Глава 12

Игры правителей

На заседание императорского совета прибыл первый префект претория Скавр, прибыл первый консул Валерий Силан. Второй консул прибыть не мог. Фла-мин Диалиса[25] сказался больным. Валерия прибыла, хотя чувствовала себя плохо. Префект Рима и префект «Целия» старались держаться в тени. Пригласили сенатора Проба. Руфин принял их в своем таблине, одетый в пурпурную тогу. Но было заметно, что под тогой туники нет. В последнее время император стал носить тогу на старинный манер — на голое тело. Новая причуда. Называть Элия «маленьким сыночком» — тоже причуда. Все делали вид, что не замечают этих причуд.

Долго молчали, хотя все знали, о чем пойдет речь.

— Итак, что мы будем делать с исполнением желаний? — спросил Цезарь. — Гении сосланы на землю. Некому передать наши просьбы богам. Это очевидно.

Собравшиеся переглянулись. Силан хотел что-то возразить, но так и замер с открытым ртом. Руфин хихикнул.

— Очевидно. Но почему никому не пришло это в голову раньше? — спросила за всех Валерия. Ее усталый тихий голос как нельзя лучше соответствовал царящему в таблине настроению.

— Страшно подумать, — предположил Макций Проб. — Смелость в мыслях встречается куда реже, чем смелость в поступках.

— Мой маленький сыночек умный, — хмыкнул Руфин. — Недаром он учился в двух академиях. Но пусть боги сами позаботятся обо всем. Ведь они любят Рим.

«Август точно сошел с ума», — подумал Макций Проб. А вслух сказал:

— Догадка очень похожа на правду.

— Так что же делать? — Император с трудом подавил зевок.

— Ничто не может длиться вечно. Даже благоденствие. Если Цезарь прав. Великому Риму придется отменить исполнение желаний. — Макций Проб глянул на Элия, ожидая поддержки.

— Это невозможно, — вмешался префект претория. — Месяц назад игры отменили в Антиохии. Помните, что тогда было? Народ чуть было не сошел с ума. Хотели даже сенат отправить в отставку. Куда хуже, чем если бы варвары захватили Антиохию и сожгли.

— Даже во время войн гладиаторы сражались на арене, — подал голос глава «Целия». — Пусть и сейчас сражаются.

Макций Проб нахмурился:

— А не лучше ли сказать правду? Неужели ни у кого не хватает духу произнести приговор вслух? Цезарь, ты отважишься?

Когда-то Элий сам был исполнителем желаний и сторонником системы. Потом усомнился, выступил против, почти возненавидел, и вот, когда система рухнула, он должен изыскивать средства, чтобы сохранить ее. Только потому, что теперь носит титул Цезаря. Вот парадокс власти! Ему придется ответить Макцию Пробу «нет».

— Денежные призы! — предложил Элий. — Можно выдавать вместо желаний деньги.

Все опешили. Решение Элия было простым, гениальным и глубоко циничным. Глава киников Марий Антиохский не сумел бы додуматься до такого.

— У гладиаторской центурии не хватит средств, — возразил консул.

— Деньги найдем, — веско бросил Руфин. — Разве у Рима мало денег?!

— Заплатить можно. Но мы создадим опасный прецедент, — вновь подал голос Проб. — Отныне желание будет означать только деньги. Кто знает, не станет ли это правилом во всем?

— Это оскорбительно для римлян, — вздохнула Валерия.

— Рим не может отказаться от тысячелетних традиций!

— Почему нет? Мечта Империи исчезла. Мы должны что-то дать взамен. Пусть только деньги. Нельзя не дать ничего. Раз боги не желают нам помогать, мы все исполним сами.

«Я тоже взял деньги, — подумал Элий. — И почти счастлив».

Руфин наблюдал за спором Цезаря с сенатором и потешался.

— Подумай, Цезарь, что ты предлагаешь! Мечту Империи заменить деньгами! — не унимался Макций Проб. — Люди разучатся мечтать. Рим> будет ценить только деньги.

