— Что ваш муж был замечательным человеком, — поторопилась я предупредить новое извержение. — Вы не знаете, над чем он работа в последнее время?
Ольга Юрьевна бросила на меня недоверчивый, если не сказать враждебный, взгляд и, изображая голосом сожаление, сказала:
— Зря я согласилась вас принять… У журналистов ни такта, ни логики, одна назойливость и дотошность!
У меня возникло дикое желание послать ее подальше, но я вовремя остыла, вспомнив, зачем сюда пришла.
— Ольга Юрьевна, — терпеливо, точно с малым ребенком, продолжила я разговор, — если бы не было журналистов, прессы в широком смысле слова, что тогда было бы с обществом, кто бы извещал его о том плохом и хорошем, что происходит в высших эшелонах власти, во всех сферах жизни; кто взял бы на себя ответственность и смелость довести до его сведения, что, например, какой-нибудь политик — только виртуозный манипулятор, спекулирующий на народном недовольстве нынешней властью, что другой политик — одиозная коррумпированная личность, что известный бизнесмен, жертвующий на благотворительность гигантские денежные суммы, свой капитал нажил нечестно, с деловитой наглостью присвоив себе народное добро…
Кажется, меня попутал бес ораторства. Вместо того чтобы замять наклевывающуюся дискуссию, я понеслась с места в карьер. Ольга Юрьевна с отстраненным видом слушала мою прочувствованную речь, потом презрительно хмыкнула и заметила:
— Каждый даже самый ничтожный человек считает себя по-своему незаменимым.
— Ольга Юрьевна, — умоляющим тоном сказала я, — я ведь не о журналистике с вами пришла беседовать, мне важно докопаться до причин исчезновения вашего мужа, вы поможете мне?
Я проникновенно посмотрела на нее, как никогда остро чувствуя в себе наличие незаурядного актерского дарования — этакая Корделия, прощающая отринувшему ее папаше Лиру все его недоверие, всю несправедливую ненависть и трепетно взывающая к его здравому смыслу, к его памяти и отцовскому сердцу. Мое усилие дало свои плоды: взгляд Петровой смягчился, выражение враждебной и высокомерной неприступности потихонечку сползло с ее лица, она подалась вперед, поставила локоть на колено (Петрова сидела, заложив ногу на ногу) и неожиданно искренним тоном произнесла:
— Если бы вы знали, как мне тяжело, как тошно…
В ее карих глазах блеснули слезы. «Может, и она исполняет роль? — недоверчиво подумала я. — Да нет, вроде не похоже…» Я опять невольно задержала взгляд на милом изумрудном колечке, на ее длинном «музыкальном» мизинце.
Где-то я уже видела это кольцо-змейку с зеленым глазом… Только вот где? Не в магазине — это точно. У кого тогда? Да мало ли таких колец? Ан нет — работа эксклюзивная.
— Я вас очень хорошо понимаю… — я с сочувствием посмотрела на Ольгу Юрьевну, — поэтому и хочу докопаться до истины. Итак, было ли нечто такое, что тревожило Александра Петровича в последнее время?
— Что-то на фирме не клеилось, так мне показалось, у Саши ухудшились отношения Корниенко, потом вроде все нормализовалось. Дня за три до того, как он не вернулся с работы… — губы Петровой дрогнули, от волнения она запнулась, — мне трудно говорить об этом, как будто вновь и вновь повторяется этот бред… так вот, дня за три как раз Юрь Назарыч ужинал у нас, говорил о том, какой Саша хороший работник и мировой парень… Вы ведь знаете Корниенко?
Я утвердительно мотнула головой.
— Он — большой любитель прибегать к простонародным выражениям и за ужином не скупился на них. Веселый такой он был, приглашал и сына нашего принять участие в движении…
— У вас есть сын?
— Да, Валера, но он живет отдельно, у него и невеста есть. Они вроде как вместе живут, то сходятся, то расходятся, не поймешь, — Петрова в первый раз улыбнулась, улыбнулась сквозь слезы, — она старше моего сына, но вы ведь знаете, в юности мужчины часто увлекаются зрелыми женщинами, хотя она и не такая зрелая.., ну, вы меня понимаете?
