— Ты мне об этом никогда не рассказывал, — вздохнула Пустосвятовка.
      — Да как-то не было случая.
      — Хорошо? — спросила река.
      — Теперь хорошо.
      — А ты вредный, — ласково плеснула она водой.
      Протекла быстрая струйка возле щеки, будто ладошкой погладила. Ластится…
      — Да, вредный, — отозвался колдун. — Но учти, я тебя не бросал и никогда не брошу.
      — Врешь.
      — Тебе — никогда.
      Он лежал на дне и смотрел, как блики света играют на поверхности.
      Они вновь были вместе — колдун и его река.
      — Знаешь, я испугалась, — призналась она. Теперь можно было во всем признаться. — Прошлой осенью перед самым ледоставом явился один тип противный-препротивный и хотел сжечь меня огнем.
      — Реку — огнем? — усомнился колдун.
      — Колдовским огнем, — уточнила она. — Все, думала, сейчас дохнет, и не станет меня, сгину, умру. То есть русло останется, влага в нем — тоже. А я — исчезну. И такой на меня ужас напал. Такой ужас… ужас… — Река заплескала, переживая заново тот прежний страх, закрутились мелкие водовороты, и там, на поверхности, побежала волна и ударила в сваи ветхого моста. — Но заклятия твои устояли, не смог он ничего сделать. Не смог… Ушел. А я… я вдруг на тебя обиделась — ужас как! За то, что тебя в тот момент рядом не было. Должен быть, а не был. Не был… Этот тип явился и грозил огнем, а я одна… — Река все цедила обиду. — Одна-одинешень-ка… Без тебя… Льдом закрылась до самого дна. Всю зиму тряслась, а когда по весне вскрылась, так страшно было… Страшно… страшно… страшно… — плескала река.
      — Все в прошлом.
      — Нет! Позавчера приходил на берег другой, куда сильнее первого…
      — Тоже жег огнем?
      — Нет. Я ведь мертвой прикинулась. С весны еще. Он лишь постоял, улыбнулся и ушел. Обманула его.
      — Кто он?
      — Не знаю. Но боюсь. Страшно… страшно… стра-ашно-о! — опять взволновалась вода.
      — Погоди. Успокойся! Я же с тобой.
      — А где ты был столько времени?
      — В том-то и дело, что не помню. Она знала, что он не врет.
      — Так вспоминай поскорей!
      — Пытаюсь. Знаешь, милая, я ведь в Беловодье был. Не уверен пока, но думаю, что был.
      — Беловодье… — восторженно прожурчала река.
      — Ничего мне не говори. Я сам вспомнить должен.
      Она засмеялась. Счастливо, беззаботно:
      — Вспоминай скорее. Я тебе помогу. Мне не жалко. Сколько хочешь силы бери. Всю бери без остатка: за год много накопилось.
      — А порезы на груди заживить можешь?
      — Нет. Чужая стихия. Нож огненный был.
      — Такого не бывает. Водное ожерелье огненным ножом не режут.
      — Значит, бывает. Вспомнишь — расскажешь. Бери силу, пей! Я ее целый год для тебя копила!
      На обратном пути Роман заглянул к матери. Дом оказался неухоженным. Пес вместо того, чтобы сидеть в будке на цепи, бегал по улице. Отощал бедняга, шерсть висела клочьями. Калитка была сорвана с петель и валялась на земле.
      «Да что ж такое!..» — изумился Роман, и сердце часто заколотилось.
      Взбежал на крыльцо, постучал. Никто не отозвался. Постучал в окно. Тишина.
      — Уехала она. — Тетка в платке и ватнике остановилась у забора.
      — Давно?
      — По весне. Вишь, как участок зарос. Ворюги окно в комнате пытались разбить и залезть, да старые заклинания дом берегут.
      — Куда уехала? — спросил Роман.
      — Не сказала. Все дети нынче одинаковые, матерей старых забывают. — Тетка сплюнула в сердцах и ушла.
      Роман открыл дверь. Колдовской замок был его собственный. Обошел сени, комнаты. Вещи на местах, ничто не укрыто, не собрано. Лишь окутано серыми паучьми вуальками. Пахло сыростью — дом стоял давно не топленный. Роман огляделся и приметил на столе фотографию, придавленную толстенным томом поваренной книги.
