Роман выругался и выскочил на крыльцо. Ярость его душила. Спасение рядом, а не спасти. Да, прав Данила. У Слаевича звездный час миновал, а из земляных колдунов больше никто не поможет. Да и зачем помощь земли, если воздушный океан укротить некому?
Господин Вернон постоял немного, вдыхая влажный воздух. Ах, если бы Надя была сейчас с ним! Надя, Надежда, способная усиливать чужой дар! Но где она? Что с ней? Дар подсказывал Роману: жива. Но, возможно, грозит ей опасность, страшная опасность, Надя зовет на помощь, а он, Роман Вернон, не слышит.
Он зашагал по дороге, потом остановился, будто споткнулся. Надо к Аглае Всевидящей отправиться и узнать, что она видела. Что, если другое, не то, что Алексею почудилось? Может, намек какой подаст, хоть маленький, чуточный, но намек. К Аглае идти не хотелось смертельно. Роман ее никогда не любил, у них с Аглаей было сильнейшее колдовское отторжение. Тяжко им было подле друг друга. Ради себя никогда бы колдун не пошел к Аглае. Умер бы лучше. А тут…
Он ускорил шаги. Почти побежал. И вдруг налетел на человека, что выворачивал из-за угла. Едва не сбил того с ног. В последний момент успел схватить за руку и удержать. Тонкая, но сильная рука в кожаной перчатке. В свете фонаря он различил блестевший от влаги плащ и из-под капюшона русую прядь волос. Женщина, кажется, молодая, высокого роста, стройная. Талия, перетянутая пояском, просто осиная.
— Извините… Я задумался… извините…
Женщина откинула капюшон с лица. Курносый носик, обсыпанный веснушками, полные улыбающиеся губы. Глаза в пол-лица. Волосы густой волной. Ну просто с картинки. Да и фигура, и походка… За такой мужики толпой должны валить.
— Простите, — повторил Роман.
Женщина засмеялась. Что тут смешного? А впрочем, вид у него был наверняка глупый, когда он уставился на незнакомку.
— Роман! — воскликнула женщина. — О Господи, Роман!
Он не понимал ее удивления. Прежде эту красавицу никогда не видел. Или… видел? Лицо вроде как знакомое… но нет, нет, он бы запомнил.
— Я думала, ты погиб! — Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. — А ты живой. Какое счастье!
— Погиб? — переспросил он растерянно. — Когда?
— Что с тобой? Не узнаешь? Меня?! — Она схватила его за плечи и повернула так, чтобы свет фонаря лучше осветил ей лицо. — Глянь только! Это же я! Я!
Он наконец узнал, не лицо — голос.
— Как… — только и выдохнул он. — Глаша?..
Смотрел и не верил глазам. Стоял, завороженный, не в силах что-то сказать. Ну да, конечно, перед ним была Глаша. Только не уродина-утопленница, а живая красавица.
— Роман, да что с тобой? Замерз, что ли?
Ну разумеется, что-то от прежней Глаши в ней было. Особенно улыбка. И веснушки. И еще задорный смех.
— Как такое случилось? — выдавил он наконец.
— Как случилось? Да что за дурацкий вопрос? Ведь это ты меня…
— Нет, ничего не говори! — опомнился он и зажал ей рот рукой.
Она протестующе замычала.
— Только не говори! — Он отпустил ее.
— Да ладно. Могу не говорить. Мне-то что! — Она, кажется, немного обиделась. — У тебя-то все в порядке?
— В порядке… — то ли ответил он, то ли повторил ее последние слова. — Где ты живешь?
— А вот и не угадаешь. Ни за что! Роман, я так счастлива, ты не представляешь! — Она вновь расцеловала его. — Ну ладно, мне пора.
Глаша засмеялась, помахала ручкой и побежала по улице. Очень громко цокали её каблучки, остро впиваясь в расколотый асфальт обочины.
— Глаша!
Он хотел догнать ее и вдруг остановился. Потому что увидел, куда она бежит. Она спешила к особняку Медоноса. И ворота уже медленно открывались ей навстречу, и там, за металлическими створками, как и прежде, было ничего не разглядеть — только слепящий оранжевый блеск, и Глаша вошла туда.
Стой, предательница!
