– Герой… Советского Союза!.. А я ведь тебя узнал. Увидел в профиль и узнал… На щеке у тебя не морщина и не складка – шрам. Ну-ка, покажи! Моя метка!
      И полез щупать корявыми, изрезанными пальцами…
 

***

 
      То, что его не оставят в покое, Мавр понял сразу же, как только заявил начальнице колонии о своем намерении жениться. Она не умела прятать чувств; на ее бледном, простоватом лице вначале вспыхнул целый букет – от изумления до глухой, тихой подозрительности. Он сразу же повинился, что солгал про внучку, что у них нет никакого родства, и ложь эта благородна, поскольку он подобных мыслей не держал, когда ехал сюда. Мол, когда увидел истерзанного и глубоко несчастного человека, решил если не спасти, то хоть как-нибудь помочь. А замужество для Томилы – спасение, ибо она давно страдает от одиночества и в таком состоянии может погибнуть в лагере.
      Он врал искусно, даже прощения попросил, однако уже чуял, напрасно. А когда «хозяйка» услышала весть, что этот ненормальный генерал в местной нотариальной конторе еще и дом в Крыму жене отписал, вообще замкнулась и выразительно замолчала. От немедленных разборок ее удерживала непростительная и глупая ошибка, допущенная еще утром, – не проверила документы, запустила в зону и разрешила свидание неизвестному человеку, скорее всего, душевнобольному, авантюристу или циничному преступнику, воспользовавшемуся генеральской формой и наградами. Если его сейчас же сдать своим операм или органам, на следствии обязательно выяснится, как он пил чаи с «хозяйкой», как она лично провела его через КПП и дала прапорщика в денщики – чтоб и в магазин за продуктами бегал, когда потребуется, кипяток приносил и еще охранял тишину и покой.
      Кто его знает, а вдруг он на самом деле генерал, Герой да еще со связями? Со сдвигом, коль решил жениться на зэчке, но со связями?
      Мавр чувствовал ее душевную борьбу и пытался не то чтобы рассеять подозрения, а хотя бы сгладить их, снизить накал страсти.
      – Как только будет отпуск, приезжайте ко мне в Крым, – как бы предлагал он взятку. – Дом стоит в тридцати метрах от моря! Великолепный сад, виноградник, винный погреб, прошу заметить! Спросите Томилу, она расскажет…
      Она не покупалась, хотя вежливо кивала, приводила какие-то глупые аргументы, а сама лихорадочно соображала, как поступить. С той поры, как к зэкам каждую неделю стал приезжать священник, она начала проникаться христианскими заповедями, ибо никаких других уже не оставалось, а жизнь стремительно катила под гору. (Это Мавр узнал еще утром, за чаем.) И теперь «хозяйка» никак не могла решить, по-божески будет отказать в регистрации или нет? Самое главное, не нашла причин, чтоб отказать, даже после того, как под предлогом требований ЗАГСа взяла у него паспорт.
      Потом уж и деваться некуда было…
      Двадцатилетняя девчонка окрутила их за три минуты и еще десять выписывала документы.
      Мавр знал: как только он достаточно удалится от колонии, так сразу же будет сигнал куда надо, с какой-нибудь несуразицей. Не зря же из «скорой» вылезли два могучих санитара, а орелики в гражданском бежали вприпрыжку по лестнице, помахивая пистолетиками…
      А тут еще тесть пристал – исследовал складку на щеке, обнаружил шрам и кинулся на шею. Чувства его захлестывали, и было непонятно, обнимает он или душит; сказать ничего не мог, только низко и жалобно урчал, словно рассерженный бык.
      – В рот тебя по нотам! Падла!.. Точно ты… Ах ты, сука! Не прощу!
