Андрей Аливердиев

Письмо

Я стоял на автобусной остановке возле главного корпуса Университета. Боже, как давно это было! Учеба была окончена, и теперь можно было отдохнуть. Солнце светило ярко, но темные очки, полностью скрывающие глаза, создавали ощущение надвигающихся сумерек. Какая же это хорошая штука — темные очки. Они позволяют нам смотреть куда угодно, не думая, как со стороны выглядят наши бесстыжие глаза. Вот и тогда я нагло рассматривал выходящую из парка девушку. Зеленоглазая брюнетка в белом платье. Случайно увидев ее боковым зрением, я уже не мог оторвать от нее глаз. Сама по себе бесспорная ослепительная красота усиливалась некоторой странностью наряда. Хотя я так и не мог уяснить, в чем же все-таки состояла эта странность. Вроде платье — как платье, туфли — как туфли. Ан нет же. Что-то в них было странным.

Не скажу, что они выглядели ультрамодными или вышедшими из моды, но все же они были какие-то не такие. То же можно было сказать и о прическе. Хотя она и походила на каре, это было не каре. И, черт возьми, именно эта прическа ей подходила больше всего. На таких женщин обычно оборачиваются, но, как не странно, никто кроме меня ее похоже не видел. Правда, тогда я не обратил на это внимание…

Девушка подошла ближе, и помню, как мне вдруг неудержимо захотелось завязать с ней разговор. Но, как назло ничего, кроме банального вопроса: 'Сколько время?', на ум не приходило. А если учесть бросающиеся в глаза часы на моей левой руке, это выглядело бы мало вразумительно. И тут случилось чудо — она сама вдруг повернулась ко мне, и спросила:

— Извините, вы не знаете, как пройти на кладбище? — голос ее звучал с каким-то едва уловимым акцентом, идентифицировать который я так и не смог, хотя, в общем-то, не очень и пытался, так как содержание вопроса было более любопытным.

Я, бывало, задавал прекрасным незнакомкам и более идиотские вопросы, но чтобы со мной пыталась познакомиться такая красавица… , это было более, чем странно. Однако приятно.

— Тебе какое — русское, мусульманское или новое? — спросил я, сразу перейдя на 'ты'.

Она на секунду замялась.

— Наверно, старое русское.

— Тогда это совсем недалеко. Могу проводить, — легкий мороз пробежал по коже, когда я произносил эти слова, но я не придал этому значения.

— Это было бы замечательно, — сказала она, и мы пошли с ней кладбище.

Я задал ей какие-то вопросы о том, зачем ей кладбище и откуда она, на что услышал что-то маловразумительное, что она приехала издалека, и что ей нужно посетить могилу бабушки.

Это выглядело совершенным бредом, но ее общество было приятным. Мне всегда было непонятно, почему Смерть обычно рисуют в виде страшного скелета, от которого хочется бежать. Скорее ей следовало бы выглядеть прекрасной женщиной, за которой пойдешь на край света, пока не поймешь, что это уже Тот Свет. Ну ладно, это уже лирическое отступление, а между тем, я стал замечать странные косые взгляды, которыми удостаивали меня редкие прохожие. Причем, как не странно, именно меня.

И тут меня окликнули по имени — прямо навстречу нам шел мой бывший одноклассник. Мы поздоровались с ним, и я опять удивился, что он не замечает мою спутницу. Более того: 'С кем это ты разговариваешь?' — был его вопрос. От неожиданности я снял очки, и мороз второй раз пробежал по моей коже.. Рядом со мной никого не было. Никого. (Кроме, естественно, одноклассника.) Представляете, как я был поражен. Я тут же снова надел очки и увидел, что моя спутница идет прочь.

Вот так решается судьба. Только что я впервые столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим, и вот это что-то вот-вот уйдет навсегда, оставив меня наедине со скучной жизнью. Я не стал ждать этого, и, попрощавшись с одноклассником, побежал вслед своей судьбе.

Я быстро догнал ее и сразу попытался обнять за талию. К удивлению, мне это удалось. Более того, на ощупь она совсем не производила впечатления мертвой или призрачной.

Впрочем, за последние четверть часа я уже начал привыкать ничему не удивляться. Я попытался глянуть на нее поверх очков, и рука, обнимающая талию, повисла в воздухе без опоры. Однако что-то все-таки мешало опуститься ей через то место, где только что была ее тело. Я снова глянул на нее через очки, и она появилась вновь.

— Зачем ты догнал меня? — в ее голосе послышались нотки сожаления, — Ты ведь понял, что я не просто экзальтированная девчонка.

