Но хотя миновала пора хмельного глумления либералов над славным революционным прошлым, над романтикой классовой борьбы, над великолепно поставленными драмами нашего времени - политическими процессами троцкистов-бухаринцев, над поразительными по красоте и изяществу исполнения операциями контрразведки, вырезавшей накануне отечественной войны еврейско-польский генералитет, ветер возмездия овевал горячие лбы, теплели лица отсидевших по четверть века в лагерях и их родственников, сияли глаза реабилитированных, вновь включившихся в партработу, при упоминании имени Никиты. За неслыханную для вождя коммунистов и тиранической сверхдержавы человечность ему прощались промахи внешней политики, анекдотические ляпсусы в области экономики, присвоение фашистам Насеру и Амеру звания Героев Советского Союза, глупое вмешательство в дела такой верноподданной шлюхи, как Евтушенко, неуклонное подорожание и одновременно ухудшение качества водки, царские подарки - авиалайнеры - вождям африканских племен, все прощалось Никите за доказательство возможности управления государством и особенно обществом, человеком, пьяным и трезвым, глупым и мудрым, расчетливым и мотствующим, бескультурным и развивающим науку, бессмысленно грубым и интуитивно душевным, в общем, не холодильником, набитым трупами друзей и врагов, а обыкновенным человеком.
      Тут, говорят, либеральные представители некоторых просвещенных компартий Запада высказали Никите недоумение. Как это, вроде бы заявили они, ни разу за всю историю существования вашего парламента никто из депутатов не проголосовал против? Очевидно имелась ранее определенная тенденция подавления депутатской воли? Не может так быть по всем законам термодинамики, кибернетики и логики, чтобы орган вашей законодательной власти, подобно человеческому мозгу принимал решения, определяющие основные параметры жизни государства и общества, без серьезного критического обсуждения, предполагающего естественную регуляцию всегда несовершенного механизма управления, возможную коррекцию мудацких проектов, отказ от заведомо неэффективных авантюр, защиту прав и интересов граждан и прочее, и прочее. Как так может быть? Рядовых членое наших компартий, да и нас самих интересует принцип работы вашего мозгового треста. Чья воля напраеляет его деятельность? А если Верховные Советы только кажутся мозговыми трестами, а на самом деле за них думает кто-то другой, то зачем они тогда? На хрена припудривать то место, где по мысли Маркса должна была быть диктатура рабочего класса? Почему вы прямо не скажете всему загнивающему капитализму, что вы отказались от парламентской болтовни и сосредоточили власть в руках пятнадцати членов политбюро, гарантирующих населению неизменную безошибочность своего мыслительного процесса, абсолютную правильность геополитических представлений, экономическую безаварийность, неуклонный рост доходов, защиту прав личности и так далее. Объясните нам, на хрена вам Верховный Совет? Итальянские, голландские, английские, испанские, французские, сан-маринские рабочие хотели бы взять власть в свои руки, но их пугает перспектива заседать в парламентах своих стран с лицами, отрешенными от земных дел, отрешенными от возможности принять решение, сообразуясь со своим депутатским долгом по отношению к братьям по классу, по труду, по мысли, по искусству, приговоренными проголосовать в полной прострации воли и сил только "ЗА"!
      Ведь черт знает сколько раз, вроде бы сказали озабоченные руководители, депутаты были уличены в коррупции, аморальном поведении, безмозглости, чудовищных злоупотреблениях, но мы что-то не читали в прессе о признании Верховным Советом ихних ошибок и о лишении негодяев депутатских мандатов, не читали!
