Но и его священная вода, затянув раны, долго не могла вернуть ее к жизни. И тогда я решил попробовать так часто цитируемый в сказках прием... Однако несколько увлекся, и не заметил подходящих сзади Хеймдалла с Гуллвейг. Я думаю об их реакции рассказывать не надо. С Хеймдаллом мы даже подрались. Точнее он съездил мне по физиономии. Я же попытался объяснить им, что они всё не так поняли, но у меня плохо это получилось. В общем, в нашей компании возникла трещина...
      Так как повествование веду я, то кажется, что и все события крутились вокруг меня. На самом деле это конечно не так. Враги девствовали по всем и по каждому. Но просто не всей подобной информацией я располагаю, да даже то, что мне все-таки известно не всегда кажется важным. Чужая болячка не болит, гласит народная мудрость. И, к сожалению, или к счастью, это так.
      Однако как бы то ни было, нам надо было жить и сражаться вместе.
      Для честной битвы у нас было слишком мало сил. И потому мы решили изменить правила игры. И первым делом следовало добраться до кощеевой смерти. И главным пострадавшим опять оказался я.
      Как вы, должно быть, помните, смерть Кощея размещалась в яйце, яйцо в утке, и так далее. И все это хозяйство размещалось в одном из самых дальних окраин многомерного мира.
      Не буду утруждать вас рассказом, как я, Тор и Хеймдалл добирались туда
      Я разрубил цепь, сковывающую ларец, и оттуда выскочил, как вы думаете кто? Действительно заяц. Но это был не просто заяц. Это был всем зайцам заяц. По меньшей мере по части бега.
      Тор и Хеймдалл занялись этим зайцем. Я тоже хотел присоединиться к ним, но что-то сковало мои движения. Я почувствовал, как леденящий холод поднимался от земли. Посмотрев вниз, я обмер: Половина моего тела была каменной, и граница, разделяющая живую плоть и холодный камень, быстро поднималась.
      Трудно передать весь мой ужас, ибо я знал, что это одно из самых страшных заклятий Древних богов, которое использовали теперь Пожиратели душ. Тот, кто подвергался этому заклятию оставался живым, но подобным камню. И разум его, скованный каменной оболочкой, вынужден находиться в этой темнице до скончания веков, или пока что-то не разрушит камень его тела, что, кстати, было совсем непростой задачей. Тем более затаивший на меня обиду Хеймдалл убедил оставить мое окаменевшее тело в покое.
      Но мне повезло. Не могу точно сказать, как27 закончилось эта большая битва, но свертывающаяся Грань, вынесла ко мне Фенфира - того Белого Воина, который на самом деле был волком-оборотнем. Он разрубил меня своим черным мечом, чем сам того не подозревая спас от самого страшного проклятья.
      ***
      - Вот, я не совсем понял, - обратился я Коту, - когда мы предпринимали поход за Кощеевой смертью, она почти как в сказке размещалась на кончике иглы, и далее в яйце, утке, зайце, и т.д. Это же не может быть реально? Что-то я засомневался в адекватности воспоминаний.
      - Ты прав, Видар, - он довольно редко называл меня настоящим именем, и потому я понял, что то что он говорит представляет собой большую важность. - С одной стороны это невозможно. Но все же это было... Как разрешить эту дилемму? Как ты должен знать, вещь в себе и вещь для нас - суть две совершенно различные вещи. То, что мы ощущаем лишь частично передает реальную информацию о материальном мире и таким образом, чтобы эта информация представлялась в наиболее простой форме. Когда ты проходишь сквозь грань, разделяющую миры, то дейстыующие законы изменяются. Причем ряд из них меняется радикально. Однако человеческий разум не в состоянии бывает отреагировать адекватным образом. Поэтому он создает промежуточный мир, в котором ты продолжаешь оперировать привычными представлении, но несколько искривленными.
      - Сюрреалистичными, - подсказал я.
      - Вот именно, сюрреалистичными. Ты правильно подобрал слово. Кстати насколько те яйцо, утка и заяц были похожи на настоящих?
