Солнце в Китае садится очень быстро, и когда мы переступаем порог гостиницы, небо практически черное. Однако наш день еще не закончился – да и кто ляжет спать в девять вечера в таком интересном месте, как Пекин, да еще в такой веселой компании, как наша!
      Жизнь в ночном квартале перед гостиницей кипит вовсю. В 1997-м году постановление о превращении Пекина в суперстолицу Олимпиады-2008, конечно, еще не принято, и тысячи уличных торговцев, зазывал и просто мошенников беспрепятственно творят свой нехитрый бизнес. Помимо ларьков с сувенирами и тряпками, содержимое которых не отличается от таких же в Шаолине, лишь чуть дороже, здесь пышным цветом цветет шашлычный и закусочный промысел. Шашлыки не похожи на наши (в смысле, грузинско-армянские) – на короткие деревянные палочки нанизывают очень маленькие кусочки баранины или свинины, густо посыпанной перцем и приправами, после чего жарят их над углями, поливая чесночным соусом или ла-цзяо – острейшим соевым соусом с мелкими кусочками красного стручкового перца. Смесь получается зверская, но очень аппетитная.
      Рядом кормят улитками – морскими, конечно. Мелкие хрупкие раковины обвариваются в кипятке со специями, а нежный микроскопический кусочек моллюска приходится терпеливо выковыривать… зубочисткой. В целом процедура напоминает щелкание семечек – требуется определенное терпение.
      По соседству столики забиты любителями поесть вареных раков, чуть дальше – лепешки всех сортов, потом фруктовые валы (к нашему удивлению, цены практически не отличаются от провинции); еще дальше – горячие паоцзы (манты), жареные орешки, вареная кукуруза и многое, многое другое. Дешево и вкусно – непотопляемый девиз этих вездесущих лавочек и палаток.
      Дым стоит столбом, китайский говор висит топором, юани шуршат осенними листьями, лоховатые лаоваи покупают всякую ерунду втридорога, ну а мы любуемся всем этим безобразием, неторопливо стаскивая зубами с палочки очередной восхитительный хрустящий кусочек баранины. А через дорогу неоновые ручейки взбегают по склонам какого-то бизнес центра на высоту шестидесяти этажей, сливаясь там, в вышине, с сиянием Веги – древней мифической прародины желтой расы.
      Итак, накупив персиков, лепешек, орехов и еще кое-что по мелочи, оккупируем один из наших номеров и приступаем к долгожданному ужину. Живительный зеленый чай пьется легко и привычно, согревая уже успевшую немного застыть под кондиционером душу. Устраиваем генеральную ревизию китайскому телевидению – берем пульт и пролистываем подряд все тридцать-сорок каналов, действующих в Пекине.
      Как бы повыразительнее провести параллель сравнения между российским и китайским телевещанием? Скажем так: нынешнее русское ТВ – это (не будем брать в расчет приятные, но малочисленные исключения) Шварцнеггер в окружениии полуголых девчонок, растреливающий из крупнокалиберного пулемета гору стиральных порошков и прокладок под ностальгические вздохи Петросяна и неумеручее похрипывание Пугачевой; на заднем плане MTV сражается с депутатами Госдумы. Китайское ТВ – это… ну, как если бы у нас с социализмом все получилось, только Мосфильм отдали бы на раскрутку Стивену Спилбергу – и передача «Служу Советскому Союзу» сохранилась, и главную роль играл бы Сталонне. Но сцены, где Шэрон Стоун закидывает ногу на ногу, заменили бы рекламой ОБХСС. Вот примерно так.
      Наши СМИ – это в основном страшилки и скандалки, а китайские – веселилки и воодушевилки. У них на экране меньше грубых шуток и секса, больше откровенной государственной пропаганды, мягкой музыки и дурацких китайских комедий (китайский юмор, увы, нам кажется нелепым и неинтеллектуальным – таких двигателей российской ментальности, как Задорнов или Жванецкий, у них нет и не может быть). Рекламы даже больше (хотя мы догоняем), но она спокойнее, менее агрессивная и более патриотичная. Скучных бездарных передач – примерно одинаково.
