, любезный Томас, а литература все же самое благород
      -------------
      (1) Перевод М. Зенкевича.
      [312]
      ное из занятий. Пожалуй, единственное занятие, достойное мужчины. Что до меня, то я не сверну с этого пути ни за какие сокровища. Я буду литератором пусть даже самым обыкновенным - всю жизнь. Ничто не заставит меня оставить надежды, которые зовут меня вперед и стоят всего калифорнийского золота. Кстати, о золоте и соблазнах, подстерегающих "горемык-писателей": тебе никогда не приходило в голову, что ничего из того, чем дорожит человек, посвятивший себя литературе, - в особенности поэт - нельзя купить ни за какие деньги? Любовь, слава, интеллект, ощущение собственной силы, упоительное чувство прекрасного, вольный простор небес, упражнения для тела и ума, дающие физическое и нравственное здоровье, - вот, собственно, и все, что нужно поэту. А теперь ответь мне - зачем ему тогда ехать в Калифорнию?.."
      Вспыхнувшая в стране "золотая лихорадка" явно занимала мысли По. Однако, как мы уже видели, золотые россыпи он искал не в дальних краях, а в собственной душе. Можно почти не сомневаться, что именно в это время было написано его стихотворение "Эльдорадо". Этой теме он отдал дань и в прозе. 8 марта По послал своему литературному агенту Дайкинку рассказ "Фон Кемплен и его открытие" в надежде, что тот сможет куда-нибудь пристроить новую вещь, которая, пишет он, была задумана как заметка-розыгрыш для бостонской газеты "Флэг оф ауэр юнион". Однако потом По решил, что поместить рассказ в таком малопримечательном листке - это все равно что "выбросить его в корзину".
      Рассказ-заметка повествует о некоем американском химике, фон Кемпелене, якобы арестованном в Бремене по подозрению в подделке денег. В его квартире находят сундук с золотом, добытым, как выясняется, с помощью алхимии: "Есть достаточные основания утверждать лишь одно - чистое золото можно получить, и очень легко, из свинца в соединении с другими веществами - но с какими и в каких пропорциях, остается загадкой". Об этом рассказе По писал Дайкинку:
      "Я совершенно уверен, что девять человек из десяти (даже если говорить о людях самых сведущих) поддадутся на розыгрыш (при условии, что никто из посвященных не проговорится до публикации) и что
      [313]
      эта мистификация, вызвав внезапное, хотя, разумеется, очень непродолжительное замешательство среди тех, кто одержим золотой лихорадкой, произведет своего рода сенсацию".
      В письме к Ивлету, посланном в конце февраля, По впервые говорит о своем намерении переехать жить в Ричмонд. План этот он, должно быть, все чаще обсуждал с миссис Клемм, по мере того как приближался к истечению срок аренды дома в Фордхеме.
      Все, казалось, шло хорошо, когда на По обрушилась очередная волна невзгод, всякий раз настигавших его в самый критический момент. Теперь судьба нанесла ему двойной удар. Большая часть журналов, для которых он, не зная усталости, писал в последние месяцы и от которых зависели его средства к существованию, либо приостановили, либо вообще прекратили выплату гонораров. Одновременно у него вновь наступило резкое ухудшение здоровья, сопровождавшееся приступами слабости и беспричинной тоски. Силы его быстро убывали. Даже несчастная, терпеливая миссис Клемм не могла не признаться в письме к Энни:
      "Несколько раз мне казалось, что он умирает. Видит бог, скорее бы уже нам обоим лечь в могилу. Уверена, что так было бы лучше".
      Начиная с 1847 года все свидетельства о болезни По говорят о том, что сердце его постепенно сдавало. Еще за два года до описываемых событий миссис Шю и доктор Фрэнсис пришли к выводу, что По не проживет долго. Пораженное недугом сердце и было, наверное, причиной его необъяснимой подавленности. К этому нужно добавить и неоднократно отмеченные симптомы повреждения мозга, со временем обострившиеся. Рассказывают, что именно тогда у него участились приступы "мозговой лихорадки".
      До сих пор периоды упадка сил и депрессии следовали друг за другом с долгими перерывами. В 1847- 1849 годах недомогания стали более частыми и длительными, причем наступавшее выздоровление уже но было полным. Но даже в таком состоянии ему удавалось писать замечательные стихи и прозу.
      В феврале 4849 года был опубликован рассказ "Mellonta tauta", который содержит некоторые из самых важных, нередко пророческих мыслей По о будущем цивилизации. Интересна в нем и сатира на совре
      [314]
      менное автору общество, господствовавшие тогда социальные теории, моды и архитектурный стиль. Вскоре вслед за этим рассказом в журналах появились его немногими понятая новелла-аллегория "Прыг-скок", сонет "К матери", другие прекрасные стихотворения - "Аннабель Ли", "К Энни", "Линор", "Эльдорадо". Все они принадлежат к числу лучших творений По.
      По и миссис Клемм опять угнетала бедность, однако положение несколько облегчила щедрость некой миссис Льюис, или "Стеллы", чьим литературным начинаниям По оказывал содействие. Можно не сомневаться, что его рецензия на поэму миссис Льюис "Дитя любви", появившуюся в сентябре 1848 года в "Сазерн литерери мессенджер", была во многом продиктована благодарностью за помощь, которую он уже тогда получал от "Стеллы", сочувствовавшей его суровой нужде.
      В письмах, относящихся к весне 1849 года, По постоянно говорит об уже неоднократно откладывавшейся поездке в Ричмонд. Отсрочивалась она, разумеется, из-за нехватки денег. По чувствовал, что в теперешнем своем болезненном состоянии уже не способен бороться с нищетой. Чтобы жить дальше, обеспечивать миссис Клемм и начать наконец издание "Стайлуса", ему были необходимы благополучие и достаток, которые избавили бы его от забот о куске хлеба. Именно это стремление руководило По в последний год жизни, оно же объясняет его приезд в Ричмонд и помолвку с миссис Шелтон (Эльмирой Ройстер). Он мечтал быть с Энни, но знал, что это невозможно. Роль благодетельницы и "доброго друга", которую играла когда-то миссис Шю, теперь отчасти взяла на себя миссис Льюис. Противоречивая судьба, на которую обрекла поэта его столь же противоречивая натура и которой странная логика обстоятельств придала драматическую завершенность, вновь вмешалась в события и, приняв неожиданное обличье, подтолкнула По к пропасти. Своим орудием она избрала ничего не подозревавшего молодого человека по имени Эдвард Паттерсон из небольшого городка Окуока на Миссисипи.
      Эдвард Паттерсон издавал единственную в Окуоке газету "Спектейтор" и с течением лет сделался горячим почитателем творчества По. Сообщения о планах создания крупного американского журнала не прошли
      [315]
      мимо его внимания, и в 1849 году, унаследовав от отца приличное состояние, честолюбивый и еще не умудренный жизнью, он совершенно внезапно обратился к По с предложением, равносильным обещанию оказать "Стайлусу" необходимую финансовую поддержку. Для По оно явилось манной небесной. Он ответил Паттерсону сразу же по получении письма, во всех подробностях изложив свои идеи относительно будущего журнала и нарисовав весьма оптимистическую картину их возможной совместной деятельности в качестве компаньонов.
      Паттерсон откликнулся воодушевленным и очень пространным письмом.