— Да не знаю я. Уехал он. А куда — не сказал. Может, на море с любовницей подался, почем я знаю.
      — Давай договоримся. — Главный был осторожен, памятуя, в чьем доме находится. — Я тебе пятьсот баксов даю, а ты мне толкуешь, где твой босс.
      — Я господина Вернона за пятьсот баксов не продаю! — неожиданно дерзко выкрикнула Тина.
      И тут же один из подручных вмазал ей ладонью по лицу. Не сильно, но хлестко. И очень больно. Щека так и вспыхнула. Тина закричала и схватилась за скулу. Обидчик ее тоже заголосил — рука у парня миовенно потемнела и скрючилась.
      Гости переглянулись.
      — Колдунья, — прошептал бритоголовый парнишка помладше и попятился к двери.
      Только к Тининым способностям происшедшее не имело никакого отношения: сработала Романова защита, усиленная колдовскими ловушками дома.
      — Не трогать ее! — остерег главный. — И вообще тут поосторожней. — Он обвел внимательным взглядом гостиную, но ничего не заметил, да и не мог заметить. Однако он был умен и не стал испытывать еще раз, на что способны господин Вернон и его ассистентка. — Слушай, красотка, я тебе две тысячи зеленых даю, толкуй, где твой Воробей, и уходим.
      — Как же! — нахально крикнула Тина. Она уже поняла, что Роман даже на расстоянии ее защитил. Эти, в коже, ее больше пальцем тронуть не посмеют. — Никто Романа Вернона не найдет, если он того не хочет. А вот он вас найти может в любой момент, в лужу любую посмотрит и увидит, что вы тут, в его доме, творите! И тогда- берегитесь.
      Главный покосился на своего подручного — тот все еще баюкал руку и тихонько поскуливал. Кисть, что торчала из рукава, сделалась черного цвета.
      — Нам лишь потолковать с ним нужно, и ничего больше, — осторожно настаивал главный.
      Тина улыбнулась, не скрывая чувства превосходства, — ассистентка Романа Вернона не может снизу вверх смотреть на таких парней. Была бы сильной колдуньей, в слякоть зеленую обратила бы всех. Эх, дура, учиться надо было!
      — Пятьсот баксов! — крикнула она задорно.
      — Что? — не понял главный. Обычно требовал он.
      — Пятьсот баксов, или рука у этого мерзавца, что меня ударил, отвалится, а потом он и сам копыта отбросит.
      Главный вновь окинул взглядом гостиную. Выругался. И достал бумажник…
      Дня три за домом следили — немудреный Тинин дар сообщал об этом постоянно. Наконец «наружку» убрали. Потом заходил какой-то другой мент — не Сторуков — и тоже выспрашивал. У Тины сразу появилось подозрение, что не для органов внутренних дел этот посетитель старался, а совсем для других ребят. Этому она ничего не сказала. Лишь пожимала плечами да повторяла раз за разом: не знаю.
      В те дни Алевтина пожалела, что столь малому научилась у Романа. Ведь она могла стать самой лучшей колдуньей, могла сейчас такое учудить, что весь Темногорск только о ней бы и говорил! А она неведомо на что растратила дни. Вдруг Роман не вернется? Тина плакала от ужаса при этой мысли. После долгих колебаний, промучившись ночь без сна, решила колдуна найти. Произнесла отворяющее заклинание, вошла в кабинет. Все другим ей показалось здесь в отсутствие Романа. В груди так сдавило, что не вздохнуть. И ожерелье на шее стало дергаться, причиняя боль. Тина втянула воздух поглубже, задернула шторы, зажгла свечи. Достала из буфета тарелку кузнецовского фарфора — одну из трех, — налила пустосвятовской воды, положила на поверхность ладонь — невесомо. Так, как учил колдун. И стала думать о Романе. Не где он сейчас, не что с ним, а просто о нем. Поначалу поверхность замутилась. А потом стала алой как кровь, и явился какой-то лесок, котлован с водой, и вдруг полыхнуло в глубине огнем. Тина взвизгнула и вскочила. Изображение тут же пропало.