— Понимаю, — без особого энтузиазма сказала я, потому что меня, признаться, интересовала несколько другая тематика. Все-таки на всякий случай я спросила:
— А где работает ваш сын?
— В фирме приятеля, фармацевтической. Он кончил химико-биологический, защищаться не стал и уже год как занимается бизнесом.
— Понятно. Сколько же лет его невесте?
Ольга Юрьевна судорожно проглотила комок слез, закипавших у нее в горле (видно было, что говорить о личной жизни сына ей трудно), и произнесла скороговоркой:
— Тридцать два, она толком нигде не работает, я вообще видела ее только пару раз. Стараюсь не вмешиваться… Хотя Саша всегда был против их союза.
— Может, все еще изменится… — постаралась утешить я Петрову.
— Что вы, — с горечью махнула она рукой и многозначительно скосила глаза на внимательно слушавшего нас Алексея, который, без труда опорожнив микроскопическую чашечку, не отрывал от нее глаз, — эта женщина обладает такой властью над мужчинами, что… — она запнулась, — может, еще кофе?
Она слабо улыбнулась Алексею. Он мотнул головой:
— Угу.
— Тогда, может, сами сварите? На кухне есть все необходимое: кофе, сахар, загляните в холодильник: там сыр, сливки…
— О'кей, — Алексей скорым шагом направился на кухню.
Я, надо сказать, поразилась происшедшей Ольге Юрьевне перемене. Или ее внутренние часы опять запели утро человеколюбия?
— Александр Петрович случайно не звонил вам позавчера с работы?
— Звонил. Сказал, что задержится, что у них какая-то важная встреча в избирательном штабе, — пояснила Ольга Юрьевна.
— В котором часу это было?
— Точно не помню, — наморщила лоб Ольга Юрьевна, напрягая память, — скорее всего коло семи.
— Он не сказал, когда примерно рассчитывает попасть домой?
— Сказал, что постарается быть не позже девяти, — Ольга Юрьевна тяжело вздохнула. — Знали бы вы, сколько таких обещаний слышала я от Саши за всю нашу с ним совместную жизнь! А в последнее время он вообще с каждым разом все позднее и позднее приходил с работы.
— Вы не пробовали узнать, чем он занят? — задала я неосторожный вопрос, всю степень неосторожности и опасности которого для мирного диалога оцедила секундой позже.
— На что это вы намекаете? — глаза Ольги Юрьевны гневно блеснули. — Считаете, что вам позволено вмешиваться в чужую жизнь?
Ну вот, пошло-поехало, с горечью подумала я.
— Ольга Юрьевна, журналисты только и делают, что волей-неволей вмешиваются в чужую жизнь, особенно те, которые проводят независимое расследование, потому что кое-какие детали, почерпнутые из личной жизни интересующих их лиц, помогают им порой раскрыть подлинную подоплеку деятельности этих самых лиц в жизни общественной, — опять почувствовала я себя на трибуне и с досадой закусила нижнюю губу. — Простите, что мне приходится спорить с вами, но поверьте, я ничего плохого не имела в виду.
— Не имели? — сузила глаза в недоверчивой гримасе Ольга Юрьевна. — Вы же мне едва не попеняли на то, что я не шпионила за мужем!
Последнюю реплику она выкрикнула прямо-таки с возмущением. Именно в эту минуту из кухни с подносом явился Алексей. Его рот был растянут в идиотской, как мне со злости показалось, улыбке. Теперь поднос был полностью укомплектован: три чашки с кофе, тарелочки со сладостями, с лимоном, сливки, тартинки с сыром. Это, по всей видимости, явилось последней каплей в чаше терпения Ольги Юрьевны. Она запамятовала, что сама дала указания Алексею по использованию своих гастрономических ресурсов и теперь с гневной обидой и упреком смотрела на моего незадачливого помощника.
