Над водой влажными слоями висел туман, цепляясь за черные ветви прибрежных ив. Река вздохнула, приветствуя своего повелителя.
      — Ты мне не нравишься, — сказала река.
      — В каком смысле? — Колдун пытался казаться легкомысленным и беззаботным.
      — Да в таком, что слишком себя изматываешь. А тебе много силы понадобится в ближайшие дни. Ох как много. Беда висит над Темногорском. Привалила темным облаком. Неужели не чуешь?
      — Чую, конечно. Но это еще не повод бросать друзей в беде.
      — Эх, Роман, изменился ты сильно. Теперь являешься, лишь когда я тебе нужна. А раньше приходил просто так, без повода: на бережку посидеть, посмотреть на струю бегучую. А теперь все некогда тебе, тревога гложет, дело непосильное…
      — Я приду, — пообещал колдун. — Только развяжусь со всем этим безумием, так и приду. Мы с тобой обо всем поговорим. Ведь ты у меня — самая важная, самая главная, дороже никого нет.
      Река плеснула волной, довольная. Но тут же встревожилась, зарябила:
      — А Надя?
      — Не надо сравнивать то, что несравнимо.
      — Ты же готов был меня за нее отдать, — настаивала река.
      — Не тебя — себя. Я ведь тебя отдать не могу. Дар свой, связь с тобой — могу. А тебя — нет. Не в моей власти.
      — Ой ли?
      — Не в моей власти, — повторил он. Она обиженно заплескалась:
      — Эх, ну почему я прощаю тебя всякий раз! Почему прощаю!
      — Да потому что я тебя люблю.
      — Да? А ведь верно! — Река забурлила. Волна подкатила под ноги колдуну. — Верно, противный!
      Потом был черед выполнять задуманное. Колдун вернулся в Темногорск, зашел в больницу, взял у Леонида, как было оговорено, приготовленный образец ткани. Вернулся домой.
      — Рома, Ромочка, у нас сегодня суп-харчо. Тина готовила. Вкуснятина! — сообщила Лена, распахивая дверь. — Жаль, Казик еще суп не ест.
      Она говорила фальшиво, приторно, явно хотела что-нибудь выцыганить. Схватила колдуна за руку. Бесполезный фокус — он умел блокировать ее дар. Вот и сейчас не позволил пробиться, хотя это и отняло много сил.
      — Погоди с супом. Я сейчас.
      Он прошел в кабинет, налил в стеклянную банку пустосвятовской воды, вытряхнул в нее образец из пробирки и произнес заклинания. Вода сделалась белой, как молоко. Роман одобрительно кивнул. Все пока шло как надо.
      — План такой, — стал объяснять он Стену, — стираю с тебя все следы гамаюновских фокусов, ранки залечиваю, и ты — новенький, здоровенький, как огурчик. Воды я привез сотню литров. Хватить должно, и еще на выпивку останется.
      — Пахнет вкусно, — заметил Алексей.
      — По-моему, вообще ничем не пахнет. — Колдун прикрыл банку чистой тряпицей.
      — Я имею в виду, с кухни.
      — А, суп-харчо…
      — Мой любимый. Правда, Лена его готовить не умеет. А я, помнится, когда с отцом жил, после работы перед занятиями в вечерней школе часто в чебуречную заходил. Суп-харчо брал. И первое, и второе сразу.
      — Значит, она для тебя его приготовила. Вернее, Тина приготовила, а Лена угостить надеется. Только ничего не выйдет. Ты сегодня есть не будешь, иначе весь кабинет заблюешь. Так что ты постишься — я обедаю.
      — Да ты изверг!
      — Это не жестокость. Это производственная необходимость.
      Когда колдун появился на кухне, Тина уже выставляла из духовки запечатанные подрумянившимся тестом горшочки.
      — Горячий только очень, — предупредила она. Собой была довольна, как будто только что состоялся необыкновенно удачный сеанс сложнейшего колдовства.