      «Беда с ним! Беда!» — стучало сердце.
      «Опасность рядом с ним!» — пульсировало ожерелье.
      На другой день она попробовала вновь искать Романа, но в этот раз ничего не вышло: вода замутилась, но изображение так и не проступило. Ночью она проснулась и лежала без сна. Прислушивалась. Мнилось: кто-то ходит по дому. Но нет, почудилось. Утром она спрятала в спальне, в ящике комода, кухонный нож, которым резала мясо. Это она-то, ученица Романа Вернона, наделенная водным ожерельем, решила положиться на обычную сталь!
      Заходил Слаевич. С тех пор как Тина поселилась в доме господина Вернона, Слаевич относился к Тине подчеркнуто вежливо, даже ручку при встрече целовал. Слаевич за чаем поведал, будто убит один из боссов мафии, человек в своем роде уникальный, и будто теперь пошла среди оставшихся большая волна всяких ихних переделок, перестрелок, стрелок и уж неведомо что у них там еще имеется. И главная странность — не первый тип от бандитов является к темногорским колдунам за поддержкой, но никто помочь браткам не может, хотя колдуны и пытаются.
      Сколько деньков промелькнуло с тех пор, как исчез Роман? Тринадцать? Четырнадцать? Может, и больше — Тина не считала. Время утратило свое значение и власть. Оно просто текло, как течет вода из оставленного незакрытым крана — однообразно и бессмысленно.
      И вот ночью она проснулась. Внезапно. Будто ее тряхнули изо всей силы. Внизу по дому кто-то ходил. Осторожно. Но она отчетливо слышала шаги. Вот человек направился на кухню. Вот заглянул на веранду. Сердце Тины заколотилось. В висках, на шее, в горле пульсировало так, что не вздохнуть. Кто мог пробраться в дом колдуна, если дом берегут неснимаемые заклятия? Кто посмел? Кто пересилил?.. Тина готова была кричать от ужаса, но губы онемели. А незваный гость направился к кабинету. Вот пытается открыть дверь. Отворяет. Входит. О, Вода-царица! Как же так! Ведь кабинет оберегают самые сильные заклинания! Выходит — ослабели? Что теперь? Что?
      Тина вытащила из ящика кухонный нож. Вышла. Спускалась осторожно, чтоб ни одна ступенька не заскрипела под босой ногой. А что, если прибегнуть к изгнанию воды, что, если… Ведь она знает… Роман учил… Одно прикосновение… Но внутренний страх сковал ее, как мороз воду. Не только губы не шевельнулись — мысли замерли, вмерзли в эту глыбу страха. Тех, в коже, не боялась ни секундочки. А тут перетрусила, как крольчиха.
      «У меня же сила, дар…» — уговаривала себя Тина. Но все равно не могла произнести заклинание.
      Дверь в кабинет стала отворяться. Тина сжала нож так, что онемели пальцы. Она уже не могла дышать — ожерелье ее душило. Ударить! Только бы суметь ударить! Она занесла руку и…
      Тут в глаза брызнуло водой, но водой не прозрачной, а белой, будто молоком облили. Вода разлилась, все затопляя, начала густеть, темнеть. И вдруг превратилась в черное непроглядное полотно. Где-то по краю полотно светилось красным и зеленым. Но как ни скашивала Тина глаза, ничего разглядеть не могла…
      Она очнулась у себя в спальне. Было часов двенадцать, осеннее низкое солнце уже заглядывало в окна. Она лежала голая на кровати среди измятых простыней. Поначалу — никакой тревоги. Легкое, какое-то обалделое состояние… Потом… Она вскинулась, провела ладонями от груди к бедрам. Пыталась вспомнить. Ничего. Тьма. Провал. Но… эти следы на простынях, и еще… Сомнений не было — этой ночью кто-то побывал в ее постели. О, Вода-царица! Кто же это? Кто? Она не помнила. Что ж выходило? Ее изнасиловали.