Он кинулся за ней, позабыв, что сам должен вспомнить все. Не мог он отпустить ее к Медоносу. Но Глаша была уже внутри, и ворота за ней закрывались. Роман поднял тучу брызг, выплеснул всю воду из луж и канав и, собирая за собой этот мутный смерч, с ветками, камнями, пустыми бутылками и пакетами, метнулся в металлические ворота. Они загудели, посыпалась ржавая труха, одна створка отломилась и стала крениться. Еще один удар, и ворота бы опрокинулись. Но он не сделал этого. Отступил. Глаша выбрала Медоноса — ее выбор. Он, Роман, ей указывать не имеет права. Противно, когда друзья предают. Да только здесь разве речь о дружбе?
Он повернулся и зашагал по улице. И вдруг остановился. Если Глаша жива, значит, и Надя — тоже! Быть такого не может, чтобы он Глашу оживил, а Надю не смог. Надя жива! Надежда его окрылила. Все остальное теперь неважно. Главное, Надя жива… Немедленно домой, сейчас же!
— Нет! — выкрикнул он сам себе, как приказ.
Надя жива — и хорошо. И ладненько. И прелестно. Перетерпи, подожди, хотя любое ожидание — пытка. Вспомнишь ещё, узнаешь, где она. Но прежде — Чудак. Вернее, Аглая Всевидящая. К ней скорее. И только потом — домой.
Аглая в тот вечер была дома. Узнав, что речь идет о предстоящем Синклите, согласилась на встречу немедленно. Ассистентка (приживалка?) провела Романа в приемную, где стояли огромные, будто страдающие ожирением, кресла и между ними, зажатый, прорастал грибом рахитичный столик. Аглая в красном шелковом халате раскинулась в одном из кресел, выставив на обозрение шею и очень даже соблазнительные полуобнаженные груди.
Роман не стал развивать перед нею свою гипотезу о четырех стихиях, лишь сказал, что обеспокоен судьбой Чудодея, намерен предотвратить беду, и просил поведать, что открылось Аглае в ее видениях. С мельчайшими подробностями, потому что от этого зависит жизнь Михаила Евгеньевича.
Та сосредоточенно разглядывала холеные пальчики, потом приняла задумчивый вид и сообщила, не отрывая взгляда от фиолетовых ноготков:
— Пять тысяч.
В первый момент Роман не понял, Потом сообразил, и волна ярости захлестнула его. Хорошо, что в тот миг он Аглаи не касался. А то бы превратил в мумию. Мгновенно.
— Речь идет о жизни Чудодея!
— Милый мой, задарма никто больше не вкалывает. Прошли те идиотские времена. Труд чужой надо ценить. Я лично свой ценю. Так вот, если хочешь узнать, что я видела, — плати.
Роман затряс головой.
— Ценишь? Да такой таксы нет — пять тысяч за предсказание.
— За предсказание, от которого зависит жизнь Михаила Евгеньевича, — уточнила она. Имя главы Синклита Аглая произнесла очень уважительно. — Или жаль для Чудодея этих денег?
А что, если облить этой твари голову водой да заставить в колдовском сеансе все выболтать? Фляга с водой у Романа была при себе. Из Синклита господина Вернона за такой фокус могут выставить. А хоть и выгонят, что с того?
— Дело в том, что наличными у меня таких денег нет. Вы же знаете: целый год отсутствовал. — Роман почти натурально вздохнул и сел так, чтобы Аглая не могла видеть, как он достает флягу из кармана джинсов. — Я бы мог заплатить тысячу, а на остальное дать расписку. — Фляга была уже зажата в кулаке. — Через месяц все оплачу.
— У меня принцип — расписок не брать. Только наличные. Всегда.
— Может быть, сделаете исключение для меня? — Роман улыбнулся самой обворожительной улыбкой. — Все-таки коллеги…
Он привстал и сделал вид, что хочет поцеловать ей руку. То есть галантно ее за ручку взял, а свободной рукой из фляги воду на макушку плеснул. Всевидящая замерла. Глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, не мигая.
— Ну, а теперь говори, Аглаюшка, — приказал водный колдун, глядя Всевидящей в глаза, — говори, любезная, что ты в своих прозрениях видала? Какая судьба Чудодея ждет?