      Роман стал снимать с обливного горшка румяную тестяную нашлепку.
      Лена сидела, подперев кулачком щеку.
      — Леша сказал… мы через дверь переговаривались… что ты придумал, как его спасти.
      — Придумал, — подтвердил колдун. Тина поставила и перед Леной горшочек.
      — Ты поешь. И ни в коем случае не волнуйся. А то молоко пропадет! — наставляла Тина новую подругу, как будто у самой было уже пятеро.
      Лена хлебнула, обожглась, зажала рот рукой.
      — Суп вкусный, — подтвердил Роман. — Тинуля, ты с каждым днем все лучше и лучше готовишь.
      — Мне дар помогает, — важно отвечала Тина.
      — Дар поварихи?
      — А что, разве такого не бывает? Колдун почесал затылок:
      — Бывает, наверное…
      — Это опасно, то, что вы задумали? — спросила Лена.
      — Как удаление аппендикса. Или что-то в этом роде. — «Без наркоза», — добавил Роман про себя.
      — А мне можно там быть?
      — Нет, конечно. Я потом тебя позову.
      — Роман, спаси его.
      Колдун не ответил: нечего тут было сказать.
      Стен с подозрением следил за действиями Романа. Если хирург признается пациенту, что собирается делать сложнейшую операцию впервые, вряд ли у больного повысится доверие к эскулапу. Когда же перед тобой не врач, а деревенский колдун, который только что изобрел новый способ излечения, верить ему тем более нет охоты. Но Стен должен был верить. Роман с помощью Тины притащил в кабинет из спальни старинную кровать с металлическими спинками, украшенную шишечками. Поверх матраса разостлал клеенку и затем уже простыни, только что выглаженные, еще теплые. Теперь Стен лежал на этой кровати и сквозь щель меж занавесками смотрел на кусочек неба и темный узор листвы. Алексей никак не мог установить, что за дерево растет за окном. То ему казалось, что клен, а в следующую минуту — что ясень. А порой он вдруг начинал думать, что каштан. Он видел лишь постоянное мельтешенье бурого и золотого и пытался вспомнить — что же за дерево за окном. При жизни не разглядел. И теперь никогда уже не узнает.
      По бокам кровати с двух сторон колдун поставил бочки с пустосвятовской водой. Ее силы должны было хватить. А если нет?
      Роман и сам не представлял точно, как все будет происходить. Прежде всего он дал выпить пациенту стакан заговоренной воды — это должно было заменить обезболивающее. Затем колдун вытащил из стеклянной банки свое творение — прозрачного водяного червя. У червя были выпуклые бесцветные глаза и огромная пасть с острыми мелкими зубами. Стен никогда прежде не видел зубастых червяков.
      — Зачем эта гадость?
      — Он уничтожит следы от длинного ожерелья. Стен посмотрел на червя без всякой симпатии.
      — Я скормил ему твои клетки соединительной ткани, что образовались на месте пореза, — объяснил колдун. — Леонид назвал их аномальными и ручался, что нормальных клеток в образце не было. Теперь червяк сожрет только их и не тронет другие. Когда он закончит, я залечу твои раны. Ловко придумано? А?
      — Ты с ума сошел! Эта мерзость будет жрать меня живьем?
      — Именно. Решение ты нашел сам. Когда говорил насчет искусственных приемов в математике.
      — Какая, к черту, математика!
      — Не бойся, тебе не будет больно.
      — А если твой червь сожрет что-нибудь не то?
      — Ошибки быть не может.
      — Чокнутый! Ты придумал все это, когда был пьян в стельку.
      — Вот именно. Никогда прежде мне в голову не приходили столь безумные мысли. Сейчас я его запущу. И смотри лежи спокойно, а то повредишь нежную шкурку своего спасителя.
