Живое и мертвое - Живое и мертвое

– Ты говорил…

– Мало ли что я говорил. Мы поспорили, что он уйдет и вернется. Ты же сам разбивал нам руки. Я говорил, что вернуться из-за стены не может никто, что лезть туда – самоубийство, но твой приятель решил доказать обратное. Если он вдруг вернется, я, как и договаривались, отдам ему тридцать зод и признаю себя проигравшим.

Голос Санти звучал тошнотворно фальшиво. Митрик дернулся изо всех сил, но его снова удержали. Хватка у друзей именинника была железной. С тем же успехом можно пытаться вырваться из-под обрушившегося свода нижнего уровня.

– Его же убьют, – чуть не плача проговорил Митрик.

Санти посмотрел назад, где за домами осталась невидимая теперь стена. Выстрелы и крики стихли. Чуть встревоженная окраина Витано снова погружалась в ночную дрему.

– Уже, – с ледяным спокойствием отметил Санти.

– Что?.. – захлебнулся Митрик.

– Уже убили.

Митрик дернулся, но в рывке этом не было попытки освободиться. Скорее, он напоминал предсмертную конвульсию. Тело его обвисло, словно из него выдернули волю.

– Отпустите его, – кивнул Санти двум своим безмолвным спутникам.

Парни повиновались. Митрик не тронулся с места, только привалился к стене. Двигаться не хотелось, убивать негодяя Санти тоже. Вообще теперь ничего не хотелось. Сын советника подошел ближе и покровительственно положил руку на плечо несчастного Митрика.

– Слушай и запоминай, – вкрадчиво проговорил он. – Мы дошли до стены. Винни Лупо поднялся на нее и перелез на ту сторону. Все. Больше ты ничего не знаешь. Он похвалялся, что перелезет через стену и вернется, но не вернулся. Это ясно?

– Твой отец, – словно не слыша его, пробормотал Митрик. – Он ведь мог его спасти. Ты говорил.

– Очень любезно, что ты вспомнил про моего папашу, – улыбнулся Санти. – И что не забыл, кто он, тоже хорошо. Если будешь держать язык за зубами, Совет выплатит матери твоего Лупо компенсацию. И все будут счастливы. Но если сболтнешь лишнего… Ты же знаешь, кто мой отец. И поверь, у него хватит влияния, чтобы о тебе, как и о твоем Винни, никто и никогда не вспомнил. Ты меня понял?

Санти отпустил плечо и приподнял голову Митрика за подбородок. Посмотрел в глаза. Там стояло безумие вперемешку с тоской и отчаянием.

– У-у-у, – протянул Санти. – Тебе надо успокоиться.

Он едва уловимо повернулся, отпуская Митрика. Что-то звякнуло. На мостовой лежала монетка.

– У тебя зода упала, – кивнул на монетку Санти. – Я бы на твоем месте поднял и пошел назад в кабак, выпил бы еще пару кружечек. Полегчает. Бывай, Митря.

– Нет, так не пойдет, я всем расскажу, что ты сделал с Винни, – пробормотал едва слышно Митрик. Но Санти его услышал. Он сурово посмотрел на Митрика, потом какое-то время подумал и повернулся к своим друзьям:

– Ребята, идем в кабак.

Санти помахал рукой на прощание. Спокойной уверенной походкой он двинулся прочь.

Когда шаги растворились вдали, Митрик без сил сполз по стене. Сел прямо на мостовую, не сильно заботясь о чистоте штанов и не боясь застудиться. Это с утра он мог думать о таких вещах. Сейчас ему было все равно.

Он вроде бы ничего и не сделал, но в душе сидело поганенькое чувство, что своим бездействием он совершил предательство. А еще жалко Винни. И жалко потерять друга. И себя тоже жалко. До невозможности.

И от этой жалости Митрик съежился и разрыдался. Он плакал, громко всхлипывая и вздрагивая, надеясь в глубине души, что станет легче. Но легче почему-то не становилось.