      Колдун взял фото. Старинная фотография на твердом, как дерево, картоне. Коричневый теплый оттенок. Девочка в платье с оборками, в ботиночках со шнуровкой на ступенях усадьбы с белыми колоннами.
      Роман перевернул фото. На обратной стороне карандашом было написано: «Дед Севастьян считал, что она не умерла». Почерк был Марьи Севастьяновны.
      Роман спрятал фотографию в карман. Вышел. Установил колдовской замок. К отцу с Варварой заходить не стал. Не мог.
      В Темногорск Роман вернулся, когда уже смеркалось. Вышел из автобуса, огляделся и торжествующе хмыкнул. Сила его переполняла. Такая сила, о какой он никогда прежде и не помышлял. Он будто со свидания шел. И он был почти всемогущ.
      «Надя, Надя», — как заклинание, вертелось в голове. И реку теперь он тоже называл Надей. Река, в отличие от Тины, не обижалась.
      — Роман Васильевич! — окликнул его мужчина лет пятидесяти в очках с толстенными стеклами и со смешным рыжим паричком на макушке. То был Михаил Евгеньевич Чудодей, глава Синклита темно-горских колдунов. На самом деле Михаилу Евгеньевичу было уже семьдесят шесть. Но колдуны живут куда дольше обычных людей.
      Тут только Роман вспомнил, что после купания забыл изменить внешность. А теперь лицедействовать было поздно. Пришлось поздороваться.
      — Наконец-то вернулись, — продолжал Чудодей. — Я к вам сегодня заходил, да дома не застал. У меня к вам разговор очень важный. Пройдемтесь со мной, все объясню.
      Роман отрицательно мотнул головой:
      — Занят сейчас. — У него есть река, так чего водному колдуну опасаться?
      — Ваше право. Можете заглянуть ко мне вечерком?
      — С радостью. В котором часу?
      — Да хотя бы к одиннадцати приходите. Только будьте осторожны. Очень прошу. Самонадеянность — это глупость. Опасно нынче. Я вам подробно все расскажу. А теперь спешу к Слаевичу. Жаль, что вам некогда.
      И ушел.
      О каком деле говорил Чудодей? На какие опасности намекал? Про нынешнее положение в Синклите Роман не ведал. За год в Темногорске многое могло случиться.
      Колдун посмотрел на часы. Еще только половина пятого. Хорошо, в одиннадцать он зайдет к Чудодею. А сейчас колдун должен заглянуть по одному адресу…
      Юл. Мальчишка, которого господин Вернон избрал себе в ученики. Которому даровал ожерелье. И хотя Роман прежде, чем начать действовать, хотел все вспомнить, в этот раз он позволил себе отступить от заранее выработанного плана. Только заглянуть на минуту, увидеть Юла, сказать, что вернулся и…
      Он нажал кнопку звонка нужной квартиры. Никто не открыл. Колдун позвонил вновь. Чувствовал — там кто-то есть. Кто-то, но не Юл. Ожерелье отозвалось бы. А тут — тишина, молчит водная нить.
      — Кто там? — спросил женский голос.
      — Я ищу Юла Стеновского.
      Послышался лязг открываемого замка, на пороге появилась женщина. Русые с проседью полосы, серая кожа, плотно, в ниточку, сжатые губы.
      — Кто вас послал? — Она смотрела с подозрением.
      — Юл дома?
      Она оскалилась, будто собиралась укусить:
      — Его похитили.
      — Кто?
      — Говорят, колдун какой-то. Давно этими жуликами заняться пора. Но всем плевать. И ментам — тоже. Твердят, что Юл сам убежал из дома. Искать никто не хочет. А что я сама могу? Вы-то кто?
      — Из школы, — соврал Роман. — Зашел узнать, что и как.
      Она вся подобралась:
      — Ах, из школы. Год не интересовались, а тут вспомнили. А вы, собственно, что преподаете?
      — Рисование, — брякнул Роман, хотя с этим предметом у него всегда были проблемы.