      - В первом приближении.
      - Ну вот. Вижу, ты понял.
      Я обратил внимание, что мы с Котом все чаще и чаще стали вести такие беседы. И сам я стал заражаться от него этой философичностью и передавать ее другим. Время действительно меняло нас, и беспробудные пьянки стали уступать место какой-то подготовке. Я тогда еще не осознавал толком, какой и к чему.
      Глава 6. День Победы.
      Еще в первом своем письме я, естественно, приглашал Линду и Йохана посетить наш чудесный город на берегу Каспия.
      И вот накануне праздника Великой Победы, я вдруг узнал, что благодаря счастливому стечению обстоятельств, она сможет погостить у нас недельку. К сожалению, Йохан, не смог составить ей в этом компании. Но, по правде говоря, я не очень об этом сожалел.
      Встретили ее, как подобает. А, так как, мы живем в России, то подобало, что самолет опаздывал на три часа. И эти три часа я матерился на аэровокзале. Кроме того, так как по закону подлости никого из знакомых с машиной не оказалось, то пришлось пользоваться услугами таксопарка, дерущего с трудящихся три шкуры. Их конечно тоже можно понять. Но нам, стоящим, если можно так выразиться, по другую сторону руля, от этого не легче.
      ***
      Наконец справочная объявила посадку, и толпа встречающих и таксистов накатилась к единственному входу. Я долго ждал пока, наконец, в толпе прибывших, а если вернее чуть-чуть над ней мелькнуло знакомое лицо. "Интересно, узнает ли она по фотографии меня," - мелькнуло у меня в голове, но мои чаяния не оправдались. Как каравелла по зеленым волнам, подгоняемая течением других пассажиров, она прошла мимо меня. Я даже повернулся посмотреть, не повернулась ли она, чтоб посмотреть, не повернулся ли я. Извините за плагиат. И она повернулась. И одарила меня своей чудесной улыбкой. Все-таки, несмотря на то, что в посланной ей фотографии, я выглядел значительно лучше, все же лицо было узнаваемым.
      - Здравствуй, Линда. Это я, - сказал я, напрочь забыв всю придуманную на сей случай тираду.
      Она оказалась значительно выше, чем я ожидал. И даже немного выше меня. А ведь стоило уже привыкнуть, что в теле Видара или Ильи все нормальные люди кажутся маленькими! Кажется, и она была несколько разочарована. Но что поделаешь. Какой есть - такой есть. Вот если откроется Грань... Но если - будет после, а пока следовало жить сегодняшним днем.
      Дождавшись багаж, мы сели в первое такси и поехали к нам домой.
      Мы, было, попытались разговаривать по-английски, но, увидев реакцию попутчиков, решили, что не стоит.28 Так, что единственным знаменательным событием за время, пока мы не переступили порог нашего дома, была реакция Линды на наш звонок, который гремел так, что заставлял подпрыгнуть любого, кто пробовал нажать его впервые.
      ***
      В честь гостьи решили собрать небольшую компанию. Вообще-то сначала мы думали встретить ее в кругу семьи. Но к вечеру, когда гостья призналась, что совсем не устала, сама собой зародилась идея пригласить друзей. Тем более, что друзья эти уже давно собрались в соседней квартире у Орловых.
      Помимо уже известных по новому году товарищей Орловых Ашуровых и Васи, на этот раз с ними был еще и Зверь. Зверем его прозвали после того, как назло помешенному на православии брату, он выколол себе на руке 66629. Это было четыре года назад, и с тех пор он заметно поумнел, но прозвище осталось.
      Нас оказалось восемь человек, что довольно много, и компания разбилась на подгруппы. Аня с Аленкой показывали Линде наши фотографии.
      Как обычно четверо расписали "Джокера". Причем как всегда это сделали тихо-тихо, пока я был на кухне. Но впрочем, я не был очень на это в обиде и присоединился к группе коллективного отгадывания кроссвордов - дела с одной стороны нудного, но с другой - дающего возможность блеснуть частицами еще сохранившегося интеллекта.