      Оперативники ворвались, когда Мавр с Василием Егоровичем возились на полу, разгребая стружки. Отцепиться от тестя оказалось невозможно: тренированный, цепкие руки драли мундир, отшелушивая награды. Их растаскивали сначала двое гражданских, затем прибежали санитары и эти двое, в масках – разодрали с треском, в руке тестя остался плетеный генеральский погон, и уже будучи в состоянии аффекта, он ничего не видел перед собой и драл бронежилет на автоматчике. На них попытались натянуть смирительные рубашки, но ничего не вышло, сами запутались в тряпье, и в результате оба оказались в наручниках. Эти шестеро здоровых малых запыхались, пока скручивали, и разозлились; у одного, в гражданском, так и вовсе было больное сердце, и по лицу разливалась нехорошая бледность. Он матерился и что-то искал на полу, разметая стружки.
      – Притыкин! – обрадовался второй, более веселый и сильный, выворачивая карманы Мавра. – А я думаю, куда ты заплыл? Не видать, не слыхать… Это что за генерал к тебе пожаловал?
      Василий Егорович пришел в себя и, увидев закованного зятя, которого шмонали грубо и бесцеремонно, немного оторопел. После схватки и сильного нервного возбуждения у него заплетался язык.
      – Вы что, и его… в браслеты закоцали? – невнятно пробубнил он.
      – Что? – опер вытащил документы у Мавра, а один из автоматчиков рывком поставил старика на единственную ногу.
      – Он ваш, сука, – не совсем уверенно пролепетал тесть, качаясь.
      – У нас таких нет, – засмеялся веселый. – Сейчас глянем, кого тут пригрел… Коноплев Виктор Сергеевич, год рождения двадцатого сентября одна тысяча… девятьсот девятого… Это ты с девятого?
      Мавр ловко вскочил на ноги, и автоматчик в маске тут же очутился рядом.
      – Стоять!
      – Сколько же тебе лет, дедушка?
      – А ты посчитай, – спокойно сказал он и сдвинулся чуть правее – к электрическому наждаку возле верстака, на котором тесть правил резцы.
      Веселый приблизился к окну, посмотрел в косом свете, не переклеена ли фотография, полистал и глянул прописку.
      – Поселок Соленая Бухта, Крымской области. Иностранец?.. Где ксиву купил?
      – В советской милиции, – обронил Мавр. – Ксива натуральная.
      – Хочешь сказать, тебе восемьдесят пять?
      Тесть смотрел на него диковато и возбужденно, брови приподнялись и обнажили глаза. Мавр окончательно заслонил спиной наждак и нащупал кнопку под кругом.
      – Хорошо сохранился, у моря живу.
      – А генеральская форма откуда?
      – В Ялте купил. Сейчас же все покупается и продается… Рынок!
      Веселый опер глянул в свидетельство о браке, хмыкнул – о женитьбе ему было все известно – после чего стал снимать резинки с пачки удостоверений к наградам.
      – А ты руки помыл? – с вызовом спросил Мавр.
      Тот не ответил, развернул пленку и открыл первую книжечку.
      Наждак включился с пронзительным, шипящим воем – обороты высокие, вся группа захвата вместе с санитарами от неожиданности качнулась, услышав непонятный звук и в первое мгновение не в силах объяснить его природу. Тонкий круг взвизгнул, и звено цепочки от наручников развалилось на две части. Мавр сделал шаг в сторону и показал руки с браслетами.
      – Соберу награды – закуете! – и присев, поднял оторванный от колодки орден Ленина.
      В следующий миг возник короткий и злой переполох: Мавра прижали стволом автомата к стене, стали искать другие наручники, но их не оказалось.
      – А ну, сволочи, соберите награды! – крикнул Мавр. – Не позволю топтать! Если б за каждую столько погорбатились – не топтали бы!
      Тесть стоял на одной ноге, как побитый петушок, и таращился на все происходящее с тихим изумлением. Молчаливый опер нагнулся и поднял юбилейную медаль, а веселый враз погрустнел, спрятал пачку удостоверений в карман и приказал выводить задержанных на улицу. Мавра схватили за руки автоматчики, санитары уцепились за тестя, но тут Василий Егорович вдруг обрел голос, заорал громко и решительно:
      – Без протеза не пойду! Не имеете права брать инвалида без протеза! Есть закон!
