И руки надо бы отмыть! Отпарить, вытравить всю сажу. Потому что когда ее бережешь, тоже ненормально. Разве умный человек ходит с грязными руками? Разве трясется от умиления над неопрятностью?
      Эх, и отмыть нечем! Ни крана, ни раковины. Надо было, когда писал, хоть мочой, что ли… Тимоха поплевал на ладони, потер о комбез – ничуть не посветлело.
      Да и чиститься сейчас сидеть, когда летишь хрен знает куда и зачем признак нездоровый. Вроде, слышал, мания такая есть – мания чистоплотности…
      – Тьфу! Мать ее так… Не знаешь, что хорошо, что плохо, – забывшись, выругался он. – Ну ты и влип, Тимоха! Удружил тебе шеф!..
      Он снова осекся и огляделся – спят. А чего это он говорит сам о себе, будто со стороны видит? Надо контролировать себя, в руках держать, бороться, если в самом деле небольшой завих случился. Поди, пройдет. Вот же, все вижу, все понимаю правильно, осознаю себя, ориентируюсь в пространстве, по полу хожу – не по стенам. Правда, написал за тумбу, так от нужды! Гады, хоть бы сортир сделали в этой труповозке, буржуи проклятые…
      Вообще-то разобраться – почти здоров. Наполеоном себе не кажусь, твердо знаю, что я – Тимофей Трофимович Алейский, парашютист из авиалесоохраны, живу в селе Покровском, имею жену Ольгу и двух девок, Наташку и Олеську. Одной пять, другой четыре года… Сам родился в семидесятом году, третьего декабря, кончил десятилетку, отслужил в рязанской воздушно-десантной дивизии, пятьдесят семь прыжков сделал…
      Да с мозгами-то все в порядке! Никаких сдвигов! «Мороз и солнце, день чудесный!
      Еще ты дремлешь, друг прелестный. Пора, красавица, проснись!..» Это Пушкин.
      Семью девять – шестьдесят три. Площадь круга – два пи эр в квадрате. Брат Колька – тракторист, пьет, паразит. Сестра на Украину уехала с мужем и теперь за рубежом оказалась, за границей – ни слуху, ни духу. Живая ли?..
      Однако в следующий момент взлетевшая было душа снова оборвалась в пропасть, будто при первом прыжке с аэростата: мужичков-то зеленых видел! В скафандрах бегали… Это труба! Как живые перед глазами стоят. Маленькие, с метр, передвигаются странно, как инвалиды, с раскачкой. Не приснилось же! Видел. А если пришельцев начал видеть – кранты, затягивай кильванты, приехали. Был приступ…
      Неожиданно темный большой квадрат на стене вспыхнул голубым и засветился – да телевизор же! Вот пошли титры… Да это же фильм «Белое солнце пустыни»! Ничего сервис. Должно быть, чтоб больные нервы успокаивали.
      Федор Сухов шел с чайником по пескам, с бархана на бархан. Сейчас Абдуллу найдет, закопанного по горло, водой нацоит… Все помни)!
      – Тим? Тимошка? – вдруг послышался за спиной слабый голос, заставивший вздрогнуть. Спина заледенела – будто с того света говорят. Не оборачиваться! Не реагировать! Пусть хоть черти лохматые выползут!
      – Тимофей, мы где вчера так надрались? Что-то забыл… Кто раскошелился-то?
      Фу, блин! Да это же Лобан очнулся! Тимоха резко обернулся – старшой боялся тряхнуть головой, лишь глазами хлопал, как кукла.
      – Дай водички, Тима…
      – Где я возьму? – проворчал Тимофей. – Водички ему…
      – Сходи на колодец… Холодненькой…
      – Разбежался!.. Башку-то свою подыми, посмотри, где мы.
      – А где мы? В вытрезвителе, что ли?
      – Ага! – зловредно протянул он. – В вытрезвителе! Хмелеуборочная подобрала!
      – Тебя-то за что?
      – Балда, в самолете мы! Летим!