Сначала смолкли выстрелы, потом затихли голоса. Винни греб, уже плохо соображая. Он плыл, пока не уперся в берег. Тогда выбрался из воды и замер, стоя на четвереньках. Сил не осталось даже на то, чтобы встать. Сбитое дыхание перекрывало все прочие звуки в мире. Разве что еще слышно бешено стучащее в груди сердце. Свихнувшееся от пережитого, оно гнало кровь могучими нервными толчками так, что отдавалось в ушах.

Позади легко прошелестело чем-то легким по водной глади. Винни не стал оборачиваться. Назад оглядываться сейчас не хотелось. Ситуация была дикой, практически безвыходной. Сейчас, окончательно протрезвев, Винни осознал с убийственной ясностью, во что он вляпался.

Назад хода не было. Сзади ров. С подводным чудовищем или без него – не важно. А по другую сторону – стена с вооруженными стражами. И с какой бы стороны он ни подошел к этой стене, стража на него найдется. И мушкеты у стражи найдутся. И хоть один заряд, да найдет чудище по имени Винни Лупо. А кем он мог быть теперь для стражей, кроме как чудовищем, пришедшим из Пустоши? Ведь известно, что за пределами Витано людей нет.

Нет, назад идти определенно нельзя. Но и вперед идти невозможно, потому что впереди ждала Пустошь. Разве что вспомнить, что именно он доказывал в этом глупом споре Санти, и принять это на веру…

Винни нервно хихикнул. Раз, другой, пока не расхохотался. Дико, как сумасшедшая ночная птица, пугающая своими всхлипами мелкую дичь. Он смеялся до слез. Смеялся и плакал. Долго. Пока не осталось сил даже на то, чтобы смеяться или плакать. Сил не физических, а внутренних.

Он чувствовал себя как тяжеловес, попытавшийся поднять непосильную тяжесть, он даже поднял ее над головой, но сил не хватило. Он не удержал взятое и уронил, а потом попытался поднять снова и надорвался – душа его была надорвана.

С трудом поднявшись на ноги, шаткой походкой он двинулся вперед. В туманную дымку. Предположения не оправдались. Туман оказался не следствием магического барьера, а атрибутом Пустоши.

Все вокруг тонуло во мраке. И при этом имело размытые очертания. Словно сумерки, вопреки всем законам природы, разлились не поверх дня, а поверх ночи.

Винни осторожно двинулся вперед. Через два десятка шагов, словно из ниоткуда, вывалилась черная корявая тень. Лупо вздрогнул и отшатнулся в сторону, задним числом соображая, что это было всего лишь дерево. Но, судя по голым веткам, дерево мертвое.

Он попытался успокоиться, но сердце уже снова заколотилось со скоростью парового молота. Паровые машины были редкостью в Витано, но Винни повезло, и он однажды видел несколько таких устройств в действии. Впечатления сохранились на всю жизнь.

Рядом возник странный шорох. Словно завозилось в темноте что-то большое, живое и непостижимое, как сама Пустошь. Винни мгновенно замер, весь обратившись в слух. Но ничего, кроме собственного дыхания и выпрыгивающего сердца, не услышал.

– Кто здесь? – тихо спросил Винни у темноты.

Но в ответ услышал лишь ватную тишину. Кто здесь может быть? Чудовища, от которых маги хранят Витано, хвала Гильдии? Или души умерших следопытов? А может, показалось или…

Додумать Винни не успел.

Слева что-то скрипнуло, надломленно хрустнуло и грохнуло о землю. Сердце оледенело, застыло в груди и рухнуло к самым пяткам. А потом снова устремилось наверх, накрывая сознание волной страха, вспенивая кровь в жилах и заставляя Винни мчаться куда глаза глядят.

Он бежал, не обращая внимания на то, сколько создает шума. Он и не слышал звук своих шагов или хруст ломающихся под ногами веток. Зато он слышал, как реагирует на его дикий галоп окружающий мир. Слышал, как что-то вскрикивает, вздрагивает, мечется. Как просыпается то, что до его появления тихо дремало. А иногда не слышал, но придумывал. И на каждый звук, пусть даже самый незначительный и безобидный, воображение рисовало дикую, ужасную, невообразимо жуткую картинку.