      Стен передернулся от отвращения. Колдун же говорил о своем творении с нескрываемой нежностью. Пациент зажмурил глаза. Он почувствовал, как скользкая тварь ползает у горла, начиная путь от ожерелья вниз по груди. Роман почти насильно влил в рот Стену воду. Еще немного, и Алексея вывернуло бы наизнанку. Но колдун сдавил ему пальцами горло, и Стен, давясь от отвращения, сделал глоток.
      Роман перевернул водяные часы, и первая капля со стуком упала на донце. Несколько секунд ничего не происходило. Лишь сердце оглушительно стучало в ушах. Стен ждал. Тварь осваивалась. И вдруг… Он почувствовал. Это была не боль. Колдун не обманул его. Боли не было. Это было нечто другое. Столь же непереносимое. Алексей чувствовал, как эта тварь уничтожает его живую плоть. Как она вгрызается в него. Казалось, его разрывают на части. Причем без боли. Ощущение ни с чем не сравнимое. Как беззвучный крик. Как безмолвный грохот камнепада. Стен заметался по кровати, не в силах этого вынести. Роман вскочил, сообразив, что должен был привязать подопечного, чтобы тот не натворил бед. Веревки не было, колдун стал привязывать бинтами кисти рук и лодыжки к спинкам старой кровати с никелированными прутьями, будто распинал своего друга.
      — Я больше не могу, — просипел Стен сквозь зубы.
      Тварь шевелилась уже где-то под ребрами. Ему казалось, что она выжрала у него всю кожу на груди. Но оказывается, он ошибся. Пир продолжался.
      — Тебе больно?
      — Нет… но я не могу… я это чувствую.
      Роман развел руками. Он не знал, чем помочь. Тварь выпущена на свободу и теперь действует самостоятельно. А колдун даже не знает, насколько велики будут повреждения, сделанные червем. Проще всего было бы погрузить Стена в сон. Но Роман не мог этого сделать. А что, если червь повредит какой-то жизненно важный орган? Колдун не сумеет прийти на помощь, если Стен будет в трансе. Роман должен контролировать. Даже если со лба Стена градом катятся капли пота.
      Самозванный целитель смочил платок в пустосвятовской воде и положил Алексею на лоб. Но это принесло облегчение лишь на несколько мгновений.
      — Говори со мной о чем-нибудь. О чем хочешь, но говори, — посоветовал Роман.
      — О чем? Что говорить?
      У Алексея клацали зубы, да и колдуна била дрожь. В это мгновение он поклялся ничего подобного больше не делать. Но знал, что нарушит клятву.
      — О чем хочешь… О Казике, например.
      — Я его не видел! Даже не знаю, на кого он похож. На меня или на Лену.
      — На тебя… Волосы светлые… и глаза твои… Впрочем, нет, глаза я не разглядел. Но уверен, будет такой же вредный.
      — Он ушел.
      — Кто? — не понял Роман.
      — Червь. Он перестал.
      Роман посмотрел на друга. Кожи больше не было. Вообще. Только на лице, на шее сверху до ожерелья, на кистях рук, на сгибах локтей, в паху и на ступнях осталась. А все остальное — кровавое мясо. Роман чуть не завыл от ужаса. Присмотрелся. Нет, нет, полоски кожи сохранились. Но они были так тонки, что, казалось, вот-вот распадутся сами. Кровь кое-где проступала — обычно она не идет при создании ожерелья, но Гамаюнов сделал слишком глубокие порезы. Если Роману не удастся восстановить кожный покров, Лешка умрет от сепсиса.
      Стен тяжело дышал. Неужели кончилось? Несколько секунд друзья смотрели друг на друга.
      Роман отрицательно покачал головой:
      — Нет, это только перекур. Он переправляется на спину. Я сейчас тебя отвяжу. Ляжешь на живот. Червь будет вычищать спину.
      — Я больше не выдержу.
      Роман посмотрел на клепсидру. Вода в часах вытекла до половины.
      — Стен, будь умницей, ради Казика…
      — Я не могу.