      Лобан помолчал, помыслил, предположил:
      – Не помню… Меня что, пьяного погрузили? И Дитятев согласился?.. Придется фуфырь поставить…
      – Поставишь. Вставай, погляди кругом. Самолет-то не наш. Санборт пригнали, импортный. С телевизором вон.
      – А я думаю, что там горит на стене… Куда это нас?
      – В дурдом, куда, – слегка взвинченный тон в общении среди десантуры считался хорошим тоном, ребятишки-то все крутоватые…
      Тимоха чувствовал себя уже хозяином положения, эдаким «старожилом» в брюхе урчащего, как холодильник, аппарата. Успел кое-что обдумать, понять…
      – Слышь, Тим, – Лобан с трудом сел. – В самом деле, куда летим-то?
      – Сказал же, в психбольницу. Куда еще нас?
      – Кончай балдеть… Почему?
      – Потому что ты – дурак. Напился до чертиков.
      Старшой только простонал, попробовал собраться с мыслями – не вышло. Матюгнулся обреченно.
      – Тебя сопровождать послали?
      – Ну! До Москвы!
      – Теперь из летной книжки талоны выстригут, – отчаянно проговорил Лобан. – А мне до пенсии – три года…
      – Жрать меньше надо было! – подзадорил Тимоха.
      – Слышь, Тимоха, – воющим каким-то, волчьим голосом протянул старшой. – Я ведь и правда чертиков видел. Будто повесился на сосну, а подо мной бегают. Зеленые…
      Тимофей незаметно и облегченно перевел дух: значит, не один видел! Вдвоем уже легче, можно биться спиной к спине…
      – Рожки-то были? Хвосты?
      – Не-а… На них одежа… Как у нас защита. И будто вместо касок гермошлемы.
      Рожи мерзкие, зеленые…
      – Во-во! Белая горячка! – определил Тимоха.
      – За чей счет самолет-то наняли? – вдруг спохватился Лобан. – Мне же за такое лечение за всю жизнь не рассчитаться. В Москву! Ничего так… Мог бы в Петрозаводске спокойно подшиться. Или закодироваться. За каким фигом в Москву, Тим?
      – Давай поднимать остальных! – распорядился тот. – Хватит дрыхнуть.
      – Кого – остальных? – с опаской и не сразу спросил старшой.
      – Десантуру. Ты оглядись, оглядись. Вся группа с тобой.
      Лобан сполз с кресла, механично переставляя ноги, поплелся по салону. Глазел с любопытством и страхом, как на покойников, и врубался трудно, со скрипом в мозгах.
      – Тимоха… А мы все – живые? Или… того?
      – Пока я мыслю – я живу! – вспомнил тот. – Великие так говорили. Все. Ничего не мыслю, – признался старшой. – Ладно, меня на психу. Ну еще Азария… Молодняк-то куда? Зачем? Пашка только женился, в рот не берет… Почему, Тимошка? Ну, ты же всегда по трезвяку! Ты-то все помнишь!
      – Однозначно, в дурдом! – Тимофей потряс тяжелую богатырскую тушу Азария – бесполезно. Запечатал ему ладонями рот и нос.
      – Зачем?..
      – Затем, что все тут чертиков видели, маленьких и зелененьких! Вот разбудим и спросим. Буди!
      Старшой, как обычно в таких случаях, почувствовал острое желание действовать и руководить.
      – Подъем! – заорал он и стащил на пол сначала Шуру, потом Игоря. Растряс, растолкал, полусонных поставил на ноги. Наконец, заворочался и замычал Азарий, лишенный кислорода, разлепил глаза. Молодожен Пашка от суеты и голосов проснулся сам, сел, принюхался и вдруг сказал совершенно трезвым, нудноватым голосом:
      – Мужики, ну кто опять в штаны наделал? В одной казарме с вами спать невозможно.
      Опять вонища…
      И тут началось – где, почему, зачем? Хлопали глазами, вертели головами, щупали себя, металлические стены, глазки приборов. Тимоха объяснял популярно – кто верил, кто сильно сомневался, а кто и вовсе отрицал, что палата салон санитарного самолета.