      Раз уж Вы, Никита Сергеевич, шуганули кровавого вампира из мавзолея, то давайте боритесь последовательно с методами сталинского руководства страной. Давайте нам пример истинного народовластия, мы задыхаемся без него, мы краснеем, мы не можем больше скрывать от членов наших партий ужасающую правду о реальности советской жизни. Мы не можем, просто не можем больше идеальную, казалось бы, модель человека, человека советского, противопоставлять предложенной реакционным Ватиканом модели Человека Божественного. Божественный Человек, к сожалению, оказался не менее, чем человек советский, жизнестойким, нравственным, культурным, умеющим смеяться и любить, как невесту, свою родину, сознающим высочайшую ответственность перед родом человеческим, окружающей средой и перед своим, якобы сотворившим все это дело, товарищем Творцом. Вот какие пироги, Никита Сергеевич! Трещим по швам, ревизионизм, как водичка в трюмах тонущего корабля, прет изо всех щелей, крысы всякие сигают от нас к социалистам, выручайте, давайте нам хотя бы парочку депутатов, голосующих "против"! Да-вай-те! Неужели не найдется такой парочки у двухсотмиллионного народа?
      Тут Никита, говорят, шарахнул стакан чистейшей, как слеза Жанны Д'Арк, правительственной водяры, крякнул, закусил нежинским огурчиком и задумался. Подумав, сказал: парочки такой депутатской у нас не найдется, мы и скрывать это не намерены. Мы, в отличие от вас, давно кучу наклали на мелкобуржуазные парламентские штучки. Не найдется у нас парочки. Парочка депутатов, рабочий, например, и колхозница, голосующие "против" в высшем органе власти, это уже, товарищи, бунт. Бунт! Цепная реакция! Эдак и все двести наших миллионов захотят, чего доброго, сказать "Нет!" планам партии, планам народа. Но вот одного какого-нибудь типа мы вам подкинем. Не сразу. Нахрап в таком деле, по-вашенски говоря, неадеквантен, господа-товарищи. Тут подготовка всесторонняя нужна, как перед запуском спутника, а то как шибанет взрыв, и полетим мы в разные стороны, чао даже сказать не успеем. Подкинем, в общем, одного типчика. Пора. Сам вижу: пора! Жополизов хоть отбавляй, а критика, влюбленного беззаветно в наши идеалы, нема. Нема! Поезжайте. Успокойте западное общественное мнение. Сделаем человека. Будет вам "Мистер Против-64", контра по-нашенски, будет!
      Уехали успокоенные представители-руководители, а Никита отдает волевой приказ перетормошить личные дела всех депутатов, найти безупречное дело с русской национальностью, рабочим происхождением, образованием, войной, орденами, участием и так далее. фамилия чтоб была звучная и красивая типа "Каренин" или "Епишев". На алкоголизм проверить, на слабость передка, на мат, семейное положение и международное положение.
      Безусловно, подыщите ему дублера, а еще лучше дублершу. Только чтоб без спевки, без половых сношений и коллективной пьянки... Подготовьте кандидатуры, Я, говорит Никита, лично выберу лучшего и евонную дублершу...
      Ну, покопались референты в депутатских досье, пошевелили шариками, попотели, потряслись от страха и предложили наконец Никите пару десятков отборных депутатиков изо всей апатично выбранной народом кодлы. Сел Никита за белый стол вместе с зятьком Аджубеем в крымском имении. Бутылочку "Столицы" под грибки и баклажанчики приперли к стенке. Подумали. На фото депутатов погля дели. Остановились на Боронкове федоре Кузьмиче, нижнетагильском металлурге, здоровенном и красивом мужике с веселой, задубевшей от стального жара рожей. Дублершей его выбрали народную артистку СССР Яблочкину. Лет девяносто стукнуло старушке. Старая дева. Не пьет, не курит, не лесбиянствует. Полная потеря ощущения собственной личности от многолетнего пребывания на сцене в чужих шкурах. В общем, то, что доктор прописал.
      Ну, начали их готовить к торжественному голосованию на очередной сессии Верховного Совета СССР против одобрения деятельности партии и правительстеа. Раздельно готовили во избежание создания организованной "Оппозиции Двух"...