      — Все равно назад пути нет. Можешь орать. Я тебе разрешаю. Я на стены заклинания наложил — Лена с Тиной не услышат. Ругайся. Матерись. Проклинай меня. И думай, что скоро мы будем пить заговоренную воду. Я могу тебя вылечить. Честно.
      — Я верю.
      И тут вновь накатило. Червь сползал вдоль позвоночника.
      — Послушай, он сгрызет так всю кожу.
      — Это неважно. У нас есть шесть часов в запасе.
      — Шесть часов? Ты издеваешься?
      — Нет. Я уверен, что червячок справится гораздо быстрее. Я бы дал тебе еще заговоренной воды, но теперь тебе нельзя пить.
      — Когда ты меня развяжешь, я тебя убью, — пообещал Стен.
      И вдруг выгнулся дугой и не закричал — зарычал от боли. Колдун в ужасе увидел, что червь выгрыз на спине настоящие каверны.
      «Начало и конец водной нити», — сообразил Роман.
      А червь все полз и полз… Алексей больше не дергался, лежал неподвижно. Лишь из-под плотно зажмуренных век по скулам катились слезы.
      — Роман, хоть чем-нибудь помоги мне. Ну сделай хоть что-нибудь, — простонал он.
      — Да, да, сейчас все кончится… Скоро…
      Червь наконец отвалился, закончив пиршество, Роман скальпелем перерезал бинты, которыми Стен был привязан за руки к кровати. Тот перевернулся на бок. Роман подобрал свою тварь и бросил ее в бутылку с пустосвятовской водой. Червяк растворился. А вода в бутыли сделалась из прозрачной карминовой.
      Последние капли из верхнего резервуара водяных часов стекали вниз. О, Вода-царица, что делать? Почти вся простыня была алой. Червь, выгрызая следы, купировал капилляры, но там, где порезы были слишком глубоки, с более крупными сосудами он сладить не мог.
      Роман произнес заклинание. Почувствовал, как сила перетекает в плечи, потом, секунду помедлив в локтевых суставах, стекает по предплечьям к кистям рук и наконец сосредоточивается в пальцах, слегка покалывая кожу. Колдун взял бутыль с водой и облил Стена с головы до ног. Еще одна бутыль и еще одна… Пожалуй, хватит. Положил левую руку Алексею на лоб. Стараясь не давить. Невесомо. Правой коснулся бочки с водой.
      Вода под пальцами колдуна зашипела, запузырилась и сделалась светящейся. Розоватый отсвет заскользил по стенам и лег на лицо пациента, придав его пергаментным щекам здоровый розоватый цвет. Мертвенный холод пробежал по спине колдуна, будто сама смерть костлявым пальцем пересчитала позвонки от основания черепа до самого крестца.
      «Коли не хватит воды, — подумал колдун, — и Лешку не спасу, и сам сгину…»
      Он чувствовал, что тело больного, оживая, впитывает силу из пальцев колдуна, и руки превращаются в безвольные плети, немеют плечи и спина, а в висках невыносимо колет, будто кто-то невидимый раз за разом втыкает возле глаз раскаленные иглы.
      Но все происходило слишком медленно. Однако торопиться было еще опаснее. Пальцы Романа плавно скользили по изуродованной коже. Заживляя, он мог двигаться так же неспешно, как под уклон катится капля. Не быстрее и не медленнее. Его движение не могло повредить ни единой клетки — что может быть мягче текучей капли родниковой воды?
      Никогда не доводилось ему так, напрямую, схватываться за человеческую жизнь с чужим колдовством. Раны вылечивал и врожденные пороки исправлял — да, бывало. Но чтобы вот так выдрать у другого повелителя стихии из зубов изуродованную добычу, и восстановить, и даже следы порчи стереть, — такого ему делать не приходилось.
      Слишком поздно Стен явился к нему. Колдун мог что-то нарушить не только в теле, но и в душе Алексея. И что-то в себе. Опаздывать нельзя, надо уметь попадать в резонанс со временем. Опаздывать нельзя…
      «Вода-царица, дай мне силы его спасти», — взмолился колдун. И, обойдя кровать, опустил пальцы во вторую бочку с водой.
