ШЁЛ АДМИРАЛ КОЛЧАК

      Стояла весна 1919 года. С востока, из Сибири, с Урала, на молодую Советскую Республику шёл адмирал Колчак.
      Покатилось страшным, пронзительным звоном:
      — Белые!
      — Колчак!
      — Адмирал Колчак!
      Запылали сёла и рабочие посёлки, как от боли, вскрикнули города.
      Не верил дед Семибратов тревожным слухам. Собрался он как-то за хомутами в лавку купца Кукуева вёрст за тридцать, на Юрюзаньский завод. Сосед Семибратова Илья Кособоков напросился к нему в попутчики. Запрягли лошадёнок. В тулупы укутались.
      — А ну поспешай, родимые…
      Хороша их родная Акимовка! Выйдешь на горку — лежит, красавица. Трубы как свечи. Резные окна. Крылечки что под дугой бубенчики.
      Тракт пересек деревню. Побежала стрелой дорога. Столбы телеграфные лентой тянутся.
      Едут старик Семибратов и Кособоков. Скользят по весеннему снегу сани. Пересел Кособоков к деду. Скучно без слов, без дела. Наклонился к Семибратову, шепчет:
      — Говорят, кругом жгут беляки деревни.
      — Брехня, — отозвался старик Семибратов. Глянул на Кособокова: щупл, мелкота мужичонка. Вот и голос что писк мышиный.
      Снова шепчет Илья Кособоков:
      — Людей на столбах телеграфных вешают.
      Усмехнулся старик Семибратов:
      — Так это ж кто-то со страха выдумал.
      Помолчали они, посидели. Кособоков в зубах ковырнул соломиной. Семибратов погладил бороду.
      Вновь Кособоков к деду:
      — Заводских-то прямо в воду под лёд спускают.
      Отозвался старик с неохотой:
      — Пуглив, пуглив нынче пошёл народ. Эка страсти какие скажет! Тебе бы, Илька, поменьше слушать.
      Заночевали они в пути, в придорожной избе. С рассветом снова тронулись в путь.
      Бодро бегут лошадёнки. Солнце по-весеннему ласково с неба глянуло. Верста за верстой. Верста за верстой. Всё ближе лавка купца Кукуева. С горки на горку. Вот и Юрюзаньский завод.
      Повстречали старуху. Как раз при въезде. Замахала руками старая:
      — Вертайте, вертайте, милые!
      Насторожился Илья Кособоков.
      — С чего бы, любезная? — спросил Семибратов.
      — О горе, горе… — запричитала старуха. — В наших местах Колчакия. Заводских-то на заводском пруду прямо под лёд спускали. Камень на шею… Триста безвинных душ.
      Онемел Семибратов. Побелел Кособоков. Перекрестились оба. Развернули быстрее сани. Бог с ними, с хомутами, с купцом Кукуевым. От беды подальше.
      Добрались к вечеру до придорожной избы. Ждали ночлега, тепла, уюта. Нет придорожной избы. Головешки на этом месте.
      Сокрушённо качнул головой Семибратов. Белее снега стоит Кособоков. Ясно обоим — и тут прошагал Колчак. Тронулись дальше крестьяне. Гонят к своей Акимовке. Всю ночь поспешали лошади. К рассвету к месту родному как раз и прибыли.
      Поднялись они на взгорок. Свят! Свят! Где же родная Акимовка? Печи торчат да трубы. Дотла сожжена Акимовка.
      Через Акимовку тянется тракт. Столбы телеграфные к небу дыбятся. Посмотрели Семибратов и Кособоков туда, на тракт. Свят! Свят! На столбах люди висят казнённые…
      Не сдержался старик Семибратов. Запричитал он, заплакал. По щекам побежали слёзы.
      — Да как же?! За что же?!
      Тянутся, тянутся вдаль столбы. Тянется смерть-дорога.
      Стояла весна 1919 года. На Советскую Россию шёл адмирал Колчак.