      Три дня до сессии остается. Никита принял меры по усилению бдительности на всех постах. Приказал объявить в программе телепередач о хоккейном матче СССР - ЧССР после репортажа из Георгиевского зала, чтобы, не дай Бог, не высыпал народ на улицы, наглядевшись на депутата, голосовавшего "против". Не дай Бог. К окраинам крупных городов были подведены воинские части. Дивизии "Голубых беретов" ночевали в самолетах, ожидая выброса на территориях союзных, особенно прибалтийских, республик, в случае возникновения непредвиденных волнений среди держащего камень за пазухой населения...
      Академики не взяли на себя ответственности за прогнозирование возможных реакций народа на проявление одним из депутатов невиданного героического свободомыслия. Эксперты же КГБ не исключали восстания алкоголиков, спорадических вспышек сексуальной революции, глумления над революционными святынями, сжигания некоторой части портретов госдеятелей, еврейских погромов, требования Армении объявить войну Турции, разбрасывания в публичных местах стихотворений Пастернака, провозглашения независимости Украины и Грузии, бегства колхозников в единоличные хозяйства, физического уничтожения работников сферы бытового обслуживания, ограбления банков и спецмагазинов закрытого типа.
      В общем, если бы царское или временное правительство приняли хотя бы тысячную часть предупредительных мер по борьбе с оппозицией, принятых нашими советскими, партийными и карательными органами перед неслыханным, первым в истории СССР голосованием "против", то Октябрьской революцией даже не запахло бы на просторах одной шестой части света...
      Спецкомиссии между тем разрабатывали предложения по депопуляризации личности Боронкова федора Кузьмича после его триумфального противопоставления своей персоны планам партии, планам народа. Готовилась к печати автобиография героя дня, где он прямо и откровенно признавался в наличии у него с некоторых пор оппозиционных настроений, в алкоголической наследственности, прослеживаемой до пятого колена, и в регулярной ловле различных вражеских голосов, успешно заглушаемых нашими славными дезинформаторами. На Нижне-Тагильском металлургическом комбинате уже репетировался митинг гневного протеста против антитоварищеского поведения федора Кузьмича, получившего наказ избирателей добиться в Москве улучшения снабжения нижне-тагильцев продуктами первой необходимости, а вместо этого закапризничавшего, завыебывавшегося и впавшего в беспартийные амбиции. Ну, а газетных заголовков, транспарантов со словами "Боронкову - наше гневное нет! !!", "Никому не сокрушить монолитного единства партии и народа" и прочей хреновины заготовлено было превеликое множество...
      После заседания планировался дружный уход всех депутатов из Георгиевского дворца. федор Кузьмич должен был в полном одиночестве растерянно и тупо смотреть в глаз телекамеры, пока диктор не скажет: приглашаем вас, дорогие товарищи телезрители, посмотреть хоккейный матч между... Тут федор Кузьмич по замыслу режиссеров расплывался, постепенно превращаясь в клюшку, а потом в шайбу и в лед.
      В общем, гражданин Гуров, за день до открытия сессии, когда уже начали съезжаться в Москву депутаты и им выдали талоны в бесплатный ресторан, в закрытые промтоварные магазины и по одной ондатровой шапке на душу, страна наша находилась на пороге новой жизни, а ее вожди в прединфарктном состоянии. Суслов харкал кровью и готовил самолет для бегства в Китай. Лубянку и Старую площадь лихорадило.
      Тут скончалась от физической невозможности продолжать жизнь на сцене дублерша Боронкова актриса Яблочкина. Текст своей последней роли она унесла в могилу.
      Сам Боронков находился в это время в полнейшей изоляции от мира. Ему прокручивали кинорепортажи, заснятые нашими агентами на заседаниях разных парламентов, кнессетов, фолькетингов, конгрессов, стортингов, дансингов и прочих форумов буржуазной лжедемократии. Натаскивали, разумеется, как надо вести себя перед голосованием "против". Недовольно дергать ножкой. Пожимать плечами. Саркастически лыбиться. Иронически выкрикивать "браво". Прерывать речи вождей правого крыла выражением "а уж это, батенька, не лезет ни в какие ворота!". А также говорить про себя различные грубости в адрес руководителей правящей партии, правительства и мысленно глумиться над их святынями и идеалами. Зачеты по всем этим делам Боронков сдал блестяще.