      Она вскочила и тут же осела на пол, скорчилась от стыда, отвращения к самой себе. Ни единой царапины или синяка на теле. Тому, неведомому, она уступила без всякого сопротивления. Испугалась?
      Подчинилась, как шлюха?! Дрянь! Дрянь! И вдруг ее будто током ударило! А как же Романове заклинание? Почему не спасло? И вообще- почему все заклинания утратили силу? Объяснение было одно. Заклинания теряют силу, если колдуна уже больше… Но даже мысленно она продолжать не хотела. Завыла в голос.
      В тот же день решила Тина ехать в Пустосвятово.
      В родном селе водного колдуна она побывала всего два раза с Романом, заходила к его отцу и мачехе, и однажды пришли они к дому Марьи Севастьяновны. Но в гости Роман ее не позвал — оставил за порогом. «С матерью знакомить не хочет, не невеста чай», — разъяснила для себя Тина. Но почему-то не обиделась.
      Честно говоря, она не ведала, что теперь хочет отыскать в Пустосвятово. Но надеялась, что какой-то намек, какой-то след найдется.
      Но в Пустосвятово она не попала, дошла лишь до автобусной остановки.
      Остановил Тину на улице мужчина лет тридцати. Темные длинные волосы, бородка, взгляд печальный. Лик будто с иконы. Одет в длинное темное пальто. Ворот расстегнут, и видно, что под пальто алая рубашка с вышивкой.
      — Зря ждешь, — покачал темноволосый головой. — Не вернется он.
      Тина споткнулась. Да, именно споткнулась, а не остановилась. Чуть не упала. Схватилась рукой за фонарный столб.
      — Он другу-у-ю нашел, — продолжал мужчина нараспев, глядя на девушку жалостливо. — Другу-у-ю любит.
      И Тина вмиг поверила: да, Роман теперь с другой, разлучнице отдал сердце без остатка. Тина застонала. В груди сдавило, и ноги стали подгибаться.
      — В-вы… кто?… — выдавила с трудом. — И з-з-за-чем… г-г-говорите… т-т-т-такое…
      Она вдруг начала заикаться, хотя никогда прежде с ней такого не бывало.
      — Зовут меня Николаем, — отвечал тот. — Может, слышади — Микола Медонос? Слышали же, конечно. Я в том доме, что под золотым знаком, живу. А говорю я правду всем и всегда. И тебе тоже. Жаль мне тебя, голубушка. Жаль, что темная сила тебя околдовала, душу выпила. Ты ж красавица, тебе счастливой положено быть. А ты страдаешь. И никто не поможет…
      — Никто… — закивала Тина, и слезы покатились по щекам сами собой, и стало легче. Чуть-чуть, но легче.
      — А я помогу, — пообещал Медонос. — Потому как женщин наших русских несчастных всех люблю. Всех без исключения. Вот, возьми. — Он вложил в безвольную Тинину ладонь пузырек темного стекла, — Поставь в спальне возле кровати. Он и вернется… Скоро…
      Ожерелье проклятое так шею сдавило — не вздохнуть. Нить пульсировала, билась, дергала, как больной зуб.
      Тина зажала пузырек в ладони и побрела назад, домой. Ее шатало. Один раз она даже упала, но пузырек не выронила.
      — Пьяная! — фыркнула ей вслед какая-то бабка.
      — Пьяная, — подтвердила Тина и рассмеялась лающим смехом, больше похожим на рыдания.
      Добрела наконец до своих ворот, калитку отворила, хотела сделать шаг и… Пузырек у нее в руке взорвался. Осколки брызнули во все стороны. Кожу не пробили — Романова защита спасла. Но две косточки в кисти переломались. А следом вспыхнул рукав пальто. Тина взвизгнула. И тут же сверху, с перекладины ворот, рухнул огромный ком снега и пламя сбил — Романовы заклинания вновь действовали.
      Тина рванулась назад, на улицу, захлопнула калитку и помчалась по Ведьминской. Вот же глупая!