      Немалое место занимают сериалы, и среди них половина – про боевые искусства или исторические (что неудивительно при такой древней и насыщенной истории). Ушуистские сериалы – те же «Богатые тоже плачут», только Луис-Альберто ходит в шаолиньских гетрах и с четками на шее, а Марианна периодически крутит двойное сальто и является незаконнорожденной дочерью мастера секретной техники удара большим пальцем ноги. В роли злодеев, естественно, выступают представители вражеских школ кунфу, истребить которых до седьмого колена по линии двоюродной бабки «Луис-Альберто» поклялся еще в грудном возрасте. Диалоги можно оставить без изменений, только имена китайские.
      Происхождение кунфуистской кинематографии совершенно очевидно – Пекинская опера, китайский балет с элементами боевых сцен. Успех же и количество подобных сериалов свидетельствуют о том, что в Китае все еще занимается ушу не одна сотня миллионов человек – пусть это просто спортивный чхан-цюань или танцы с веерами в парке – все же понятие о культуре движений распространено широко.
      Есть и кабельные каналы, где можно посмотреть «Терминатора» в китайском переводе, но даже там обычно сильна цензура – фильмы с элементами порнографии и анти-восточной направленности не допускают до массового зрителя. Редко, но можно увидеть репортажи из России – в основном из Москвы или с Дальнего Востока – о жизни китайских эммигрантов или рабочих. Думаю, не ошибусь, если скажу, что о России китайцы знают столько же, сколько мы о них – то есть почти ничего. Конечно, старшее поколение когда-то неплохо изучало русский язык, училось по нашим учебникам, выпускало продукцию с заводов, построенных нашими инженерами – но все это в прошлом, сейчас молодежь учит английский и старается уехать в Америку или Европу. Да и сам Китай ныне неплохо образован, снабжен компьютерами и высокими технологиями; все, что сейчас мы в состоянии ему предложить – лес, газ, электричество и, быть может, помощь в запуске спутников. Надо задуматься!
      Частенько попадаемся на региональные каналы, особенно Гонконг или Шанхай – в этом случае наши скромные познания в китайском становятся почти бесполезными, и иногда спасает лишь подстрочник иероглифами – написанный отнюдь не для иностранцев, а для своих же братьев по письменности, но не по диалекту. К счастью, большинство образованных китайцев умеют, помимо родного диалекта, говорить и на путунхуа (общенациональный стандарт языка), поэтому песни в исполнении Джеки Чана на торжественном концерте, посвященном присоединению Гонконга, мы почти полностью поняли.
      За чашечкой чая и обзором гонконговских торжеств ведется неспешная, но концептуально насыщенная беседа, местами переходящая в дискуссию. Народ подобрался в большинстве если и не с высшим образованием, то с претензиями на него, так что в идеях недостатка нет. Татьяна со свойственным ей унылым пылом толкает новую теорию единого праязыка, из которой однозначно следует, что слово «Москва» – арабского происхождения; А.М., как дипломированный филолог, немедленно начинает эту теорию распиливать на куски тупой пилой; Роберт Васильевич, по образованию – мастер по ремонту телевизоров и знаток киргизских обычаев, тоже находит что добавить; Миша Натуральный, рассекая складным ножом очередной персик, бормочет что-то типа «In vino veritas»; Славик в это время сооружает хитрую конструкцию из вешалки и пары только что выстиранных носков, которую для быстрейшей просушки пытается подвесить под кондиционер (русская смекалка); ну а Вовка посмеивается над каждым из нас вместе и по отдельности. Понимая, что дискуссия затянется до полуночи, мы с Андрюхой решаем перед сном немного прогуляться по ночному Пекину.
      Ночью пекинский воздух бархатный и кажется гораздо чище дневного, хотя температура снижается ненамного, просто солнце не печет голову. Чуть меньше машин, вполовину меньше пешеходов, чуть тише на улицах. Но Пекин есть Пекин, это столица полуторамиллиардной страны, здесь жизнь просто не может замереть или заснуть на ночь. Неутомимые китайцы продолжают упорно бороться за процветание своей такой загадочной для твердолобых американцев родины и, конечно, не забывают про себя любимых. Чтобы там не говорили, любая нация добивается успеха только благодаря своему трудолюбию. А в этом с китайцами мало кто может поспорить.
      Где-то слышал, что многие китайские таксисты работают в две смены по двенадцать часов: пока один возит клиентов, второй отсыпается в багажнике машины. И так сутками. Не знаю, сам не видел, но возможность таких трудовых подвигов допускаю. В Китае бывает всякое!