      Веселый распорядился надеть Притыкину деревянную ногу, и санитары принялись всовывать культю в ложе протеза. У них ничего не получалось, однако наручники со старика снять не решились, а он еще и мешал, капризничал – кое-как приделали деревяшку, затянули ремни поверх брюк и повели вперед.
      – Ты меня прости, – вдруг повинился тесть перед Мавром, – я сдуру накинулся, вот нас и повязали под шумок. Перепутал я…
      А спустя три минуты, когда ковылял по лестнице вниз, обвисая на руках санитаров, неожиданно похвастался:
      – Эх, зятек, какую ногу я себе сделал! Мне один мужик с Украины болванку привез, старая акация. Кость, а не дерево! Не износить!.. Жалко, обуть не успел, замызгаю в грязи, размокнет…
      Белая деревянная ступня ковыряла грязь, между аккуратно выточенными пальцами фонтанчиками выжималась снежная каша…
 

***

 
      Их привезли в районный отдел милиции и посадили за решетку напротив дежурного. В клетке было еще человека четыре, сидящих по углам, будто рассорившаяся компания, но при появлении новичков, все вытаращились, и кто откровенно, кто искоса, стали рассматривать увешанного орденами генерала. А они устроились на скамейке бок о бок с тестем, помолчали, осваиваясь в новом пространстве.
      – Ты извини меня, – вдруг сказал Василий Егорович, глядя в сторону. – Обознался… С ментом одним спутал, энкавэдэшником. Здорово похож. Вот только забыл, на какой щеке у него шрам, – на левой или правой?
      Клетка на него подействовала неожиданно: стал мягкий, рассудительный, враз исчезла нервность и скачки настроения. Он будто бы успокоился, угодив в привычное место.
      – Сколько ты отбарабанил? – между прочим спросил Мавр. – Судя по наколкам, в авторитете был…
      – В общей сложности тридцать один и пять ссылки, – с достоинством сказал и глаза больше не прятал под бровями. – И все в этих краях…
      – Пятьдесят седьмая?
      Тесть загадочно усмехнулся, взгляд потеплел – юность вспомнил…
      – Ты-то, вроде, тоже… барабанил?
      – Почти столько же. И до сих пор в ссылке.
      – Ох, и не прост же ты, герой! Темнила… Извини, я тут камуфляж тебе немного попортил, – кивнул на оторванный погон. – И картавого оторвал…
      – Пришьешь и приделаешь! Ты же у нас рукодельный.
      – Выпустят – пришью, – пообещал он. – Как ты мыслишь, долго нам париться?
      – Я ваших ментов не знаю. Скорее всего, круглые дураки. Значит, ночь пропарят точно…
      – Они тут не дураки! Далеко не дураки.
      – Что же тогда хватают генерала, Героя Советского Союза, да еще в наручники?
      – Я таких «героев» повидал. Мода вернулась, что ли?
      – Какая мода?
      – Под служивых косить.
      – Да пошел ты… папочка! Тесть отстегнул ремни протеза, размял культю руками.
      – Ты вот что скажи мне, умник. До каких пор нас ломать будут через колено? Ведь уж никаких сил нет у людей! Ведь когда поднимемся – всем тошно будет.
      – Это кто поднимется? Ты на деревянной ноге?
      В это время к клетке подбежал опер с ключом, отомкнул замок, сказал звенящим голосом:
      – Коноплев, на выход!
      Мавр взял шинель на руку, надел фуражку.
      – Завтра поезд утром. Смотри, не проспи. Накажи дежурному, чтоб разбудил в семь.
      – Думаешь, выпустят? – безнадежно спросил тесть.
      – Билеты купят и к поезду принесут.
      – Жалко, так и не побываю в Крыму, в море не покупаюсь…
      – Томила проводить придет на вокзал, – он притворил за собой дверь и тут же очутился под опекой конвоиров. – Не проспи, я рано заеду!
      На улице перед ним распахнули дверцу «Волги», помогли сесть на заднее сиденье, и Мавр увидел на переднем лысоватого, с тонкими рыжими усиками, человека. Он покосился на арестованного, задержал взгляд на орденах, сказал добродушно:
      – Ну что, генерал, поехали?