      В том, что видели зеленых мужичков под деревьями, признался один только Азарий.
      Рассказал откровенно, без утайки; остальные, включая Тимоху, напрочь отрицали чертей. И терялись в догадках, каким образом угодили в эту камеру без окон и дверей.
      А Тимоха-то сразу понял, что зеленых мужичков видели все без исключения! Темнили только по своим соображениям, чтоб за дураков не приняли. Это Лобану с Азарием все равно: они и так были на грани белой горячки – что им не признаваться!
      Горлопанили почти час и даже немного развеселились, что хоть и оказались в заднице, но зато всей группой, как на пожаре. Плевать на этих уродцев, что под деревьями чудились!
      Потом всем скопом навалились на Тимоху, разобравшись, что он очнулся раньше всех, а может, и вовсе не спал, хитрецтрезвенник.
      – Откуда мы здесь взялись? – орали. – Кто сюда посадил? И насколько?
      – Пошли вы! Не знаю! – решил не отделяться от коллектива Тимоха. Меня тоже одели, как вас, обули! И в такое же кресло закопали!
      – Мужики! – вдохновился Лобан. – Тимоха – ментяра! Стукач! Давно подозревал!
      Давно! Почему не пьет никогда?.. Ах ты, козел!
      – Ах, падло! – громыхнул Азарий и буром пошел на Тимоху. – Своих корешей заложить? Куму десантуру сдать?!.
      Он после армии с годик посидел в тюрьме за хулиганку и считался мужиком бывалым и невероятно честным – век воли не видать! И если уж Азарий взорвался и слово молвил – чистая правда…
      Тимоха вновь ощущал себя почти здоровым, попятился к стене, вжался спиной, изготовившись драться со всей командой – десант умирает стоя! Что с них взять – дураки же! Толпа во главе с Азарием приблизилась вплотную: кто в каратистской стойке, кто в боксерской, кто выбросил руку, чтоб схватить за шею, как в вольной борьбе. Зека Азарий по-кошачьи держал перед собой руку с двумя растопыренными пальцами – фазы замкну! Тимоха выставил защитный блок и больно ударился локтем о металлическую стенку, замозжило руку, задергало, будто ток пробежал…
      Да чего это они, полудурки? Глаза вытаращили, рты разинули… И глаза устремили куда-то мимо Тимохиной головы…
      За спиной что-то тихо зажужжало и зашевелилось…
      И спиной же он ощутил бесконечную пустоту, открывшуюся сзади…
      Как зачарованный, он медленно повернул голову и оцепенел.
      Большой сегмент, из которых состояли стенки этой палаты номер шесть, отъехал в сторону. А за ним обнаружился приличный овальный иллюминатор с выпуклым стеклом.
      Где-то на высоте пояса…
      За стеклом была звездная чернота ночи. И больше не требовалось ни разборок, ни объяснений, ибо, единожды взглянув в эту бездонную пропасть, все становилось предельно ясно, как божий день.
      За бортом медленно плыл открытый космос.
      И планета Земля хоть и была далеко, хоть и выглядела не крупнее школьного глобуса, но все еще четко различались на ее поверхности материки и крупные острова, разбросанные в голубом океане…
      Поспелову очень хотелось увидеть пострадавших «новых русских» воочию, побеседовать с ними, попробовать из полного бреда выстроить хоть какую-нибудь логическую картинку, однако он не имел права раскрываться и вступать в контакты с кем бы то ни было, кроме сотрудников спецслужб, и то под другой фамилией и легендой. В Петрозаводск он, якобы, прибыл из Москвы для выяснения обстоятельств, связанных с пропавшим вертолетом и объявившимися «новыми русскими». Командированным из главной конторы на местах обычно лишних вопросов не задавали, обходились шифрованным предписанием оказывать всяческое содействие.