— Смерть… — отвечала Аглая, глядя в пустоту.
— От чего?
— Неведомо. Сядет на ступени и умрет. Тихо умрет. Безбольно… — падали осенними листьями слова.
— В чем причина?
— Неведомо… муть… туман… туман…
— Когда умрет?..
— Скоро… Два дня… три… день… туман…
— Где наступит смерть?
— На улице… двор… собака… туман…
— Обруча у него на голове не видишь?
— Нет обруча… туман есть…
— Кто из людей рядом?
— Никого… собака бегает… туман…
Роман вновь плеснул водой Всевидящей на макушку и проговорил назидательно:
— А теперь забудь, что у нас с тобой разговор был. Ни словечка мы с тобой еще не сказали, я только что в дверь вошел…
И господин Вернон отпустил Аглаину руку. Та изумленно хлопнула глазами, уставилась на колдуна, ничего не понимая, потом почувствовала, что вода стекает ей за шиворот. Взвизгнула, вскочила.
— Вода! — заорала она. — Ты больной! Зачем ты меня облил?
— Какая вода? Где? — изобразил колдун изумление.
Аглая провела ладонью по волосам — они уже высохли. Схватилась за шею — кожа сухая.
— Иллюзия. Иногда бывает, — с покаянным видом сообщил господин Вернон. — Меня люди видят, и вдруг им казаться начинает, что вода по коже течет. Неприятно, понимаю.
Она ему не верила, но уличить не могла.
— Что тебе нужно?
— Пять тысяч… — изобразив смущение, проговорил Роман. — В долг пришел просить. Пять тысяч зеленых. Меня год не было, а тут Синклит, расходы…
— Что? Кто тебе сказал, что я даю в долг?
— Я просто решил, что ты могла бы помочь. Мы же с тобой коллеги. — Он улыбнулся.
— Слушай, иди отсюда. Хватит мое время тратить. Денег я никому не даю.
— Правило, что ли, такое?
— Считай, что правило. Ты не пьян, часом? — Всевидящая подозрительно нахмурилась.
— Аглая Ильинична! Что вы! Я же не пью!
— Все вы непьющие! А по канавам валяетесь. Иди, иди. Мне к Синклиту готовиться надо.
Глава 10
ДОБРЫЙ ДОКТОР
Роман вышел от Аглаи почти в веселом расположении духа. Забавно вышло. Легко. Играючи. Но радость быстро улетучилась. Какая ж тут забава? Так, поизгалялея немного в стиле Трищака.
Практически ничего нового Роман не узнал. Все то же самое: собака, прогулка, смерть. А что, если Чудодея убьют не колдовским, а самым примитивным, самым распространенным способом? Нож, пистолет, даже кулак — все подходит. Может, охранять Чудодея во время этих прогулок? А почему бы и нет? Решено — надо вместо со Стеной по утрам сопровождать Чудодея и идти следом. Протестовать будет? Пусть! От колдовства Чудодей сам себя уберечь должен — тут особенно не поможешь, только своей силой чужую погасишь. А вот чисто физически его оборонить надо.
О, Вода-царица! Какое простое решение. Примитивное даже. Роман бросился домой со всех ног. В столовой все еще пировали. Слышался Тинин голос. Она что-то говорила. Пьяным-пьяна. Лена смеялась. Стен тоже. Пусть радуются, колдун им мешать не станет. На кухне Роман взял бутыль с водой. Через минуту он был уже в спальне.
Плеснул водою на веки, и
ВОСПОМИНАНИЯ
обступили его.
Он был вновь в своем доме. Только не наверху, в спальне, а внизу, в кабинете. За мгновение до этого он поговорил с Юл ом и предупредил его. Надо разработать хотя бы приблизительный план действий. Впрочем, разрабатывать особенно нечего. План прост и ясен: отправиться на реку, набрать пустосвятов-ской воды, потом мчаться в Беловодье… Нет, не сразу, не очертя голову. Все не так просто. Надо подумать.
Неужели Гамаюнов приказал Базу срезать с Романа ожерелье? Получается, что после восстановления ограды водный колдун должен был потерять свой дар… А Надя… О, Вода-царица! Она же там, в этой клетке, в руках неизвестно кого!