      Хотя скорее здесь требуется далеко не интеллекта, а способности быстро соображать и знание "тонкостей" кроссвордного дела. Поэтому обычно я проигрываю Зверю или Олегу, но, в конце концов, не на деньги же играем. А над некоторыми словами голову приходится ломать так долго, что порой, кажется, что это-то упорство - да в мирное русло...
      - Роман Хейли из пяти букв, - прочитал Зверь, - Вторая "т", четвертая "л".
      Не скажу, что я большой знаток Хейли, но все же кое-что читать приходилось. И я начал вслух перебирать:
      - "Аэропорт", "Окончательный диагноз", ...
      - "Колеса", "Сильнодействующее лекарство"... - продолжил Олег.
      Ничего, мало-мальски подходящего на ум не приходило.
      - А романа "Сталь" у него нет, - начал изгаляться Зверь.
      - Нет, это не в его стиле, - встряла в разговор Линда.
      - "Атолл", "Штиль", - продолжил я, - Хотя нет, это скорее для Хемингуэя.
      - А может "Этель"?
      - А это уже наверно Мопассан.
      - Чуть что сразу Косой, - раздался голос Васи, которого иногда дразнили таким прозвищем.
      - Да это не про тебя, это мы кроссворд разгадываем, - ответил ему Зверь, - Так что играй в свой "Джокер", пока твоего козырного туза в утиль не сдали.
      У Васи не было козырного туза, но он как всегда начал было шумно протестовать, что все сговорились против него, и он вообще не будет играть, если будут выдавать его карты. Но мой громкий возглас прервал его.
      - Точно, "Утиль". Это в его стиле.
      - Что-то не помню такого романа, - не унималась Линда.
      И тут меня охватил поток вдохновенья, и я начал:
      - Да там про одного парня, который устроился на пункт по приему утиля. Сначала он работает помощником у старика Джо - очень колоритной личностью, потом начинает работать один. И люди, люди, люди... Каждый приходит на пункт со своими старыми вещами, и со своими проблемами. Некоторые проносились подобно призрачным мотылькам, другие - надолго проникали в душу, приходили еще, и даже являлись во снах. Старый негр и молодая девчонка, потерявшая в аварии родителей... Да, Линда, ты много потеряла, что не прочитала этот роман.
      Линда развесила уши.
      - Я обязательно прочитаю, но может ты еще немного порассказываешь. У тебя хорошо получается
      Получалось действительно хорошо, и даже наши игроки слегка поутихли слушая мой бред. Впрочем, большинство из них уже достаточно хорошо знали меня и давно включили автосброс.30 Но раз меня попросили, то я не мог не продолжить:
      - Читая этот роман, так и проникаешься его миром. Можно сказать миром контрастов. Жизнь героев протекает совсем рядом с блистающим миром миллионеров, но практически с ним не соприкасается. И когда герой (черт, не помню как его звали)...
      - Джим, - подсказал Олег, хитро улыбнувшись.
      - Да, Джим, - продолжил я, - знакомится с будущей героиней, его начинает тяготить нищета, тем более что совсем рядом, на том же пункте иногда заключались странные движения, приносившие хозяину баснословные прибыли.
      - Он влез в эти "движения", - продолжил Олег, - но так и не стал там своим.
      - Да, в конце концов, его девушку убивают. Сначала он хочет отомстить, но воля его сломлена, и он бежит.
      - Да последняя сцена с автобусом хорошо описана, - опять встрял Олег, - Когда он встречает старого знакомого летчика, бывшего в детстве его кумиром, и ставшего теперь простым алкашом...
      - Точно, я так растрогался, что потом уснуть не мог, - я явно переигрывал, и казалось, уже все должны были это понять.
      Но тут Линда спросила:
      - Ты говорил, что у тебя собрание сочинений Хейли. А "Утиль" там есть? Хотелось бы почитать хотя бы в переводе.