      Петрозаводские коллеги думали о происшедшем совершенно однозначно, их выводы полностью совпадали с медицинским заключением, но при этом они никак не могли ответить на вопрос, где же вертолет с пилотами и егерем, которого в Нижних Сволочах не оказалось. Строили предположения, что летчики тоже выпили крепко и заснули в вертолете, а охотники спьяну выбрались из машины и отправились искать берлогу. И потерялись. Проснувшись, пилоты полетали, поискали их и не нашли.
      Решив, что «новые русские» замерзли где-нибудь в лесу, сговорились с егерем, и, боясь ответственности, – не старых же русских потеряли, за которых никто не спросит! – перелетели границу с Финляндией и скрылись. В общем, старая песня, слышанная еще от Зарембы.
      По другой версии, выдвинутой одним из молодых сотрудников, во время третьей посадки на сопку между «новыми русскими» и пилотами произошел конфликт, потом драка, в результате которой последние были убиты. Вместе сними, возможно, погиб и егерь, а, возможно, и нет. Управлять вертолетом никто не умел или он был поврежден от карабинных выстрелов, произведенных в салоне. Поняв впоследствии, что подобное преступление скрыть невозможно Хардиков это должен отлично понимать, – «новые русские» вместе с егерем, если тот остался жив, замаскировали вертолет в тайге и ушли отсиживаться куда-нибудь в зимовье, пока не прекратится активный поиск. После чего вышли из своего схорона, уничтожили все следы, зарыли или завалили камнями трупы, машину, разработали легенду об инопланетянах, – благо, что слухов о них сейчас хоть пруд пруди, – и с нею явились в свет: если не поверят в сказки, то сочтут сумасшедшими, невменяемыми – какой с них спрос? В эту версию хорошо укладывалось поведение Хардикова, который будто сам стремился попасть в психушку. Да и суть ее казалась более правдоподобной. Егерь, простой деревенский парень, не мог с таким упорством и фантазией разрисовать космические путешествия, мог проболтаться, и потому перед выходом в мир его тоже убрали. Раб и прислужник больше был не нужен.
      Поспелов пожелал лично познакомиться с автором этой версии, однако коллеги заявили, что он в какой-то командировке, почему-то замялись, и Георгий не стал настаивать, решив, что это предположение – их коллективный труд, а сказать прямо об этом нельзя, поскольку на «новых русских» ложится тяжкое обвинение. Однако и такая версия Поспелова не устраивала. Он лично осмотрел сарай на окраине города, который использовался под склад и в котором оказались Хардиков со Скарлыгиным (попасть в него можно было довольно легко, не нарушая замков и печатей), исследовал одежду и оружие охотников и ничего особенного не установил. Да, на унтах и одежде нет следов грязи, такое ощущение, что их носили зимой, по чистому снегу, да трудно ли очистить, отмыть? Ствол карабина Хардикова абсолютно чист, у Скарлыгина – со следами свежего выстрела: подавал сигнал из склада, чтобы привлечь внимание сторожа.
      Наконец, он прослушал аудиозапись беседы с Хардиковым и Скарлыгиным их лечащего врача, который по просьбе спецслужб заново расспросил охотников о приключениях.
      Оба точно повторяли одну и ту же версию, кое-где удачно дополняли друг друга, причем рассказывали со страстью, взахлеб, вспоминая детали, упущенные во время беседы в прокуратуре. По социальному положению, образу жизни, воспитанию, по психодинамике и эмоциональности они относились к разному типу, а тут трещали, будто зачарованные, будто братья-близнецы, связанные духовно в чреве матери.
      Спецслужбы давно занимались пропажей вертолета с охотниками и достаточно хорошо изучили личности всех участников происшествия.
      На пятый день пребывания в Петрозаводске Поспелову устроили «свидание» с «новыми русскими»: минут двадцать наблюдал через волчок за каждым. Несчастных уже несколько дней кололи средствами, подавляющими возбудимость, но и при этом они вели себя как-то очарованно, счастливо улыбались и ничуть не переживали свое заточение. Будучи совершенно трезвыми, они читали стихи, и, надо сказать, проникновенно, с глубокими чувствами и пониманием поэтической мысли. Если охотники «косили» под сумасшедших, то делали это гениально…
      Нетрудно договориться о манере поведения, расписать все по часам и строго соблюдать правила «игры». Но сохранять одинаково мимику лица, характерно для шизофреников гримасничать, ломать пальцы, закатывать глаза не так-то просто.