ОБНОВЫ

      Поражались в тот день в селе. Санька явился. Санька Кукуй. Служил Кукуй в армии Колчака. Забежал он в Зябловку на часок. Показаться отцу и матери.
      Ботинками Санька хвастал. Полсела у избы собралось. Ботинки нерусские. Подошва в три пальца. Носок что бульдожья морда.
      — Английские, — объяснял Санька.
      — Ясно, не наши, — бросали крестьяне.
      — Англицкие, — переговаривались бабы.
      — Это ещё не всё, — говорил Санька.
      Расстегнул солдатский ремень, приподнял рубаху, вытянул нательное бельё.
      — Французское, — уточнил Кукуй.
      — Ясно, не наше, — бросали крестьяне.
      — Хранцузское исподнее, — перешёптывались бабы.
      Достал Санька коробку папирос. Важно закурил. Дым к небу пустил колечками.
      — Японские.
      — Ясно, не наши, — всё больше и больше мрачнели крестьяне.
      Колчак — вот кто уничтожит Советскую власть, рассуждали иностранные капиталисты. Богатеи Англии, Франции, Японии и других стран стали помогать белому адмиралу.
      Расхвастался Санька. От белья и папирос перешёл к винтовкам.
      — Винтовок у нас завались!
      И верно. Только одни англичане передали Колчаку 220 тысяч новых винтовок.
      — Пуль у нас! — продолжал Санька. — Куры не клюют.
      И это верно. Около 300 миллионов патронов предоставили капиталистические государства армии Колчака.
      — А пушек, — распалялся Санька, — не сосчитать.
      Правда, сколько пушек получил Колчак, Санька Кукуй не знал.
      Одни только французские капиталисты передали Колчаку 400 самых совершенных орудий.
      Про пулемёты, про гранаты рассказывал Санька. Потом перешёл на шёпот. Сообщил как великую тайну:
      — Самолёты для армии нашей прибыли…
      Не врал колчаковец Кукуй.
      И самолёты, и бронемашины, и много другого вооружения поставили капиталистические государства армии Колчака.
      Не зря про Колчака в Сибири такую частушку сложили:
 
Мундир английский,
Погон российский,
Табак японский,
Правитель омский.
 
      Омский — это потому, что в сибирском городе Омске враги Советской власти провозгласили адмирала Колчака верховным правителем России. Здесь он возглавил белую армию.
      Торопился Санька Кукуй в свою часть. Не смог задержаться надолго в родном селе.
      Смотрят крестьяне вслед уходящему Саньке. Кто про Колчака, кто про Саньку думает:
      «Продал Россию, продал».
      Даже родитель Санькин и тот Саньке вдогон прокричал проклятье и тут же с досады на сына — сплюнул.

ШКОЛА

      Дом этот лучший во всей округе. Светлый. Высокий. При входе колонны. Стоит на взгорке. Окнами к солнцу.
      Что в этом доме?
      Школа.
      Бегают в школу дети. Среди многих — Манька, Сидорка, Хабибула.
      Утро. Манька спешит за Сидоркой.
      — Сидорка! Сидорка!
      Выходит Сидорка.
      Манька и Сидорка бегут за Хабибулой.
      — Хабибула! Хабибула!
      Выходит Хабибула.
      Вместе торопятся дети в школу. Нравится очень школа. Сутки сидели бы в этой чудесной школе.
      Знают ребята, откуда дом. Советская власть отдала для школы. Знают ребята и кто раньше владел этим светлым домом.
      Спросите Маньку.
      — Помещик Воронов, — ответит Манька.
      Спросите Сидорку.
      — Генерал Воронов, — ответит Сидорка.
      Спросите Хабибулу.
      — Граф Воронов, — ответит Хабибула.
      Все они правы. Верные все ответы. Воронов — владелец чудесного дома был и помещиком, и графом, и генералом. Свергли теперь помещиков. Нет больше графов. Испарился куда-то Воронов.
      В бывшем помещичьем доме школа.
      Ходят ребята в школу.
      И вдруг ворвались сюда колчаковцы. Все ждали беды. Не ошиблись. Пришла беда.
      Явился бывший владелец дома. Правда, не сам генерал, не граф. Явились пока сыновья — молодые колчаковские офицеры.
      Один офицер драгунский, то есть кавалерийский, второй офицер пехотный. Вместе с ними отряд солдат.
      Запомнили дети тот страшный день. Устроили белые детям порку.
      Хватали, тащили к лавкам.
      Притащили Маньку. Привязали Сидорку. Лежит на лавке Хабибула.
      Взлетают, как крылья, розги.
      Прохаживается офицер драгунский.
      — Хлеще, хлеще! — даёт команды.
      Прохаживается офицер пехотный.
      — Так им, так им! — кричит пехотный. — Вбивай соплякам науку!
      Усвоили дети науку эту. За что — Советская власть, за что — адмирал Колчак. Как дважды два на всю жизнь запомнили.

ЛИЧНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

      Армия Колчака продвигалась вперёд. Белые взяли Уфу, Ижевск, Сарапул. Пали Бирск, Белебей, Бугульма, Бугуруслан. Враги окружили Уральск. Захватили на юге Актюбинск.
      Колчак приближается к Волге. Под угрозой была Казань. Под угрозой была Самара.
      Вернулся как-то отец Лёньки Берёзкина домой. Отец у Лёньки большевик. Рабочий. Глянул на жену, на сына:
      — Прощайте, мои родные. Отправляюсь завтра против Колчака на Восточный фронт.
      Достал из кармана газету. Положил на стол. Развернулась газета. Прочитал Лёнька — крупно в газете напечатано: «Все против Колчака!» И дальше про то, что разгром Колчака — это личная ответственность каждого.
      Не маленький Лёнька. Слыхал про Колчака. Знает и то, что у них в Тамбове создаются полки для отправки на фронт. Смотрит на газету, опять читает: «Все против Колчака!»
      «Вот здорово, — подумал Лёнька. — Все. Значит, и я».
      Схватил он газету. Помчался к дружку своему, Кузьке Кускову.
      — Кузька, Кузька! — манит дружка на улицу.
      Вышел Кузька:
      — Ну что?
      — Личная ответственность!
      — Что?!
      Показывает Лёнька Кузьке газету. Читает Кузька: «Все против Колчака!»
      — Ясно? — спрашивает Лёнька.
      Нет, не ясно пока ничего Кузьме.
      — Э-э! — вздохнул Лёнька.
      Растолковал он другу, в чём дело:
      — Все! Значит, и мы.
      Просиял Кузька.
      — Личная ответственность, — повторил Лёнька.
      Оказалось, что и отец Кузьмы уезжал на колчаковский фронт.
      — Вот видишь — все! — заявил Лёнька.
      Стали собираться ребята в дорогу. Долго не мешкали. Тут же собрались. В тот же день, на целые сутки раньше отцов, и двинулись.
      Залезли они в вагон.
      — Куда вы?
      — На колчаковский фронт.
      Рассмеялись взрослые — шутят, видать, ребята.
      Поехали они на восток. Едут, а на полустанках, разъездах, станциях обгоняют ребят другие поезда. Люди в поездах в военной форме.
      Остановился один состав.
      — Откуда?
      — Из Ярославля.
      Остановился второй.
      — Откуда?
      — Из Смоленска.
      Остановился третий.
      — Откуда?
      — Калужские мы.
      Идут, идут составы. Из разных мест России едут красные бойцы на Восточный фронт.
      Едут бойцы, и тут же рядом другие идут составы. Винтовки, пулемёты, патроны в этих составах. Пушки, снаряды, гранаты.
      Добрались ребята до самой Волги. Там, за Волгой, — Восточный фронт. Малость до фронта совсем осталось.
      Да тут задержал вдруг мальчишек военный патруль.
      — Кто такие?
      — Лёнька.
      — Кузька.
      — Леонид и Кузьма, выходит.
      Доставили их патрульные к военному комиссару.
      Объясняют ребята, в чём дело. Лёнька сунул за пазуху руку. Тащит газету. Раскрыл, показал комиссару. Читает комиссар: «Все против Колчака!»
      Улыбнулся комиссар. Понял, в чём дело. Сказал:
      — Так точно — все. Все, непременно.
      — Личная ответственность! — выкрикнул Лёнька.
      — Верно, — сказал комиссар. Подумал. Посмотрел на ребят: — Только вам полагается временный отпуск. Вызовем, если без вас не справимся.
      Едут домой ребята. Вспоминают составы с красными бойцами, вспоминают вагоны с военными грузами.
      — Обойдутся они без нас, — бросил задумчиво Лёнька.
      — Обойдутся. Это точно, — сказал не колеблясь Кузька.

ПРОФЕССОРСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ

      Не пустили красные бойцы колчаковцев к Волге. Завязались тяжёлые, кровопролитные бои. Упорными были бои на реке Каме возле города Чистополя.
      Действовала здесь 2-я армия.
      Под страшным напором белых армия отходила. Чистополь оказался в руках у колчаковцев.
      В эти дни в штаб армии прибыл молодой командир Александр Кириллов. Из интеллигентов, из недавних студентов. Знакомят Кириллова новые товарищи по штабу с боевой обстановкой, с боевыми картами. Рассказывают о соседях по фронту, называют имена своих командиров.
      Командующий 2-й армией — Василий Иванович Шорин.
      — Он бывший полковник царской армии, — доверительно сказали Кириллову. — Он орденом Святого Георгия награждён.
      — И георгиевским оружием, — кто-то добавил.
      — Знающий он командир.
      Начальник штаба — Афанасьев.
      — Фёдор Михайлович.
      — Тоже человек храбрый и очень опытный.
      Продолжают товарищи свой рассказ:
      — А членом Реввоенсовета у нас профессор.
      — Профессор по астрономии.
      — Штернберг.
      — Павел Карлович.
      Подумал Кириллов: «полковник», «профессор» — неплохо у большевиков. Профессор — и вдруг на фронте.
      В это время Штернберг и вошёл в штаб.
      Глянул Кириллов — точно, профессор. Роста небольшого. Глаза умные. Профессорская бородка.
      Штернберг был чем-то возбуждён. Он нервно прошёл по комнате, остановился. Глянул на штабных командиров. Посмотрел на штабную карту.
      — Пора им начесать. Пора, пора, — сказал Штернберг. — Пора начесать по физиономии.
      Сказал и вышел.
      Поразился Кириллов: профессор — и вдруг «начесать». Слово какое-то не профессорское. «Начесать по физиономии» — это уже и вовсе.
      — Профессор? — переспросил у штабных офицеров.
      — Так точно, по астрономии, — ответили Кириллову.
      Начались у Кириллова фронтовые будни. Вслед за Чистополем белые взяли Елабугу. Этот город тоже стоит на Каме. Положение становилось всё более трудным. Враги упорно стремились к Волге.
      Командующий армией Шорин и начальник штаба армии Афанасьев разработали дерзкий план. Шорин решил освободить Чистополь. Удар по этому плану белым наносился комбинированный. Комбинированный удар — это значит ударить по противнику сразу с нескольких направлений, привлечь различные войска. Подтянул Шорин под Чистополь красные полки. Полки красноармейские усилил полками чистопольских рабочих. Напротив Чистополя, на противоположном берегу Камы, установил артиллерию. В помощь пехотинцам и артиллеристам вызвал отряд моряков. Прибыли они по Каме на кораблях, со своей артиллерией, с группами для десанта.
      Когда всё было готово, Шорин дал команду к атаке. Заработала красная артиллерия. Пошли в наступление армейские и рабочие полки. Ударили морские отряды.
      Не ожидали белые комбинированного удара. Бежали из Чистополя. Сорвался стремительный выход к Волге.
      Возбуждение царило в эти дни в шоринской армии. Возбуждение было и в самом штабе. Возбуждён и Александр Кириллов.
      — Начесали! — кричит. — Начесали белым!
      Кричит, вдруг видит, в помещение штаба входит Павел Карлович Штернберг.
      Смутился Кириллов: понял — услышал Штернберг его крики.
      — Начесали? — спросил Штернберг.
      Покраснел Кириллов.
      — Так точно, — тихо проговорил.
      — По физиономии?
      Ещё больше смутился Кириллов. Однако, смотрит, Штернберг улыбается. Улыбнулся и Кириллов:
      — Так точно, по физиономии, товарищ член Революционного Военного Совета.