Колдун загасил свечи и вышел из кабинета. Свет уличного фонаря отразился в лезвии ножа. Обычный кухонный нож — не водный. Роман успел мысленно брызнуть водой, и лезвие, коснувшись кожи, вмиг рассыпалось ржою. Колдун схватил нападавшего за руку, вывернул тонкую кисть.
— Больно! — выкрикнул женский голос.
Роман нажал выключатель. На коленях перед ним стояла Тина в одной ночной рубашке, с нелепо вывернутой назад рукою — Роман по-прежнему сжимал ее кисть. Какое счастье, что он ощутил ее ауру и не применил изгнание воды!
— Тина… Девочка моя! — Он выпустил ее руку
Она что ж, не поняла, кто ходит в доме? А как же дар? Впрочем, сильный страх заглушает любой дар — этот эффект колдунам известен.
— Ромка, ты? — прошептала она, баюкая онемевшую руку.
Он поднял ее и поставил на ноги.
— А ты как думаешь? Ты-то как? Не сильно я тебя приложил?
Она прижалась к нему, замерла.
— Я и не знала, что подумать.
— Что тут думать? Кто еще, кроме меня, в кабинет мог зайти? А? Ну ты и глупышка… — Роман погладил ее по голове. — Мне идти надо. И никому ни слова, что я здесь был.
— Идти? — Она лишь плотнее прижалась к нему. Ее била дрожь. — Вот так? Просто уйдешь? И ничего…
Он глянул на лестницу, что вела наверх. Полчаса ничего не решат. Он поднял Тину на руки и побежал вверх по лестнице через две ступеньки. Она засмеялась:
— Ромка, что делаешь?! Уро-о-нишь!
Она, конечно, знала, что он не уронит. Но покричать надо было — выпустить из себя недавний страх, выжать и выплюнуть с криком. Роман опрокинул ее на кровать, стал целовать. Ничего не говорил. Боялся, что назовет ее Надей. То есть был уверен, что именно так и назовет. На миг желание пропало. Что это он? Минута дорога… а тут… Но Тина вновь привлекла его к себе и не скупилась на ласки.
Все продлилось дольше, чем он рассчитывал. Однако, едва закончилось, он поднялся.
— Ты уходишь? — Она лежала, не открывая глаз и трогая языком губы, будто пробовала, остался на них вкус его поцелуев или нет. — Уходишь?
Тина сладко потянулась. Он смотрел на ее тело среди смятых простыней. Ведь проболтается! Против воли, а проболтается, дуреха. Роман сбегал вниз, принес бутылку с пустосвятовской водой. Постоял у кровати. Не любил он проделывать такие фокусы, особенно с близкими. Но что делать? Вдруг Медонос узнает, что Роман прошел напрямую из Беловодья сюда, в Темногорск. Ведь неведомо, есть обратный ход или нет. Может, и есть, да только времени нет его искать. И разбираться сейчас с Медоносом некогда.
— Ой, я пить хочу, — пробормотала Тина и протянула руку. — Дай глотнуть…
Колдун брызнул ей в лицо. Она вновь откинулась на подушки, глаза закрылись. Дыхание сделалось ровным. Заснула. И так проспит до утра, а утром и не вспомнит, что было этой ночью. Колдун наклонился и коснулся губами ее губ.
— Спи, девочка, пусть тебе снятся хорошие сны. А он, сложив все необходимое в объемистую сумку, вышел из дома.
Ему была нужна машина. Просить у кого-нибудь не хотел — никто не должен знать, что Роман вновь появился в Темногорске. Значит, придется угнать.
Господин Вернон миновал Ведьминскую, свернул в район многоэтажек. В частных домах авто загоняют в гаражи, запирают ворота, у всех заборы двухметровые. Проломиться можно, но стоит ли? Иное дело — многоэтажный район. Здесь машины оставлены подле домов, на утрамбованной земле скверов, прямо на улицах. Выбирай любую. Роман остановился возле подержанной «тойоты». Когда машина будет без надобности, бросит. Если хозяину повезет, милиция ее найдет и даже вернет владельцу. Открыть дверцу было делом пустяковым. Сигнализация не включилась: против колдовской силы все эти пищалки-мигалки бессильны. Чуть сложнее — завести машину без ключа. Но и тут возиться пришлось недолго. Вскоре Роман уже катил в Пустосвятово по влажной от дождя дороге.