      Не знаю, кто из нас грохнул раньше - я или Олег, но скоро вся комната покатилась со смеху.
      - Ты что еще не поняла, - влезла в разговор Таня, - Эти черти придумали этот роман сейчас. Они вообще любители вешать лапшу. А роман, если что, называется "Отель".
      - Я же знал, - вырвалось одновременно, по крайней мере, у троих меня, Зверя и Олега.
      - Да ладно, вам самим бы писать, - проговорила Линда, не зная обижаться ей за розыгрыш или нет.
      - Так они и пишут, - ответила ей Таня, - Вот только не читает никто.
      - Неправда, - запротестовал я. - Это нас просто издавать не хотят. Видимо придется брать псевдоним. Скажем, Артур Хейли.
      Задний фон, так сказать, нашего общения задавал поставленный специально для гостьи "Русский Альбом" Б.Г. Олег он вообще помешан на Гребенщекове. Особенно на некоторых его песнях. Когда кассета сделала очередной круг (а альбом этот, если кто не знает, довольно короткий) и "Птичка"31 повторилась третий раз, Линда спросила:
      - Почему все время в лапках топор?
      - Это национальная традиция, - начал грузить ее я.
      - Вы, русские, такие воинственные?
      Это был довольно глупый, но частый вопрос. А ведь действительно, в "Русском альбоме" Б.Г. тема войны ненавязчиво присутствовала в качестве лейтмотива. И, если честно, это соответствовало тому положению, которым все больше и больше дышал весь Астрал. Но я не хотел разводить разговоры об Астрале, в виду непосвященности, как мне тогда казалось, моих земных друзей, и потому я постарался сменить тему, неожиданно вспомнив, что на кухне поспел чай.
      Вообще же, разговоры в основном, конечно же, были пустопорожними, и потому не думаю, что существует какая-либо необходимость их листинге. Единственно, что из них можно было извлечь дополнительно, это приглашение Васи и Зверя отпраздновать этот День Победы, который должен был быть послезавтра, походом в горы, которое было с радостью всеми принято.
      ***
      Между тем Лукоморье не могло обойти День Победы без устройства крупного торжества. И хотя оно по традиции всех лукоморских праздников32 не могло быть проведено в срок, оно должно было найти место, а точнее время. И, как оказалось совершенно неожиданно, время это было именно следующей ночью. И на этот раз мне не нужно было особого приглашения. Хотя потрудится пришлось мне изрядно. Ведь вдумайтесь. Вне пришлось раньше других сгонять в Лукоморье, сотворить там для Линды Ода, вернуться с ним назад... В общем, я так запарился, что в конце концов оставил Фрею на попечении моей мыслеформы, а сам двинулся разыскивать Гуллвейг, которую давно уже не видел. Кстати это совсем не понравилось Фрее, которой я лукоморский, как мне кажется все больше и больше нравился. В другое время я был бы только рад такому повороту, но пока я решил не осложнять и без того не простой ситуации.
      ***
      Когда я вошел в кафе, Яна болтала с Иванкой. Хорошо, что они подружились. Иванка всегда меня понимала, и я не помню, чтобы мне было с ней плохо. А я относился к ней как богине. И этим все сказано. Еще с ними был Вольдемар. Мне явно не понравилось, что он положил свою голову на колени Гуллвейг. Он тоже понял, что мне это не понравилось, и быстро испарился в толпе.
      - Ты решил вырядиться клоуном, - спросила Иванка, едва меня завидев. Она не любила, когда люди надевали чужие формы и знаки отличия. Особенно, когда это были знаки отличия ее Родины.
      - Если бойца народной армии Югославии считать клоуном, то да, подколол ее я.
      - Но ведь ты им не был, ты был...
      - Штандартенфюрером, - закончил я. - Ты бы хотела видеть меня в эсэсовском мундире?
      - Той роже, что у тебя сейчас, он бы не пошел.
      - А тебе не нравится моя рожа? - я перешел на "южнорусский"33 акцент.