      — Черчение у него, черчение! — выкрикнула женщина. — А ну вали отсюда, придурок, пока я ментов не позвала!
      И захлопнула дверь.
      Из всего этого следовало одно: Юл в Темногорск не вернулся. И за целый год о нем не было никаких вестей. Где мальчишка? Что с ним? Роман не знал. В одном он не сомневался: женщина говорила правду. Юла дома не было.
      Птенец, выпавший из гнезда, исчез.
      Тина всем своим видом изображала раскаяние. Еще в прихожей Роман почувствовал аппетитный запах.
      — Что на обед? — спросил Роман.
      — Борщ. Котлеты. И жареная картошка.
      — Такая же подгоревшая, как яичница? Тина заискивающе хихикнула:
      — Нет. Картошка лучше.
      — Что ж, проверим. — Не слишком романтично. Зато сытно. А Роман оголодал — жуть.
      В этот раз Тина не ударила в грязь лицом. Котлеты обжарены до аппетитной корочки, картофельная соломка подрумянена, опять же в меру. Ну а борщ… О борще Роман ничего сказать не мог, потому что проглотил мгновенно, даже не распробовал. Кажется, борщ был отличный.
      Роман любил ее стряпню. Из всех ассистенток, что появлялись в его доме, Тина одна умела прилично готовить. Может быть, поэтому и задержалась так долго.
      — Роман Васильевич, — голос Тины дрожал, — можно мы… — Она запнулась.
      Он смотрел на нее, ожидая продолжения краткой, но очень трудной фразы.
      — Можно я… мы… друзьями останемся?
      Он ответил не сразу, закончил есть, отложил вилку, промокнул губы салфеткой.
      — Разбудишь меня в десять, — сказал вместо «спасибо».
      Но эти слова значили больше, чем благодарность: он позволял Тине остаться после ее нелепой выходки. Более того, это значило, что он ей доверял. Ибо, грезя наяву, колдун становился совершенно беспомощен.
      — Роман Васильевич, я ведь не знала…
      — Разбудишь в десять, — повторил он.
      Взял бутыль с водой, ушел наверх, сел на кровать… и замер. Он вдруг понял, что боится вспоминать. Потому что он не просто вспоминал, а проживал заново все недавнее. И там, в темноте прошлого, которое в одно мгновение исчезло, притаилось что-то мерзкое, страшное, и Роман приблизился к этому почти вплотную.
      — Не трусь! — приказал сам себе и плеснул на веки водою.
      И погрузился в
      ВОСПОМИНАНИЯ…
      О, Вода-царица! Как хорошо было минуту назад! Как был он счастлив, позабыв, что Надя умерла. И вот он вновь ее утратил.
      Немало сил понадобилось колдуну для того, чтобы от купания в реке, через все схватки с колодин-ской бандой протащить ниточку воспоминаний к той минуте, когда он потерял все. То есть потерял Надю.
      Колдун, казалось, превзошел себя. Он устроил Колодиным, отцу и сыну, ловушку, он создал мнимое Беловодье, призрак посреди леса, из двух сараев и ямы с водой. Он заставил бандитов поверить, что это и есть их цель, загадочный город мечты, где все желания исполнятся мигом. Огонь пылал вокруг водной преграды, но не мог ее поглотить. Роман спас всех ребят, пришедших из подлинного Беловодья, как требовал Гамаюнов. И вот награда — мертвое тело Нади у него на руках. Жена Гамаюнова — его возлюбленная. Его любовь, убитая Колодиным. Колодин, убитый водой. Алексей Стеновский, прозревающий будущее. Все вертелось в памяти Романа и не желало вставать на свои места.
      В воспоминаниях колдун вновь держал мертвую Надю на руках, вновь пытался вдохнуть жизнь в еще теплые губы. Он не верил, что она умерла, хотя ладони у него были липкими от крови. А он всем говорил: «Посмотрите, какая она красивая, вы только посмотрите, какая она красивая… да, она лежит мертвая, но какая красивая…»
      Кто-то коснулся его плеча и разорвал тонкий покров воспоминаний.