Первым делом колдун заехал к отцу. Пес Бобка лаял и рвался, пробуждая соседей от полночного сна. Наконец у Воробьевых в окнах зажегся свет, отворилась форточка, и Василий Васильевич шепотом спросил:
— Кто там?
— Роман. Приехал узнать, как вы тут.
— Плохо нам.
— Что случилось?
— Плохо, и все.
— Меснер уехал?
— Кто?
— Ну, тот парень, что вас домой привез.
— А, Эд. Уехал. Вчера утром еще. Получалось, что Меснер уже мог добраться до Беловодья. Ну и отлично. Будем надеяться, что охранник утихомирит «доброго» доктора. С таким, как Меснер, не особенно поспоришь. Тем более с его «береттой».
— Как Варвара-то?
— Да никак. Лежит, стонет.
Отец так дверь сыну и не открыл. А Роман и не настаивал. Сбежал с крыльца. Сел в машину. Теперь к реке.
Сила воды достигает пика в предрассветный час, а колдуну нужна была вся сила, какую только могла дать Пустосвятовка. Река напоминала серое мутное стекло и казалась неподвижной. Он поздоровался с ней наскоро, второпях, и она ответила — плеснула волной о берег. Роман наполнил все взятые с собой канистры, набил ими багажник. Потом разделся и несколько минут стоял на берегу, раскинув руки и вглядываясь с торжествующей улыбкой в бегущую воду. В тот миг он ощущал в себе способность сладить с любым, одолеть кого угодно, все свершить. Гамаю-нов? Баз? Неважно! Никому не устоять против его колдовства и его реки. Он произнес заклинание на силу и погрузился в воду. Ушел в глубину. Выплыл. Вновь погрузился. Будто тысячи иголок пронзили тело. Он ощущал, как наполняет его мощь водной стихии, вливается, как в бездонный сосуд, и не переполняет. Водяной в глубине стонал и кричал на разные голоса. По всей деревне выли собаки. Роман нырял, касался дна и вновь поднимался на поверхность. Будто солнечные зайчики бежали по воде, бежали и гасли возле Романовых рук. То и дело поднимались волны, накрывали его с головой. Роман смеялся. Он купался долго. Потом выбрался и лежал на берегу. Силу он ощущал чрезмерную.
Река застыла неподвижно, казалось, и не текла вовсе.
«Глупец! — сквозь дрему обозвал сам себя и упрекнул: — Ты же мог убить ее! Разве можно так — отбирать все без остатка».
«Я должен спасти Надю, — отвечал Роман на собственные допреки, не слишком, кажется, смущаясь. — А для этого нужна сила, огромная сила, вся, какая ни есть…»
Здесь же, на берегу, Роман достал из сумки тарелку и налил в нее пустосвятовской воды. Лишь коснулся поверхности и произнес «Юл», как вмиг увидел мальчишку. Тот был… под водой.
— Где ты?
— В Беловодье. То есть в прямом смысле слова в Беловодье. Мчался по дорожке. Ну и провалился.
— Обожгло?
— Да нет почти.
И не должно было! Ведь Беловодье носит Лешкино ожерелье. Теперь колдун это знал. Зачем отталкивать брата того, с кем Беловодье в колдовском родстве?!
— Раз ты в воде, так произнеси заклинание невидимости. Сможешь разузнать, что и как.
— Не знаю такого заклинания. Ты меня лишь оберегающему научил.
— Сейчас подскажу.
И Роман подсказал. Со второго раза у Юла вышло.
— Что теперь? — спросил невидимка.
— А теперь дуй в церковь и предупреди Стена.
— Ничего не выйдет, Баз уже там! — воскликнул Юл. — Я хотел его опередить. И вот я — здесь. А спятивший Баз — там.
— Что дальше?
— Ничего. Обратно он не выходил.
— Ты защиту, как я говорил, себе сделал?
— Конечно. Ничего хитрого. И Лене тоже. А вот Стену — не успел.