— В конце концов деньги — тоже желание, — пришел на помощь Элию Руфин. — Скоро граждане будут желать только денег. Так гораздо проще.

— Главное — сохранить порядок, — заметил Скавр.

— Ты пытаешься утихомирить толпу, Элий, и идешь у нее на поводу. Как Гай Гракх. Заискивая перед плебсом, народный трибун додумался до дешевых раздач хлеба, а кончилось его начинание созданием армии паразитов. «Мы знаем, что такая участь выпала многим из тех, кто, правя государством, ни в чем не хотел идти народу наперекор. Поставивши себя в зависимость от слепо несущейся вперед толпы, они потом уже не могли ни остановиться сами, ни остановить смуту»[26].

Элий вздрогнул. Почему сенатор сравнил его с Гаем Гракхом? Случайно? Неужели жизнь за жизнью душа обречена повторять одни и те же ошибки? Может ли она измениться настолько, чтобы их исправить?

— Выбор прост, — подвел итог спора император. — Либо денежные призы, либо отмена игр. Вот увидишь, сиятельный, сенат выберет деньги. И Рим выберет деньги. Смешно выбирать «ничто».

— Но у нас все-таки есть надежда, что желания исполнятся, как прежде, — сказал Скавр.

— Надо же, военный, а такой фантазер, — покачал головой глава «Целия» — вражда между ним и Скавром была старинной.

— Не будем сейчас ничего менять, раз есть надежда, что все может остаться, как было, —предложил консул. — Если желания не исполнятся, мы выплатим страховку. Итак, дело решено.

— Это — да, — согласился Элий. — Но стоит поговорить еще об одном, не менее неотложном. — Он заметил гримасу недовольства на лице Скавра и искреннее удивление во взгляде Руфина. Гладиатор опять" что-то предлагает? Опять хочет драться? Ну что ж, послушаем. Возможно, он скажет что-то забавное. — Мы должны создать префектуру по делам гениев, — заявил

Элий.

— Это еще зачем? — Кажется, он сумел обескуражить всех, не только Руфина, но и Макция Проба.

— Поговорим о гениях. Просто поговорим. Столько лет они управляли нами, опекали, руководили… И вдруг — они никто. Им не дают гражданства, их не принимают на работу. Их преследуют, их убивают с молчаливого согласия властей. Но я уверен — они объединятся и сумеют дать отпор. Гении пытались свергнуть богов и уничтожить наш мир. Кто знает, на что они еще способны? Если мы загоним их в угол, они попытаются уничтожить нас. Не будем этого делать. Им нужна работа и жилище. И применение своих неординарных способностей.

— И кто это тебе нашептал такое? — презрительно фыркнул Скавр. — Уж не тот ли гений, что служит у тебя фрументарием?

Элий подумал; хорошо бы сразиться со Скавром на арене. Боевым оружием.

— Надо постараться как можно быстрее и как можно менее болезненно включить их в нашу жизнь. Неужели вы не видите, что многие готовы к сотрудничеству. Им надо только, чтобы их признали равными.

— Ты слишком умничаешь, мой маленький сыночек. Умничать вредно, — хихикнул Руфин и погрозил Элию пальцем.

— Гении находятся под пристальным вниманием «Целия», — заверил префект.

— Согласен, надо создать префектуру, — неожиданно поддержал Элия Макций Проб. — Но в одном ты ошибаешься. Цезарь. Они не ищут равенства. Они всегда будут считать себя выше нас. Гении очень опасны.

— Значит, надо их выслать, — тут же предложил Скавр. — Вышлем всех в Новую Атлантиду. Пусть создают там свою колонию.

— Я выступлю с моим предложением в сенате. — Элий и сам понимал всю безнадежность затеянного. Но бывший гладиатор чувствовал опасность — будто дымом пожара несло по всей Империи. Огня пока не видно. Но пламя появится вот-вот.

— Мой маленький сыночек обожает сражаться… — хихикнул Руфин.