      Они действительно были больны и находились в тяжелейшем состоянии…
      Получалось, что Георгий теряет время. Лучше сейчас выехать с пасекой в Долину Смерти, попробовать проследить на месте курс вертолета, определить возможные сопки, куда садились охотники, и поискать разобранные и зарытые части машины.
      Труд долгий и неблагодарный, но это лучше, чем смотреть на блаженных сквозь волчок, снабженный оптикой.
      В последний день Георгий решился рискнуть и пойти на контакт с «новыми русскими». Из Москвы, по настоянию жены Хардикова, приехал светило-доктор, а с ним увязался какой-то американец, интересующийся фактами контактов с инопланетянами. Доктор, естественно, побеседовал с обоими пациентами, а иностранца пустили только к бывшему капитану, хорошо владеющему английским. К Скарлыгину пошел Поспелов, переодевшись и слегка загримировавшись под американца и прихватив с собой коллегу-«переводчика». На всякий случай беседу устроили в полуосвещенной комнате, где лампа «замыливала» глаза собеседника.
      Узнав, что в гости пришел гражданин США, специалист в области уфологии и поиска внеземных цивилизаций, Скарлыгин невероятно обрадовался и стал благодарить президента америки Клинтона за шаги гуманизма и серьезный подход к новейшим наукам в области познания мира и Вселенной, к чему в России всегда относились и относятся наплевательски, а всех свидетелей, очевидцев, тем более вступавших в контакты с инопланетными существами, бросают в психушки и объявляют сумасшедшими. Как и при коммунистах. Около двух часов, заводясь от распиравших душу чувств, бывший геофизик, журналист и предприниматель рассказывал свою эпопею, почти точно повторяя прежние откровения и разве что добавляя все новые и новые подробности.
      По его рассказу, после того как их чем-то усыпили в вертолете, Скарлыгин очнулся уже в недрах космического корабля, одетый в блестящий комбинезон из металлолизированной ткани и привязанный к креслу. Его разбудил Хардиков и сообщил, что, кажется, они влипли в историю, попали либо к наикрутейшим бандитам и сейчас из них начнут выколачивать и выдавливать выкуп, либо пилоты хватили лишка и увезли за границу, возможно, в Швецию, и они сейчас находятся в камере как незаконно въехавшие в страну. Скарлыгин же, после тщательного осмотра помещения, пришел к выводу, что это отсек подводной лодки, где он однажды бывал на экскурсии еще в пионерском возрасте. Хардиков согласился, сообразив, что вертолет заблудился, упал где-нибудь на лед Северного моря и их подобрала субмарина, скорее всего, иностранная, потому что все сделано здорово и красиво.
      Затем они начали стучать в стены, и тут открылся иллюминатор.
      Скарлыгин хорошо разбирался в астрономии и все сразу понял. К тому же вспомнил существ в скафандрах, бредущих к вертолету. Они ничего не испугались, напротив, стали с интересом наблюдать, как выглядит вселенная, запоминать расположение огромных планет, которые изредка проносились неподалеку, изучать иные солнечные системы; в стену был встроен огромный телеэкран, с которого постоянно вещал гид-инопланетянин по имени Роо. Вид у него был неприятный, однако скоро привыкли, как, например, человек привыкает к виду змей, черепах и крокодилов. У них была возможность с ним беседовать, выдавалась немедленно любая справка, ответ на самый, сложный вопрос.