ТРИ УДАРА

      Бугуруслан, Бугульма, Белебей. Все эти города лежат на восток от Волги. Между Самарой и Уфой.
      В конце апреля 1919 года красные начали здесь наступление. Колчак отдал строжайший приказ удержать заволжские города.
      — Удержим, удержим, — клянутся Колчаку белые генералы.
      Апрель — время в этих местах нелёгкое. Весна. Развезло, размыло кругом дороги. Поля разлились морями. Ручьи Амазонками стали. В оврагах вода океанских глубин.
      — Удержим, — повторяют белые генералы. — В такую-то пору сам леший вперёд не двинется.
      И всё же двинулись красные в наступление. Не удержались белые. Оставили Бугуруслан.
      В гневе Колчак. Получают разнос генералы.
      Оправдываются белые генералы. Кто знал, кто предвидел. Законы красным, видать, не писаны.
      Успокаивают генералы Колчака:
      — Уступили Бугуруслан. Так ведь есть ещё у нас Бугульма и Белебей.
      Вызвал из далёкой Сибири Колчак подмогу. Корпус под командованием генерала Каппеля.
      Клянутся белые генералы Колчаку, что удержат они Бугульму и Белебей.
      — Удержим, удержим. Пусть только попробуют красные сунуться!
      Снова ударили красные. Стремительный рейд предприняли. Пока двигалась из Сибири подмога, потеряли белые Бугульму.
      Колчак в ещё большем гневе. Получают разнос генералы.
      Оправдываются белые генералы. Кто знал, кто предвидел. Кто ожидал, что красные снегом на голову свалятся. Кто гадал, что Каппель в пути задержится.
      Успокаивают Колчака белые генералы:
      — Нет Бугуруслана и Бугульмы. Так ведь есть же у нас ещё Белебей. Вот где красные дух испустят.
      Клянутся белые генералы, что удержат они Белебей.
      — Удержим, удержим! Могилу найдут здесь красные.
      Не побоялись могилы красные. Начали наступление на Белебей.
      Пять дней громыхали пушки. Пять дней сходились войска в штыковых атаках. Пять дней врезалась друг в друга конница. Подоспела подмога к белым. Явился Каппель. Досталось подмоге. Редеют ряды у Каппеля.
      Шутят бойцы:
      — Весна. Капель. Закапал Каппель.
      Взяли красные Белебей.
      Колчак в неистовстве. Колчак в истерике. Все три удара — как три пощёчины. Сильна, сильнее, ещё сильней:
      Бугуруслан!
      Бугульма!
      Белебей!

ХРАБРОСТЬ ИЛИ УМЕНИЕ

      В сражениях против Колчака участвовала знаменитая 25-я дивизия, которой командовал Василий Иванович Чапаев.
      Заспорили как-то чапаевцы: что в их командире Василии Ивановиче Чапаеве главное — храбрость или умение?
      — Храбрость, храбрость! — кричат одни.
      — Братцы, считай, умение.
      Спорят бойцы. Не уступают друг другу.
      Чапаевская дивизия громила белых в заволжских степях. Места здесь безлесные, ровные. Степь да степь на все четыре стороны. Видно на десять, пятнадцать вёрст. Не подойдёшь незамеченным.
      Преградили белые путь Чапаеву. Стена на пути чапаевцев.
      Не терпится отважным бойцам ударить по врагу.
      — Рано, не время, — охлаждает смельчаков Чапаев.
      Пожимают бойцы плечами.
      — Геройство наше, что ли, пропало?
      — Не верит в нас командир?!
      — Чего только время напрасно тратим! Чего только ждём?!
      — Дара небесного, — шутит Чапаев.
      Дождались «небесного дара» — пал на землю туман. Построил Чапаев спешно полки, провёл их ночью в тумане к самым позициям белых. Расставил: одних — налево, других — направо. Конных — в засаду. Пулемёты на слабый фланг. Сам занял место в центре, против главных вражеских сил.
      Расступился с рассветом туман. Глянули белые — Чапаев под самым носом. Сидит на коне, привстал в стременах, к пешим бойцам:
      — За мной!
 