— Убирайтесь! — заорала она. — Чтобы духу вашего тут не было, папарацци проклятые!
* * *
— Истеричка безмозглая, самодурка, шизофреничка, — честила я Петрову, сидя в машине с Алексеем.
После ее злобного крика мы как ошпаренные выскочили из ее благоустроенной квартиры и поспешили к мокнувшему под дождем автомобилю. Настроение у меня было прескверное, и чтобы как-то прийти в себя, я принялась поливать грязью Ольгу Юрьевну. Мне недоставало только ее чучела, чтобы при помощи хорошей дубины вволю потешиться над мешком соломы.
— Надо же, — возопила я, давя на газ, эта драная кошка — моя полная тезка!
— Да ладно тебе, — похлопал меня по руке Алексей.
— Нет, за такую работу нужно молоко бесплатное давать! — неистовствовала я, взяв курс на редакцию.
— Высади меня у поворота, — попросил Алексей, — пойду подписи собирать.
— О'кей, если у меня будет время, як тебе присоединюсь, — небрежно сказала я.
— Да успокойся ты, мало ли психованных! — с нежностью посмотрел на меня Самаркин.
— Успокоюсь, не переживай.
Я остановила машину у продуктового магазина на Сакко и Ванцетти, помахала Алексею рукой и поспешила в редакцию. Спокойный диалог с Кряжимским — это то, что мне сейчас нужно.
— Ну, пропащая, как успехи? — встретил он меня лукаво-мудрой улыбкой в приемной.
— Да какие там успехи! — в свой черед слукавила я. — Ничего особенного.
— Вечно ты скромничаешь! Слышала, рейтинг «Родины» растет, Корниенко по радио выступал.
— Просто удивительно, сколько энергии у этого человека.
— И ты знаешь, — разочарованно пожал плечами Кряжимский, — о Петрове практически ни слова, как думаешь, с чем это связано?
— С тем, что участь мертвых — помалкивать, — наградила я приоткрывшего рот Кряжимского крупицей черного юмора.
— Да ты не в себе. Может, кофе? — Он пристально посмотрел на меня, потом красноречиво — на Марину.
— Я мигом, — весело откликнулась та.
— Не надо, кофе я уже напилась, — сказала я, вспомнив «кофепитие» у Петровой. — Мне бы капель валериановых в самый раз, — невесело усмехнулась я. — Да, а вы слышали, машину Петрова нашли?
— А как же! — азартно воскликнул Кряжимский. — Я за этим слежу. Как твое интервью с Назарычем?
— Отлично — сплошная демагогия, но обаятелен, черт, ничего не скажешь! — хитро улыбнулась я. — Прозондировала его немного. Ловко от ответов умеет уходить, старый лис. Да вот, — достала я из рюкзачка диктофон и нажала на кнопку перемотки, — послушайте, а мне пару минут одной посидеть надо, мозгами пораскинуть. Фотопленку — Вале в проявку, — бросила я на стол «отстрелянную» кассету. — Послушаете, Сергей Иванович, и тогда милости просим на огонек, — улыбнулась я, — обсудить кое-что нужно.
— Конечно, конечно, — сделал серьезное лицо Кряжимский, польщенный тем, что без него я — как без рук.
Глава 7
Мою голову подпирали ладони моих облокотившихся о стол. Моя упругая попка как сказал Францевич, покоилась на упругом сиденье моего рабочего кресла, а полуприкрытые глаза буравили невидимую точку на противоположной стене — я решила подумать.
Никакой дельной идеи на тот момент меня еще не было. Я просто хотела соединит все разрозненные факты, фактики и гипотезу а там уж посмотреть, что у меня получится.