      - Нет, почему же, очень хорошая рожа, - встряла в разговор Яна.
      Иванка и я рассмеялись. Яна была в недоумении.
      - Ты знаешь, кто это, - спросила ее Иванка
      - Может быть адмирал Крузенштерн? - не знаю с чего пропародировала она кота Матроскина.34
      - Нет, это - твой Видар. Только в той инкарнации, когда он был сербским богатырем (богатырем было громко сказано, но я подчеркнуто напряг мышцы), и, кстати, ко мне сватался. Вот только одет как черт знает что.
      - Вот как? - Яна действительно была удивлена. - И не вышла за такого милашку?
      - Она забыла сказать, что я был старше ее отца, у меня практически отсутствовал левый глаз, да и руки-ноги срослись не совсем правильно...
      - В общем, картина жалкая, - подытожила Яна.
      - Но он все равно был мне мил, и я обещала подумать до осени.
      - А потом?
      - Это был 1389 год, - сказал я, но это Яне ничего не говорило.
      - 15 июня, на Видодан, была Косова битва, - отрешенным голосом продолжила Иванка. - На ней погибли и Милош, и мой отец, и мои братья. И я не на много их пережила... В общем, не будем о грустном.
      - Я сожалею, я не знала, - проговорила Яна, - не надо было говорить.
      - Ладно, это дело прошлое, - успокоил ее я, - А сейчас надо праздновать Победу. Мы еще победим, - я поднял сжатый кулак.
      Последние слова я произнес на редкость серьезно, но это вряд ли было замечено. Тем более, Иванка вдруг спросила:
      - А кто такой адмирал Крузенштерн?
      Она выросла не в России и не знала троих из Простоквашено. Разумеется, мы с Яной попробовали восстановить этот пробел. И как-то незаметно мы погрузились в разглагольствования по поводу русской литературы. Особенно поэзии. Конечно же, Яне нравились Ахматова с Цветаевой. Я же особо не разделял ее восторгов. Скажем, стихи Гумилева мне импонировали больше.
      - Это тот, что муж Ахматовой? - спросила Яна. В голосе звучала подколка.
      - Нет, это Ахматова - его жена. А ты вообще его читала?
      - Ну...
      - Тогда очень советую прочесть. У него есть много хороших вещей. "Жираф", "Ягуар"...
      - В общем, зоопарк.
      - И он тоже, - мне вдруг захотелось изменить, или хотя бы скорректировать тему разговора. - Я, например, придерживаюсь классических взглядов. И Пушкин, Лермонтов, Некрасов мне нравятся больше поэтов серебряного века. Особенно Лермонтов. Его я могу цитировать много.
      Я действительно часто поражал своих друзей цитированием неимоверных по размерам отрывков из запомненной в далеком детстве классики. Вот и сейчас вдохновение вновь понесло меня.
      - Знаете, его стихотворение "Баллада"? - и, не дожидаясь ответа, я начал цитировать.
      В избушке позднею порою
      Славянка юная сидит.
      Вдали багровою зарею
      На небе зарево горит.
      И люльку детскую качая
      Поет славянка молодая:
      "Не плачь, не плачь, Иль сердцем чуешь,
      Детя, ты близкую беду.
      О больно рано ты тоскуешь.
      Я от тебя не отойду.
      Скорее мужа я утрачу.
      Не плачь, детя, и я заплачу.
      Отец твой стал за честь и Бога
      В ряду бойцов против татар.
      Кровавый след - его дорога,
      Его булат блестит как жар.
      Вон видишь, зарево краснеет.
      То битва семя Смерти сеет.
      Как рада я, что ты не в силах
      Понять опасности своей.
      Не плачут дети на могилах
      Им чужд и стыд и страх цепей.
      Их жребий зависти достоин.
      Вдруг стук, и в двери входит воин.
      Брада в крови, избиты латы.
      "Свершилось!" - восклицает он,
      "Свершилось. Торжествуй, проклятый!
      Наш милый край порабощен.