 
      Ринулся командир вперёд. Грозной лавиной за ним чапаевцы.
      Ударили навстречу красным бойцам пулемёты. В ста метрах всего враги, в метре — верная смерть. Рухнул конь под Чапаевым. Спрыгнул начдив на землю. Поднялся он в полный рост. Первым бежит в атаку.
      Ударила пуля в прославленную чапаевскую бурку. Скинул бурку Чапаев:
      — Так оно легче! За мной! Вперёд!
      Сбила пуля знаменитую чапаевскую папаху.
      — В залог оставляю! — кричит Чапаев. И снова — вперёд!
      Врезались красные в ряды белых. Заметались в панике белые. Побежали налево — встречают их пулемёты красных. Не зря их поставил сюда Чапаев. Рванулись направо — мчит из засады полк красных конников. И это учёл Чапаев.
      Добивают врагов чапаевцы.
      Кончился бой. Расположились бойцы на отдых. Снова начали спор.
      — Говорили мы, что храбрость в Чапаеве главное, — уверяют одни. Видали, как шёл под пули?
      — Нет, всё же на первом месте идёт умение, — стоят на своём другие. Военным искусством Чапай владеет. Вон как всё при атаке учёл. Как время выбрал. Как всех по местам расставил. Умение, братцы, в начдиве главное.
      Спорят чапаевцы. Не получается общего мнения. Кто же тут прав? Кто же не прав?
      Не завершили чапаевцы спор.
      Новые ждали дела чапаевцев.

КОЛЮШКА

      На сотни километров растянулся колчаковский фронт. Болота, дебри, густые леса на севере. На юге солнце даже в начале лета палит как печь.
      Жажда мучит бойцов. Жажда терзает коней. Пересохли редкие в этих местах ручьи. Капля с небес не капнет.
      И самое страшное: отступая, белые травят колодцы. Есть вода стерегись воды. Смерть притаилась в колодезной глубине.
      Трудно людям. Трудно лошадям. Трудно раненым в госпиталях.
      — Санитар!
      — Санитар!
      — Колюшка!
      Подходит Колюшка.
      — Пить!
      — Пи-ить!
      Смотрит на людские страдания санитар. Жалко Колюшке раненых.
      — Пить!
      — Пи-ить!
      Нет воды. Понимает Колюшка — сейчас вода для раненых нужнее любых лекарств.
      Только нет воды. Ручьи пересохли. Роса не ложится. Капля с неба не капнет.
      Исчез однажды куда-то Колюшка. Полдня пропадал. Вернулся. Снова его дежурство.
      — Санитар!
      — Колюшка!
      Подходит Колюшка.
      — Пи-и-ить!
      Достаёт из кармана Колюшка пузырёк. Вода в пузырьке. Отливает, словно лекарство, в ложку.
      Потянул один из раненых, сделал глоток. Просияло лицо бойца, словно к жизни вторично вызван.
      — Водица! — веря, не веря, воскликнул.
      Откуда ж вода у Колюшки?
      Не таил санитар откуда. В тот же день с другими отправился за водой.
      Пришёл Колюшка к пересохшему ручью.
      — Здесь, — говорит, — вода.
      Смотрят бойцы — где же вода?! Даже земля на месте ручья растрескалась.
      — Здесь, — повторил Колюшка.
      Наклонился к земле. Отковырнул ком затвердевшего ила. Под верхним, засохшим, — влажный слой.
      Впился парень руками в чуть мокроватую вязкую массу. Вытащил ком наружу. Спрессовал, надавил, отжал. Набежала слезинкой капля.
      За каплей капля — десяток капель. Изрыл он гору речного ила. Гора пузырёк воды родила.
      Вновь на дежурстве Колюшка. Вновь раздаются призывные голоса:
      — Санитар!
      — Ко-олю-шка!
      Достаёт пузырёк из кармана Колюшка. Лекарство волшебное прибыло.