Сколько он так бежал? Винни не смог бы сказать этого наверняка, даже если бы кто-то решил у него это выпытать. Не считал, сколько раз спотыкался и падал. Не мог даже приблизительно сказать, сколько раз поднимался на ноги и мчался дальше. Просто в один прекрасный момент он понял, что не может больше бежать. И идти не может.

Дыхание вырывалось с хрипом. Першило в пересохшем горле. Он снова споткнулся, упал на четвереньки и не смог подняться. Рукам и коленям стало мокро. Вода! Он снова вернулся ко рву? В голове заметались шальные мысли. Нет, это не ров, здесь совсем мелко. А там глубина сразу солидная. Но где он? И что вокруг в темноте?

Сил думать об этом уже не было. Сил подняться тоже. Но страх продолжал гнать вперед, и Винни пополз на четвереньках, а потом и вовсе по-пластунски.

Вскоре под брюхом стало сухо, появилась, кажется, какая-то растительность. Винни упал лицом в траву и замер в полубессознательном состоянии. Сколько он так пролежал? И на этот вопрос у него не было ответа. Счет времени потерялся. В данный момент для Винни Лупо вообще не существовало ни пространства, ни времени. Ушел страх, отступили эмоции и переживания, пропала жажда жизни. Не осталось, кажется, ничего, даже усталости. Он чувствовал себя так, как чувствует себя, наверное, загнанный зверь. Он устал спасаться, он устал бежать, он устал от собственной усталости.

Теперь ему было все равно. Не только его жизнь или текущее положение дел. Ему вообще все стало безразлично.

Винни с огромным усилием перекатился на спину и уставился в темноту. Не видно ни зги. Хотя в отличие от того, что он видел прежде, здесь казалось более ясно. Не было туманного марева. А в темноте возникали какие-то тени. Монстры? Враги? Друзья? Галлюцинации? «Какая разница», – пришла в голову усталая мысль. И Винни провалился во тьму, в которой не существовало уже ничего: ни теней, ни тумана, ни даже сновидений.

6

Празднование восемнадцатого дня рождения удалось на славу. К такому оптимистичному выводу пришел Санти, оценивая поутру свое состояние. Память сбоила, голова трещала, но потолок, который он увидел, едва раскрыл глаза, был свой, родной. Значит, до дома он как-то добрался. А перед этим окончательно напился.

Санти попробовал припомнить, с кем же и как в конечном итоге насвинячился, но тщетно. Плюнув на бесполезные попытки, он направился в ванную комнату. Вода всегда возвращала к жизни молодое тело, столь же непривычное к алкоголю, сколь быстро отходящее от него. Это утро не стало исключением. Через полчаса Санти спускался к завтраку бодрым, свежим и подтянутым.

Отец и мать уже сидели за длинным столом. Завтрак был традицией, которую хотелось соблюдать матери. По этой традиции они все должны утром собираться в гостиной для поглощения пищи за большим столом. Стол был невероятных размеров. Усаживаться за него имело смысл, когда собиралось более полусотни человек. Завтрак, накрытый на троих, выглядел на нем скудно. Это тоскливое утреннее насыщение не нужно, кажется, никому. Даже матери, которая на этом настаивала. Но выступать против установившейся традиции никто не торопился.

Мать посмотрела укоризненно. Завтрак приближался к завершению. Она уже пила чай с сырным тортиком. Тонкие пальцы матери изящно сжимали хитро вывернутую ручку фарфоровой чашечки. Мизинец изящно оттопырился в сторону. Она всячески блюла традицию, а сын имел невоспитанность опоздать.

Санти плевать хотел на традиции и материнские заскоки. В традиции завтракать вместе не было ни грамма рациональности, и это злило. И юноша не скрывал своих чувств. Однако вслух ничего сказано не было, все прошло на уровне взглядов. Закончив игру в гляделки, Санти уселся за стол и приступил к еде.