      Таким образом, через два месяца по земному времени корабль прибыл на планету Гомос. Выйти из отсека было нельзя из-за совершенно иной газовой среды на планете и неприемлемой для человека особой формы энергии. Что-то вроде сильнейшей радиации. Специальный отсек корабля и все системы жизнеобеспечения землян заряжались только в солнечной системе Земли, и поэтому «новые русские» путешествовали по Гомосу как бы в привычной обстановке своего модуля, который отсоединялся от летательного аппарата и вместо иллюминатора открывался над головой прозрачный купол. Гомос цветущая планета, чем-то напоминающая природу Канарских островов, там нет мирового океана и суша представляет собой тысячи мелких материков, связанных воздушными дорогами. Форма жизни там не белковая, а кварцевая, образцы которой встречаются и на земле в виде растений, живущих в гейзерах. Температура воздуха – выше двухсот градусов по Цельсию. Разумных существ несколько видов: кроме людей с зеленым цветом кожи есть голубые и черные, очень похожие на негров. А социальное устройство жизни можно определить как форму построенного коммунизма, где давно уже не помнят и даже не представляют себе никакого неравенства. Однако никто там не отдыхает, не блаженствует под солнцем, все работают, сколько хотят, не имеют понятия о семье, детей воспитывают в специальных учреждениях. Можно сказать, это общество высочайшего сознания и полной свободы личности.
      После экскурсии по Гомосу модуль вновь присоединили к кораблю и полетели на Землю.
      – Каким же образом вы оказались внутри склада? – спросил Поспелов через переводчика. – Где приземлился ваш корабль?
      – Я сам попросил Роо поместить нас куда-нибудь в нейтральное место, чтобы не шокировать никого, – признался Скарлыгин. – Мы предполагали, что в России нас не поймут.
      – Вас перемещали из корабля в беспамятном состоянии?
      – Это не беспамятство! – с жаром сказал космический путешественник. Это необходимый для адаптации сон. Там же иной счет времени! И такое расстояние!..
      Если бы не этот специальный сон, мы бы до Гомоса никогда живыми не долетели.
      Старость съела бы организм за три-четыре дня. Нас как бы законсервировали на время полета, понимаете?
      – Разумеется! – серьезно сказал Поспелов. – А скажите: как вы считаете, с какой целью пришельцы с Гомоса устраивали для вас эту экскурсию? Хардиков зафрахтовал космический корабль?
      – Даже у Хардикова бы не хватило денег, – не смутился Скарлыгин. Одно питание чего стоит. В одном тюбике – все, полный баланс веществ, витаминов. А вкус!
      Потрясающий вкус!.. Гомосоны избрали нас для особой миссии.
      – Пилоты вертолета и егерь не годились для нее?
      – Я тоже спросил об этом Роо… Пилоты наши вообще не годятся для подобных вещей. Гомосоны ищут особое состояние духа и устройство разума. Прежде чем избрать, они снимают информацию, делают что-то наподобие фотографии подсознания.
      Да, на таком вот уровне.
      – Если не секрет, господин Скарлыгин, что это за миссия? В чем заключается?
      По поводу миссии «новые русские» раньше и словом не обмолвились. Похоже, скрывали, и Скарлыгин признавался сейчас впервые, видя перед собой специалиста из США.
      – Земляне встали на порочный путь, – заявил он. – Человечество в унынии и движется к хаосу. Мы обязаны сказать об этом! Внедрить надежду, что человеческий разум – не единственный во вселенной, что есть более высокие его формы! И тем самым приостановить заболевание, избавить людей от комплекса исключительности. Мы же – нижайшая форма! Примитив! А как мыслим о себе?! Но по сравнению с гомосонами – пингвины: разучились летать и бродим толпами по льдам. С одной мыслью – набить желудок, накопить жир, чтобы перезимовать и отложить яйца. Все! Нас избрали, чтобы мы донесли это человечеству, внушили ему, что далее нельзя идти по такому пути. Но чтобы просветлить сознание землян, бесполезно писать, кричать… Из моих трех профессий самая подлая была – журналист! Мы все время обманываем человечество и гоним его к хаосу! Будь проклят час, когда я взялся за перо!
      – Каким же образом можно донести… такую сложную информацию? спросил Георгий. – Вам открыли способ… новый способ ее передачи?