      Выйдя из гостиницы, минуем торговые кварталы, полные закусывающих и прибарахляющихся иностранцев (наши родные русские рожи видны за сто метров по необъяснимому эфирно-астральному рисунку ауры, в которой генетически отражены семьдесят лет стояния в очередях и сорокаградусный метод решения всех проблем), несколько мелких ресторанчиков, в которых такие же мелкие китайские бизнесмены битый час тянут светлое пиво и деликатно отщипывают палочками маленькие кусочки карпа в кисло-сладком соусе; минуем велосипедную стоянку и выходим на просторы Чанъаньцзе. Машины уже не идут сплошным потоком, как днем, но их все равно много, и свет их фар сливается в единый световой коридор. Дорога переходится в два приема – до середины, где тянется полоса разделительного газона, и далее через еще четыре ряда до велосипедной дорожки. Большинство магазинов и супермаркетов уже закрыто, горят лишь яркие вывески (часто – на старокитайском, написанные красивыми старыми иероглифами) и рекламы (много японской и корейской – автомобили и электроника). Магазин «Дружба» обвешан традиционными красными светящимися фонарями пополам со слоганами «Кока-колы».
      Уже говорил, но повторюсь еще раз: гуляя по ночному городу – неважно, в Пекине или в провинции – вряд ли встретишь пьяную компанию или «гопников», которые не прочь затеять драку или тряхнуть деньги. На удивление спокойно и цивилизованно. И это в стране, где каждый четвертый, если не третий, так или иначе занимался боевыми искусствами и в принципе знает, как обращаться с холодным оружием! Конечно, законы в Китае жестки и милиция не дремлет, но сдается, что дело не только в этом; просто с детства их приучали жить более расслабленно и выражать свои эмоции более непосредственно и естественно, а потому у них меньше причин лечить свои проблемы водкой, а лишнюю энергию – если она есть – приберет государство, для которого вопрос о загрузке рабочих рук – древний и хорошо знакомый. Рецепт простой – длинные дороги и высокие небоскребы.
      Время от времени включаю камеру, чтобы поймать какой-нибудь яркий кадр. Вот стайка велосипедистов неторопливо прокатывает мимо, лениво беседуя на ходу – возвращаются домой служащие какого-нибудь супермаркета; нищий (или нет?) старик около подземного перехода организовал микробизнес – чинит велосипеды по мелочам, рядом валяются ключи и насос; в самом переходе сумашедшая нищая в грязном тряпье сидит на бетонном полу с завернутым в шаль грудным ребенком и без остановки кланяется всем прохожим, если же бросить монетку – начинает истово и слишком искренне для обычной попрошайки бормотать «Се-се, се-се…» («Спасибо, спасибо…»); к ночному клубу подплывают недешевые автомобили с джентльменами в костюмах, швейцар предупредительно открывает двери перед недешевыми леди; площадка для роликовых коньков забита до отказа, молодежь отрывается под китайский вариант «Ласкового мая»; вот красивая девушка пытается разговаривать с нами по-английски – вышла погулять вместе с мамой, увидела двух белых с камерой – ясное дело, янки, надо налаживать интернациональные контакты! Английский мы знаем несколько хуже, чем китайский, поэтому объясняемся как можем, изредка путая местоимения. Впрочем, оказывается, что по-английски она говорит не лучше нас, компенсируя этот недостаток милой улыбкой. Ну что тут сказать неженатой молодежи, планирующей поездку заграницу? Учите языки! Негоже в беседе с девушками по десять раз повторять заученное «Мы из Шаолиня, изучаем кунфу у монахов» – так ведь можно и сердце разбить кому-нибудь!
      Стоим посередине серединной Империи в самом центре ее столицы и глядя на неоновое марево стеклобетонных монолитов, вслушиваясь краем глаза в толчею чужих диалектов, вползуба покусывая пресную лепешку с кунжутом и перцем, как-то не можем поверить, что через всего-то навсего короткий жаркий пекинский день ноги наши ступят на территорию Российской Федерации, представленную серым полом тамбура вагона поезда Пекин-Москва… Это нереально, этого не может быть. Это будет не с нами!

 
      Следующий день, последний в Пекине, начинается с утреннего посещения парка Житан («Алтарь Солнца» – когда-то в нем император приносил жертвоприношения духам предков, Солнцу и Луне). Неспешной походкой минуем несколько посольств – около каждого чистенький китайский постовой в белых перчатках (надо сказать, военная форма на многих китайцах сидит м-м-м… как бы это выразиться? Несколько лоховато – слишком уж субтильные), проходим мимо рынка Яболу (барахолка для русских) и за пару юаней попадаем внутрь огороженной красными стенами территории парка.