Начала я, как обычно, с конца, то есть моей тезки Ольги Юрьевны Петровой. Хорош хоть фамилии у нас разные. Очень мне запало в душу ее колечко в виде змейки с изумрудным глазом. Я готова была поспорить на мою дельную зарплату главного редактора, что ювелирных магазинах такого колечка, которое красовалось у Ольги Юрьевны на ее холеном мизинчике, не встречала. Тогда я начала перебирать магазины антикварные. Конечно, «перебирать» — это сильно сказано — в нашем городе их раз, два — и обчелся. Да такие вещи на прилавках и не появляются, а скупаю перекупщиками еще на подступах к магазинам. Значит, отпадают и антикварные магазины.
Но где же тогда я видела это чертово кольцо?! Может быть, на Арбате, когда последний раз посещала нашу столицу? Тоже — нет. Перед моим мысленным взором чередой, как тридцать три богатыря за Черномором (это ж надо, почти стихами заговорила), пошли мои подружки и знакомые, вернее, даже не сами подружки, а их пальчики с колечками и перстнями. Увы, и на этот раз ничего похожего на змейку с изумрудным глазом. И тут, видя, что память отказывается открывать мне свои тайники, я решила ее перехитрить. Эта хитрая хитрость, на которую я решилась, уже не раз выручала меня. Получается почти как в детективах про суперменов и супервуменш. Называется — метод измененного состояния сознания. В одной умной книжке прочла. Не буду вдаваться в теорию, а на практике это нужно проделывать следующим образом.
Если вы знаете, что что-то знаете, но ваше сознание отказывается работать и вы никак не можете вспомнить необходимую информацию, то нужно хорошенько подумать об интересующем вас факте, который отказывается всплыть на поверхность, и на время отключиться от данной проблемы и заняться какой-нибудь другой проблемой (это несложно, проблем у нас хватает) или каким-либо общественно-полезным трудом. Тут начинает работать подсознание, а подсознание — это такая хитрая штука, которая (как полагают некоторые деятели, профессионально занимающиеся эзотерикой) знает все о том, что было, есть и будет с человеком. Так вот, задав подсознанию задачу, вы спокойно занимаетесь своими делами и вдруг вас неожиданно озаряет. Эврика! То, что вы никак не могли вспомнить, — вот оно, на тарелочке с голубой каемочкой. Примерно так приснилась Менделееву его знаменитая Периодическая система элементов, а Ньютона озарило законом всемирного тяготения через посредство яблока, свалившегося ему на голову.
Короче говоря, оставив в покое змейку с изумрудным глазом, я продолжила систематизировать собранную за день информацию. Петров в день своего исчезновения звонит жене домой после совещания у Корниенко и сообщает ей, что в штабе у него какая-то встреча. Получается, что Петров выехал из штаба и пропал. Надо бы уточнить, во сколько он уехал оттуда и кто видел его последним. Может быть, он что-то говорил о своих намерениях?
Я набрала номер избирательного штаба Корниенко. Еще не было семи часов, и я надеялась, что застану там кого-нибудь. Мне повезло — трубку снял Наперченов. Поинтересовавшись, когда можно будет прочитать мое интервью с Юрием Назаровичем, он сообщил мне, что Корниенко пока еще нет, но через часок он должен подъехать. Мне показалось, что Наперченов рад моему звонку.
— Владислав Леопольдович, я бы хотела вас кое о чем спросить, — произнесла я томно.
— Да, да, конечно, — с готовностью ответил он, — что вас интересует?
— Вы видели Петрова в тот день, когда он исчез?
— Да, он приехал почти одновременно с Юрием Назаровичем.
— В какое время?
— Не помню точно, еще семи не было. А что, что-нибудь удалось выяснить? — в свою очередь задал он мне вопрос.
— Нет, к сожалению, пока ничего, — сказала я, тем более что это было почти что правдой. — А во сколько он уехал?
— Они с Корниенко только взглянули на подписные листы, — растягивая слова, проговорил Наперченов, — и Петров сразу ушел.
— А Юрий Назарович? Он вместе с Петровым ушел?
— Нет, Юрий Назарович ушел вместе со мной, примерно через час после Александра Петровича.
— В штабе еще кто-нибудь был в это время?
— Нет, я ухожу последним и всегда сам запираю двери.