— А, если не секрет, то кто?

— Самый страшный демон, — в ее устах это звучало совсем не страшно, даже забавно. Но как это часто бывает, как же обманчива была ее внешность.

— Если ты — самый страшный демон, то интересно как выглядят нестрашные.

— Пойдем со мной — увидишь, — мороз уже привычно пробежал по коже, но, тем не менее, я непринужденно ответил:

— Так иду же.

— А не боишься?

— Ну вот! Чего бояться? — я встал в позу, — Я жизнь свою в булавку не ценю.

То есть, как и ты.

— Ты цитируешь Гамлета?

— А что, нельзя? — ответил я вопросом на вопрос.

— Да нет, почему же. Просто редко встретишь человека, цитирующего Шекспира.

— А я еще и вышивать могу на машинке, — сказал я голосом кота Матроскина.

— Не сомневаюсь, — ответила она, хотя это была наглая ложь.

Может показаться странным, что я так хорошо помню наш разговор. Но если учесть, как круто изменилась после него моя жизнь (если так можно выразиться), то не мудрено понять, почему он так врезался в мою память.

Всю дорогу к кладбищу я пытался выяснить у нее, кто она, откуда, но так и не получил вразумительного ответа.

Единственным, что я выяснил, было то, что в солнечный день ее можно увидеть только в очках с сильным затемнением, и очки у меня — самые обыкновенные. (А то я уже начал вспоминать, где я взял эти очки, и не стал ли я персонажем фильма 'Они живут'.) А между тем, мы дошли до кладбища, и она повела меня к какой-то очень старой могиле с истертой надписью, в которой все же просматривались яти.. 'Странно, по ней не похоже, чтобы она умерла до Революции', — подумал я, но вышедший из могилы вихрь закружил нас и повлек в неизвестную страну, откуда обычно не возвращаются.

Очнулся я в пещере, слабо освещенной красным мерцающим светом, источник которого было трудно обнаружить. Скорее всего свет этот должен был исходить из многочисленных проходов и провалов. Но их было явно недостаточно, чтобы обеспечить даже такое скудное освещение, природой которого судя по доносившимся тяжелым испарениям должна была быть раскаленная лава.

Сама же пещера поражала своей величиной и грандиозностью. Огромные отвалившиеся от стен куски каменной породы местами образовывали чудовищные нагромождения, кажущиеся хрупкими и неустойчивыми, но вместе с тем настолько многотонными, что, случайно оказавшийся там человек неизбежно должен был бы почувствовать свою немощность перед силами, создавшими эту пещеру. Причем силами, к которым явно руку приложил какой-то непонятный нечеловеческий разум, ибо присмотревшись в ту часть пещеры, что лежала ниже, и таким образом открывалась во всей своей красе, можно было ясно видеть, что скопления циклопических обломков образуют правильные геометрические фигуры, напоминающие кабалистические символы. И в центре располагалось скала, напоминающая кресло. И трудно было не содрогнуться при одной мысли о той бестии, для которой эта скала служила креслом.

И страшные сотрясения возвестили о ее приходе. Земля задрожала под ногами, и я не знал, куда укрыться от сотен летящих со всех сторон камней, каждый из которых мог проломить мне голову, или переломать кости. И не было от них никакого укрытия, ибо любая скала или расщелина, могущая на первый взгляд послужить убежищем, скорее обещала похоронить под своим весом маленького человека, вздумавшего искать приключений по ту сторону жизни. Но мне удалось устоять. И тогда узрел я огромного змея, появившегося ниоткуда в том кресле, о котором я уже упомянул выше. И рядом с этим креслом стояла знакомая фигура в белом платье. И в тот же момент голова моя закружилась, и я оказался рядом с Ней перед креслом чудовища.

— О Великий… — тут она произнесла имя, ни запомнить, ни передать которое не имело никакой возможности. Голос буквально прозвенел в ушах, и я отметил для себя невероятную акустику этой пещеры. 'Здесь бы концерты проводить', — подумал я, и рассмеялся над неуместностью этой мысли в моем положении. Но такова человеческая природа — смех и слезы всегда идут бок о бок. — Одиннадцатый доставлен. Теперь я свободна.

В ее последних словах звучало скорее не утверждение, а вопрос. И гомерический хохот чудовища, от которого задрожали стены, был ответом.

— Ты — свободна! — взрыв хохота еще раз потряс пещеру, — И ты это серьезно? Еще никто не мог освободиться от меня. И это мне решать, сожрать ли тебя, как этого одиннадцатого, или позволить доставлять мне новые души.