      Как не заметила колдовской ауры, причем враждебной? Околдовал ее этот Микола, точно околдовал.
      Тина бежала — но не в больницу, нет, а к Михаилу Чудодею, главе темногорских колдунов. Как ассистентку Романа Вернона колдовской Синклит обязан был ее защитить от подобных пакостей.
      Михаил Чудодей выслушал ее внимательно, боль с поврежденной руки снял, но переломы не залечил — человека с водным ожерельем может исцелить лишь водный колдун. А таковых в Темногорске, кроме Романа, больше не числилось. Пришлось Тине ехать в больницу и накладывать гипс.
      Вечером Чудодей зашел справиться о здоровье. Посидел на кухне, чаю попил, поинтересовался, нет ли вестей о Романе, а потом, вздохнув, добавил:
      — Вы ошиблись, Алевтина Петровна. Миколы Медоноса в Темногорске нет. Это точно. Отсутствует уже недели две. Так что кто-то другой вам пузырек с огненным зельем подсунул.
      — Кто именно?
      — Огненных колдунов много, по имени назвать не могу. Возможно даже — не член Синклита. Кто-то из Романовых завистников. Может, вы сами знаете? Встречали прежде?
      — А не мог Медонос вернуться тайно? — не желала сдаваться Тина.
      — Чтобы дать вам пузырек? Да так неумело? Простите, Алевтина Петровна, мне это кажется более чем странным. Вы в другой раз осторожней будьте. Разве Роман Васильевич не научил вас, как от подобных нападений защищаться? Это, знаете ли, нехитрая наука. Если забыли, ко мне приходите, я вас заклинаниям научу.
      Тина вздохнула:
      — Научил, конечно…
      Да что там учить! Ожерелье предупредило: опасность. Дергалось как сумасшедшее. А Тина внимания не обратила, в тот миг ума решилась.
      — Может, помочь чем надо? — спросил Чудодей.
      — Чем тут поможешь?.. — вздохнула Тина. И едва не выкрикнула: «Ведь правду, правду человек говорил!»

* * *

      Так что в Пустосвятово она отправилась только на следующий день. Рука в гипсе, в сердце такая муть, что хоть в голос вой. О, Вода-царица! Да что ж это такое! Беда к беде!
      Дом Воробьевых долго не могла найти; все постройки, давно не крашенные, покосившиеся, в окружении старых яблонь, увешанных поздними яблоками, казались схожими. Адрес Тина забыла. Наконец вдруг нашла дом. Когда в третий раз проходила мимо, что-то в спину толкнуло. И шагнула к нужной калитке. Пес загавкал. Тина уверенно направилась к крыльцу. Постучала. Дверь не отворили. Только форточку.
      — Чего надо? — спросил не слишком приветливый женский голос.
      Тина даже толком не успела разглядеть, с кем разговаривает.
      — Я знакомая Романа Васильевича Воробьева. Он куда-то уехал, вот я и хотела узнать…
      Договорить ей не пришлось.
      — Пошла вон! — завопила женщина, и форточка захлопнулась. Звякнули стекла.
      Тут и дара никакого не надо было, чтобы понять: женщине что-то известно. Тина вновь постучала.
      — Я сказала: убирайся! — раздалось из-за двери. — Или собаку спущу.
      Пес мгновенно почуял настроение хозяйки и разразился лаем.
      Тина бросилась к калитке, решила, что вернется к этому дому потом, побродит вокруг маленько, может, встретит не мачеху Романа, а его отца. Впрочем, Тина была уверена, что Воробьев-старший тоже ничего не скажет. Оставалась одна надежда — на Марью Севастьяновну.
      В этот раз Тина плутала недолго: почерневший, покосившийся дом запомнила очень хорошо. Да и стучать в дверь не пришлось. Старуха, закутанная в платок, в зимнем пальто с облезлым воротником, стояла у крыльца. Просто стояла и ничего не делала. Будто вся работа и по дому, и в саду закончилась. А вот времени осталось хоть отбавляй. И старуха в печальном одиночестве по капле избывала время.