Аппетит уже просыпался, хотя диким назвать его было нельзя. Санти жевал, не чувствуя вкуса, но и не проявляя попыток вывернуться наизнанку. Время от времени ловил на себе взгляды отца.

Тот тоже закончил завтракать. Но в отличие от матери, он пил кофе из стакана в серебряном подстаканнике и листал какие-то бумаги.

Мать доела тортик и, сделав последний глоток, опустила чашечку на фарфоровое блюдечко с узорными краями. Отец протянул руку, подвинул к себе коробку с сигарами, вынул одну и закурил. Мать демонстративно встала и вышла. Санти знал, что она не выносит запаха табака. А еще он знал, что знает об этом и отец. Знает и пользуется. Хитроумный папаша всегда закуривал, когда хотел остаться с сыном наедине.

– Ты что-то хотел мне сказать? – вяло спросил Санти, когда мать вышла из гостиной, оставив их вдвоем.

Отец отложил бумаги и вперил в сына долгий усталый взгляд, который не предвещал ничего хорошего. Санти тяжело вздохнул, готовясь к трепке.

– Что ты делал вчера вечером? – задал невинный вопрос отец.

– Пил, – честно признался Санти.

– Много?

– Не очень.

– Значит, тебе нельзя пить вовсе, – зло произнес отец и поднялся из-за стола.

– Это еще почему? – взвился Санти.

Он прекрасно знал, что не прав, но еще ничем не показал, что набрался вчера до положения риз. Разве что вышел чуть позже к завтраку. Но это не доказательство вины. А раз доказательств нет, значит, он прав.

– Потому что сын советника не станет вступать в глупые споры, если только он не дурак или не напился до состояния, когда от дурака уже не отличается. – В голосе отца звучал скрежет металла. Весьма неприятный звук. – Твои умственные способности, конечно, оставляют желать лучшего, но дураком я тебя никогда не считал. Выходит, ты набрался и потерял контроль.

Санти смущенно отодвинул тарелку и плеснул себе в чашку из кофейника. Доказательства вины у отца были. Значит, спорить бесполезно.

– Извини, – смиренно проговорил он.

– Ты зря извиняешься передо мной, – отстраненным тоном ответил отец. Хотя по его лицу было видно, что ситуация его более чем тревожит. – «Извини» ты скажешь себе, когда из сына советника станешь простым служащим.

Санти вздрогнул.

– Как – служащим? – промямлил он. – Ты же говорил, что сделаешь меня своим преемником. Ведь преемственность в Совете – это закон.

– Я говорил, что, когда ты закончишь Академию, ты станешь моим преемником. А лет через десять займешь мое место в Совете, если ничем не запятнаешь наше имя. Если! Понимаешь? Если! Если!!! ЕСЛИ!!!

Отец вскочил из-за стола и заходил вдоль столешницы туда и обратно. Возможно, это успокаивало его, но Санти такая привычка раздражала. Будь перед ним кто-то из сверстников, сын советника уже бы гаркнул: «Перестань маячить!» Но перед ним метался диким зверем, запертым в клетку, его отец. А сказать такое отцу он не мог. Приходилось терпеть.

– Если ты будешь паинькой, то добьешься всего, не прикладывая особых усилий. Но с твоим поведением… найдется десяток желающих занять мое место вместо тебя и имеющих на это в сотню раз больше шансов. Зачем ты отправил за забор этого дурня? Из-за этой девки?

– Папа… – не выдержал Санти.

– «Папа», – противным голосом передразнил советник. – Что «папа»? У тебя есть все, чего можно желать в этом городе. Из-за чего ты можешь ввязываться в такие истории и рисковать всем? Либо из-за бабы, либо из-за отсутствия мозгов. Как я уже говорил, на идиота ты не похож.

Санти потупился.

– И ладно бы один раз дурил, – продолжал фонтанировать праведным гневом отец. – Но это уже третий! Третий на твоей совести! Ты представляешь, сколько усилий мне требуется, чтобы замять это дело? Чтобы никто не вывел закономерности…

– Этого больше не повторится, – перебил Санти.