      И тут же водная нить на шее завибрировала и врезалась в кожу, превратилась в металлическую струну, впилась в горло. Все поры его тела раскрылись разом, и полупрозрачное белое облачко теплого живительного пара окутало Стена, будто запеленало в кокон. Раскаленная игла буравила висок с настойчивостью электрической дрели. А белое облако истаяло, впитавшись в распростертое тело. И тогда Роман понял, что отнял у Гамаюнова его добычу. Связь с Беловодьем прервалась, творение оставило своего творца в покое.
      Колдун поднес к губам Стена стакан с пустосвятовской водой, и пациент сделал первый нерешительный глоток…
      Водная нить Романова ожерелья пульсировала и пронизывала шею острой болью, как воспаленный зуб. Кожа горела, будто колдуна положили на горячий противень и обжарили. Роман поднес к губам стакан с пустосвятовской водой. Глотнул и сморщился. Вода горчила — из всей воды, что была в комнате, он забрал силу.
      На кухне колдун напился свежей воды. Сейчас бы поехать на речку, искупнуться. И Лешку с собой взять. Но Роман прогнал эту мысль. Он и так отнял слишком много сил у реки. Нельзя. Напротив, ему бы сейчас, после долгого отсутствия, речку свою приголубить, а не отбирать последнее. А выходило, что он берет и берет. А когда вернет? Когда такой час настанет? Никогда, верно…
      «Не поеду сегодня», — сам себя ограничил. Все равно перед Синклитом придется отправиться на поклон к Пустосвятовке, новой силы набираться.
      А сегодня пользуйся, колдун, тем, что есть. Вон, из речки Темной можно забрать, из озера, из прудов. Дождь вызвать…
      Ну конечно, вызвать дождь! Вмиг полило так, что железо на крыше загремело. Вот и отлично, вот и ладушки, ступай, колдун, под дождь и пей силушку, сколько влезет.
      Роман разделся и выскочил во двор. Струи застучали по голове, по плечам. Колдун поднял руки, запрокинул голову. До чего хорош дождик! Силы восстанавливались с каждой минуткой.
      В том дожде, что рушился стеной с неба, была частичка живительной силы его реки. Постаралась Пустосвятовка, поделилась со своим любимцем всем, что имела. О, Вода-царица, как же я тебя отблагодарю, родная?
      Стен надел свой светлый костюм. Рубашка расстегнута на груди, на ногах домашние тапочки. Роман тоже приоделся ради подобного случая. Смокинг надевать не стал, смокинг для Синклита берег, а вот новенький костюм надел. Для Лены Тина выбрала что-то из своего гардероба. Пришлось, правда, расставлять платье, но совсем немного.
      Чествование спасенного и колдуна-победителя проходило в сугубо домашней осбтановке. Стен то и дело проводил рукою по волосам и хмурился, будто не понимал, что же сейчас происходит, кончился кошмар минувшего года или еще вернется?
      Самое радостное — бояться, когда все уже миновало. Что-то вроде фильма ужасов. Смотришь, пугаешься, а в глубине души знаешь — ничего тебе не грозит.
      Утром после «операции» Лена сошла вниз с Казиком, и отец в первый раз взял ребенка на руки, осторожно, как какую-то невероятно хрупкую вещь. В тот миг испытывал он не радость, не любовь, а лишь чудесную легкость: ну вот, кончились все тяготы, все нелепые испытания позади, и можно наконец приступить к жизни — самой обычной, суетливой, с пеленками, детскими болезнями, бодрствованием по ночам, жизни такой, как у всех, но прежде недоступной и потому особенно желанной.
      После полудня в столовой царила суматоха. Тина расставляла тарелки, Лена раскладывала салат. Господин Вернон разливал пустосвятовскую воду по стаканам и шептал заклинания. При этом он не забывал ухватить с тарелки ломоть колбасы или лимона и чмокнуть в щеку Тину.