      Татар мечи не удержали.
      Орда взяла, и наши пали."
      И он упал и умирает
      Кровавой смертию бойца.
      Жена ребенка поднимает
      Над бледной головой отца.
      "Смотри, как умирают люди,
      И мстить учись у женской груди. "
      Пораженные столь долгим цитированием, Яна с Иванкой просто онемели.
      - Кто там, что сказал про женские груди, - откуда-то из-за спины появился вездесущий35 Соловей.
      Но даже он не смог сбить патриотического настроя, захватившего теперь Иванку.
      - Кад jе сjутра jутро освануло36, - начала она,
      Долетjеши два врана гаврана
      Од Косова пола широкога,
      И падоше на биjелу кулу.
      Баш на кулу славнога Лазара.
      - Jедан гракhе, други проговара, - продолжил я цитировать сербский эпос о Косовой битве,
      "Да л' jе кула славног кнез-Лазара?
      Ил' у кули нигдjе нико нема?
      То из кулы нико не чуjаше.
      Веh то чула царица Милица.
      Я посмотрел на Иванку. В ее сегодняшнем воплощении она тоже звалась Милицей.37 Сквозь деланное спокойствие, проступило то внутреннее содрогание, которое испытывает человек, когда слышит близкую сердцу историю о своем тезке, помимо воли транслируя ее на себя. Я продолжил:
      Па излази пред биjелу кулу.
      Она пита два врана гаврана:
      "О Бога вам два врана гаврана,
      Откуда сте jутрое прилетjели?
      Видjесте ли двиjе силни воjска?
      Jесу ли се воjске удариле?
      Чjа ли jе воjска задобила?
      Иванка перехватила у меня эстафету:
      Ал' говоре два врана гаврана:
      О Бога нам царице Милице,
      Ми смо jутрое од Косова равна.
      Видjели смо двиjе силни воjске.
      Воjске су се jуче удариле,
      Оба су цара погибнула;
      Од турака нешто и остало,
      А од срба што jе и остало
      Све ранено и искравлено 38
      На сей раз цитирование побило все рекорды. И если учесть, что сербский язык из присутствовавших знали только я и Иванка (причем я - с грехом пополам), то можно представить состояние остальных составляющих нашей маленькой компании, которая, кстати, за это время успела пополнится еще одним человеком - Добрыней.
      - Я и не знал, что ты так хорошо знаешь сербский язык, - обратился он ко мне, когда Иванка закончила, и воцарившаяся тишина звеняще застучалась в наши уши.
      - О, ты еще много обо мне не знаешь.
      В моей душе шесть сотен лет пожар.
      Забыть бы все, и ладно, - произнес я нараспев.
      - Да, у Б.Г. было семь сотен, - откомментировал Добрыня мой ответ. Интересно, что он-то имел в виду?
      Тут в тупике оказался я. Как вы уже успели заметить, в Лукоморье Добрыня слыл39 едва ли не первым тормозом. Причем тормозом гораздо большим, чем он был когда-то в историческую бытность. Все это наводило на мысль, что в последнем (то есть, настоящем) воплощении он должен был жить где-то далеко от России. Тогда не совсем свободное владение современным русским языком хотя бы частично объясняло бы его тормознутость. Однако, знакомство с творчеством Бориса Гребенщекова кардинально меняло дело...
      - Как видишь, и ты меня тоже плохо знаешь, - отметил он, уловив мое замешательство.
      - Много будешь знать - не успеешь состариться, - я как всегда, перевел разговор в шутку, хотя про себя и задумался.
      Дальше в разговор включился Соловей, и он потек по обычному, я бы сказал, пустопорожнему, руслу. Однако уже информация, полученная невзначай от Добрыни, делала его отнюдь не бесполезным.
      ***
      Когда, я провожал Яну домой, наши разговоры почему-то все время возвращались к Вольдемару и Иванке. Конечно, не вместе, а по отдельности. Было похоже, что она меня ревнует. Вот только, я не мог понять с чего. Если бы вопрос касался Фреи, то все было бы понятно... Но я не стал утруждать свою голову этим вопросом. Тем более, что земные проблемы захватилди меня с головой.