ДАЛЕКО И БЛИЗКО

      Против Колчака воевало несколько наших армий. Южной группой армий командовал опытный красный командир, бывший революционер-подпольщик, большевик Михаил Васильевич Фрунзе.
      Разбирало красноармейца Ивана Дронова любопытство. Видел он как-то Фрунзе. Было это в городе Иваново-Вознесенске.
      Выступал большевик Фрунзе перед рабочими. Так вот гадал теперь Дронов — тот ли это Фрунзе или однофамилец того ими теперь командует.
      — Тот, тот, — уверяют Дронова. — Из Иваново-Вознесенска он.
      И объясняют, как выглядит Фрунзе:
      — Ростом чуть выше среднего. В плечах широк. Лицо круглое. Глаза ясные. Волосы ёжиком на голове.
      — Вроде бы сходится, — говорит Дронов. — Но всё же глазами своими его бы увидеть.
      Был у Ивана Дронова дружок Лука Макаёнок.
      — Да где ж ты его увидишь, — заявил Макаёнок. — Чай, не сосед по окопу, по солдатскому котелку. Командующий! — И приводил солдатскую поговорку: — Командир далеко, генерал высоко. Дым кругом, ничего не видно.
      Войска Фрунзе наступали на Уфу.
      Здесь снова развернулись упорные бои с белыми. Держались белые за Уфу. Стоит Уфа на реке Белой. Берега у Белой высокие, обрывистые. Особенно тяжёлыми были бои за переправы. Уфа — на правом берегу Белой. Красные наступали с левого берега.
      Переправились два красных полка через реку Белую. В это время налетели колчаковские самолёты. Стали бомбить переправу. Задержалось движение наших войск. Остались без подмоги два красных полка. На них и обрушились белые.
      В числе переправившихся войск была рота, в которой служили Дронов и Макаёнок. Дрогнули было наши полки. Попятились к реке. В это время и вырос перед отступающими командир:
      — Стойте! Куда? Вперёд!
      Всмотрелся Дронов. Так это же Фрунзе!
      — Фрунзе! Сам Фрунзе на этом берегу! — прошло по рядам.
      Взмахнул Фрунзе солдатской винтовкой, устремился в атаку:
      — За мной!
      Восстановился порядок в красноармейских рядах. Сомкнули бойцы шеренги.
      — Фрунзе! — толкает Дронов в плечо Макаёнка. — Фрунзе!
      — Кажись, он, — отвечает Макаёнок.
      — Не кажись. А он самый. Настоящий. Доподлинный. И роста повыше среднего. И глаза ясные. И волосы на голове ёжиком. Он! Наш командующий Фрунзе Михаил Васильевич.
      Уже после, когда красные освободили Уфу, у Дронова и Макаёнка снова был разговор о Фрунзе.
      — Так как же — командир далеко, генерал высоко? — спрашивал Дронов. Всё в дыму, ничего не видно?
      — Видно, видно, — отзывается виновато Макаёнок. — Видно, что наших кровей командующий.
      При штурме Уфы Михаила Васильевича Фрунзе в бою контузило. Однако Фрунзе вскоре поправился. До самого конца гражданской войны Фрунзе сражался с белыми. Командовал армиями и фронтами.

УЖИН

      В сентябре 1918 года была установлена высшая награда Советской Республики — первый советский орден — орден Красного Знамени.
      Первым орденом Красного Знамени был награждён красный командир Василий Константинович Блюхер.
      — Блюхер? Что за фамилия такая! — интересовались бойцы.
      — Немец?
      — Швед?
      Не был Блюхер ни немцем, ни шведом. Русский он человек. Родился в Ярославской губернии. Происходил из крестьянской семьи. Настоящая фамилия его Медведев. Когда-то давным-давно помещик, у которого дед Блюхера был крепостным, дал Медведеву кличку Блюхер. Кличка оказалась звонкой, привязчивой. Закрепилась она за дедом и стала затем фамилией.
      Узнали об этом бойцы отряда, которым командовал Блюхер.
      — Значит, вовсе не Блюхер — Медведев у нас командир.
      — То-то по белым удар пудовый!
      Слава Блюхера началась осенью 1918 года. Красные до похода адмирала Колчака сражались с белыми на Урале и в Заволжье. Осенью 1918 года здесь развернулись особенно острые бои. В них и отличился Василий Константинович Блюхер.
      Под Оренбургом белые отрезали группу наших войск. Блюхер был назначен старшим над этой группой.
      Начался героический поход красных отрядов Блюхера по белым тылам.
      Шли на соединение со своими. Трудно пришлось красным бойцам. Шли всё время с боями. Выходили из боя и снова в бой. Шли в непогоду. Ветры, дожди трепали. Шли порой без воды, без хлеба. Несли раненых на руках.
      Пробивались два месяца. Прошли тысячу пятьсот километров.
      Успешно закончили небывалый рейд. Вывел Блюхер отряды к своим.
      Весной 1919 года во время боёв с Колчаком Блюхер был назначен членом Реввоенсовета Вятского укреплённого района. (Впереди предстояли бои за Пермь.) Военный Совет Вятского укреплённого района был в Вятке. Сюда и прислали боевую награду Блюхеру.
      Здесь, в Вятке, ему и вручали орден Красного Знамени за номером один.
      Знают бойцы, что на этом ордене стоит номер первый.
      — Первый — это тебе не сотый!
      — Это даже тебе не пятый.
      Первый есть первый!
      Гордятся они своим командиром.
      После вручения ордена боевые товарищи Блюхера решили организовать для своего командира товарищеский ужин.
      — Ужин? — переспросил Блюхер.
      — Так точно, товарищеский.
      — Отлично, — сказал Блюхер. Затем призадумался: — Нет, отменяется ужин.
      — Как?
      — Почему?
      Обиделись боевые товарищи: отказывается от дружеского ужина Блюхер.
      — Нет, не отказываюсь, — говорит Блюхер. — Переношу ужин… — Блюхер сделал паузу, — в город Пермь.
      Ужин состоялся 1 июля 1919 года. В этот день Красная Армия освободила Пермь.