      — А ну тебя… — отмахивалась та: мол, не мешай.
      — Сейчас упьемся… — потирая руки, воскликнул Роман. — В доску… в зюзик… как никогда!
      — Вусмерть… — поддакнул Стен.
      — Я пить не буду, — предупредила Лена.
      — Это же не спирт! — хихикнула Тина. — А вода, чистейшая вода. На тебя подействует, а ребеночек только спать лучше будет. Клянусь водою.
      Лена взяла стакан с опаской.
      — За долгую жизнь всех присутствующих, мои успехи и водную стихию, чтоб никогда она своей милостью нас, носящих ее ожерелья, не оставила! — произнес тост Роман.
      Лена поднесла стакан к губам, потянула носом. Пахло свежестью. Выпила без опаски. И тут же зашлась, замахала ладошкой и, наконец, судорожно вздохнула. Почти не соображая, схватила пучок петрушки и куснула, зажевала пахучими листьями.
      — Что ж такое… — изумилась.
      — Вода, вода заговоренная, — засмеялся Роман и наполнил стакан Алексея.
      Тот принял и опрокинул с послушанием прилежного ученика. Он был как будто и не в себе. То, что с ним произошло этой ночью, никак не могло отступить в прошлое и постоянно наплывало, наслаивалось на нынешнее, и оттого все мутилось, сливалось и превращалось в непонятную смесь. Все происходило одновременно: Гамаюнов резал из его кожи ожерелье, и тут же тело грыз проклятый червяк, и в эту же секунду Стен возвращался из небытия под шепот Романа. Остановленное время, как в Беловодье. Надо рассказать Роману. Или еще нельзя?
      А в ушах все шумела, шумела вода… И в то же время Алексей сидел в столовой Романова дома и смотрел на мир, уже не испытывая ни страха, ни боли, и лишь слушал веселые бессвязные речи опьяненного успехом и заговоренной водой колдуна. И только немолчный звон в ушах напомнил о недавно пережитом.
      — Я спас своего друга. Наверное, это чего-то стоит само по себе. Даже если об этом никто не узнает. Вообще никто. Не скрою: я страшно честолюбив, самолюбив и т. д. и т. ц. Но я стараюсь, радоваться самому доброму делу как таковому, — обняв Тину за плечи, говорил колдун.
      — А как же твоя теория? — улыбнулась Тина. — Не лечить, ибо это отнимает слишком много энергии.
      — Это было не излечение, а снятие порчи, — объяснил Роман. — Опасное, надо сказать, дело. — Он подмигнул Тине. Ему было весело, будто он явился с разухабистой танцульки, а не прогулялся без страховки над пропастью. Водная нить могла не выдержать. И тогда… Только Вода-царица ведает, что было бы тогда. Но если хочешь чего-то добиться, если жаждешь победить, о риске просто не думаешь. Только и всего. Мелькнул вдруг перед мысленным взором давний миг, когда дед Севастьян ожерелье с водной нитью внуку на шею надел. Умрет колдун — и нить его распадется. — У меня сегодня день такой — не поверите… — бормотал Роман заплетающимся языком — его уже изрядно развезло от собственной заговоренной влаги. — Стен будет жить. У него ребенку месяц, жена молодая, а он — нате… приговорен. А теперь нет… уже нет…
      — Боже мой, Роман, мы же все перед тобой в долгу! — воскликнула Лена. — И за Беловодье, и теперь…
      — Тсс! — Стен приложил палец к губам. — О Беловодье ни слова.
      — Это почему?
      — Колдовской запрет. Личная просьба господина Вернона. Будь добра, исполни.
      Роман засмеялся:
      — А ведь ты должен быть необыкновенно богат, Стен.
      — С чего ты взял?
      — Ты же предвидишь будущее. Можешь узнать заранее котировки акций, курс доллара…
      Стен покраснел. Залился краской до корней волос. Чего Роман прежде никогда не видел.