      ***
      А первым в списке неотложных земных дел стоял40 поход в горы. О, об этом походе в горы следует рассказать особенно.
      Как я уже говорил, идею о походе подбросил Вася. Они со Зверем у нас были заправскими альпинистами. То есть иногда ходили в горы и даже участвовали в соревнованиях. На этот раз, так как рано вставать никому из нас не хотелось, а Зверь всегда выезжал к семичасовой вахте. Так что провожатым оказался Вася. Тогда мы еще не знали, чем это могло нам грозить. Но об этом позже.
      Теперь же представьте нашу компанию. Я, Линда, Юра и Алена Орловы, Вася и Коля. Олег и Таня поехали на праздник в селение к родителям Олега, и потому отсутствовали. Но это не важно. Итак, было нас шесть человек, и все, кроме Васи, даже Линда, оделись в рокерский прикид, но взяли с собой рюкзаки. Вася же был в камуфляжке. У Юры поверх рокерской футболки тоже был надет камуфляжный жилет, что придавало ему дополнительный шарм. Если к этому добавить мою белую кепочку, то можете представить вид нашей компании.
      Но это еще ничего. Как вы понимаете туда, куда ходят альпинисты на колесах добраться не представляет никакой возможности, а самое главное, колеса41 отсутствовали у нас как таковые. Таким образом, доехав до выездного поста ГАИ на маршрутке, дальнейшее путешествие мы продолжили пешком. И тут началось самое главное. Точнее тогда мы еще не знали, что то, что тогда началось, было самым главным. Мы просто шли, шли и шли.
      Встречавшиеся по пути маевки провожали нас заинтересованными взглядами.
      - Те, кто бывают в горах когда-никогда, а таких большинство, считают всех встреченных заправскими альпинистами, или местными жителями. Но у вас я скажу, вид еще тот, - сказал нам Вася, - Друзья-альпинисты точно вас высмеют, да и нас со Зверем тоже.
      Но удивленным нашим видом маевщикам предстоял еще один цирк, который их ждал дальше.
      А началось все с того, что Вася тихо сказал мне:
      - Кажется, мы идем не в ту сторону. Но пока никому не говори.
      Я думал, что он шутит. Но оказалось, он шутил гораздо сильнее. Мы действительно уже больше пяти километров в противоположенную сторону. И это по горам! Когда он объявил об этом во всеуслышанье, Аленка, Коля и Юра с неизвестно откуда взявшейся резвостью соскочили с мест, и долго за ним гонялись.
      ***
      Я уже говорил про встреченные нами маевки. Представляете их реакцию, когда они увидели нас возвращающихся назад...
      А мы все шли и шли. Для тех, у кого есть опят подобных прогулок, не составит труда понять, что к концу пути все жутко устали. Хорошо, что самый ценный груз - шесть бутылок водки было доверено нести непьющему. То есть я имею в виду, что у него не возникало желания облегчить свою ношу. Однако, нам все же пришлось сделать три привала. И самый большой привал был сделан у родника, у которого, как оказалось, собралась большая очередь.
      В конце концов, набирать воду мы оставили самого уставшего и непьющего, за которым обещали вернуться. Сами же мы двинулись дальше, чтобы успеть разбить лагерь до наступления вечера.
      Когда мы, наконец, добрались до Каспийских скал, было уже около пяти вечеров. Ох уж посмеялись тогда над нами, собравшиеся там альпинисты, включая Зверя! Но смех смехом, а нам надо было разбивать лагерь. Причем это надо было делать без самого опытного из нас в этом деле - Васи, который отправился встречать Юру. Наверно он был двужильный.
      ***
      Вася вернулся назад один без Юры. Но покатываясь от смеха.
      - Представляете, - сказал он. - Я завел его на скалу, и теперь он слезть не может.