      Когда оставалось несколько часов до открытия исторической сессии, первого, единственного и величайшего оппозиционера могущественной сверхдержавы, депутата Верховного Совета СССР от Нижне-Тагильского избирательного округа привезли в автофургоне с надписью на борту "Пейте томатные соки!" в кабинет всесильного Никиты. Стол его, говорят, был завален сводками о состоянии здоровья руководителей республик, высшего генералитета, обкомовских и райкомовских работников и прочих урок помельче. Состояние их здоровья было ужасным. Многие сутками не выходили из кабинетов, и самые мощные микрофоны улавливали беззвучный, казалось бы, вопрос, исходивший от всего существа повергнутых в уныние чинов: а дальше что?
      Так чувствовали себя, вероятно, самые чуткие к изменению атмосферного давления и тектоническим сдвигам кошки перед последним днем Помпеи. Поэтому в Помпейских развалинах до сих пор не было найдено ни одного, буквально ни одного кошачьего или котеночкиного скелета. Естественно предположить, что почуявшие беду кошки сделали все, что было в их силах, для спасения себя и своих детей от ужасного, неумолимо приближающегося к стенам бедной Помпеи катаклизма.
      Только не надо со мной спорить, гражданин Гуров! Не надо! Вы что, полный дебил и кретин? Вас действительно больше всего на свете интересует, на самом ли деле кошки были единственными из спасшихся в Помпее тварей, или все это злая сатира? Больше вас ничего не интересует, бесчувственное животное?.. Ах, просто кошку свою вы боготворите, потому что она, в свою очередь, любит вас мистически и беззаветно... Вот как. Тут есть над чем подумать, есть, но продолжим, и не перебивайте меня, сука вы эдакая!
      А дальше что?., А дальше что? .. А дальше что?
      Никита включал магнитофон "Сони " и до него доносился этот унылый вопрос, тысячеустно произнесенный в разных концах нашей необъятной родины остро и тоскливо чуявшими глухое шебуршение злых тектонических сил партийными придурками и воротилами вроде вас. Только одного "против" вы опасались, как маленького клинышка, вбитого в трещинку монолита и начавшего тем самым пусть медленное, пусть неприметное иному оку, но все же неотвратимое разрушение вроде бы неразрушимой громадины, под тяжестью которой задыхаются и силы, и дух многих народов! Наложили в штаны, завоняли, затрезвонили друг другу, завздыхали в душной истоме тревог и печали: а дальше что? .. А дальше что?
      Началась, кроме всего прочего, после утечки информации о готовящемся событии серия самоубийств некоторых материально ответственных лиц с богатым воображением. Все они, благоденствующие полвека в коррумпированной сверху донизу структуре государства, живо представили свое сирое и скорбное будущее после исторического голосования Боронкова "против"... Огромная страна стояла, пользуюсь тут, извините, гражданин Гуров, выражением Швейка, на грани политического, экономического и морального крахов.
      А когда Громыко поэтично обрисовали трагические картины распада огромной Советской Империи, неизбежно наступившего после акции Боронкова федора Кузьмича, проголосовавшего "против" на глазах всего мира, изумленного и обнадеженного этим героическим, открывающим огромные перспективы шагом, то Громыко, говорят, подумывал о петле. Он сидел на Смоленской площади, молчал, а в кабинете Никиты то и дело звучал усиленный мощной аппаратурой, трансформирующей красноречивое молчание в звуковые колебания, внутренний голос министра, и доныне таскающего по лестницам и континентам свой портфель, несмотря на фантастические провалы внешней политики: а что же дальше? Вот тут-то и втолкнули в кабинет Никиты Боронкова федора Кузьмича, шепнув ему предварительно, чтобы отвечал на все вопросы правдиво, весело и непринужденно, и ни в коем случае чтобы не вздумал посылать Никиту Сергеевича в жопу: он Боронкову не директор металлургического комбината, он стойкий марксист-ленинец, а также победоносец над драконами Иосифом Виссарионовичем и Лаврентием Палычем.