Я поблагодарила Владислава Леопольдовича и повесила трубку. Значит, до семи Петров был в штабе. Куда он поехал потом? Явно не домой. Жене он сказал, что у него встреча и он придет домой не раньше девяти. Отсюда следует, что эти два часа Александр Петрович собирался провести в каком-то другом месте. Встреча, встреча, крутилось у меня в мозгу. Интересно, с кем? Деловая встреча с партнерами в ресторане? Может быть. Но об этом должен был знать Корниенко, а он сказал, что о планах Петрова на вечер не знал. Если бы Петров занимался какими-то предвыборными делами Юрия Назаровича, Корниенко тоже должен был быть в курсе…
Ну а если предположить, что никакой встречи у Петрова не было, вернее, была, но только не деловая, а амурная, о которой необязательно знать начальнику, а тем более жене? Тогда завеса этого таинственного исчезновения несколько приоткрывается. Вот только Наперченов очень уж возмутился, когда я сегодня утром намекнула о такой возможности. Но это его обязанность — он и должен печься об имидже своего кандидата и его помощников и представлять их в выгодном свете, тем более перед журналистами. Так что, шерше ля фам получается?
Мне вспомнился разговор с женой Петрова или с вдовой? Черт ее знает, как ее сейчас называть. Пусть будет жена, решила я, пока не установлено, что Александра Петровича нет в живых. Так вот, вернемся к разговору с женой господина Петрова. Состояние ее на тот момент я бы охарактеризовала как неустойчивое и не стала бы спорить даже на свой дневной заработок, что все, что она мне сообщила, является правдой. А что же по существу она мне сказала? Что Александр Петрович частенько стал задерживаться вечерами. Что ей тошно и тяжело. Что у сына невеста лет на десять старше него. Что… Плавный ход моих мыслей прервал телефонный звонок. Марина сообщила, что меня спрашивает Михаил Францевич.
— Хорошо, соедини. — Я подумала, что этот звонок очень кстати.
— Оля, добрый вечер, — узнала я мягкий баритон Оленича, — ты не забыла о нашем уговоре?
— Миша, — не ответила я на его вопрос, у Петрова была любовница?
— Но я же сказал, — замялся ошарашенный Михаил, — что не слишком хорошо знаю Александра Петровича.
— Так была или нет?
— Ну, была, — выдохнул он, — что теперь скрывать, об этом все знали.
— Кто?
— Ты ее, наверное, видела сегодня, когда приходила к нам в офис. Она должна была попасться тебе навстречу.
— Блондинка лет тридцати в черном пальто? — Я вспомнила женщину, при виде которой у Самаркина отвалилась челюсть.
— Точно, — подтвердил Михаил. — Так как насчет пикника?
— Погоди.
— я нетерпеливо оборвала его, — она у вас работает?
— Не знаю я, где она работает.
— Тогда что она делала в вашем офисе?
— Это секрет.
— хитро произнес Оленич, — но тебе могу сказать, если пообещаешь поехать на пикник.
— Обещаю, говори, — выпалила я.
— Кажется, она переключилась на шефа.
Я чуть было не свистнула прямо в трубку. Вот это да! Черт, что же это получается? Да ничего пока не получается, успокоила я себя. Юрий Назарович человек свободный, так что…
— Как ее зовут? — все же поинтересовалась я.
— Дина Дашкевич.
— Где она живет?
— О господи, — взмолился Оленич, — спроси что-нибудь попроще.
— Хочешь сказать, ты у нее ни разу не был? — подцепила я его.
— Мне не нравятся блондинки, — парировал он.
— Ладно, спасибо, — поблагодарила я его и хотела повесить трубку.
— Оля, Оля, — остановил он меня, — а как же пикник?
— Перезвони попозже, может, что-нибудь придумаем.
Я положила трубку и снова глубоко задумалась. Что у нас получается? У Петрова — примерного семьянина, по словам Корниенко и Наперченова, оказывается, была любовница. Ну, Наперченов-то об этом мог и не знать, а вот Корниенко уж точно был в курсе, тем более что Дина после Петрова перекинулась на него. Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Кряжимский.