— Вот что, Юл, я должен знать, что там происходит. Воспользуйся невидимостью и подберись к церкви. Если приложишь руку к стене, услышишь, что творится внутри. Силы твоего ожерелья на это хватит.
— Подслушивать? — возмутился Юл. — Я никогда не подслушиваю.
— Мальчик мой, этот человек сначала пытался срезать с меня ожерелье, а потом стрелял в меня. Я не знаю, что он задумал. Возможно, какую-то подлость.
— Баз? На него не похоже. Он же тюфяк. И добрый.
— Добрый тюфяк?
— Я чувствую, что он добрый! — осерчал Юл и вдруг осекся. — Хотя…
— Что — хотя?
— Мне показалось, что он переменился. Да, я почувствовал…
— Когда это произошло? После того, как он приехал в Беловодье?
Юл раздумывал несколько секунд:
— Может быть. Ладно, попробую разузнать, что там и как.
— Будь осторожен. Вблизи церкви я с тобой разговаривать не буду. Только смотри и слушай. Если уж что-то крайнее — тогда…
— Да понял я! — перебил Юл.
— Для Стена воду прихватил?
— При мне.
— Надеюсь, не в дырявой фляге.
— Я обиделся, — заявил Юл.
Роман не знал, что и думать. Что стряслось с Базом? Почему он напал на него, Романа? И вот теперь отправился к Стену. А что, если он и Лешку попытается убить? Ведь Роман сдуру соврал Базу, что починил ограду, и Стен, уж если на то пошло, Беловодью не нужен. Где же остальные? Почему в Беловодье никого нет? Пустыня этот город мечты, сущая пустыня…
А Юл уже поднялся на поверхность. Стена церкви была рядом, белела на фоне синей воды, можно было дотянуться рукой. Роман прислушался. Тихо. Только плеск воды да звук шагов. Юл приложил ладонь к стене.
Тишина. И вдруг на ступенях появился Баз.
— Назад! В воду! — крикнул Роман.
Но Юл не послушался. Не марионетка Юл Стеновский, носящий ожерелье. Нет, не марионетка. А человек, наделенный даром. Способный чувствовать эмоциональный настрой ближнего. Он сейчас разберется, что случилось с Базом! И, не долго думая, мальчишка выпрыгнул из воды на дорожку, — самого его Роман не видел, но вода с него так и лила и тем самым выдавала. Юл вцепился в База, как когда-то вцепился в старшего брата при первой встрече.
И образ База поплыл — лицо зарябило, исказились черты; кисти рук превратились в два белых сгустка, и судорога прошла по всему телу. Но и сам Юл лишился невидимости. Мальчишка ахнул и отступил. А Баз — уже прежний, только еще более окаменелый, неживой — вскинул руку и ладонью накрыл мальчишке лицо.
Роман закричал: нить в его ожерелье вмиг нагрелась и, казалось, вот-вот закипит. Всю силу, какую успел, Роман собрал в комок и швырнул через поля и леса, через разрушенную стену Беловодья на защиту Юла. Баз ахнул и отдернул руку.
А мальчишка пошатнулся и спрыгнул… Нет, свалился в воду…
Контакт прервался.
Роман вскочил. Река за его спиной клокотала. Вмиг собрались над головой колдуна тучи, и хлынул ливень. Но напрасно колдун пытался пробиться к Юлу. Контакта не было. Скорее всего, Юл потерял сознание от боли, когда Баз сжег ему лицо. Мальчишка, конечно, не утонет в озере Беловодья, отлежится на дне, придет в себя. И туда к нему, похоже, никто не сунется. Но лицо… О, Вода-царица! Этот тип, разумеется, не Баз.
В тот миг, когда Юл дотронулся до человека, который так походил на доброго доктора, лицо обманщика исказилось, на миг проступили другие черты. На столь краткий миг, что разобрать не удалось, кто же прячется под маской База. Но то, что не Василий Зотов отправился с друзьями в Беловодье, было теперь ясно колдуну. И этот неведомый противник обладал колдовской силой, и немалой. Все заклинания Юла рассыпались мгновенно от одного его прикосновения. И с какой легкостью этот тип сдернул личину с Васи Зотова и предстал перед остальными под видом доброго доктора, ни у кого не вызвав подозрения! Или кто-то усомнился? Грег? Гамаюнов? Нет, нет, какая-то чушь! Ведь Роман видел его ауру. Да, она исказилась, изменила цвет, но это была аура База. Или колдун ошибся? Если этот человек не Баз, то он действует самостоятельно, а не в сговоре с Гамаю-новым. Или все-таки Иван Кириллович посвящен?..