ПУТИ-ДОРОГИ

      Красная Армия теснила Колчака и на Южном Урале. Здесь действовала армия, которой командовал Михаил Николаевич Тухачевский.
      Разгромить Колчака на Южном Урале, взять города Златоуст, Челябинск, открыть дорогу красным войскам в Сибирь — такова задача у Тухачевского.
      Разгромить. Открыть дорогу. Непростая это была задача. На пути у красных Уральские горы. Две дороги, два пути ведут через Южный Урал в Сибирь. Железная дорога вьётся между горных уступов, ныряет в тоннели, бежит под навесом скал. И вторая дорога — знаменитый старинный Бирский тракт. Сходятся обе эти дороги недалеко от города Златоуста.
      Здесь, на этих дорогах, и укрепились белые.
      Нет других путей для наступающей Красной Армии.
      Вызывают колчаковцы коренных уральцев, стариков, старожилов:
      — Есть ли другие дороги?
      — Нет, — отвечают старики и старожилы.
      Перепроверяют слова колчаковцы. Верно, нет здесь других путей. Ясно им: Урал неприступен для красных войск. Горы не сдвинешь с места.
      Укрепляют белые свои позиции вдоль железной дороги, вдоль Бирского тракта. Укрепились. Сидят, дожидаются красных. Неприступны пути-дороги. Сложить красным здесь свои головы.
      И вдруг:
      — Красные!
      — Где, в каком месте красные?!
      Далеко, в тылу у белых вдруг оказались красные.
 
 
      Тухачевский решил обойти укрепления белых. Через Уральские горы, по горным тропам, уступам, над обрывами — по-суворовски провёл он своих бойцов. Провёл бойцов, пронёс оружие.
      Обрушились красные на тылы колчаковцев. Смяли. Разбили белых.
      Бежали. Отступали белые за реку, которая называлась Ай.
      Шутили красные бойцы:
      — «Ай!» — закричал Колчак.
      Ворвались войска Тухачевского в Златоуст. Открылись для Красной Армии пути за Урал, в Сибирь.
      Михаил Николаевич Тухачевский был одним из прославленных полководцев гражданской войны. В 1935 году в числе первых он получил высокое звание Маршал Советского Союза.

УРАЛЬСКИЙ СУВЕНИР

      На Урале много заводов. В Екатеринбурге, в Челябинске, в Златоусте, в Нижнем Тагиле. Ещё со времён царя Петра Первого здесь пошли заводы.
      Отходят белые с Урала, теряют заводы. Жалко им заводов, станков. Всё, что можно, пытаются белые увезти.
      Набивают колчаковцы добром вагоны. Тянут всё, что тянется. Грузят всё, что грузится.
      Идёт отправка грузов и на Карабашском заводе. Руководит здесь работами штабс-капитан Метёлкин. Ходит как ворон. Смотрит как ястреб. На горбатом носу пенсне.