– А больше и не надо. Потому что на этот раз твоя схема по устранению конкурента не сработала. Сердце екнуло. Санти похолодел. Не может быть, неужто Митрик раскололся? Отец тем временем остановился и медленно раскуривал новую сигару.

– Там был один лишний человек, – пробормотал Санти. – Но это не проблема и я…

– Пустошь забери твоего человека! – взорвался советник. – При чем здесь свидетель? Этот твой Винни Лупо жив!

– Как? – потерялся Санти. – В него же стреляли. Он же был обречен. Его должны были…

– Не попали. – Советник выпустил струйку дыма.

– Значит, он вернулся в Витано? – Санти нервно закусил губу.

– Если б он вернулся в Витано, – фыркнул отец, – у нас бы не было проблемы. Ты бы проспорил и перестал думать об этой девке, потому что она в твою сторону больше не посмотрела бы ни разу. Это не проблема. Проблема в том, что он не вернулся. Он ушел.

– Куда? – не понял сын.

– В Пустошь.

– Значит, считай, что он умер. – У Санти отлегло от сердца, и он заулыбался. – Если ушел в Пустошь, считай, труп.

Отец зыркнул злым остервенелым взглядом. Причины такого взгляда Санти не понял. Все же хорошо. Он еще продолжал улыбаться по инерции.

Что-то метнулось на краю видимости. Звонко шлепнуло. Щеку обожгло болью. Он не сразу сообразил, что советник отвесил ему пощечину. Отец не поднимал на него руку никогда. Даже в детстве. И когда мать требовала для сына физического наказания, отец становился на дыбы.

Санти потер щеку. Лицо горело, будто ошпаренное. И не только лицо. С удивлением сын советника понял, что пощечина оказалась не столь болезненна, сколь обидна.

– Сопляк безмозглый, – процедил сквозь зубы отец. – Я думал, что разговариваю с мыслящим человеком, а ты же не соображаешь ничего. Пошел вон отсюда!

Плохо соображая, Санти поднялся из-за стола и на ватных, негнущихся ногах побрел к дверям. Так паршиво, как сейчас, он не чувствовал себя никогда. Ему казалось, что он может все, потому что его папа… Сейчас ему показали, что он не может ничего. Он никто. Чья-то рука одним движением подхватила его с трона вседозволенности и швырнула на помойку в пучину злости, обиды и осознания собственной никчемности и бессилия.

– Сопляк безмозглый, – зло повторил советник себе под нос, когда дверь за сыном захлопнулась.

Он испытывал схожие с сыном чувства. И верх иронии был в том, что если сын чувствовал злость, обиду и бессилие по вине отца, то отец чувствовал все то же самое благодаря выходке сына.

7

Вначале было слово. Точнее, звук. Звук, издаваемый живым существом. Голос, проще говоря. И в этом голосе Винни уловил птичью трель. Потом возникли мысли, воспоминания, обрывки чего-то большого и неподъемного, что было памятью вчерашнего дня и прожитых до того лет.

Воспоминания о вчерашнем дробились и терялись. Кажется, он напился, а потом… Все, что было потом, показалось бредом, ночным кошмаром. Но кошмаром настолько жутким, что глаза открывать расхотелось.

Винни лежал на чем-то твердом, слушал птичью трель и изо всех сил сжимал веки. Мысли попытались выстроиться во что-то более-менее вразумительное. Если он вчера поспорил с этим именинником, а дальше все было так, как сейчас кажется, то он должен быть где-то в Пустоши. Но ведь в Пустоши не может быть птиц.

Конечно, все, что было видно жителям Витано за барьером, – лишь туман, черная мертвая земля и корявые силуэты лысых деревьев. Что там еще водится, в этой Пустоши, не было доподлинно известно. Но сомнительно, чтобы в краях с таким пейзажем и теми чудовищами, о которых говорят в Академии, а в городе так и просто жуткие истории рассказывают и детей пугают этими байками, могли водиться певчие птицы.