— Но подписанный кровью договор??

— Кровью его подписала только ты.

Я поглядел на нее. Трудно представить себе более жалкое зрелище.

— Но ты же дал слово… , — взмолилась она.

— А я хозяин своему слову. Я дал — я назад взял, — чудовище опять рассмеялось.

Она упала на колени, но я успел ее подхватить.

— Это бесполезно, — сказал я, и подчиняясь какому-то наитию, вытащил из кармана нож-бабочку. И не давая Змею опомниться, я полоснул ее по горлу, а затем распорол себе живот классическим харакири.

Пещера поплыла перед глазами, и скорченный нестерпимой болью, я погрузился в небытие.

Очнулся в какой-то мрачной освещенной факелами комнате. Я висел на стене, скованный цепями. И рядом со мной в таком же положении висела она.. Платье ее было изорвано, но на горле не было и следа. Я опустил голову и посмотрел на живот.

Футболки на мне уже не было, и голый живот был совершенно неповрежденный. Она открыла глаза.

— Где мы? — спросил я ее.

— В Аду, — ответила она. И после некоторой паузы добавила, — Я уже здесь полгода.

— И все это время ты заманивала сюда простаков вроде меня?

— Мне обещали за это свободу. Но я ошиблась… Прости меня, пожалуйста.

Я промолчал. Простить ее было выше моих скромных сил.

— Я могу помочь тебе, — опять заговорила она.

— Интересно, каким образом?

— Советом. Я здесь достаточно давно и кое-что знаю.

— Вот как?

— Да. И ты еще можешь уйти на Землю. И, если захочешь, взять меня с собой. Ведь, по большому счету, мы еще живы. А ты не связан никакими контрактами..

— А ты связана?

— К несчастью, да. И много. Но сейчас нет времени на рассказы. Надо действовать.

— Но как?

— Нет преград, кроме тех, что мы сами себе придумали. Думай, что ты можешь все, и ломай стены.

Я напрягся. Бесполезно.

— Поверь в себя! — властно прозвучал ее голос.

И тут я действительно поверил в себя. И легко разорвав сковывающие меня цепи, я соскочил н пол.

— Чего же ты не следуешь своим же советам? — спросил я ее.

— Я не могу. На мне висят заклятья. Но ты можешь разорвать и мои цепи.

— Не делай этого, — произнесла появившаяся ниоткуда и повисшая в воздухе голова какого-то монстрика, — Она уже предала тебя. Так что ломай стены и иди на Землю сам. Я провожу.

Несмотря на то, что монстрик этот выглядел на редкость забавно (как персонаж детских мультфильмов) мне не захотелось ему верить. И, кроме того, уж очень сильно он напоминал комедийно-шаржевую копию только что виденного Змея. Поэтому я послал его подальше и сорвал оковы со своей спутницы. И тут пол под нами провалился, и мы оказались в залитом кровью коридоре, по которому толпами бегали живые мертвецы, как их изображают в хороших ужастиках.

Воистину комедийное и ужасное ходили здесь бок о бок. Дальше шло как в кошмарно-приключенческом сне. Я шел по этому коридору, таща за собой новую подружку. Свято веря, что нет преград, я крушил кости мертвецам, которые оказались на редкость хрупким народом. И тут, как говорится в таких случаях, забрезжил свет в конце туннеля. Коридор кончился и перед нами встали две озаренные светом двери. Я посмотрел на свою спутницу. На ее лице читалась внутренняя борьба.

— Нам туда, — показала она на левую дверь, и мы нырнули в нее, как в море, и голубой вихрь закружил нас и понес в неизвестность. Но вихрь этот уже не был адским. Миллионы наполняющих его огней сулили радость и любовь, но никак не боль и страданье.

Вдруг голос, ужасный голос, который я уже слышал в первой страшной пещере, сотряс наши уши, как гром среди ясного неба.

— Я думал, что ты — хорошая девочка, но ты обманула меня. Вы можете ликовать, но вам никогда не добраться домой. Ибо дома ваши — в разных мирах, а их такое великое множество, что вам не найти ни одного из них. Ваша судьба — быть вечными странниками и изгоями, и бойтесь попасть ко мне еще.

Голос умолк.

Значит, до сих пор с ее стороны все же была игра. И она могла спровадить меня в Ад. Но видимо совесть в ней все же заговорила. Да и самой бежать из Ада ей явно не помешало бы.

Впрочем, я все же был благодарен ей за сделанный выбор.