      - Ладно. Постараемся, - будто бы шепнул в ответ инструктору ЦК Федор Кузьмич.
      - Вот ты каков! - сказал Никита. - Здорово, гусь лапчатый. Мы тут уже указ подготовили о награждении тебя за мужестео, проявленное при исполнении депутатских обязанностей, орденом Кутузова первой степени. Ленинскую премию тоже получишь за вклад в теорию, В какую именно, пока неизвестно. Академик Федосеев думает... Ну, так что же дальше, Федор?
      - Дальше будем голосовать, Никита Сергеевич, против, согласно приказу и личной ответственности. У самого ведь тоже многое наболело.
      - Ну, а против чего же собираешься поднять ты свой мандат, врученный тебе не Эйзенхауэром, а народом? Против чего?
      - Против всего, - честно и открыто, по-детски при этом улыбаясь, ответил Ф. К. Боронков и пояснил. - Я тут прикинул своим рабочим умишком, что хули уж разбрасываться по мелочам, по пунктам всяким, статьям и параграфам. Если уж рубать первый раз "против", то рубать надо Против всего. Хули мучиться, Никита Сергеевич? Что я сюда ебаться, что ли, приехал за тыщу километров? Неужели уж если мы на партсобраниях возражаем начальству, против говорим, то на сессии Верховного Совета перебздим пердячим паром и рассыплемся в мандраже, как говнюки в своих ебаных парламентах? Правильно я дотумкался? Давно собирался, да все стращали нас, когда шапки выдавали пыжиковые: не забывать, что все мы "за".
      - Вот как, оказывается, обстоят дела в голове передового рабочего класса, гегемона нашего проверенного и испытанного! - говорит Никита. Ну, что ж, Федя, давай сядем и прикинем, против чего же ты все-таки собираешься голосовать? Ведь на тебя и так уже весь мир, благодаря журналистской заразе, смотрит... Протие чего? Неужели против... нашего сегодняшнего, вчерашнего и завтрашнего... против всего? Ты сознаешь свою историческую ответственность?
      - Сознаю! От всей груди сознаю! Я уже и с бабой и с детьми попрощался. Тут я, как Гагарин в космос, запущаюсь и готов на все сто, к любой, как говорится, беде. До конца пойду, выстою, Никита Сергеевич. Вам тяжельше было, и то обошлось, а мы как-нибудь перекантуемся.
      - Хорошо, - говорит Никита. - Будешь ли ты, федя, голосовать за утверждение госбюджета на текущий год?
      - Зачем же? Конечно не буду! На хер он мне сдался? - простодушно признался Боронков.
      - Поясни, Федя, - почему, если ты разбираешься в международном положении и яичном порошке, - потребовал Никита.
      - Много расходов на вооружение, мало на автомобилестроение. Мы хотим жить почище фордовских наймитов и катать на рыбалку на машинах. Затем ковров маловато выпускаем, телевизоров. Обувь - говно, пальто человеческого нигде не купишь, и я, хоть и металлург, но поднимать желаю не тяжелую, а легкую промышленность. От тяжелой у народа уже по две грыжи на рыло имеется. Продолжать?
      - Валяй, валяй, - угрюмо, но с большим интересом сказал Никита.
      - Еще я желаю перевести часть капиталовложений из атома в сельское хозяйство. Скоро жрать нечего будет.
      - Дальше.
      - Дальше прошу указать в бюджете точную цифру средств, которыми мы подкармливаем иностранные компартии, а они, как волки, только и смотрят, чтобы в джунгли побыстрей убежать.
      - Это ты правильно, Федор, рассуждаешь, но мы так прочно увязли в трясине народно-освободительных движений, что сам не знаю, как быть. Я бы и рад из говна вылезти. Суслов мешает. Любит он это дело, дурак. Хлобыстнул тут Боронков водки стакан из хрустального графина и совсем осмелел.