      Роман сел на кровати, глядя в пустоту расширенными безумными глазами, еще видя свой сон наяву и не понимая, что происходит. Рядом с кроватью стояла Тина и трясла его за плечо.
      — Во время колдовского сна меня нельзя будить! — крикнул он, проводя ладонями по лицу и силясь прийти в себя.
      — Ты же сам просил. Десять часов уже.
      Роману казалось, что он умер, но душа почему-то осталась в теле. Он мог чувствовать, мог дышать, мог говорить. Только о чем ему говорить теперь?..
      — Что с тобой? — спросила Тина. — На тебе лица нет.
      — Надя умерла… — прошептал он. — Я теперь вспомнил, что она умерла.
      — Бедный ты мой! — Тина обняла Роман и заплакала. Гладила его по волосам и все приговаривала: «Бедный мой, бедный…» Как будто она тоже знала Надю и любила ее. — Чаю выпьешь? С печеньем. Я сама испекла.
      — Пора идти. — Он почти оттолкнул ее.
      Зачем призывает его Чудодей, Роман не знал. У Чудодея была манера — пригласить к себе члена Синклита якобы для важного дела и неспешно беседовать с ним о том и о сем, час беседовать, два и три, порой до утра. И все за чаем. А поутру Чудодей скажет: «Что-то мы заболтались с тобой, приятель». Идет колдун домой в недоумении — зачем звали-то?
      Но если Михаил Евгеньевич приглашал, никто не отказывался. Глава Синклита есть глава Синклита. Впрочем, не об этом даже речь. С Чудодеем побеседуешь, будто в Пустосвятовке искупаешься. Душой согреешься. И вроде не говорит он ничего особенного, чай пьет да тебе подливает, и сам ты ерунду всякую ему рассказываешь, а на душе становится покойно так. Чай у Чудодея самый обычный, заварен, правда, всегда хорошо. И вот чары особенные, ни у кого во всем Темногорске таких чар больше нет.
      Дернулось ожерелье на шее. И кольцо, что надел господин Вернон перед уходом, сдавило мизинец. Опасность! — сигналили колдовские обереги. Да поздно! Здоровенный тип выскочил из прорехи в заборе и кинулся к Роману. Колдун успел взять нужный настрой прежде, чем незнакомец схватил его за руку и вывернул кисть. Изгнание воды! Не помогло: человек вскрикнул, будто обжегся, но руку не выпустил. А с другой стороны в колдуна уже вцепился второй. «Колдованы!» — мелькнуло в мозгу. О, Вода-царица! Если колдованы, если сразу двое, то ни за что не отбиться.
      — Обруч давай, скорей! — Голос у колдована был хриплый, будто изъеденный ржавчиной.
      Роман инстинктивно рванулся, пытаясь освободиться. Но чисто физически он был не так уж силен. Дар же его не мог с этими двумя сладить. Что-то случилось с колдовской силой водного колдуна. Будто мир вокруг исказился, и сила уходила в сторону, не туда, куда направлял ее Роман.
      И тут третий шагнул из темноты и надел какую-то железяку колдуну на голову. Что это было — пленник не разобрал. От неизвестного предмета растекалась опасная, обжигающая сила. Водная нить ожерелья дергалась, торопясь предупредить хозяина. Смертельная опасность! Защитное кольцо жгло палец, и боль растекалась вверх, к плечу. А от плеча к шее, к затылку, к вискам.
      Эти трое были очень сильны. Одаренные от природы недюжинной колдовской силой, они намеренно сузили и обкорнали свой дар, зато многократно усилили его и отточили. К тому же за этими тремя явно стоял кто-то сильный, кто муштровал их и направлял.
      — Потащили! — скомандовал Хрипатый.