Глава 13

Игры Нереиды

Аквилея. Этот город в низине, окутанный легкой дымкой, где в речном порту кружат чайки и корабли теснят друг друга в гавани, а здания причудливы и призрачны, как небо над городом. Старинные стены, выдержавшие когда-то осаду Максимина Фракийца, частью уже разрушились, частью срослись с новыми домами. В толще могучей кладки вырубили амбары, таверны, крошечные лавчонки. Каменная кладка обросла паутиной лестниц, галереями, башнями и навесами. Старина Аквилеи совсем иная, нежели старина Рима, здесь нет кричащей роскоши и неколебимой мощи. Но здесь есть тайна. Она разлита в самом воздухе, пропитанном туманами, в узких улочках с крошечными тротуарами, в неброских храмах, порой утративших яркость красок, с потрескавшимися колоннами. И знаменитое аквилейское стекло, выставленное на продажу в маленьких лавочках, изготовленное только вчера, несет в себе восхитительный дух старины.

В Аквилее собирается Большой Совет, огромный оранжевый купол нового здания Совета виден почти со всех точек города. Никуда не деться от старой истины, что лучшей властью является сочетание монархии, демократии и олигархии. Монархия — императорский дом, демократия — сенат, олигархия — Большой Совет. Хотя формально представителей в Большой Совет выбирают, доступ туда открыт очень узкому кругу лиц — обычно консулярам[28], очень редко — бывшим сенаторам. Членов Совета переизбирают раз в семь лет. Большинство занимают свою должность срок за сроком, пока какой-нибудь скандал или смерть не уберут сиятельного мужа из списка избранных. Это свой круг, в который не пускают посторонних.

Члены Совета обитают в старинных особняках, передвигаются по городу в старинных носилках и никогда в авто. Все они имеют прекрасное образование, их знания обширны, манеры безупречны, их речи могут соперничать с речами Цицерона, их интриги — произведения искусства. Для прочих они полубоги. Их никогда не отдают под суд. Если члена Большого Совета уличат в какой-нибудь гнусности, он покончит с собой. Это неписаный закон, который не нарушается сотни лет.

В Аквилею приезжают представители Британии и Африки, Пальмиры и Месопотамии, Сирии и Египта, чтобы решить спорные вопросы и раз за разом подтвердить свою преданность Содружеству. Аквилея всех мирит, успокаивает влажными туманами и напоминает о долге неуловимым запахом старины, который так похож на запах вечности.

Элий любил Аквилею, быть может потому, что когда-то выиграл здесь игры, и император Руфин возложил ему на голову венок победителя.

Новобрачные шли по узенькой Аквилейской улице. Что новобрачные, было видно сразу. Не по обручальным кольцам, а по тому, как шли они, пытаясь изобразить солидность, будто уже не один год друг подле друга, но сами никак не могли ступать ровно. Да и не мудрено: мужчина сильно хромал, а молодой жене хотелось скакать на одной ножке, что она и делала, поминутно забывая о своем солидном семейном положении. Мужчина закутался в белую тогу, будто собрался на выборы, а юная его супруга облачилась в легкое платье из голубого виссона, и вышитая золотом палла стекала с ее коротких волос на плечи. Она то и дело останавливалась и, приподнявшись на цыпочки, искала губы своего спутника. От поцелуев ему уклониться не удавалось. Так, пройдя шагов сто, они целовались раз десять. Прохожие старательно отводили глаза, хотя многие их узнавали. Новобрачные могли бы взять носилки и скрыться от людских глаз за плотными занавесками. Но юной женщине нравилось быть на людях вдвоем, и супруг ей не перечил.

Квинт брел сзади, старательно изображая из себя простого прохожего. Цербер шагал рядом, старательно изображая простого пса.

— Хочу принести жертву Венере Лысой, — сказала Летиция, когда они остановились у подножия храма.

— Я могу присутствовать? Летиция отрицательно покачала головой.