      — Марья Севастьяновна, — негромко позвала Тина.
      Старуха повернулась. И тут девушка увидела, что один глаз у старухи закрыт куском марли.
      — Что тебе? — спросила Марья Севастьяновна устало. — Руку залечить? Так я теперь не лекарю.
      — Нет, я не из-за руки. — Тина вошла во двор. Немного с опаской. Знала, что мать у Романа колдунья. — Я вашего сына ищу. Он как уехал из Темно-горска, так о нем никаких вестей. А его какие-то мерзавцы искали. Я боюсь.
      Старуха усмехнулась. Сверкнули белоснежные зубы. Не вставные.
      — Пусть ищут. Не найдут.
      — А вы бы не могли… по тарелке… Как Роман. У меня не получается. То есть раз получилось, а потом — никак. Может, силы не хватает?
      Старуха отрицательно мотнула головой:
      — Теперь не могу. У тебя ожерелье есть? — спросила резко. И как-то нехорошо глянула единственным глазом. Завистливо, что ли.
      — Есть, — призналась Тина.
      — Тогда еще раз попробуй. И не просто о Ромке думай. Нет, не просто. А с болью. Тогда пробьет.
      Тина на всякий случай набрала в Пустосвятовке две канистры воды, чтоб посвежей была, а значит — и посильней. Вернувшись, сразу же заперлась в Ро-мановом кабинете. В этот раз пробиться удалось. Она увидела старинную усадьбу, обветшалую, запущенную, штукатурка на двухэтажном здании ободрана до самой кирпичной кладки, колонны портика сделаны заново, дверь тоже новенькая, хотя видно, что дубовая. И из этой двери выходит Роман Вернон. Одет он в какое-то старье; прежде длинные волосы не обстрижены, а как будто ободраны и торчат во все стороны непокорными вихрами. Тина обмерла, нечаянно толкнула тарелку, изображение дрогнуло и пропало. Тина вскочила, метнулась к двери, вернулась. Сердце колотилось радостно. Жив, жив Роман, хоть заклятия его и пали. Но вон он живой, только что виденный, там, на дне… Тина коснулась пальцами воды, и почудилось ей, что касается она Романа. Кожи его на щеке… Но чего-то испугалась и отдернула руку. Села на диван. Надо успокоиться — все хорошо, живой он, занят своими колдовскими делами. И хорошо. А Тина сейчас к Эмме Эмильевне побежит и все ей расскажет. Потому что держать такое всебе силы нету.
      Прошла неделя. Никто больше не пытался проникнуть в дом, но посетители все еще являлись каждый день поутру.
      Однажды Тину на улице подкараулил какой-то подросток, круглолицый, в старой куртке, из которой он давно вырос. Тине показалось, что однажды она его уже видела. Точно видела… в тот день, когда…
      — Вы тоже, как господин Вернон, по воде найти можете… ну, если кто пропал? — спросил парнишка.
      — Я не могу, — тут же принялась отнекиваться Тина.
      — Почему?
      Она растерялась. Не могла объяснить, почему не может делать то, что умеет Роман.
      — Господин Вернон мне самых главных заклинаний не открыл, — соврала, хотя точно знала — не в заклинаниях дело.
      — Жа-аль… — протянул подросток. — А может, попробуете? Может, у вас получится?
      Тина отрицательно замотала головой.
      — А кого ты ищешь?
      — Друга. Он уехал. Исчез.
      — Вернется, — пообещала Тина. Паренек ничего больше не сказал и ушел. Время бежало. Но Роман так и не появлялся.
      Осень прошла, наступила зима.
      Под Новый год позвонил отец Романа и спросил, не вернулся ли его неблагодарный сыночек. Голос у Воробьева-старшего был испуганный. Как только Тина сказала: «Еще нет», старик повесил трубку.