      – Способ старый: душа в душу, без всяких посредников. Только так можно открыть глаза человеку. Вот вы после беседы со мной увидите всю мерзость человеческого бытия и не захотите жить, как пингвин. Впрочем, это меньше всего касается лично вас. Потому что, поверив во внеземной разум, вы уже отказались от земных пороков. Иначе бы не занимались уфологией. Участь народа Америки не так печальна, а вот России!..
      Скарлыгин резко замолчал, закаменело, на какое-то время стало неподвижным лицо, и Поспелов увидел слезы, бегущие и под очков. Он не стал поторапливать, выждал время, позволив собеседнику самому продолжить мысль.
      – А вот участь России… плачевна. Хардиков спрашивал их о судьбе нашего народа… Нас ожидает цепь крупных катастроф, в том числе на химических заводах и ядерных объектах. Мы не можем контролировать то, что создали, благодаря детскому сознанию, которое бывает иногда гениальным. И все-таки остается детским. Нельзя доверять чистому ребенку, неопытному существу пользоваться спичками… Гомосоны очень нежно относятся к России, но помочь ей, спасти ее не в состоянии. У каждого народа своя судьба… У России она светла и печальна.
      Пришла наша осень, улетели русские птицы счастья на юг. И скоро наступит ядерная зима. Увы, и к этому нам следует привыкнуть. Мы народ-жертва, чтобы спасти все человечество на земле. Наш пример просветлит сознание всего мира! Потому что нет другого народа, так глубоко чувствующего, с такой сильной и печальной поэзией, с такой безрассудной жаждой к самопожертвованию.
      – Что же станет с моей страной? – воспользовавшись паузой, спросил «американец» Поспелов.
      Скарлыгин вдруг оживился, в глазах мелькнула надежда.
      – Я вас очень прошу! Передайте своему президенту… еще не все потеряно. Пусть действует смелее! Возможно, удастся взять под контроль ядерные вооружения, атомные станции. Мне известно, ваша страна давно вступила в контакт с гомосонами и разрабатывается совместная программа выживания человечества. Возможно, вы об этом не знаете, это сверхсекретная программа. Пусть ваш президент через ЮНЕСКО или еще как-то призовет Россию к покаянию, к смирению! Наш русский гонор сейчас идет во вред, приближает гибель. Настоящий патриот сейчас тот, кто смирит гордыню!
      – Это все опять касается России, – слегка надавил Георгий. – Что же будет с моей Америкой?
      Скарлыгин вдруг слегка даже озлился, будто гнев промелькнул в глазах.
      – Вы особенно тоже не радуйтесь там у себя. Вам тоже достанется! И ваш Клинтон об этом информирован гомосонами.
      – Возможно, однако я ничего не знаю! Ведь программа строго засекречена.
      – Южная Америка станет жарче Сахары в ближайший десяток лет, – с долей злорадства проговорил Скарлыгин. – А в Северной можно будет жить человеку лишь на территории Канады, и то в ее северной части. Но вы люди предприимчивые, предусмотрительные… Извините, это не гуманно, но я вас тихо презираю в глубине души. Потому что очень люблю Россию. Мою милую Россию и свой безумный народ с детским и чистым сознанием. «Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора я в этот миг увижу наяву!»…
      Он резко и безудержно заплакал, слезы буквально брызнули из глаз, оросили аккуратную бороду. Скарлыгин сорвал очки, спрятал лицо в руку, согнутую в локте, будто обиженный школьник за партой. Наблюдавший за встречей через специальный волчок врач вбежал в палату с двумя санитарами, которые схватили несчастного за руки. Он стал вырываться, не хотел получать укол.
      – Извините, господа, – сказал врач. – Я должен прервать встречу. Сейчас пациент начнет буйствовать. А это зрелище не из приятных.
      Поспелов согласился и покинул палату. Впрочем, и так было все ясно, и оставаться здесь больше не имело смысла…
      Безусловно, охотники переживали тяжелую форму шизофрении. Судя по видеозаписи, сделанной во время встречи Хардикова с настоящим американским уфологом, владелец фирмы «Стивал-Карел» находился в таком же состоянии, говорил почти те же слова, высказывал аналогичные просьбы, и даже финал свидания практически повторился.