      В восемь утра здесь кипит вовсю парковая жизнь – заметьте, в рабочий день. Первый, кто привлекает наше внимание – дедушка седых лет, бодро шагающий по каменной дорожке задом наперед. Предположение о старческом слабоумии с негодованием отметается; версия контрамотов из Стругацких (для знатоков) признана черезчур экзотичной; спор прерывает А.М., поясняющий, что это просто напросто такой цигун – вероятно, один из новомодных. А, ну тогда конечно, все ясно, так бы сразу и сказали… Без проблем: если все время идти вперед, то стареешь, как все, а вот если назад, то немножко отматываешь время назад, и типа молодой. Ну это как одометр у автомобилей: если все время ехать назад, то можно отмотать пробег машины в обратном направлении. Не пробовали? Попробуйте!
      Повстречав еще несколько контрамотов, приближаемся к центральным площадкам парка. В центре расположена система прудов, живописных полянок и аллей, на которых легко уединиться и покачать ци в свое удовольствие, или просто посидеть на скамеечке в теньке, любуясь на искусно расставленные валуны и карликовые деревья. Впрочем, есть здесь немало и нормальных деревьев – платаны, магнолии, кипарисы и всякие там елки-палки. Некоторые из них облюбованы местными цигунистами для осуществления своих странных, порой-таки подозрительных для непосвященного глаза практик. Так, можно увидеть солидную даму лет пятидесяти, вцепившуюся в горизонтально расположенный сук верхними конечностями и раскачивающуюся в этом легкомысленном положении. Другое несчастное дерево и вовсе вынуждено покрепче ухватиться корнями за землю: толстый мужик расстегнул рубашку на пузе и методично бъется оным о древесный ствол (одно из классичеких шаолиньких упражнений), спасибо еще это не пальма со спелыми кокосами. Рядом стайка женщин бальзаковского возраста (кстати, сколько это в цифрах?…) выполняет тайцзицюань под современную легкую музыку (в Китае она вся легкая; понятия «блатные песни» у них нет и в задумке – а ведь при Мао сидели как надо!) – вроде бы ничего особенного, но вот разительный штрих – у них нет тренера! Никто не заставляет их потеть по три часа в день – они делают это сами, потому что им это нравится и такова традиция!
      Что делают люди в наших парках? Гуляют, сидят у фонтана, пьют пиво, в лучшем случае посещают какие-нибудь аттракционы. Словно не знают, что с собой делать – ждут того, что бы их развлекло или отдохнуло; пребывание наедине с собой ввергает обычного среднестатистического европейца в беспокойство (надо что-то делать, что я сижу просто так?) или скуку (господи, ну что я тут сижу один как пень, даже заняться нечем). Древние и мудрые ханьцы давно решили для себя проблему скуки и придумали массу упражнений, позволяющих человеку укрепить тело, не уставая до изнеможения, успокоить сознание, не пользуясь никакими внешними предметами или зрелищами, снять напряжение и до глубокой старости оставаться активным членом жизни. Для молодых это – кунфу, для пожилых – цигун, хотя в реальности кунфу и цигун неразделимы, и часто их невозможно различить по внешней форме.
      Сказать, что в любом китайском парке за каждым кустом сидит по мастеру боевых искусств или великому цигунисту-экстрасенсу – конечно, значит безответственно соврать. Как и в любом искусстве, серьезного успеха достигают лишь единицы из десятков тысяч. Однако, сказать, что за каждым кустом сидит по занимающемуся – это правда, иногда и по два. Обилие стилей и направлений неудивительно – Пекин огромный город, сюда переезжают жить из разных провинций, принося с собой диковинные традиции семейных стилей, которые за века смешиваются, образуя новые, не всегда удачные сочетания. При всей своей привязанности к традиции и в чем-то консервативности, китайцы, тем не менее, легко принимают новведения и чужой опыт, практично используя лучшее и без сожаления отбрасывая неподходящее. Возможно, разгадка парадокса в том, что так легко меняется лишь внешняя форма – но основа, выстроенная тысячелетиями, неизменна. Казалось бы, авторитет китайского ушу не должен был бы позволить иностранным или новомодным стилям проникнуть в культурное пространство Китая – тем не менее, сейчас очень популярны школы Брюса Ли, каратэ и даже европейского бокса. Неважно, как называться и что преподавать – важно, что для занимающихся в Китае слово Учитель всегда пишется с большой буквы, и все они свято верят, перефразируя Марка Твена, что «их Учитель легко побьет десятерых, а по воскресеньям – и сотню противников». И хотя для критичного европейского ума подобная вера кажется несколько наивной, тем не менее она имеет большой практический смысл: сознание ученика, доверяющего учителю и его методам, гораздо более восприимчиво к информации, чем сознание сомневающегося, а значит, быстрее обучаемо; хорош учитель или плох – он все же заведомо мудрее и опытнее своих учеников (иначе они поменялись бы ролями!), и нужен им как проводник на их собственном длинном пути. Пройдет время, и многим из них окажется уже не по дороге с учителем – и в этом нет ничего плохого – но пока учитель рядом, в него стоит верить – и скорее всего, чуть раньше, чем понимать.