      - Обязательно хочу, чтобы в бюджете указали выплачивать народу денежку за облигации. Мы же от души давали в долг партии и правительству, от детишков кусок, можно сказать, каждую получку отрывали, а вы - рраз - и накрылись жареной мандой все наши займы. Нехорошо. Так только в тюрьме урки с мужиками поступали. Я против!
      - Может быть, ты, федор, также против Ассуанской плотины, которую мы по-братски строим в Египте? - спросил Никита.
      - Против! Все равно они скурвятся, а денежки, миллиарды наши плакали. Я против! Я думаю, что Индонезия тоже скоро скурвится, как скурвился Китай! Выходит, мы на свою шею обстраивали его? Ведь мы за те же деньги могли школ настроить, новую модель ботинок изобрести, стадо увеличить, лишних ракет десять в космос захреначить! Откуда такая глупая недальновидность? Спасибо, что вы быстро очухались. А по моему мнению, надо крупные капиталовложения делать не в друзей, так называемых, Советского Союза, а в торговлю с врагами. Они завсегда могут оказаться друзьями, а вот дружки только и ждут, чтобы обхавать нас, ободрать почище, и в удобный политический момент уши приделать. Да кто вам, между нами девочками, дороже, Никита Сергеевич, собственный народ или Насеры, Лумумбы и прочие Ким-Ир-Сены?
      - Короче говоря, на сессии ты не собираешься одобрять нашу классовую внешнюю политику, имеющую в виду во главе с Громыко освободить всех из-под власти капитала и империализма, а заодно захватить у миллионеров ихние нефтяные месторождения, концерны и тресты?
      - Да! Я голосну против! Ни за что не одобрю внешнюю политику. Нехера нам делать в Африке и в Азии. Дома дел хватает. Нечего самим становиться империалистами. Мы - нижнетагильцы - против! Тут нам все ясно в отличие от Громыко! Против! Да и зачем освобождать от капитала американца, шведа, австралийца, канадца, финна и других рабочих разных наций, включая японца, если они загребают в пять - десять раз больше меня? Чтобы снизить уровень жизни? Где тут логика-то? Не понимаю. Я против, потому что я болею, болею за брата по классу, за пролетария, и зла ему не желаю, но каждую получку завидую. Тут Ничего мы с собой поделать не можем. Давайте закусим, Никита Сергеевич. Хороша у вас водочка! Родник! - выпили оба государственных деятеля, закусили, и Боронков живо продолжал. - Отобрать у Морганов-Дюпонов концерны и недра не мешало бы, конечно, но тут есть опасность: вдруг Рок феллеру не по душе это дело придется? Вдруг он встревожится, скажет "ну, уж хуюшки!", взбрыкнет копытом, а это уже война, может, и не мировая поначалу, но во всяком случае третья отечественная. Я против войны и никаких не признаю наших кровных интересов в чужих колониях, странах и концернах! Будьте здоровы, Никита Сергеевич!
      - Отлично! Отлично! - сказал Никита.
      - Стараемся, как можем, хули говорить! - заскромничал федор Кузьмич.
      - Так... Выходит, ты голосуешь протие бюджета и стратегических целей нашей внешней политики. Так. А с огромными инвестициями в ядерно-ракетный комплекс согласен?
      - Против! Против и еще раз против!
      - Почему?
      - Даже не знаю. Если все - "за", значит я - "против". Главное, чего спешить с этим космосом? Куда он денется? Темпы его освоения мне не нравятся, ибо прорех на земле много. Врачи участковые, пидарасы, иногда аппендицит от гриппа отличить не могут, учат их мало и времени для лечения дают в обрез. У меня Миронов из бригады дуба врезал. Думали ангина у него с поносом, а зевнули перитонит. Улучшать надо подготовку врачей. Мы же не хрюшки со свинофермы. А вы говорите "Космос"!
      - А как насчет кукурузы? - осторожно поинтересовался Никита.