      – А вот фамильярности не люблю, – сказал Мавр высокомерно. – И неплохо бы представиться. Как положено.
      – Подполковник Рябов. Устраивает?
      – Начальник управления на месте?
      – К сожалению, в командировке. И будет через трое суток, не раньше, товарищ генерал-лейтенант, – выговаривал тщательно, издевался. – Если есть настроение подождать, отведу в камеру, ждите. Нет – придется беседовать со мной.
      – Придется так придется…
      – А погон мы тебе пришьем.
      Мавр лишь усмехнулся и, склонившись к его уху, обронил низким урчащим басом:
      – Шей. Да смотри, не уколись.
      Спустя четверть часа, уже в своем кабинете местного ФСБ Рябов попросил снять китель, дескать, портному снесут, и вдруг стал жестким и категоричным.
      – На каком основании вы носите генеральскую форму?
      – Юношеская мечта! – засмеялся Мавр. – Очень уж хотелось стать генералом. Да… Теперь вот в детство впадаю, вернее, в юность. Женился вчера…
      – Это известно, – перебил он. – Отвечайте на вопрос!
      – Форму купил на рынке. Знаешь, приятно, все-таки еще уважают генералов в нашем отечестве.
      Подполковник вызвал конвой и отправил Мавра в одиночку. Камера в подвале оказалась холодной, а он остался в одной рубашке с погонами, и через час южный житель начал мерзнуть.
      Он постучал в дверь, попросил дать ему одеяло, однако дежурный заявил, что постель выдается только на ночь, а так не положено. И все-таки спустя еще час принес ему шинель с оторванными погонами и петлицами.
      – Это что такое? – прорычал Мавр. – Кто посмел снять погоны?!
      – Не знаю, – дежурный запер решетчатую дверь. – Обращайтесь к начальству.
      Завернувшись в шинель, он просидел до ужина, а на ночь дежурный принес тюфяк и одеяло. Несмотря на холод, Мавр снял рубашку и брюки, чтоб не помять и завалился спать.
      В половине девятого утра, сразу после завтрака, его вызвали на допрос. В кабинете сидел подполковник Рябов и еще один в гражданском – тучный, молчаливый человек средних лет.
      – Как спалось, Виктор Сергеевич? – участливо поинтересовался Рябов. – Не замерзли?
      – Кто снял погоны с шинели? – мрачно спросил Мавр, глядя на толстого – очень уж напоминал начальника.
      – Я приказал! – признался подполковник. – Ношение военной формы одежды со знаками различия без соответствующих документов не разрешается.
      – Это хорошо, – Мавр повеселел. – А я уж думал, все можно… Но пока не пришьешь, разговора не будет. Вызывай конвой.
      – Если больше нравится в камере – пожалуйста!
      Его снова отвели в подвал и забыли на три с половиной часа. Сидеть тут еще одну ночь Мавру не хотелось, да и некогда было, хоть бы сегодня на поезд не опоздать. Надо было слегка сломаться, пойти на уступки, чтоб эти молодые подполковники почувствовали себя профессионалами. Он постучал в дверь и сказал дежурному, что готов разговаривать.
      Через семнадцать минут его снова привели к Рябову. Тот был один и выглядел намного смелее и разговаривал резче.
      – Объясните: каким образом к вам попали чужие правительственные награды? – отчеканил он.
      – С рынка! – заявил Мавр не моргнув глазом. – Все оттуда – форма, награды. Сейчас же у нас рыночные отношения.
      – Купили вместе с документами?
      – Разумеется…
      – И паспорт там же приобрели?
      – Нет, паспорт у меня настоящий.
      – Почему же документы на награды и паспорт на одно и то же лицо?
      – Да, вот тут вы меня поймали! – усмехнулся он. – Не выкрутиться!.. Ладно, так и быть, скажу. Форму купил, а награды мои.
      – Все? Весь комплект, что был на кителе?
      – До последней юбилейной!