А если в Беловодье не Баз, то что стало с настоящим Зотовым? И кто же на самом деле тот, кто напялил его личину?
Догадка, впрочем, мелькнула… И догадка нелепая. Потому что колдун, подозревая, не знал ответа на вопрос «зачем?». К чему этот маскарад, зачем вообще этот человек рванулся в Беловодье? И как узнал про само Беловодье… И…
Нет, Роман, нет и нет! Не трать силы на разгадку того, чего разгадать не можешь. У тебя есть вода — спрашивай и получай ответы.
Ожерелье на шее еще жгло, хотя уже и не так сильно, и пульсировало в такт ударам крови.
Колдун выплеснул воду из тарелки, налил свежую. Сосредоточился, положил ладонь на воду.
— Баз! — обратился он к воде.
Но стихия не отозвалась. Не пожелала.
Роман предпринял еще одну попытку. Ничего. Это был не его вопрос, и вода не дала ответа. Значит, надо отыскать человека, который может задать такой вопрос. Хотелось немедленно мчаться назад и… Но Роман подавил в себе это желание. Раз он не может попасть в Беловодье мгновенно, уже не имеет значения, сколько времени займет дорога — двое суток или больше. А вот подготовиться к возвращению необходимо.
Уже начинало светать. Роман бегом поднялся по тропинке — идти спокойно не мог, не тот настрой. В сумраке едва не сшиб какую-то тетку, что шла от коровницы, прижимая к груди трехлитровую банку с парным молоком.
— Козел! — крикнула тетка.
Он не стал ни извиняться, ни отругиваться, с разбегу вломился в калитку. Пес выбежал из будки, приветственно гавкнул и замолчал. Роман грохнул кулаком в дверь:
— Мама, открой!
Он знал, что она не спит, — чувствовал это, хотя окна в доме были пока еще темные. Наконец в одном вспыхнул свет, послышались старческие шаги.
— Что случилось? — Марья Севастьяновна распахнула дверь. В сумраке белела повязка на глазу.
— Много чего…
Он прошел в дом и упал на старенький, ноющий на все голоса диван.
— Ромка! — Она вздохнула. — Ты в опасное дело ввязался.
— Да чего там… Что у тебя с глазом? Сильно повредило? Давай порчу сниму. Сила-то есть. — Он говорил небрежно, торопливо, чувствовал за собой вину.
И в том, что не уберег, но прежде всего в том, что вошел сюда почти как чужой, не обнял, не поцеловал в щеку. Впрочем, от этих нежностей мать сама давно его отучила.
Марья Севастьяновна сняла повязку. Глаз на вид был совершенно здоровый.
— Глаз не видел. Но лишь два часа. А потом зрение вернулось. Правда, хуже, чем прежде. И яркий свет сильно режет. Так, что слезы сами собой текут.
— Так давай я…
— Не надо. Нельзя с себя все знаки, все шрамы водой смывать. Ты же память смываешь.
— Как знаешь. А я запутался, — признался он. — Меня друзья в Беловодье ждут, а я не могу туда ехать — должен сначала узнать суть происходящего.
— Да тебя всегда кто-то ждет, — оборвала она. — Все, кроме меня.
— Я пришел посоветоваться, что делать. А ты — ругаться.
— Что собирался, то и делай. Тебе ж для чего-то сила была нужна. Так бери ее и иди. Только ничего у тебя не выйдет.
— Как ты можешь такое говорить! — вскинулся он. — Мне, своему сыну! Как!
— Я правду говорю. А что другое я, по-твоему, говорить должна? — Она поджала губы. Когда она вот так поджимает губы, ей возражать бессмысленно. Роман когда-то пытался, теперь перестал.
— Не это, — сказал он, вновь падая на диван. — Все что угодно, но только не это.
— Я предостерегаю.
— Что ты Глаше сказала про кольцо? — перекинулся на другую тему Роман. — Она ведь все перезабыла. Оберег принесла, а про свойства его — ни гу-гу.