      Возможно, занятые именно такими размышлениями, продолжаем нашу увлекательную экскурсию по парку Жи-Тхан. Минуя небольшой пруд, в котором вокруг искуственных (но выглядящих очень естественно) каменных островков плавают утки, вдруг слышим звуки музыки, в которой безошибочно распознаем традиционную пекинскую оперу. Действительно, спутать какофонические завывания свирелей, аккорды циней и удары литавров с чем-либо другим невозможно. Ориентируясь по звуку, подбираемся поближе. Довольно большая беседка с сидениями для музыкантов внутри, человек тридцать зрителей и десяток исполнителей, причем все они периодически меняются местами. Конечно же, большинство из них – пенсионеры. По центру беседки стоит дедушка лет шестидесяти, одетый как и все его сверстники вокруг – легкая светлая рубашка с короткими рукавами, тонкие летние брюки и сандалии на носки системы «женские подследники» а-ля «простите, мисс, лайкры хватило только по щиколотку». С очередным ударом литавров дед затягивает сложную арию тонким пронзительным голосом, который с закрытыми глазами мы назвали бы женским. Любой нормальный советский человек, воспитанный на Льве Лещенко и песне «Гайдар шагает впереди», без сомнения, не выдержал бы и пяти минут этого ужасного скребущего по ушам мяуканья. Однако мы выдерживаем больше, и в награду за стойкость нам удается послушать еще один номер импровизированного концерта – женскую партию, исполняемую соответственно миниатюрной бабушкой (одетой, впрочем, так же, как и дедушка). Здесь мы понимаем, обладателем какого глубокого баса являлся предыдущий исполнитель!
      Слегка оглушенные культурным нокдауном, бредем далее. Несмотря на наше явное варварское непонимание музыкального смысла услышанных композиций, интуитивно мы чувствуем, что музыканты – молодцы и играли с вдохновением, и что для столь необычного вокального исполнения требуется особая, очень сложная практика и, видимо, особый тип музыкального слуха, совсем неразвитый у нас. И ведь это не были профессионалы, просто отряд пенсионеров по интересам. Почему наши пенсионеры не распевают арию Евгения Онегина в парке имени Максима Горького?
      На следующей аллее нам посчастливилось лицезреть еще одного представителя оригинальной техники у-шу, хотя мы так и не смогли определить, к какому стилю относится увиденное. Мужичонка лет сорока, тощий и, говоря по-нашему, несколько плюгавый, одетый в штаны и домашнюю майку с лямками, выписывал разнообразные кренделя ногами и руками, то ускоряясь, то сгибая спину и замедляясь, меняя ужимки и гримасы, то неожиданно останавливаясь и просто отдыхая стоя. С некоторой натяжкой можно было бы назвать его стиль «обезьяной», той самой, которую придумали в Пекинской академии у-шу (а вовсе не в потайных коридорах монастыря Шаолинь), но смущало отсутствие каких-бы то ни было стоек и странная манера тыкать двумя растопыренными пальцами во все стороны. Налюбовавшись вдоволь на великого мастера, мы временно закрепили за новооткрытым направлением боевых искусств название «стиль пьяного таракана», и направились к выходу из парка – время уже близилось к обеду, да и впечатлений нагрузили котомку – не унести.

 
      Последний обед в Пекине решено объявить праздничным – во-первых, в честь отъезда, во-вторых, в честь присоединения Гонконга. Дух праздника и без нас, впрочем, постоянно витает на пекинских улицах, льется из динамиков, светит из экранов телевизоров, переливается разноцветными флажками и гирляндами. Все это напоминает Новый Год, только летом.