      - Я против. Мой зятек говорит, что проклинают ее кое-где крестьяне. Анекдот во многом эта ваша царица-кукуруза.
      - Следовательно, раз тебе кукуруза не нравится, то ты, Федор, против постановлений партии о дальнейшем развитии кино, театра, художников, музыки и литературы?
      - Конечно! А как же? И кино, и романы только ухудшаются от этих постановлений. Страху они прибавляют деятелям искусств. А уж какое от страха искусство, мы и по телевидению видим, и в журнале "Огонек" читаем, и в тухлых книжках, и в фильмах задристанных, и в прочих шедеврах, как говорится, соцреализма. Я против! Мне остоебенило видеть на заводе и на улицах одно, а читать другое. Что я, сумасшедший, что ли? Это только у безумцев и трусливых писак отличаются представления о советской жизни, так сказать, от самой реальности и наоборот. Мы не идиоты, мы видим все это, понимаем, а если читаем, смотрим и слышим всякое говно, то ведь ничего другого делать не остается. Разве что пить? А мы и пьем другой раз. Ей-Богу, веселее это дело, чем в киношке скрежетать зубами от смертной тощищи... Я против. Талант, полагаю, не чугун: его по одинаковым формам не надо разливать, пущай себе течет как знает по земле, пока не затвердеет. Я вот в цеху любуюсь на сливки металла застывшие, на лужицы разнообразные, а чушек отлитых видеть не могу. Девяносто процентов ваших писак, художников и режиссеров - чушки! Дошло?
      - Дошло, Федя, дошло, и еще как дошло! Чуть не до желудка достало. Тут Никита выключил усилители, чтобы не мешал ему общий хор, вопрошавший ну а что же дальше?", в который вплелись дисканты польских, чешских, румынских, венгерских и других младших братьев, побеждающих нашими танками биологическую несовместимость своих народов с тем, что принято называть социализмом. - Дошло, федя. Ты и насчет Пастернака не согласен?
      - Да! И тут я против. Вы бы дали нам сначала прочитать эту "живагу", а потом уж обливали его помоями. Мы бы хоть знали, за дело или снова по вашей же глупости.
      - А целина?
      - Целина дело неплохое, но вы бы посчитали, во сколько пуд хлеба обходится на целине, если технику туда и обратно вы возите с другого конца Союза, если половина зерна гниет, горит и теряется из-за распиздяйства, плохих хранилищ и неродственного отношения городских молодых людей, в приказном порядке ставших хлеборобами, к земле, к колоску, к зернышку. Трубить надо меньше. Будто до нас человечество целины не осваивало. Весь земной шар распахали, а звону об успехах не слыхать, хотя фермер в одиночку за двадцать наших остолопов работу производит! Тут я воздерживаюсь.
      - А Сталин тебе как?.. Выпей, выпей еще, не пужайся.
      - Насчет Сталина я тоже воздерживаюсь. Но и против идти не могу. Вы же только начали очищать Кремль от культа. Работы меньше половины сделали, и вообще она, говорят, свертывается. А о полработе чего говорить? Это вроде как всунуть, тут же вытащить и впустую ждать девять месяцев. Кончить надо, одним словом, работу.
      - Куба? - коротко, начиная багроветь, спросил Никита.
      - Против! Дорого больно платить Фиделю восемь миллионов в день, если не больше, и опасно. Америка ведь не олень сохатый, она чует, что к ней подбираются. А сам Фидель нам, нижнетагильцам, не по душе. Орет с трибуны, как наш секретарь парткома, и фиглярничает по-профурсетски. Я за Кубу, но против заморских авантюр. Восемь миллионов новыми! Просто охуеть можно! Для этого, что ли, цены на мясо, масло повышали. Я против. Кроме того, вся страна охвачена из-за оптимизма очковтирательством.
      - А денежная реформа?
      - Объебаловка чистая! Сами знаете. А не знаете, загляните на рыночек. До реформы пучок петрушки сколько стоил? Десять копеек. Чем десять копеек стали? Одной копейкой. Сколько нынче стоит петрушка? Двадцать копеек! Во сколько раз цены выросли? Позвоните министру финансов. Он ответит. У него башка большая. Я против!