— Оля, я насчет твоего интервью, — он сел на стул напротив. — Будем давать в номер?
— Обязательно. Я еще обрисую его внешность для большей убедительности. А впрочем вы же его видели по телевизору, так что добавьте что-нибудь сами.
— Конечно, сделаем, не волнуйся, — заверил меня Кряжимский.
— Тогда можете идти домой, уже почти семь.
— Что мне дома-то делать, старику? — произнес Кряжимский.
— Немного поработаю еще.
— Хорошо, — кивнула я, — тогда окажите мне услугу, — я хитро посмотрела на него. — Мне нужен адрес одного человека, а адресно-справочное бюро уже закрыто. Может, вы попробуете по своим каналам?
— Всегда рад, Оленька, — с готовностью согласился он.
Я написала на листочке имя, фамилию примерный год рождения бывшей любовницы Петрова, и Кряжимский отправился в секретарскую звонить своим приятелям и знакомым, которых у него за долгую журналистскую карьеру накопилось бесчисленное множество. Минут через пятнадцать он вернулся и положил передо мной лист бумаги, исписанный почти стенографическим, но вполне читаемым почерком. Из него я узнала, что Дина Аркадьевна Дашкевич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, прописана в Тарасове по улице Кутякова, пятнадцать.
— Сергей Иванович, вы — гений, — воскликнула я, с благодарностью глядя на своего зама.
— Чего уж там, — махнул рукой Кряжимский, — ты лучше расскажи, что накопала?
Я передала Кряжимскому все, что произошло со мной за сегодняшний день, опустив за ненадобностью приключение в примерочной кабинке.
— Лихо, лихо, — похвалил Кряжимский. — И нечего удивляться, что твой Корниенко спокойно ведет дела со своим политическим противником. Ведь политика — это такая же игра, как и любая другая, только ставки в ней гораздо выше — власть, которая открывает просто сумасшедшие перспективы. Выступая с трибуны в Думе, депутаты могут поливать друг друга грязью, а в перерыве между заседаниями мирно беседовать в думском буфете за рюмкой чая и решать свои финансовые вопросы. Ты разве этого не знала? Все различие Саблина и Корниенко заключается в том, что у их партий разные названия, а суть дела от этого не меняется. Кто наобещает больше других, кто сможет заставить избирателей поверить ему, а не другому, кто сумеет привлечь к себе внимание любыми законными и незаконными способами — тот и на коне, то есть в Думе. А там уж ему открываются поистине безграничные возможности.
— Вы мне прямо урок политграмоты прочитали, — усмехнулась я. — По вашему выходит, что в Думу рвутся из меркантильных соображений? А, как же народ, которому так щедро раздаются предвыборные обещания?
— Народ — это стадо, которое ведут на заклание, — грустно сказал Кряжимский.
— И мы с вами, значит, тоже — стадо?
— В какой-то мере.
— С вашей философией — хоть в петлю лезь, — я достала сигарету и закурила.
— Ну зачем же сразу в петлю, можно еще посопротивляться немного, что мы и делаем в силу своих возможностей, — резюмировал он улыбнувшись.
От его улыбки на душе как-то сразу потеплело. Я взглянула на стол и, увидев записку с адресом Дины, попрощалась с Сергеем Ивановичем и стала собираться.
— Хочешь нанести визит госпоже Дашкевич? — полюбопытствовал Кряжимский. Я молча кивнула, накидывая на плечо ремень «Никона».
— О чем собираешься говорить?
— Пока не знаю, — я пожала плечами, там видно будет.
— Что ж, экспромт — это неплохо, — заметил он, — но я бы на твоем месте поинтересовался, где она была вечером в день исчезновения господина Петрова.
— Поинтересуюсь, — ответила я уже с порога.