      — Что, я угадал? У тебя дилерская контора?
      — Он преподает историю в лицее, — вмешалась Лена. — Он всегда на истории был помешан.
      — Да, да, я знаю: кто знает историю Древнего мира, тот может предсказывать будущее. Но как ты на эти деньги живешь?
      — Я преподаю историю, — подтвердил Стен. — А на жизнь зарабатываю как раз тем, о чем ты сказал, — угадываю котировки акций…
      — Вот жулик, а! Я ведь знал, что ты жулик. И праведник, и жулик.
      — Почему жулик? Ты, когда в тарелку смотришь, себя жуликом не называешь?
      — Логично. Как всегда. А будущее предсказывал другим?
      — Да, пару раз.
      — Ну и как к этому люди относятся?
      — Без восторга.
      — У нас в Темногорске Аглая заявляет, что будущее видит. Но ей до тебя, как отсюда до Тихого океана. Слушай, Стен, давай покупай в Темногорске дом, предсказателем будешь. Я тебя в Синклит протащу.
      — Роман, не шути. У меня эти видения из будущего — как озарения. А если намеренно хочу что-нибудь узнать, ничего не получается. Если можно так сказать, я предсказатель по вдохновению. Я ведь и на бирже не всегда угадываю. Если вдохновения нет.
      — Это потому, что дилетант. А как станешь профессионалом, так без всякого вдохновения начнешь работать. То есть когда вдохновение — это отлично. Но и без него тоже можно. Умение вывозит. Дефолт небось угадал?
      — Угадал.
      — Вот видишь — а говоришь, дилетант.
      — Нет! — твердо заявил Стен. — Может так получиться, что я вдохновение растеряю, а умения твоего не приобрету. Что тогда? Пустота? Нет и нет. Уж лучше я дилетантом останусь. В отличие от тебя, мастера.
      — Я исхалтурился, Стен. Что-то не ладится у меня в жизни, — вдруг неожиданно даже для себя признался колдун. Никогда прежде он так не говорил и не думал даже. А теперь вдруг слова сами собой вырвались. Может, потому, что Роман видел Беловодье? — Сил так много, что, кажется, звезду с неба могу достать или сам звезду сотворить. А как за дело примусь — ничего не получается. Малости одни выходят. Не звезды — осколки жалкие. Скажи, почему? Я такое могу закрутить… Но нет. Всех несчастными делаю.
      — Ну, положим, не всех, — уточнил Алексей и хлопнул его по плечу так, что колдун едва не опрокинулся со стула.
      — Но мне-то самому плохо! Так плохо, что волком выть хочется!
      — У тебя река есть, — напомнил Стен. — Разве этого мало?
      — Да, река. Вспоминаю — радуюсь. А потом вновь тоска нападает.
      — Это из-за Нади, — решил Алексей.
      — Да, наверное… Я ее воскресить хотел. Но если сумел, если чудо случилось, то где она? Почему не со мной? Значит, она умерла? Так? То есть она была в кольце прошлого, и я, осел, не вытащил ее оттуда?
      — Я не знаю, — честно признался Алексей. — Что ты делал весь этот год?
      — Не помню… — Роман уронил голову на руки. — Я так устал, Лешка. Дышать даже тяжело — так я устал. А мне еще столько вспомнить надо… Не успею, наверное. Или умру. Или надорвусь. — Он ничуть не рисовался. Потому что чувствовал — дошел до края, до предела всяческих сил. Или, вернее, за этот предел перевалил. И ничего — дышит, живет.
      — Ты бы выспался, — посоветовала Лена.
      — Я спать не могу — наяву грежу. Должен успеть вспомнить все до Синклита. И еще должен спасти Чудодея. Эх, Лешка, если бы ты подсказал — как.
      — Хотел бы, да не мгу. Я же не видел ничего конкретного. Только его… мертвого… двор какой-то, ступени. И пес рядом бегает, листву носом роет. Похоже, что утро, туман…
      — Плевал я на твои предсказания! — выкрикнул вдруг Роман и кинулся вон из дома.