      Роман Вернон не сопротивлялся, он утратил контроль над собой и над своим даром. Чудилось, что все в нем гаснет: не только колдовской дар, но даже мысли и чувства. Если сейчас лезвие ножа нырнет под ребра, колдун не сможет развеять сталь прахом. Но его не собирались убивать, во всяком случае пока. Двое заломили пленнику руки за спину и, довольные легкой победой, защелкнули на запястьях наручники. Теперь у него было время, чтобы собраться с силами. Но сконцентрироваться не удавалось. Силы были, немыслимые просто силы — река одарила, — но обруч гасил любое усилие. Воля почти умерла. Роман не мог даже закричать. Его провели по Дурному переулку, а потом — на заброшенный участок, превращенный в свалку неподалеку от дворца Аглаи Всевидящей. Роман чувствовал исходящую от колдованов ненависть, так же как и то, что в кармане Хрипатого лежит, источая отвратительный запах, пистолет.
      — Ну как ошейничек, не жжется? — засмеялся Хрипатый. — Понял, с кем решил тягаться, сука! Понимаешь, что ты мразь. Ты — мразь… запомни это… — В устах колдована подобные слова — заклятия.
      Роман чувствовал, как железо сдавливает виски. Он пытался распылить металл и не мог, напрягал все силы, произносил все ведомые ему заклинания — ничего. Проклятый обруч не поддавался. Роман вновь шевельнул губами. Последнее заклинание — против всех на свете стихий, формула полного освобождения. И вдруг обруч стал распухать. Он раздувался во все стороны и сдавливал череп. От нестерпимой боли Роман закричал.
      — Эй, что он делает! — растерялся Хрипатый. — Стой, падла! Сам себе голову раздавишь! Прекрати, кому говорят!
      Боль была такая, что Роману показалось — он сейчас потеряет сознание. Но не потерял. Он лишь перестал видеть. Все сделалось черным, и в черноте плавали красные и зеленые круги. Они вертелись, как обезумевшие колеса сломанной машины. Если бы Роман знал, как остановить разрастание обруча, он бы остановил его. Но он не знал больше ничего. Он все забыл.
      — Идиот, думает, что обруч может скинуть! Хрен тебе! Никто не сумел! И у тебя кишка тонка! — кричал ему в ухо колдован.
      Обруч все разрастался. И боль росла. Еще мгновение, и череп не выдержит. Ожерелье пульсировало на шее в такт толчкам крови. Если б не кольцо, Роман бы давно умер… Смерть… Нелепо…
      Мелькнул свет — яркий, ослепительный, прожег на миг временную слепоту.
      — Кого еще черти несут? — удивился Хрипатый. — По Дурному переулку проезд закрыт!
      Колдованы кинулись в заросли лопухов, волоча за собою Романа. Машина поехала за ними, перевалит ваясь на колдобинах, вновь и вновь огни фар выхватывали из темноты убегающие фигуры. Роман споткнулся, упал, его не стали поднимать.
      — Это ж «форд»! — шепнул один из колдованов. — «Форд» Медоноса!
      Медонос… Имя скользнуло, как солнечный блик по воде, и ушло на дно сознания.
      — Неужто сам? — прошептал Хрипатый. — Придержи подонка, а я подойду проверю.
      На мгновение способность видеть вернулась. Сквозь боль, сквозь красную пелену различил Роман машину с включенными фарами и темный силуэт, склонившийся к окну.
      — Чем могу служить? — спросил Хрипатый. И вдруг отлетел, грохнулся на спину в пожухлые травяные заросли. Второй колдован рванулся к машине.
      «Что-то не так…» — мелькнуло в Романовой голове сквозь пылание боли.
      Да, да, где же знаменитый оберег Медоноса — золотой парящий диск? Знака не было. Обознались они, не Медоноса эта машина.
      Колдун вновь ослеп.
      А обруч огромной раздувшейся жабой расселся на голове у жертвы. Жаба была влажной и горячей. Но обруч не может расти бесконечно… У Романа больше нет головы… и зрения нет… Он еще слышит… или не слышит? Или это галлюцинации? Будто кто-то хрипит рядом и стонет от боли. Но колдун не мог сдаться. Что-то не позволяло ему отступить. Что — он и сам не ведал…
      И вдруг обруч лопнул. Грохнуло так, будто взорвалась граната. Осколки обруча полетели во все стороны. Тут же распались наручники. Несколько голосов вскричали разом. Роман вдруг обнаружил, что стоит на коленях, сдавливая ладонями виски, — ему казалось, что вслед за обручем лопнет и голова. Кровь пульсировала, как сумасшедшая, и каждый толчок ее доставлял невыносимую боль. Но зато зрение быстро возвращалось. Уже смутно мог разглядеть колдун, что подле него по земле катается давешний мучитель — осколки обруча искромсали ему ноги.