Что тогда? Они полезли наверх, и он заснул на лужайке какого-нибудь фермерского хозяйства? А может, он добрался до дому, но не дополз до кровати и сейчас лежит на полу. Нет, это не пол. Это поросшая травой земля. Поле? Луг? Все же он наверху у фермеров. На кой черт его туда занесло?

Немного успокоившись, думая обо всем этом, Винни приподнялся, решительно открыл глаза и огляделся вокруг. Нет, это была не крыша. Это он понял сразу. И это не Витано. В Витано не было и не могло быть такого бескрайнего луга, такой буйной поросли диких цветов, такого яркого, открытого солнца. И уж тем более в Витано не могло быть черной полоски на горизонте. Деревья, много деревьев. Лес!

Винни никогда не видел леса. Он никогда не мог себе даже представить, что такое лес. Хотя и читал о нем в старых книгах, рассказывающих о тех далеких днях, когда человечество жило по всему миру и не пряталось за барьером в крохотном городке. И хотя назвать Витано крохотным нельзя было, даже будучи вралем, каких поискать, и находясь под мухой, но сути это не меняло.

То, что видел сейчас Винни Лупо, не было его родным городом. И частью города оно тоже быть не могло.

Плохо соображая, он поднялся на ноги и пошел, не разбирая дороги. Мысли путались, чувства обманывали. То, что он видел, ощущал каждой клеточкой, в запахи чего внюхивался до головокружения, просто не могло существовать.

Но оно же существовало!

– Где я? – Винни услышал собственный хриплый голос. Только тогда понял, что спросил вслух.

Никто не ответил. Ответить было и некому. Пахучие цветы не умеют разговаривать. Как и бабочки, сколь бы красивы и огромны они ни были. А птицы хоть и способны к пению, но слов все равно не разобрать. Разве что ты другая птица.

Ответа не было и у самого Винни. Хотя…

Одежда на спине была влажной. По той части одежды, что была ему видна, шли неряшливые разводы. Будто его сунули в грязную жижу, а потом вытащили и подсушили. Если верить воспоминаниям о вчерашнем вечере, то так оно, собственно говоря, и было. Но тогда выходило, что сейчас он находится в Пустоши. А этого уже никак быть не могло.

Чтобы убедиться в справедливости своих мыслей, он оглянулся. Назад уходила тонкая, едва заметная дорожка из примятой травы. Сердце забилось с новой силой.

Точно! Это же так просто. Он же оставляет следы. Всего и надо, что вернуться по собственным следам. Идти, пока не уткнется в ров или городскую стену. Где бы он ни был, далеко он убежать не мог. Не так долго он вчера бежал. А небоскребы Витано видны издалека. Их нельзя не заметить.

Винни развернулся и пошел назад, стараясь не сбиваться с собственного следа. Запала хватило ненадолго. Он пересек поляну, на которой спал, добрался до дальнего ее края, углубился в кусты. Вскоре кусты поредели, земля под ногами стала черной и склизкой, а следы потерялись вовсе.

Юноша остановился и огляделся. Нужно понять. Но понимания не было.

Впереди раскинулось болото. Черная, вонючая, хлипкая жижа под ногами. Корявые мертвые деревья с черными, скрюченными ветвями. Запах гнили. В просветах между деревьями стелился низкий туман. Так выглядела та Пустошь, которую он знал и видел со стены. Вот только самой стены видно не было, хотя и стена, и небоскребы Витано достаточно высоки.

Продолжая нервничать и злиться на себя за все произошедшее, Винни зашагал через болото. Под ногами хлюпало. Запах становился невыносимым. Как он вчера его не заметил?

Парень остановился, выудил из кармана платок и сделал из него повязку. Получилось не шибко красиво, зато дышать стало легче.

Он шел и шел. Болото становилось все более топким и гиблым. А стена, которую Винни все еще ожидал увидеть, так и не появилась. Ее не скрывал туман, не скрывали деревья. Создавалось такое впечатление, что ее вовсе не существует и никогда не было.