      Тут входит секретарь Никиты. Так, мол, и так, говорит, Никита Сергеевич, Юрий Левитан готов! Трижды гоголем-моголем глотку ему прочистили. Рвется в эфир. Еле держим. Депутаты уже в фойе. В киосках дефицит покупают, в буфетах лимонад пьют, а представители рабкласса - пивком балуются, дефицитную воблочку посасывают. Ждем исторического голосования.
      - Выйди прочь, - говорит ему Никита. - Левитану приказать забыть текст информационного сообщения. Велеть прочитать по всем радиостанциям стишок этой обезьяны Рождественко: "Партия - сила класса! Партия - мозг класса! Партия - слава класса! Партия не баба, она мне никогда не изменит, друг к другу прижатая туго!" Но чтобы громче читал! Чтобы весь мир его слышал, и все либеральные компартии чтоб трепетали от нашей титанической несгибаемости... Тебя же, Федор, я спрашиваю: как же ты мог говорить "против"? Как? Не укладывается это в голове моей, повидавшей и не такие виды! Ужас! У-жас!
      - Так ведь вы... сам и инструктаж, как говорится, - забухтел федор, теряя логику существования.
      - Что я? Что сами? Что инструктаж, етит твою контру в доменную печь! Ну, учили тебя, ну, инструктировали, приказать даже могли голоснуть против, мало ли чему нас плохому вообще в жизни учат? Меня же учил Сталин быть кровопийцей до конца, но я ведь не стал им, я ре-а-би-литиро-вал! Я "Иван Денисыча" напечатал, я Пастернака не поставил к стенке, я через себя, можно сказать, перешагнул, через бздилогонов сталинских, через КГБ, МВД, Суслова, Ибаррури, Мао, Молотова, гнусную, кровавую рожу Кагановича, этого Каина нашего времени, убившего брата Авеля Моисеевича, я же перешагнул через железный занавес, а ты? Как ты мог?
      - Готовили меня к историческому, как говорится, шагу... учили... Зачеты опять же... Я и слился с тем, что говорю. Мне это "против" родным как бы стало, вроде вас, партии и правительства... - Федор, говоря, трезветь хмуро начал и злиться.
      - Я тебя не про то. Я знаю, что тебя учили. Я лично проект сей породил. Я тебя спрашиваю, сукин ты сын, как ты сам мог пойти, органически, так сказать, против, сам? Вот что в башке моей не укладывается! Как ты САМ мог? А если бы, скажем, ВЦСПС приказал тебе предать родного отца и уморить голодом матушку, ты что, стал бы злодействовать? Да? Ты и в Венгрию не ввел бы войска?
      - Ни за что не ввел бы! Насильно мил не будешь! - сказал федор.
      - А что дальше? Что дальше? Что дальше? - застучал Никита кулаками и затопал ногами.
      - Сначала я проголосую, а там видно будет, - беззаботно сказал Федор.
      - Нет, Федор, - будто бы сказал Никита. - Белогвардейская, кулацкая, жидовская, модернистская морда. Голосовать ты не пойдешь. Ты воздержишься. Мы так и сообщим в закрытом порядке товарищам: воздержался. Нельзя сразу быть против. Либерализация - процесс бесконечно долгий, как и путь к абсолютной истине. Спешить некуда. Сиди здесь, вот - ключ от бара, пей что хочешь и музыку слушай... Потом домой поедешь. Мы защитим свои устои. Никак, никак, хоть убей, не могу я понять, как ты органически согласился быть против? Молчи, сукин сын, и скажи спасибо, что не ликвидируем мы тебя на месте, как Берию! Федя в кабинете, говорят, допивать остался, а Никите так и не простили ближайшие сотрудники того, что потряслись они и в штаны наложили. Чем все это кончилось, вам, гражданин Гуров, хорошо известно.