* * *
Сумерки уже накрыли город серой прозрачной накидкой, когда я остановилась возле дома номер пятнадцать по улице Кутякова. Это был типовой девятиэтажный дом из силикатного кирпича, ничем не отличавшийся от своих собратьев той же серии. Поднявшись на третий этаж, я долго давила кнопку звонка, но никто не откликнулся на непрекращающуюся трель. Еще раз взглянув на листок и убедившись, что пришла точно по указанному адресу, я спустилась вниз и отправилась домой — нужно было бросить чего-нибудь в топку для поддержания жизненных сил.
В машине я включила радио, и после очередной хохмы Фоменко: «Это все шито по воде белыми вилами» — пошли новости, из которых я и узнала, что в нескольких километрах от того места, где была обнаружена «Волга» господина Петрова, найден его труп с огнестрельным ранением. Господин Петров, как сообщил диктор, был директором крупной тарасовской фирмы, которая занималась торговлей нефтепродуктами. Предполагают, что его смерть явилась результатом криминальных разборок, связанных с его бизнесом. И, конечно, ни слова о том, что фирма эта принадлежит господину Корниенко.
Переступив порог своего подъезда, я как всегда направилась к лифту, но услышала какой-то шум за спиной, показавшийся мне странным — что-то вроде тихого шарканья подошв по цементному полу. Я хотела обернуться, чтобы выяснить причину этого шума, но не смогла. Чья-то грубая рука, пропахшая табаком, зажала мне рот и нос, и я почувствовала холод стали у горла. Я чуть не закричала от страха и боли, но не могла даже дышать.
— Будешь рыпаться или пикнешь — убью, — прошептали мне в ухо чьи-то губы, и рука, зажимавшая мне нос и рот, ослабила свою хватку, дав воздуху доступ к моим легким.
Я стояла, парализованная страхом, мне казалось, что, отпусти меня сейчас насильник, я бы просто опустилась на пол, словно марионетка, у которой оборвались нити. Отчаянно вращая глазами, я пыталась хоть что-нибудь разглядеть. Но мои попытки оказались тщетными. Через мгновение мне стало ясно, что злоумышленников по крайней мере двое. Сквозь хриплое дыхание первого, который держал меня, я расслышала негромкую команду.
— Ну, че стоишь, Слон, давай ее в машину.
— Веди себя тихо, как мышка, — снова услышала голос возле уха. — Тебе понятно?
— Угу, — протрубила я через нос и кивнула, если это можно было назвать кивком, но Слон, державший меня, видимо, понял мое движение, потому что, убрав руку с ножом с моего горла, подхватил меня за талию и поволок к выходу из подъезда.
— Ну че там, Зеленый, — прошипел зажав меня под мышкой, — все тихо?
— Давай быстрее, — негромко сказал Зеленый, придерживая дверь.
Я повернула голову. В тусклом свете лампочки мне удалось разглядеть если не его лицо, то, во всяком случае, фигуру. Он был с меня ростом, с коротко остриженными волосами, в спортивном костюме не то синего, не то зеленого цвета и в кроссовках. В руках он держал какой-то длинный предмет вроде ножа или тонкой дубинки. Он был явно за старшего, потому что командовал.
Как это ни странно, но страх, овладевший мной в самом начале, постепенно начал уходить, и оставалась одна только злоба и неистовое желание что-то делать, как-то попытаться выкрутиться из этой передряги.
Голова вновь обрела способность шевелить извилинами и стала прокручивать возможные последствия моего похищения. Было ясно, что убивать меня не собираются, по крайней мере немедленно. Если бы это было так, то времени на это было вполне достаточно и в подъезде. Значит, у них какие-то другие планы. Какие? Если они собирались напугать меня, то своей цели достигли. Что собираются делать со мной дальше? А что делают обычно такие отморозки с симпатичными девушками? Ответ на этот вопрос подхлестнул меня, придав решительности и сил. Что было мочи я начала биться, как рыба, вытащенная из воды. Вывернув голову, я впилась зубами в пропахшую табаком руку с такой злостью, что прокусила ее и почувствовала во рту солоноватую кровь.