Мысль эта стучала в голове все сильнее, пока Винни не почувствовал, что начинает сходить с ума. Если Витано нет, то и его, рожденного и выросшего в этом городе, не существует. Но он же есть! И есть воспоминания. Что происходит? И куда он попал? И как?

По глазам резануло чем-то белесым. Винни вздрогнул, не сообразив еще от чего. Мысли разлетелись, как стая воробьев, по которым скучающий охранник жахнул из мушкета. Из болотной жижи торчал скособоченный человеческий скелет. Пустые глазницы таращились на Винни с абсолютным равнодушием.

Лупо попятился. Тело передернуло судорогой.

– П-пустошь тебя забери, – пробормотал он себе под нос.

От звука собственного голоса, что прозвучал глухо и потонул в болотном тумане, стало еще жутче. Он не выдержал, развернулся и побежал прочь, поднимая тучи грязных вонючих брызг.

На луг Винни выскочил совсем в другом месте. Он точно знал, что место другое. Хотя пейзаж практически ничем не отличался. Та же цветущая поляна, тот же чернеющий лес на горизонте, те же покрытые паутиной и плесенью кусты за спиной. Только трава не примята, что значит – его здесь не было.

Винни шагнул вперед, в травоцветье. Отошел подальше от мертвых кустов, за которыми скрывалось смрадное болото, и устало лег на землю. Вокруг тихо шелестела трава на ветру. Ветер шел от леса, а не от болота. Потому он нес не гнилостную вонь, а букет приятных ароматов луга, цветов, меда и еще чего-то неуловимого и неведомого, чего Винни не знал и не мог узнать за всю свою жизнь. В лазури неба возник легкий невесомый силуэт. Незнакомая птица будто зависла на мгновение и выдала певучую трель. После чего камнем ринулась вниз, но словно спохватилась и снова устремилась ввысь, чтобы снова повиснуть и чирикнуть что-то не то о своей птичьей жизни, не то о неповторимости окружающего мира.

Мысли текли вяло. Винни лежал, впитывал в себя весь этот мир и пытался приладить к нему свое существование. Назад дорога была отрезана. Каким-то странным, непостижимым образом Витано исчез, словно его не существовало. После увиденного в болоте возвращаться туда было неохота. Зато впереди простирался бескрайний мир, который на первый взгляд не казался чем-то пугающим. Скорее наоборот. Вот только Винни почему-то было страшно.

Он лежал и смотрел в небо, не решаясь встать и пойти куда-то. Странная птица давно улетела, зато по небу плыли величественные, как сливки на свадебном торте, облака. Одно из них очертаниями напоминала треугольную крышу Академии. Винни вспомнил декана Урвалла, Митрика, маму… В груди что-то болезненно стиснулось. Захотелось плакать, вот только слез не было.

Винни зажмурился и попытался отгородиться от всех мыслей разом. Первым из головы вывалился декан вместе с Академией. Следом Митрик. Мама не желала покидать мысли, как он ни старался. Даже когда уснул, она еще долго снилась ему. А вот Вета почему-то во сне не пришла. И не вспомнилась вовсе.

8

В Совет он не пошел, сказался больным. Санти давно ушел в Академию, жена тоже не беспокоила. Да и не смогла бы. Советник заперся в кабинете, нервно курил и судорожно пытался выстроить мысли если не в ровный ряд, то хотя бы собрать в единое целое.

То, что избалованный отпрыск укокошил парочку соперников на своем любовном фронте, его не так сильно трогало. В конечном итоге, если он растит себе из сына замену, то умение убирать конкурентов – полезный навык. А вот то, что третий конкурент исчез в Пустоши, было гораздо хуже.

Благодаря пьяной выходке двух мальчишек Совет попал под серьезную угрозу. И что с этим делать, советник не имел ни малейшего представления. Вернуть ушедшего за барьер не представлялось возможным. Рассказать все Совету? Предупредить о потенциальной опасности?

Советник затянулся сигарой и выпустил облачко сизого дыма в залитое солнечным светом оконное стекло. Почему тень от человека темная, плотная, почти черная, а тень от табачного дыма приобретает какой-то коричневато-грязный оттенок? Ведь человек, если разобраться, куда грязнее дыма.

Предупредить Совет было необходимо, это сыграло бы ему на руку. Он приносит стратегически важную информацию, способную предупредить об угрозе и спасти само существование Витано. Хороший ход. Блестящий. Если бы не одно «но». Виноват в возникновении этой угрозы его собственный сын. А вот такое признание было бы равносильно политическому самоубийству.

И что делать? Ждать, пока некто разрушит сложившуюся систему? Знать об этом и молчать? Знать, что мог предупредить? И как жить потом с этим?

С другой стороны, приносить себя в жертву он не был готов. Будущее сына-лоботряса еще под вопросом. Сын молод, если что и треснет в его жизни с грохотом, то еще будет время исправить. А вот класть на алтарь свое положение… нет уж, увольте. У него не так много времени.

Хоронить себя он не намерен. Уж лучше пусть все летит в тартарары.

Но знать, ждать и ничего не делать…

Советник с силой вдавил недокуренную сигару в мраморную пепельницу и сел к столу. А кто сказал «ничего не делать»? Он сделает. Есть в Витано один человек, которому можно доверить решение такой проблемы.

Он взял бумагу, прибор и принялся писать. Бумаге он доверил немного. Всего лишь желание встретиться и обговорить одно дельце. Остальное писать нельзя, остальное только при встрече. Мало ли кто может это прочитать. А на кону судьба сына, его собственная карьера и, возможно, сам Витано.

Глупо, как же глупо все! Из-за одного мальчишки… нет, из-за двух мальчишек и какой-то девки. И ни один из них даже не представляет, чем это чревато. Даже его великомудрый восемнадцатилетний остолоп. Зря он понадеялся на здравомыслие чада. В восемнадцать трезво мыслить человек не способен. Эмоции берут свое. А там, где есть эмоции, гибнет рассудок.

Рано, очень рано он посвятил сына в то, что недоступно большинству. И сказал-то немного. Но этого немногого хватило, чтобы юноша почувствовал свое превосходство. А чувство превосходства обманчиво и зыбко.

Не стоило этого делать. Поторопился. Ладно, снявши голову, по волосам не плачут. Теперь остается только надеяться на то, что Санти брякнул по глупости. Надеяться на то, что ушедший в Пустошь – покойник и никогда не вернется.

Советник сложил пополам бумагу, сунул в конверт. На белоснежный клапан конверта шлепнулась капля сургуча. Сверху припечатал именным перстнем. Вот и все. Теперь осталось встретиться с человеком – и дело можно считать решенным. Во всяком случае, ничего больше он предпринять не сможет.

Второе послание сложилось еще быстрее, чем первое. Сухое, казенное, оно предписывало выдать матери погибшего студента Академии Винни Лупо подачку от Совета, которая должна была компенсировать потерю сына.

Оба послания покинули дом советника одновременно. И согласно этим двум конвертам Винни Лупо больше не существовало, а если действительность противилась этому постулату, то ее нужно было привести в соответствие.

9

Во второй раз Винни проснулся от голода. Новый мир не казался теперь таким пугающим и жутким. Говорят, жить можно где угодно. Желудку было глубоко плевать на все измышления хозяина. Брюхо бурчало и требовало пищи совсем не духовной.

Парень поднялся. Где здесь искать пропитание? В Витано, хвала Совету, такой вопрос никогда не стоял. Здесь же с добычей чего-то съестного возникли явные проблемы. И спросить было не у кого.

Решив для себя, что на болоте ловить нечего, Винни двинулся вперед через поляну. Идти пришлось недолго. Не успел он добраться до леса, как на опушке среди деревьев появилась человеческая фигура.

От неожиданности Винни испуганно подумал, что между деревьев движется вовсе не человек. Или все это – лишь плод больного воображения? Но человек существовал и двигался, независимо от того, что парень думал по этому поводу.