      – Но это ложь, Виктор Сергеевич.
      – Вероятно, слышали такое понятие, как презумпция невиновности? Не верите – докажите обратное.
      – Часть орденов и Звезда Героя принадлежат сотруднику НКВД, заслуженному человеку, только полковнику, – чеканил Рябов слова. – И пока я не услышу вразумительного ответа, который можно проверить, вас отсюда не выпустят. Так будет разговор?
      – Я бы с тобой поговорил, да в следующий раз, сейчас некогда, – пробасил Мавр. – В милиции у меня тесть остался, за решеткой сидит. Человек всю жизнь по лагерям мытарился, и надо бы на старости лет его в Крым свозить, в море покупать. У нас поезд через полтора часа.
      – Может, не будем дурака валять, Виктор Сергеевич? – Рябов пригасил напор. – Не семнадцать лет все-таки.
      – Да уж… Но хочется иногда…
      – Что вас связывает с Притыкиным?
      – Как же! Со вчерашнего дня он мой тесть.
      – Это известно… А вы имеете представление, кто он такой?
      – В общих чертах. Вчера познакомились. Отойдет немного, поправится под южным солнцем, может, и расскажет.
      – С его дочерью давно знакомы?
      – Можно сказать, на руках выросла.
      – Надеюсь, знаете, что она – мошенница? Мавр глянул исподлобья.
      – Не смейте так говорить о моей жене, подполковник! Иначе я не стану с вами разговаривать.
      – Но вам известно, за что ее осудили на пять лет?
      – Ее подставили подруги – это мне известно.
      – Вы по-прежнему утверждаете, что приехали в Архангельск, чтобы заключить с ней брак?
      – Да, и я это сделал!
      – Человек в преклонном возрасте… судя по паспорту, и сорокалетняя женщина, – он будто бы с сожалением вздохнул. – Как прикажете понимать? Брак по любви? По расчету?
      – По любви и расчету.
      – Я бы поверил вам, – подполковник встал, показывая тем самым, что приступает к новому этапу допроса. – Но есть одно странное совпадение… товарищ генерал. Вашего тестя Притыкина Василия Егоровича впервые схватил за руку и усадил в тюрьму оперативный уполномоченный Пронский, еще в сороковом году. Тот самый заслуженный работник НКВД, часть наград которого оказалась у вас. Звезда Героя, два ордена Ленина, три Красного Знамени. Документы выписаны на Коноплева, однако номера на Звезде и орденах не сходятся. И полностью соответствуют наградам, врученным во время войны полковнику Пронскому… Каким образом они попали в вашу коллекцию, да еще с другими документами? Кстати, выписанными лишь в пятьдесят пятом году?
      – Не может быть! – отрезал Мавр.
      – Что не может быть?
      – Скажи-ка мне, подполковник, за что этот Пронский усадил моего тестя?
      – А у него статья как судьба, одна и на всю жизнь. Фальшивомонетчик!
      – Да? Как интересно! – не сдержал восторга Мавр. – Хорошая у тестя профессия! То, что надо!
      – Это как понимать? – прищурился Рябов.
      – Неужели крестник?.. Погоди, а каким образом стало известно, что дело вел Пронский?
      – Запрос сделали, подняли старые дела.
      – Это невозможно! Дела, которые вел Пронский, уничтожены.
      – Откуда такая информация? – он не мог скрыть удивления.
      – От верблюда…
      – Оказалось, сохранили! Но вытащили из какого-то спецархива.
      – Все равно не может быть! Я их всех помню, как детей. Притыкина среди фальшивомонетчиков того времени не было!
      – Откуда вам знать – было, не было?
      – Я не слышал такой фамилии!
      – Вот как! А Самохина помните? Слышали о таком?
      – Фальшивомонетчик Самохин был студентом Строгановского училища, между прочим, – Мавр помедлил. – Резал деревянные клише на досках из выдержанной акации…
      И замолк, вспомнив верстак и резцы в комнате у тестя.
      – Он женился и взял фамилию жены, Притыкиной Варвары Михайловны, вашей покойной тещи.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.