      Хардикову также сделали укол, чтобы предотвратить буйство, вызванное крайним нервным возбуждением и… чтением стихов.
      Россия! Как грустно! Как странно поникли
      И грустно
      Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
      Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
      И лодка моя на речной догнивает мели.
      В дополнение версии «молодого сотрудника» можно было добавить следующее: да, так все и случилось. «Новые русские» в ссоре застрелили пилотов и ушли отсиживаться в зимовье, где разработали и отрепетировали спектакль полета на планету Гомос.
      Но психика, перегруженная фантазиями и сознанием тяжести совершенного преступления, не выдержала. Они незаметно для себя уверовали в собственный вымысел. Такое случалось в криминалистической практике, когда преступник заучивал оправдательную версию и начинал верить в искренность плодов собственного воображения. В данном же случае сработал эффект замкнутого пространства в зимовье, полная безвестность, что о них думают в обществе, ищут ли, и повышенная чувствительность к художественному слову, которая обострилась еще в оторванности от мира.
      Если говорить языком верующего человека, за смертный грех и нарушение заповеди – не убий! – Господь наказал их, лишив разума и духовного здоровья.
      Легко было поверить в эту версию, но в душе у Поспелова после этой командировки в Петрозаводск остался некий сторожок, вызывающий сомнения и ощущение странности изобретенной горе-охотниками фантазии. Конечно, оба начитались в свое время «космических» романов, потом насмотрелись фильмов о звездых войнах и прочей дребедени, от которой можно сойти с ума, не выходя из квартиры. Однако в откровениях «новых русских», действительно любящих поэзию и Россию, сквозил какой-то пораженческий дух, преследовал призрак гибели, катастрофы, что было не характерно для патриотического сознания. Логичнее было бы услышать от них о торжестве русского гения, о будущем процветании России.
      Впрочем, какой светило-доктор разберется с человеческой душой и его разумом после божьего наказания? Что тут искать закономерность и логическую связь?
      Кстати, врач из Москвы практически полностью подтвердил диагноз, установленный местными психиатрами. И все-таки, и все-таки… Перед отъездом Поспелов попросил коллег достать сборник стихов Николая Рубцова, которого не читал никогда и только слышал когда-то рассказ об убийстве поэта женщиной. В дороге читал, иногда останавливался, и неожиданно ощущал какой-то душевный трепет, странную глубокую печаль, способную довести и до слез, однако при этом испытывал радость, толчки эмоционального подъема, взлет и желание жить. И тут же, по дороге, почувствовал определенное родство судеб его и поэта, вспомнив выстрел Нины и неминуемую смерть, если бы не профессиональный навык.
      При всем раскладе появление «новых русских» никак не объясняло пропажу боевой машины пехоты с охотниками-офицерами, самолета АН-2 с десантниками и пограничного вертолета. Предприниматели исчезли в «бермудском треугольнике» последними и первыми объявились. Это могло говорить лишь о том, что причины исчезновения совершенно разные. Вот если бы с «того света» еще кто-нибудь вернулся и рассказал об инопланетянах! Тогда можно было, как говорят англичане, съесть свою шляпу, бросить работу в спецслужбах и остаться на ферме выращивать поросят.
      Поспелов возвращался в Горячее Урочище с полной уверенностью, что там все спокойно: дважды в день, утром и вечером, он выходил с Татьяной на связь с помощью портативного аппарата космической связи и не отключал его на ночь, оставляя в режиме дежурного приема. И когда приехал, ничего не заметил ни в голосе, ни в глазах «жены»; она откровенно скучала от одиночества и встретила его, как подобает настоящей хозяйке фермы: в рабочем халате, в сапогах, с ведрами с кормом. Но прежде чем уделить внимание мужу, не спеша вылила в корыто, вытерла руки и обняла пофински холодновато.