— Кольцо от водного меча и водного ножа, вообще от любого водного лезвия бережет. Потому тебе и послала, чтоб от меча защитить.
Так вот почему Баз или, вернее, тот, кто носил маску База, не мог разрезать ожерелье. Кожу поранил и нож сломал, а водная нить уцелела.
— Ты ведь меня спасла, получается. Спасибо.
— Ха, вспомнил, кажется.
Он сдержался, чтобы не сказать резкость, лишь спросил:
— Что еще?
Марья Севастьяновна развела руками:
— Отец говорил, еще что-то запретное. Кольцо может накапливать энергию… Но как, не знаю. Чаю хочешь?
— Погоди с чаем. Я семейный, альбом посмотреть хочу.
— Зачем?
— Фотографию одна нужна.
Марья Севастьяновна вынула из комода старинный, с покореженной временем обложкой альбом. Роман перевернул несколько листов. Вот дед Севастьян в молодости, вот матери фото детское, еще до войны. Вот он сам в костюмчике и с портфелем в руках. Вот фото второго «А». Роман рядом с Глашей в первом ряду сидят. Но той фотографии, что он искал, не было.
— Помнишь, была усадьба на фото, где девочка на ступенях стоит? — спросил Роман, закрывая альбом. — Старинная фотография.
— Не помню. — Марья Севастьяновна отвернулась.
— Что ты с ней сделала? Продала? Подарила кому? Сожгла?
— Не было никакой фотографии. — Она явно лгала: Роман всегда чувствовал, когда она обманывает, чисто по-человечески чувствовал, без всякого колдовства, и не понимал, зачем она делает то, что не умеет.
И к чему из-за такой мелочи обманывать? Роман разозлился:
— Может быть, ты и Игорю Колодину ожерелье не делала? И водный меч — не твоя работа?
Она молчала.
— Игорь угрожал тебе? Опять молчание.
— Мне, своему сыну, ожерелье не подарила, а человеку совершенно чужому, мафиозному сынку, сделала сразу четыре.
— Тебе ни к чему ожерелье, — проговорила мать. — Ты все равно колдовскую силу ни на что. расходуешь. А Игорь мне деньги хорошие дал.
— Ничего не понял, — затряс головою Роман. — Я что, деньги должен был тебе заплатить? Или Колодин талантами какими-то особыми блистал?
— А, плевать мне! Подарила — и все! — вскричала Марья Севастьяновна с какой-то девчоночьей дерзостью.
— Да что с тобой! — Он тоже закричал и вскочил. Нельзя сказать, что прежде мать бывала с ним нежна, но чтобы вот так — окатывать злобой, как помоями, — такого, кажется, еще не было.
— Что со мной? А ничего. Потому что я ничто теперь — мешок с костями. Помереть мне теперь только — и все. А тебе на меня плевать. Тебе в Темногорске своем хорошо, весело. И зачем я только тебе, дура, кольцо отдала! Оно бы меня защитило. А теперь — никакой благодарности.
Роман стиснул зубы — не стал напоминать, что кольцо мать отдала уже после того, как ожерелья лишилась. Но и как утешить ее, не ведал. Да и как утешишь того, чей дар иссяк? Для такой беды нет утешения.
— Неужели ты так и не понял? — спросила она очень тихо. — Я тебя от дара спасти хотела. От этой боли и этой петли уберечь. Чтобы ты счастлив был. А дед Севастьян, дурак упрямый, все равно удавку на тебя надел. Так что мучайся теперь всласть.
— Я сейчас уеду, — сухо сказал Роман. — Чем-нибудь помочь?
— Ничего не надо, — отрезала Марья Севастьяновна. Потом смягчилась: — Колдовские замки установи на окна и двери. А то соседи прознают, что я дара своего лишилась, и вмиг дом обчистят.
* * *
ВОСПОМИНАНИЯ иссякли. Так внезапно иссякает источник, оставляя лишь влажное дно меж камнями. Роман протянул руку, взял часы. Светящиеся стрелки показывали половину шестого. Значит, утро. Но еще темно. Он спал и не спал. В доме было тихо. Может, Тину позвать? Со времени его возвращения она спала у себя в комнате.