      Тот колдован, что направлялся прежде к машине, повернулся и кинулся бежать назад, к Роману. Но неведомая тень настигла его, слилась с беглецом мгновенно, а затем колдована швырнуло вперед, он крутанулся волчком и грохнулся, издав короткий булькающий звук. Что-то хрустнуло, ломаясь.
      — Роман, что с тобой? — услышал колдун показавшийся знакомым голос.
      — Воды… — прохрипел тот.
      Спаситель вытащил из карману флягу и приложил к губам Романа. Вода! Не пустосвятовская, но из серебряной фляги. Это походило на чудо!
      В свете фар человек казался призраком — бледные запавшие щеки, темные глаза — не поймешь, то ли серые, то ли черные. Тонкие губы. На вид лет тридцать. А может, и сорок. Возраста как бы и нет.
      Костюм светлый, какой-то слишком щегольской. Незнакомец поднял выпавший из рук громилы пистолет. На шее незнакомца, как и у Романа, посверкивало серебряной нитью ожерелье.
      Спаситель подхватил колдуна под мышки и поставил на ноги. Роман качнулся, едва не упал, но сильная рука его удержала. Пришлось сделать еще глоток из фляги. Теперь колдун мог стоять на ногах и не крениться к земле.
      — У вас что здесь, в городе, очередная горячая точка?
      — Стен! — всхлипнул Роман, узнавая.
      — Неужели я так изменился? — спросил Алексей Стеновский и вымученно улыбнулся.
      Хотя и сам знал: изменился. И даже очень.
      — Как ты меня нашел?
      — Твое ожерелье вопило о помощи на весь Темногорск. А что это за типы?
      — Если б я знал! Фонарик есть?
      При свете фонаря Роман осмотрел поверженных противников. Те двое, которых вырубил Стен, валялись без сознания. Третий, посеченный обломками, катался по земле и выл в голос от боли. Вокруг него на пожухлой траве блестели пятна крови. Несомненно, все трое были колдованами. Когда Роман тронул раненого, то руку довольно сильно обожгло — даже раненый колдован мог защищаться. Господин Вернон брезгливо отстранился: как все колдуны, он не любил колдованов. В принципе, любой человек, наделенный даром, может стать и колдованом, и колдуном. Сила дара тут ни при чем — решающим является что-то другое, а вот что, никто из обитателей Темногорска не знает. Колдованы, независимо от силы таланта, заучивают два-три заклинания, в основном что-нибудь парализующее, подчиняющее, убивающее. Дальше этого они не двигаются — и не могут, и не хотят. Но своими нехитрыми заклинаниями пользуются умело, и даже опытному и очень сильному колдуну не всегда удается сладить с одним колдованом. Одолеть троицу практически невозможно. Странно только, почему колдованы не применили против Алексея свои таланты… Странно? Да нет тут ничего странного: обруч, включившись, не только полностью парализовал способности колдуна, но и все магические силы вокруг пленника нейтрализовал. Потому и увели Романа Вернона на пустырь, чтобы не задеть кого-нибудь из наделенных даром обитателей Темногор-ска. Так что в итоге все решила обычная физическая сила.
      — Как хорошо, что ты драться не разучился, — заметил Роман.
      — Так кто это? — повторил Стен.
      — Колдованы. Больше ничего сказать не могу. Ни одного из них я не знаю.
      Кто обучал колдованов — неведомо. Ясно, что кто-то из колдунов. Но в данном случае учителя не хвастались своими учениками. В Темногорск молодые дарования прибывали десятками, находили тайные тропки к нужному человеку, учились месяц-другой и уезжали зарабатывать «зелень» на сладкую жизнь. Многие из них добивались успеха. Работали они обычно под прикрытием опытного колдуна. Но иногда воры и чиновники брали их на службу. Большинство шустряков через год-другой, а то и раньше внезапно утрачивали свой нехитрый дар и гибли мгновенно. Настоящих колдунов, за исключением двух-трех, колдованы терпеть не могли, и колдуны платили им тем же.