      В деньгах Алевтина не нуждалась — Роман оставил наличными крупную сумму. Но безделье, которое подле Романа было милым и естественным, вдруг обернулось мучительной тоской. Тина не однажды рылась в бумагах колдуна, пыталась найти тайные заклинания, да все без толку. Записи господин Вернон делал пустосвятовской водой, и проявлялись они от теплоты колдовского дыхания. Тина пробовала дышать на страницы, но ни одной строчки не возникло. Не хватало Тининого дара для восстановления текста.
      Новый год Тина встречала в одиночестве. Под бой курантов выпила шампанское, мысленно чокнулась с Романом.
      — За тебя, — прошептала.
      И вдруг увидела, что напротив нее сидит Медонос и качает головой, будто упрекает Тину за легкомыслие. При этом правая рука, в которой Тина держала бокал, онемела, и кожу стали покалывать тысячи иголок.
      — А Роман любит другую, — провозгласил призрак Медоноса вместо ответного тоста и исчез.
      Проклятый!
      Онемение в руке прошло только к утру. А когда прошло, Тина сообразила, что рука онемела вовсе не от бокала с шампанским. В правой ладони лопнул флакон с заговоренным огнем. Кости-то срослись, а вот порча осталась! Тина произнесла все известные ей заклинания для снятия порчи. Не получалось. К Чудодею идти было стыдно, позор-то какой, простых заклинаний ассистентка не знает. Не себя боялась опозорить, а Романа подвести. Ладно, пусть ноет рука, не отвалится, вытерпеть можно.
      А рука продолжала неметь время от времени, и Тина роняла то чашку, то стакан, то авоську с продуктами на улице.
      Весна миновала.
      Лето… Призрак Медоноса являлся раз пять. А может, и больше. И все лишь для того, чтобы произнести одну-единственную фразу. И всякий раз правая рука застывала, в пальцы впивались невидимые иголки. Тина опрыскала дом пустосвятовской водой. Не помогло.
      Вновь осень закружила желтолистьем.
      Однажды вечером в ворота постучали. Тина засомневалась — открывать ли? Что Романовы заклинания? Оборонят в этот раз или нет? Все-таки год миновал. Одно слабенькое Тинино заклинание оградить не могло. Она подошла к воротам и выкрикнула срывающимся голосом:
      — В чем дело?!
      — Это дом Романа Вернона? — спросил мужской голос, тихий и какой-то мягкий, ватный.
      — Ну…
      — Вы, верно, меня не помните. Я бывал у вас в гостях один раз. В том году еще.
      — Не помню, — честно призналась Тина.
      — Данила Иванович Большерук. До воздушной стихии касаюсь, когда сия стихия мне это любезно позволяет.
      Тина кивала, ожидая, когда же Данила Иванович перейдет к главному.
      — Я его нашел, — проговорил Большерук.
      — Что нашли? — не поняла Тина.
      — Романа Вернона.
      Тина так растерялась, что распахнула калитку. На улице стоял человек лет пятидесяти или даже ближе к шестидесяти, в потрепанной куртке, трикотажных штанах и резиновых сапогах до колен. На голове — вязаная шапочка с тощим помпоном. Человек походил на сельского учителя или врача. Кажется, прежде Тина его встречала.
      — Где Роман? — спросила она слишком уж громко. — Где он?
      — У меня дома. Лежит.
      — Что с ним? Он болен?
      — Ну, вроде того.
      — Сейчас пальто надену. Я быстро, — пообещала Тина.
      Кинулась в дом. И замерла на пороге. А вдруг ловушка? Ерунда, не похоже. А вдруг? Нет, все нормально — ожерелье в этот раз даже не дернулось. И Большерука имя она слышала. И внешность его вроде как припоминает, особенно окладистую бороду. Она надела пальто, кинулась к двери. И тут будто кто-то ее остановил.
      «Вода», — шепнул голос, похожий на голос Романа.
      Тина кинулась на кухню, схватила бутыль с пустосвятовской водой и выскочила из дома.

Глава 2
ВОЗВРАЩЕНИЕ