— Что за жертву она собирается принести? — спросил Элий у Квинта, наблюдая, как юная супруга поднимается по ступеням к алтарю. — Фимиам? Зерна? Вино? Или, может, живую голубку? Если голубку, то завтра члены Общества защиты животных закидают нас птичьим пометом.

— Венере Лысой приносят в жертву волосы. Говорят, новобрачная должна сжечь прядь волос на алтаре, чтобы супругу сопутствовала удача в сражениях.

— Я отслужил два года у вигилов. Это приравнивается к службе в армии, — напомнил Элий.

— Если откроются ворота Двуликого Януса, ты как член императорской семьи должен идти на войну.

— Летиция считает, что будет война?

— А ты считаешь иначе?

Элий отвернулся… И вздрогнул всем телом. В нескольких шагах от него возле витрины с аквилейским стеклом стояла Марция. Голубая палла с золотым узором, голубые лазоревые шаровары — он помнил этот наряд до мельчайших подробностей… Кровь молотом застучала в ушах… Ее тонкая талия, ее округлые бедра… Он задыхался… Ее крупные золотые кольца в ушах…

— Ты! — только и смог выкрикнуть Элий. Женщина обернулась. То была не Марция. Красивая, молодая, но совершенно другая женщина. Элий смущенно улыбнулся. Женщина улыбнулась в ответ и прошла мимо. Элий проводил ее взглядом. А если бы сейчас здесь оказалась Марция, что бы он сделал? Кинулся следом? Или остался на месте? К счастью, это была не Марция. Он так и подумал — к счастью…

— Надеюсь, Летиция не слышала твоего истошного вопля, — шепнул Квинт.

Небо было чистое, прозрачное, хотя и выцветшее к осени. Префект Северной Пальмиры Гай Аврелий уже привык к этому бледному небу и порывистому холодному ветру. А вот к дождям привыкнуть не мог. В отличие от большинства римлян, которые к морским просторам равнодушны и моря боятся. Гай Аврелий обожал море. Сегодня вместе с сыном Марком (отлично звучит имя Марк Аврелий, и копию статуи он у себя перед базиликой поставил, в Риме отлили по его заказу и привезли) шел он по заливу на моторной яхте. Свевское[29] море отсвечивало серебром, будто рыбью чешую раскидало поверх воды. Как не похоже на густую яркую синь Внутреннего моря! Поверх шерстяной туники Гай Аврелий надел еще толстую кожаную куртку с капюшоном. Берег уж был недалеко. Но Гай Аврелий не смотрел на берег. Стоя на корме, глядел он на горизонт, вернее туда, где полагалось быть горизонту. Потому что настоящего горизонта не было. А была между светлым небом и светлой водой хрустальная полоса, не небо и не земля, а нечто третье, быть может, недоступный Элизии, где души, позабывшие земные горести, пребывают в вечном счастье и вечном покое. Гай Аврелий всегда жалел беспамятных бестелесных духов. Душа без памяти — что это такое?

Он не сразу заметил, что стало задирать корму. Море по-прежнему было покойно, но волна за кормой медленно вспухала гигантским нарывом. Гай Аврелий тогда лишь сообразил, что происходит неладное, когда палуба начала уходить из-под ног. Разом закричали двое матросов. Префект обернулся. Матрос вцепился двумя руками в леерное ограждение, а ноги его беспомощно болтались в воздухе. Маленький Марк попытался схватиться за поручни, но пальцы соскользнули, и его понесло к носу яхты. К носу, который радостно зарывался в белую густую пену. Гай Аврелий из последних сил держался за поручни, меж тем как его сандалии скользили по палубе.

— Марк! — заорал он. — Хватайся!..

За что хвататься, крикнуть не успел — мальчонка исчез в хлопьях пены. Гай Аврелий разжал пальцы и заскользил следом. Неведомо, на что он надеялся: отыскать крошечное ребячье тело в кипящей пене было немыслимо. Но до самого носа докатиться он не успел. Волна за кормой внезапно опала, и яхта, хлопнув днищем о воду, встала горизонтально, палубу залило кипящей пеной. А когда пена схлынула, Гай Аврелий увидел, что подле него лежит Марк. Он поднял беспомощное тельце… Марк закашлялся и ожил.