      Роман подобрал несколько осколков лопнувшего обруча и положил в карман. Металл казался очень тяжелым — куда тяжелее стали.
      «Свинцовые они, что ли?» — подивился колдун.
      — Ладно, уходим, эти двое пускай здесь валяются, а раненого берем с собой. У тебя есть чем его связать?
      — Скотч подойдет?
      — Вполне. А бутылка минеральной воды найдется?
      — Есть. Но почему не всех троих?
      — Нам бы одного до Чудодея довести, чтобы пленный по дороге нам голову не открутил. А трое точно вырвутся. Попробуем одного расколоть.
      Они расстались вчера, но при этом не виделись год. Между тем мигом, когда Роман сел в джип, чтобы мчаться в Беловодье, и нынешней встречей лежала черная полоса беспамятства.
      С другой стороны, казалось, что прошло лет пять. Во всяком случае, Алексей Стеновский сильно переменился. Хотя одевался как прежде — светлый костюм, на брюках стрелки заутюжены, белая сорочка, неброский галстук с темным узором. Светлые волосы по-прежнему по-мальчишески взъерошены. Но лицо будто чужое. Похудел Стен так, что скулы грозились прорезать кожу. И эта непривычная заостренность черт, и восковая истонченная кожа, не тронутая загаром, невольно наталкивали на тревожные мысли.
      — Не ждал! Честно сказать, не думал, что свидимся, — признался колдун, садясь вместе со своим спасителем в машину.
      — Я тоже, — отвечал Стен.
      Роман усмехнулся: дружба их прежняя была весьма странной — некая помесь смертельной вражды с побратимством.
      — А кто тебе ловушку устроил? — спросил Стен. Видно было — спрашивает, а сам думает о чем-то своем.
      — Не знаю. Я чуть не окочурился. Но все ерунда. Я сильный. Как кот. У него девять жизней. И у меня наверняка столько же.
      Радость от победы — а Роман все же разорвал обруч и, значит, победил, — радость внезапного освобождения хмельным теплом разливалась по телу. И пусть тепло это было поверхностным, оно все равно согревало и веселило.
      — Поверни-ка направо, к дому Медоноса, — попросил Роман.
      Машина вынырнула из Дурного переулка на Ведь-минскую, потом вновь повернула на Преображенскую и здесь остановилась. Впереди маячили тесовые ворота Медоносова дома. Из всех колдунов только Медонос демонстративно поселился вдали от прочей братии. Над коньком, отбрасывая блики на крышу, крытую оцинкованным железом, висел в ночном небе огненный знак Медоноса — пытающий обруч. Роман смотрел на этот знак, и странное беспокойство охватывало его, совершенно непонятное и беспричинное, — так по реке в безветренную погоду идет мелкая рябь.
      Пошел дождь. Роман не помнил, вызывал он дождь или нет. Но капли исправно стучали по капоту. А что, если собрать сейчас всю энергию воды в кулак, да и ринуться в атаку, пока Медонос не ждет. Ринуться очень хотелось. Но Роман сдержался. Он понимал, что подобная атака ни к чему не приведет. То есть ни к чему хорошему.
      — Ладно, поехали дальше, — сказал колдун. — Вот здесь сверни. По Ведьминской будет семнадцатый дом. Там и остановимся.
      Михаил Чудодей, прозванный за глаза Чудаком, возглавлял сообщество колдунов Темногорска уже скоро семь лет. Сам Чудодей был из породы колдунов не очень сильных. То есть бывали у него и несомненные удачи, и взлеты, и в прежние времена, когда колдовская практика не приветствовалась, сумел из прочих выделиться и создать себе имя. Потом, когда колдунов повсюду развелось как грязи, слава его померкла и практика сделалась весьма и весьма скромной. Но имя осталось. В том смысле, что имя было незапятнанное. Бывают такие люди — вроде бы ничем не замечательные, талантом наделенные не ахти каким, многим неудобные, но при этом никто и никогда не сомневается в их честности. Чудодей был из этой породы. Потому и поставили его во главе темногорского Синклита. Знали: ничего он толком организовать не сможет, у властей милости не выпросит, и вообще Чудак, он и есть чудак. Но при всем при том все эти семь лет колдуны жили мирно.