Слон приглушенно взвыл от боли и неожиданности и почти выпустил меня, но вовремя перехватил локтевым сгибом здоровой руки за горло.
— Тварь, сука, убью! — чертыхался он. — Придушу, собака!
Он подтащил меня к «БМВ» стального цвета (я почему-то не сомневалась, что это был тот самый, который двигался за моей «Ладой» от штаба «Народной власти»), заднюю дверку которого открыл Зеленый.
— Чего ты орешь, кретин? — замахнулся он на Слона. — Засветиться хочешь?
— Эта сучка мне руку прокусила.
— Засовывай.
— Помоги, Зеленый, она трепыхается.
— Придуши ее маленько.
Но вместо того чтобы еще сильнее сдавить мне горло, как посоветовал ему Зеленый, Слон почему-то ослабил хватку и со стоном опустился на асфальт, выронив из руки нож, лезвие которого звякнуло о бордюрный камень. Упавший действительно был внушительных размеров, и его распластанное у моих ног тело в коричневой куртке напоминало скорее мамонта, чем слона.
Какое-то мгновение я стояла, глядя над него, а потом вдруг опомнилась и, не вдаваясь в причины его падения, резво отпрыгнула сторону от машины. У меня хватило ума (умная девочка) броситься не в подъезд, где меня снова могли схватить, а побежать вдоль дома Но не успела я сделать и двух шагов, как на ткнулась на человека, сильные руки которой обхватили меня кольцом.
Господи, значит, их трое. Эта мысль лишила меня последних сил, но дух еще был сломлен, и я попыталась освободиться.
Конечно, у меня ничего не вышло. Я собиралась расплакаться от такой несправедливости, как человек, державший меня, прошептал мне на ухо голосом Леши Самаркина:
— Все хорошо, это я. Постой-ка здесь не много.
Разжав свои объятия, после его слов показавшиеся мне самыми желанными на свете, легонько отстранил меня и повернулся лицом к Зеленому, который, замахнувшись своей дубинкой, стремительно приближался к нему. Честно говоря, я не поняла, что случилось, потому что все произошло в одно мгновение. Передо мной мелькнули ноги в кроссовках, и уже в следующую секунду Зеленый лежал на асфальте рядом со своим приятелем.
Даже не взглянув на неподвижное тело, Алексей шагнул к «БМВ» и, открыв переднюю дверцу, осмотрел салон.
— Никого, — спокойно сказал он, — пошли.
Он обнял меня и повел к подъезду, перед дверями которого лежал мой рюкзачок из шотландки. Самаркин поднял его, и в этот момент из подъезда вышла, опираясь на палочку, Клавдия Васильевна, вредная старушка, — я с ней не здоровалась. Она осуждающе взглянула на нас с Алексеем, потом на раскинувшиеся на асфальте тела бандитов и, пробубнив себе под нос что-то вроде: «Напьются и валяются где ни попадя, нехристи», пошла неспешно по своим делам.
Я улыбнулась и крепче прижалась к Алексею.
— Леша, а что случилось со Слоном? — спросила я, когда мы подошли к лифту, — ну, с тем, который тащил меня?
— Несварение желудка, — коротко бросил он.
— Ты что, убил его? — со страхом спросила я.
Хотел, — ответил он со вздохом, — когда увидел, как он тебя волочит, потом передумал. Минут через десять очухается.
— Откуда ты появился-то, спаситель?
Подошел лифт, мы сели и поднялись на мой этаж.
— Да я закончил с подписями и решил тебя дождаться, — смутился он, — замерз здесь не много — стал прохаживаться вдоль дома.
Едва мы вошли в квартиру, я тут же закурила, а он мне все рассказал. Он проморгал момент, когда я приехала, и увидел меня, уже входящую в подъезд. Он подошел к подъезду и сразу понял, что что-то не так, и спрятался в тени дома. А когда Слон подтащил меня к машине, «отключил» его, как он выразился. «Дальше ты все знаешь», — закончил Алексей.
— Почему же ты не позвонил? — спросила я. — Надо было тебе здесь мерзнуть?