— Хвала Нептуну… — прошептал Гай Аврелий.

— Это Нереида, — сказал один из матросов. — Нe шутки. Здесь такое часто случается.

Пляж был пуст. На белом песке одиноко чернела оставленная с лета беседка. Коренастые сосны пытались пробиться к воде, но увязли в песке и застыли, вздернув к светлому небу причудливо вывернутые ветви, будто плакальщицы заломили руки. Огромные валуны были сложены друг на друга, образуя маленький грот. Обнаженное женское тело сверкало белизной свежевыпавшего снега на фоне тускло поблескивающего песка. Женщина расчесывала черепаховым гребнем длинные волосы и смеялась, глядя на косой парус яхты, медленно уходящей в сторону Северной Пальмиры. Женщина слышала шорох песка под сандалиями, но она не торопилась оглянуться. И лишь когда шаги замерли у нее за спиной, повернула голову.

Минерва стояла перед ней, сжимая в руке копье, лучи неяркого осеннего солнца горели на золотом шлеме богини. Нереида смотрела снизу вверх Минерве в лицо, но вряд ли кто-нибудь мог долго выносить взгляд этих прозрачных льдистых глаз, и Нереида спешно опустила глаза. Подобрала с песка тонкое, будто сшитое из рыбьей чешуи одеяние, накинула на плечи и встала. Ростом она была на полголовы ниже Минервы.

— Далеко же ты забралась, — сказала богиня мудрости. — Думала, здесь не найдут? Или Олимпийцы в этих местах уже не властны? Но от богов трудно скрыться. Даже самим богам, — и уточнила не без язвительности: — второстепенным богам.

— Тебя прислал Юпитер? — спросила Нереида, глядя на хрустальную полосу между небом и морем.

— Нет. Старик мало чем интересуется.

Нереида повернулась и на мгновение пристально взглянула Минерве в глаза.

«Знает, — мелькнуло в голове морской богини. — Все знает…»

Ее охватила тоска. Вновь придется хитрить, изворачиваться и ускользать от опеки богов. Так надоело! Но ради него она была готова на все. Даже терпеть насмешки и обиды Олимпийцев.

«Сейчас устроит какую-нибудь гадость, — подумала Нереида. — Изощренную. Божественную». — И угадала.

— Кстати, не о тебе ли сие творение? — Минерва протянула морской богине новенькую книгу. Кожаный переплет. Золотое тиснение. «Кумий. Поэма с из» насилованием", — значилось на обложке.

Нереида взяла осторожно, перелистнула страницу, другую. Нахмурилась. И вдруг краска бросилась ей в лицо.

— Как узнал… — Она судорожно вздохнула. — Как этот негодяй узнал…

Минерва пожала плечами:

— Возможно, гений донес.

Нереида в ярости швырнула книгу в песок.

— Тебя изнасиловали до рождения ребенка или после? — с чисто женским любопытством поинтересовалась Минерва.

— После… Я слишком погрузилась в человеческую ипостась и… — Нереида глубоко вздохнула.

— Ты же богиня. Неужели ты не могла справиться с какими-то людьми. — Ого, сколько презрения в прозрачных глазах. Интересно, кого она презирает: Нереиду — или тех, троих?

—Я была слишком далеко от своей стихий. А они — напротив — в своей. Грязь и подлость — их стихия. Очень сильна… Очень… Неодолима…

— Насчет выкидышей тоже правда?

— Ну уж нет! Вранье! Одно вранье! — в ярости воскликнула Нереида.

— Как ты убежала из колодца?

— Когда в твоем распоряжении много сотен лет, случай может представиться…

— А стражи?

— Сторожат… Что ж им еще делать? — через силу улыбнулась Нереида.

— Где он? — спросила Минерва. — И не думай уклоняться от ответа. Я знаю все о твоем сыне. Ты спрятала его там, где никому из богов не пришло бы в голову искать — в Риме, на самом дне. Там может затеряться кто угодно. Ты даже для виду дала ему гения, хотя гений ему совершенно ни к чему.

— Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?!

— Потому что он исчез. И никто не ведает, где он. Нереида вздрогнула. Вновь попыталась отыскать глазами хрустальную полосу меж водой и небом, и не нашла. Полоса исчезла, и бледная вода беспрепятственно сливалась с таким же бледным небом.

— Уехал из Рима? Куда?

— Не знаю. Его нигде нет вот уже несколько дней. Нигде.

— Я не видела его больше двадцати лет… — Минерва скорее угадала, чем расслышала ответ. — Как только он родился, я отдала его простой смертной. Умной смелой женщине. Она должна была его воспитать… Его назвали Юнием Вером, он считал ту женщину своей настоящей матерью. Потом, три года спустя, я видела его мельком и не удержалась, подарила ему кувшин с амброзией. Он — мой сын, и сын самого Юпитера. Он должен был отведать пищу богов. Он взял кувшинчик, как берут у чужого, и убежал. Ревность жгла мое сердце. Матерью он называл другую. На меня взглянул только мельком. К ней же прижимался всем телом, плакал и просил не уходить… Я ушла, задыхаясь от обиды… И больше ни разу… никогда…

— Где вы виделись в последний раз?

— В крепости, там, где Колодец Нереиды.

— Твоя бывшая тюрьма… Бывают же совпадения, — ехидно заметила Минерва.

Нереида молчала. Набегала на берег волна. Недалеко, за соснами, слышались детские голоса. Но богиням нечего было опасаться — смертные их видеть не могли.

— Это не совпадение, — сказала очень тихо Нереида. — И ты это знаешь.

Глава 14

Игры гладиаторов

Игры в Аквилее начинаются в 5-й день до Ид октября, в праздник виноградного сока. В этот день жрец Юпитера откупоривал первый сосуд с соком нового урожая. С этого дня разрешалось продавать молодое вино этого года. Наступало время празднеств, бесчисленных жертвоприношений богам, полулегальных вакханалий. Время вина, опьянения и веселья.

Элий всегда пил мало, а Квинт не пил вина в эти дни вовсе.

— Кто сегодня победит? — спросил Квинт у Цезаря утром, когда они садились в пурпурное авто, чтобы ехать в амфитеатр.

— Клодия или Авреол — выбор не велик, — отозвался Элий.

Первый день не особенно волновал Цезаря — в первый день желания не исполняются. Он думал о том, что случится завтра.

Они носились по арене, как дети. Едва соприкоснувшись мечами, вновь пускались бежать. Они взрывали песок, махали мечами, будто никогда ничему не учились, но почему-то вообразили, что их неуменье будет других забавлять. Авреол сражался плохо. Клодия — еще хуже. Авреол опрокинул ее на песок трижды за три минуты. Она проиграла вчистую. Никто с небес не наблюдал за схваткой. Напрасно Элий до рези в глазах вглядывался в бледно-голубое небо над амфитеатром. Ни одной вспышки платинового поля, ни одного гения в вышине. Небо бледное и чистое, как аквилейское стекло. Небесная пустота.

Амфитеатр визжал и ревел. Люди вскакивали с мест. На арену летели недоеденные яблоки и тухлые яйца.

— Где Вер? — неслось над трибунами. — Вернуть Вера! Вер! Вер! Вер!

— Эй, Цезарь, тебе стоит выйти на арену и сразиться, позабавить публику, — сказала Криспина, вообразив, что умеет шутить.

Элий сцепил руки в замок и положил на них подбородок. Не мигая он смотрел на желтый песок.

— Выйди, Цезарь, награди Цыпу, — сказал Ру-фин. — Вилда всякий раз превозносилаего на страницах своего продажного вестника, даже если победа доставалась тебе. Теперь наконец-то она будет довольна и напишет про Цыпу хвалебное слово. Упомянет и тебя.

Надо же, оказывается, Руфин читает «Гладиаторский вестник»!

Элий взял венок победителя из рук императора и стал спускаться по лестнице. Два преторианца двинулись следом. Но у самой арены гвардейцы остановились, Элий вышел на песок в одиночестве. Он возвращался. Он никогда не думал, что вновь ему придется ступать по этому песку и ощущать его вкрадчивую и предательскую зыбучесть под ногами. Смерть. Арена впитала в себя жизни тысяч и тысяч умерших здесь прежде. Потом она впитывала желания, как до этого жизни. Желания — жизнь. Уже не гладиатор, еще не император, и в будущем не Цезарь, Элий — временщик без власти и без надежды на власть, игрушка в чужих руках, которая не желает быть игрушкой.

— Что ты говоришь? — спросил Цыпа, сгибая длинную шею, чтобы Элию удобнее было надеть венок.

— Говорю, ты победитель.

Цезарь не завидовал. К чему завидовать, если как боец он куда искуснее Цыпы. Он перерос арену, перерос .сенаторское свое бывшее звание. Но до властителя Империи ему никогда не дорасти. Может быть, он дорастет до чего-то другого?

— Ты должен подарить мне золотое яблоко, — сказал Цыпа. — Я слышал, на нем написано: «Достойнейшему». А я — лучший из гладиаторов. Теперь ты в этом убедился.

— У тебя самая длинная шея в Риме, Авреол. Но, оказывается, еще и самая толстая [30].

Элий повернулся и зашагал назад. И тут Клодия, до того лежавшая неподвижно, дожидаясь служителей, которые должны утащить ее за ноги в сполиарий, куда прежде утаскивали мертвых, подобрала меч и, рыча от ярости, понеслась на Элия. Зрители замерли. Элий обернулся, но не сделал попытки бежать. Сзади к нему мчались преторианцы. Но они не поспевали. Клинок Клодии демонстративно занесен. Меч тупой, но достаточно тяжелый, чтобы раскроить незащищенную голову. Элий подался вперед и ударил руками в поднятые локти Клодии. Гладиаторша опрокинулась на песок. Подбежавшие преторианцы тут же на нее навалились.

— Не трогайте ее, — сказал Элий. — Она решила позабавить зрителей. Немного их попугать. И у нее это получилось.

— Элий! Элий Цезарь! — Ему кидали цветы и венки, заготовленные для гладиаторов. Никто не крикнул «Руфин Август»!

Император нахмурился. Лицо Криспины пошло красными пятнами.

— Урод, — прохрипела она. — Он же калека. Почему бы не лишить его на этом основании титула Цезаря?

— Он не калека. Он покрыт шрамами. А шрамы красят мужчину, — отвечал Руфин. — Запомни это, Криспина.

Кажется, впервые он разозлился на свою юную красавицу-жену.

Элий прошел в куникул вслед за Клодией и преторианцами. Подоспевший вигил уже надел на руки Клодии наручники.

— Отпусти ее, — приказал Элий. — Мы договорились обо всем заранее.

— О чем договорились, Цезарь? — не понял молодой вигил. Он робел перед Цезарем и изо всех сил старался это скрыть.

— Что она сделает вид, будто нападает на меня, а я отобьюсь голыми руками. Зрители любят подобные представления.

Клодия в изумлении глядела на Элия.

— Это правда? — спросил ее вигил, и Клодия после долгой паузы кивнула. — Все равно я не могу ее отпустить. С этим должен разобраться суд.

— Позови центуриона, — приказал Элий. Молодой вигил подозрительно покосился на Клодию.

— Не бойся, она никуда не убежит.

— Зачем ты солгал? — спросила гладиаторша, едва вигил вышел.

— Я не солгал. Ты не хотела меня убить, — сказал Элий.

— «Чистым все кажется чистым», — фыркнула Клодия.