      С одной стороны на эту скалу был достаточно пологий склон, который ближе к лагерю резко обрывался. Таким образом, в принципе, Юра легко мог бы обойти спуск, но для этого он должен был бы сделать несколько лишних километров. А он и так уже еле стоял на ногах.
      - Юра, ладно. Где наша живительная влага? - спросил его Зверь.
      - Он мне ее не доверил.
      Как я уже говорил, Юре, как единственному непьющему среди нас (включая Аленку и Линду, которая оказалась еще какой пьющей), доверили нести всю нашу водку. И Васе он принципиально отказывался ее передать.
      - Так он с водкой на скале? - взревел Зверь.
      Вася замотал головой.
      - Сейчас пойду его снимать.
      - Я с тобой, - отозвался я.
      И, несмотря на то, что ноги болели нещадно, мы побежали к этой злополучной скале.
      Без альпинистских снаряжений подниматься на скалу было совсем не трудно. По крайней мере, если правильно выбирать маршрут. Дети с соседних кутанов, те, вообще, лазили по этим скалам с проворностью кошек. Они и показали нам дорогу к Юре, когда мы немного затерялись в подъеме. Кстати, этот балбес в камуфляжном жилете уже успел загрузить детей на предмет того, что он выполняет секретное задание. А грузить он умел хорошо. И когда мы спросили, не видели ли они пацана, то есть, большого пацана, вроде нас, но в камуфляжном жилете и двумя сумками, они ответили:
      - А, этого дядю, который разведчик?
      Разведчик! Мы потом популярно объяснили ему, что сейчас не то время, когда можно так шутить, но он так и не понял. Хотя это уже его проблемы.
      Итак, я взял у Юры сумку с водкой, Вася - с водой, и втроем мы спокойно слезли так же, как и поднялись. В принципе, Юре с Васей можно было и не городить этот огород, но тогда Вася не был бы Васей. А Юра - Юрой.
      ***
      Дальше все пошло по обычному для походов сценарию. И когда солнце стало заходить, мы уже сели у костра, и пока шашлык из севрюги доходил до кондиции, гитара начала гулять из рук в руки. Мы все любили петь под гитару, и у многих это хорошо получалось. Линда не знала наших туристских песен, и они не могли не взять ее за душу.
      - Всем нашим встречам разлуки увы суждены, - пела Аленка знаменитую песню Юрия Визбора, и мы с Линдой смотрели друг на друга, как будто песня была для нас и о нас. Голос же Аленки продолжал литься и литься.
      Тих и печален ручей у янтарной сосны.
      Пеплом несмелым подернулись угли костра.
      Вот и окончился круг, расставаться пора.
      - Милая моя, солнышко лесное,
      Где, в каких краях, встретимся с тобою.
      Милая моя, солнышко лесное,
      Где, в каких краях, встретимся с тобою, - подпевали все.
      Крылья сложили палатки, их кончин полет, - продолжала Аленка.
      Крылья расправил искатель разлук самолет.
      И потихоньку попятился трап от крыла
      Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
      Милая моя, солнышко лесное,
      Где, в каких краях, встретимся с тобою.
      Милая моя, солнышко лесное,
      Где, в каких краях, встретимся с тобою.
      Не утешайте меня, мне слова не нужны,
      Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
      Где сквозь туманы краснеет кусочек огня,
      Где у огня ожидают, представьте, меня.
      Милая моя, солнышко лесное,
      Где, в каких краях, встретимся с тобою.
      Милая моя, солнышко лесное,
      Где, в каких краях, встретимся с тобою...
      Как нам действительно порою хочется убежать туда, где нам когда-то было хорошо. Хотя мы и отлично понимаем, что это место осталось где-то в прошлом. И в настоящем его нет. Нигде.
      Повинуясь парадоксальному течению ассоциаций, я полетел от костра и от Линды в виденный в далеком детстве фильм "Подранки". И когда Аленка закончила свое пение, у меня само собой вырвалось:
      - К сожаленью или к счастью истина проста: