Мы сели и деловито изложили цель нашего визита.
      - Кукольный театр, - повторял про себя Борис Михайлович. - Так, так, так... Кукольный театр... Это трудно! Это очень трудно...
      И затем произнес слова, в которых выразил, по существу, всю философию этого жанра. Он сказал:
      - Тут надо не играть в наивность, а быть по-настоящему наивным. Да, да, не наивничать, а быть наивным... - И тотчас же предложил: - А ну-ка покажите ваших кукол!
      Мы предусмотрительно прихватили с собой несколько марионеток, чтобы познакомить Кустодиева с их устройством. И тут снова произошло нечто необыкновенное!
      Глаза Кустодиева заблестели. Он посадил одну куклу себе на колени, а другую поднял, как мы ему показали, на "ваге" (коромысле) и попробовал управлять ею, дергая рукой попеременно то одну, то другую нитку. Повинуясь управлению, кукла ожила. И вдруг кресло на колесах заездило по комнате, а за ним бежала и марионетка, подпрыгивая и нелепо раскидывая руками.
      Кустодиев играл с куклами, как ребенок".
      Так и в этот день, 15 мая: он легко шутил, смеялся, вспоминал кукольников. Но на другой день ему стало хуже. Он стал какой-то тихий, более равнодушный к окружающим. И первый раз в жизни, быть может, не взял в руки карандаш.
      - Что у тебя болит? - тревожно спрашивала жена.
      - Ничего. Просто устал. Все же пятидесятый год пошел.
      - Ты отдохни. Ничего не делай. Полежи дня три - усталость пройдет, успокаивала она.
      - Трех дней мне мало, Юлик. Я уставал долго, всю жизнь. И отдыхать надо долго... - Он склонил голову. Как-то отрешенно спросил: - Ты знаешь, отчего умер Блок?
      - Боря, ты же знаешь отчего. Что ты говоришь?
      - Я просто говорю, что он умер оттого, что устал. Устал страдать, бороться, любить, жалеть...
      В тот роковой день часов в шесть в комнату зашла Ирина. Васильковое платье делало яркими ее синие глаза, ее румянец. Она поцеловала отца, присела.
      - Ну как, папочка?.. Тебе не лучше?
      - Конечно, лучше. Ты видишь, улыбаюсь, глядя на тебя. Тебе ведь сегодня в театр?
      - Да. Играет Алиса Коонен. Но, может быть, мне не ходить? - Она держала его красивые влажные пальцы в своих руках.
      - Что ты, Иринушка, надо, непременно надо пойти. Такую актрису нельзя пропустить. Иди. Быть в театре - такое счастье... - Он закрыл глаза.
      ...Кустодиев задремал и тут же проснулся. Посмотрел вокруг. Слабость охватила его. Почему-то все стало плоским и одноцветным. Он словно не видел красок, объемов. Сердце еле билось, и чувства - верные, неутомимые погонщики желаний - встали, как загнанные кони.
      Через все болезни, через все операции, через неподвижность десяти лет он нес одно упрямое желание - работать, писать, творить - картины, рисунки, скульптуры, декорации! Он знал: работать - это значит жить. И вдруг впервые это желание исчезло. Что-то цепенящее и равнодушное затопило его. Так, наверное, замерзают зимой ручей, дерево, птица.
      Он смотрел на свои руки как на чужие. Вечная труженица, маленькая работяга, правая рука уже несколько дней не хотела брать карандаш... Какое предательство!
      Неужели это конец? Его не будет и не будет ничего? Останутся лишь комбинации наложенных на холст красок и будут жить отдельной от него жизнью... Комбинации красок? Или это дух, переселившийся в картины? Его картины будут кого-то радовать и волновать... Другие узнают благодаря его картинам о том, что ушло или умерло. Но ведь на свете ничто не умирает бесследно, значит...
      Он закрыл глаза. И воображение нарисовало картину : дивное сине-зеленое небо, сверкающие в инее березы. Где это? По дороге в Кинешму? На Волге? Невыразимо высокие березы, как фонтаны из снега. Мелькнула мысль: муки тела, скованного годами болезни, ничто в сравнении с вечной красотой мира. Мороз и холод - свет и солнце! А жизнь - как солнце в день морозный.