      То есть делали друг дружке мелкие гадости — не без этого, — но чтобы крупно разругаться или открытую драку устроить — ни-ни. И власти опять-таки колдунов не донимали. То есть сильные мира сего и колдуны сотрудничали, но, так сказать, на личностном уровне. Вот и господин Вернон порой занимался поиском пропавших для следователя Сторукова. Но это было его сугубо личное дело. Чудак подобной практики не одобрял. И чуть что, на колдовскую братию прикрикивал: помните, родимые, что вы всегда и для всех чужие, вне мира, вне злобы, вне зависти. А иначе погубите свой дар в один миг и уже не воскресите. Многие похмыкивали: надо же, какой наивный, ну чисто ребенок. Однако вслух никогда не возражали. Не смели почему-то.
      Дом у Чудака тоже был особенный. Во-первых, забор — совершенно несолидный, ниже человеческо-го роста, старый, покосившийся, калиточка вообще хлипкая, и никто ее не охранял, даже охранного заклинания не было наложено.
      Когда Роман постучал в дверь, ему отворила молодая супруга Чудака Эмма Эмильевна, дородная, румяная, в пестром, не по погоде легком платьице и в шлепанцах на босую ногу. И то: в доме у Чудака было тепло, даже жарко. Повсюду в горшках, кашпо и даже в консервных банках росло что-то зеленое, ползучее, пышнолистное — сразу видно, без колдовских заклинаний не обошлось. Не иначе как Слаевич недавно побывал в гостях во время своего звездного часа.
      — Ах, Ромочка, вернулся! — всплеснула руками Эмма Эмильевна. — Замечательно! Я к Тине все время заходила: она так переживала, бедняжка! Где ты столько времени пропадал? Мишенька искать тебя пробовал, да у него ничего не вышло.
      — Где был, то — тайна! — Господин Вернон приложил палец к губам.
      — Что-то плохо ты выглядишь. Бледнее обычного. Ничего худого, надеюсь, не случилось? Может, порча какая? В Темногорске за последний год на многих порча напала. И главное… — она понизила голос до шепота, — колдовство пошло кратенькое и худое. То есть сегодня заклинание наложат, а завтра оно уже слетает. А народу все больше за помощью приезжает. Что делать-то?
      — Михаил Евгеньевич велел зайти.
      — Да, да, конечно, заходи. Мишенька на кухне сидит.
      — Я с ассистентом.
      — И ассистент пусть заходит. А у тебя, Ромочка, с колдовством все в порядке?
      — Вроде как.
      — Ну и слава Богу! Слава Богу! Я в церковь хожу, свечки Николе Чудотворцу ставлю, чтобы он Мишенькиному дару помог устоять. Я и за тебя свечку ставила.
      — Так я не крещеный.
      — Ну и что? Я за всех молюсь.
      Они прошли не в кабинет, а на кухню, где глава темногорских колдунов пил чай. Чудодей носил не только парик, но к тому же — среди колдунов случай невиданный — очки с сильнейшими диоптриями, заявляя, что плохое зрение ему нисколько не мешает и даже, напротив, помогает яснее видеть некоторые вещи. Вот и сейчас, заслышав в прихожей голоса, он криво нахлобучил на макушку парик и водрузил на тонкий хрящеватый нос очки. Опять же криво. Для встречи гостей Чудак надел новенькую полосатую пижаму.
      — Роман Васильевич, ну наконец-то! А я уж и чай цейлонский заварил собственноручно, вас поджидая. И вы все нейдете.
      — Ассистент мой Алексей Александрович, — представил друга Роман.
      — Очень приятно. — Чудак привстал, протянул Стеновскому узкую ладонь. — Это очень даже хорошо, что у вас, Роман Васильевич, теперь ассистент. Потому что… знаете ли… время опасное. Устроили свои спешные дела?
      — Раскидал помаленьку.
      — Я ведь что?