— Не придавай его словам слишком большого значения, — прервала она мои мысли, — Тот, кто раз бежал из Ада, не вернется туда вновь. Мы теперь бессмертней его демонов.

— Но он сказал о множестве миров?

— Да. И мы наверняка из разных. Но мы теперь не привязаны к своим мирам и можем ходить сквозь них как призраки и как люди. Так что представь себя одетым самым универсальным образом, и летим к одному из тех потоков. Я не знаю где мы окажемся, но это будет один из миров Земли.

И мы полетели к одному из струящихся потоков, играющих всеми цветами радуги, на ходу придумывая во что облачиться.

— Представь себя таким, каким хочешь видеть, и именно таким ты будешь,

— сказала она мне, и когда мы оказались на твердой почве, я был одет в свой джинсовый костюм, а на ней было то же белое платье, что и при первой встрече. Кроме того я немного вырос и раздался в плечах. В общем, стал таким, каким хотел быть.

Земля встретила нас холодным ночным ветром. Мы стояли посреди круга грубо обработанных камней с истертыми надписями.

— Похоже на алтарь индейцев, — сказала она, — Ворота обычно открываются там, где концентрируются вибрации уходящих душ. В современных городах — это, конечно, кладбища. Но это место, наверно, помнит столько боли, что притянуло нас сильнее современного кладбища.

Звук подъезжающего автомобиля заставил нас обернуться. Яркий свет фар на секунду ослепил глаза. Крутой джип остановился в трех метрах от нас, и оттуда вышли четыре лба лет восемнадцати-двадцати. Их жадные взгляды впились в мою спутницу.

— Welcome to Hell! — — сказал один из них Он приглашал нас в ад. Если бы он знал, откуда мы только что вернулись. Злость, воистину адская злость, проснулась во мне, и неожиданно отразилась в их лицах печатью смертельного ужаса. Они пытались бежать, но было поздно. Не могу сказать точно, что я делал, но когда я вытаскивал из машины и добивал последнего, три искалеченных трупа, уже лежали рядом, и души всех четверых крутились в вворачивающимся в алтарь вихре.

Тут случайно я увидел свое отражение в боковом зеркале джипа, и причина поразившего их ужаса стала ясна. В предрассветных сумерках белки моих глаз светились холодным могильным светом. Я повернулся к ней, и она чуть не вскрикнула.

— Тебе лучше позаимствовать у одного из них темные очки.

— У меня есть свои, — ответил я и похлопал по карману.

Однако мы все же осмотрели содержимое их карманов, и к своему сожалению я отметил, что найденные там доллары значительно отличась от моих.. Она же в своем мире с Железным Занавесом баксы видела только на картинках, и с собой у нее были лишь рубли с профилем вождя мирового пролетариата. Да, мы были из разных миров.

Но надо было что-то делать. Мы оказались в чужой стране, скорее всего, в чужом мире, и нужно было искать выход из положения.

— Что, если пройти опять через этот алтарь, — спросил я ее.

Но она ответила, что никогда не стоит пользоваться одними вратами дважды подряд, тем более так скоро, потому что легионы демонов могут поджидать нас там. И нам оставалось отправляться в путешествие по твердой земле. Завести джип нам так и не удалось, так как последний придурок по запаркам заблокировал антиугонную систему, и нам пришлось идти пешком до шоссе. К счастью, в последние годы, проведенные в своем мире (как это забавно звучит), я усиленно учил английский, предпринимая попытки продолжить обучение где-нибудь в дальнем зарубежье, а она училась на Ин. Язе. Так что проблем с разговорным языком у нас не было. Кроме того у нас было мало мало баксов.

—Как странно, — сказал вдруг я, — мы столько пережили вместе, и так и не познакомились.

— Мила, — сказала она коротко.

— Андрей, — ответил я.

И мы двинулись в путь. Изображая парочку путешествующих иностранных студентов, мы принялись ехать автостопом и вот остановились в этом грязном мотеле. Сейчас, когда я пишу это эссе, Мила, наконец, спит. Я не хочу ее будить. Мы так давно не отдыхали. Я и сам не прочь уснуть, но, во-первых, кто-то должен быть начеку, а во-вторых, кто-то должен поведать миру, что с нами произошло. Не знаю, зачем, но я должен был это написать. Я отправлю это письмо самому себе в Россию. И, может быть, тот кто живет вместо меня в этом мире прочтет его, и извлечет для себя что-нибудь полезное.

Письмо с этим рассказом я получил по почте. Оно пришло из Калифорнии. Не знаю, правда ли это, или нет. Пусть читатель решает сам.