      Спасти Чудака, спасти вопреки всем предсказателям! Мало ли что им пригрезилось наяву! Ну, предрек Алексей смерть Чудодею. И Аглая Всевидящая предсказала. Что из того? Изменим будущее, если прошлое не в нашей власти. Вон, Стеновскому когда-то привиделось, что Романа хоронят заживо. Так ведь не похоронили! Выбрался он из могилы, спасся, избег участи! И Чудодей избегнет. Надо лишь одно-единственное дело сделать, немыслимое, невозможное сотворить — четыре стихии вместе объединить, и тогда — не властно ни прошлое, ни будущее над нами. Неопределенность. Да, да, четыре стихии — это неопределенность.
      Господин Вернон шагал прямиком по лужам. Ничего, мы еще повоюем, Вода-царица! Я не сдамся.
      Пол-Темногорска разнесу, а найду того, кто обручи проклятые делает.
      Роман взбежал на крыльцо, нетерпеливо постучал в дверь Большерука. Послышалось шлепанье босых пяток, и Данила Иванович явился на крыльце в застиранной майке и трикотажных штанах.
      — Роман… что такое? — Большерук, кажется, смутился. — Ты проходи, вот сюда…
      Он провел водного колдуна в знакомую уже гостиную.
      — Знаешь, что опасность угрожает Чудодею? — спросил Роман.
      — А в чем, собственно, дело?
      — Так знаешь или нет?
      Большерук замялся:
      — Об этом все говорят.
      — Мы должны действовать, и немедленно.
      — Колдуны не воюют с судьбой.
      — Это не судьба. Это, друг мой, интриги. Кто-то хочет устранить Чудодея и встать во главе Синклита. И этот кто-то «обручает» колдунов.
      — Мне лично неведомо, кто за этим стоит! — заявил Большерук.
      Роман вытащил из кармана осколок.
      — Взгляни. В нем соединены все четыре стихии — это чувствуется, хотя и не сразу. Далеко не сразу. Мне подвластна вода, тебе — воздух. Надо лишь найти еще двоих, кто повелевает землей и огнем. И тогда создатель обручей — наш: объединим усилия и пленим.
      — Слаевич связан с землей. Но его звездный час миновал, — напомнил Большерук. — С огнем управляется Максим Костерок, но он — начинающий колдун. — Большерук с сомнением покачал головой. — Но не это главное. Главное в том, что никто не полезет в это дело накануне Синклита. Слишком опасно. Ослабишь себя, и собратья съедят живьем. Тихохонько так скушают, ни одна косточка не хрустнет. Особенно если Чудодей в самом деле уйдет еще до… Я делать сейчас ничего не буду. Силы коплю, вольным воздухом запасаюсь, и так на Слаевича столько извел! И тебе советую энергию воды поберечь. Стихия у тебя, понятно, неукротимая, но ведь и у нее силы не беспредельны.
      — Данила Иванович, мы должны поддержать Чудодея.
      — Я поддержу, — пообещал Большерук. — Но только не сейчас. После Синклита. В будущем поддержу! Вольный воздух со всеми стихиями дружен.
      — Ему сейчас помощь нужна! Данила… Ему же смерть угрожает. Провидцы грают… После Синклита поздно будет.
      — Но он о помощи не просит, так ведь?
      — О, Вода-царица!
      — Не надо взывать к своей стихии в доме другого колдуна! — остерег Данила Иванович.
      — Если бы я мог один все сделать!
      — Ты не пьян, случайно? Не пахнет вроде от тебя, а ведешь себя как пьяный. Заговоренной водой никак набрался. Роман, да ты что?! Иди выспись, — посуровел Данила Иванович. — С помощью стихии пьянеть — последнее дело. Сколько колдунов так вот себя порешило — страсть. От тебя, признаться, не ожидал. На что силы, глупый, мечешь? На что? А?