ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Аудитория мало-помалу пустела. Сдав экзамен, студенты уходили, за столами осталось всего несколько человек. Вера решала последнюю задачу в билете. Задача никак не выходила: ответ получался какой-то четырехэтажный.

Накануне Вера получила письмо от матери. Оно захватило все ее мысли. Письмо писалось накануне войны. Мать просила, чтобы Вера вела себя умно и скромно, дружила только с хорошими девушками, предостерегала ее от преждевременных увлечений: ведь сколько горя приносит ранняя любовь!.. В конце письма сообщала, что они скоро должны переехать в Минск или в Москву и что отец сейчас на границе, где-то около Бреста.

По этому письму Вера заключила, что отец попал в самое пекло.

На большой, во всю стену, классной доске студент решал не очень сложную задачу. Но он так перепутал знаки, что все пошло у него вкривь и вкось. Взгляд его черных цыганских глаз все чаще останавливался на Вере: «Помоги!» – ясно читалось во взгляде. Вера не любила этого озорного и насмешливого парня и в другое время, может быть, даже радовалась бы его неудаче. Но сейчас стало жаль его. Вера знала, что ему тоже не до экзаменов. Однако помочь ему не могла.

Поглаживая запачканной мелом рукой затылок, отчего черные его волосы постепенно седели, студент уже с полной безнадежностью посматривал то на доску, то на Веру.

Профессор поглядел на исписанную вычислениями доску и, наклонясь к ассистенту, проворчал:

– Война! Все это война!.. Ну, товарищ Урванцев, – обратился он к студенту, – хватит! Можете идти! – Записал себе что-то в книжечку, прокашлялся и вызвал: – Железнова!

Вера вздрогнула и пошла к столу. Лицо ее залилось краской.

Сначала она ответила теоретическую часть, потом встала у доски. Исписав, как и Урванцев, всю доску, не видя конца своим усилиям, она остановилась и прижала руку ко рту.

Профессор повернулся на стуле. За ним повернулся и ассистент.

– Все это война! – профессор многозначительно постучал пальцами по столу. Потом подошел к доске и внушительно посмотрел на Веру. – Для вашего решения, Железнова, нужна вторая доска. Напрасный труд! Вы решаете невнимательно. В самом начале, как и предыдущий товарищ, перепутали знаки, и у вас получился такой рогатый вывод. А ведь пример вам попался очень легкий. – Профессор взял мел и стал писать. – Вот и решение. Всего, как видите, несколько строчек, и ответ – минус синус квадрат альфа. Все!.. Вы свободны!

Вера шла от доски, как пьяная. Она снова села за свой стол, раскрыла учебник и, положив горячую голову на руку, задумалась.

Прозвучала фамилия следующего студента. Вызванный гулко зашагал к доске. Но Вера уже ничего не замечала.

– Железнова хорошая студентка, математику знает, но чертовски волнуется, – негромко сказал профессор ассистенту.

Аня и другая девушка, сидевшие близко от профессорского стола, слышали эту фразу, во время перерыва они подошли к Вере и успокоили ее.

Домой пошли все вместе.

Москва уже жила войной. Навстречу девушкам шагал мужчина с сыном на руках, а рядом с ним заплаканная женщина несла в руках небольшой чемоданчик – отправляла мужа на фронт.

Из ворот строительного городка вышла большая группа молодых людей в сапогах, с мешками за плечами. На перекрестке Вера и ее подруги перегнали двух парней, ссутулившихся под тяжестью туго набитых мешков. За ними шли подавленные горем матери, вытирая на ходу слезы.

– Нагрузила ты, мама, меня, все равно как переселенца, вот увидишь, все брошу! – сказал один из парней.

По другую сторону тротуара шел сгорбленный священник в коричневом подряснике и в черной шляпе. Он старался высоко держать голову, а жена его семенила рядом и плакала навзрыд. Впереди широко шагал молодой человек тоже с мешком за плечами, вероятно, их сын.

Дальше повстречалась подвыпившая компания – провожали друзей на войну. Гармошка разливалась на все лады.

Когда девушки подошли к дому, где находилось студенческое общежитие, возле подъезда уже стояли машины. Около них толпились уезжавшие на фронт студенты.

– Давайте на машинах отправим вещи, а сами пойдем пешком, – предложил секретарь комсомольской организации.

– Правильно! Пешком и с песнями! – крикнул Урванцев.

– Что-то не до песен сейчас… – возразил Вася Воронцов и обнял за плечи Аню Вихореву.

– Именно с песнями! – настаивал Урванцев. – Да с такими, чтоб фашистам тошно стало!

Секретарь поднял руку и громко скомандовал:

– Смирно! – Все стихли. – Товарищи, пора строиться!

Ребята, подхватывая девушек под руки, становились в ряды.

Аня потянула Веру за рукав, но Вера осталась на месте.

– Чего ты? Грустью ведь не поможешь…

– Я не грущу, Аня, а думаю…

– Об Иване Севастьяновиче?

– Нет, не о нем… Я думаю: как можно в такое время нам оставаться в тылу?

Ее слова упали как искры на сухой порох. Девушки, обступив Веру и Аню, заговорили звонко и разноголосо:

– Правильно, Верушка! Стыдно комсомолкам отсиживаться, да еще студенткам авиаинститута!..

– Чем мы хуже ребят?

– Идемте в призывную комиссию!

Вера остановила девушек:

– Девчата, сегодня проводим наших, а завтра – в райвоенкомат! В эту же комиссию, которая наших ребят призывала! Принимайте, мол, нас – мы члены авиаклуба имени Чкалова!

– Молодец, Вера!

– Мы сами об этом думали!

– Пусть попробуют не пустить нас на фронт!

Девушки обхватили Веру тесным кольцом и гурьбой пошли вслед за шагающим строем.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В воздухе кружились самолеты. Вера прошла последний круг и повела свою машину на посадку.

Внизу, подняв белый флаг, стояла Аня. Рядом с нею наблюдал за полетами старший инструктор майор Кулешов. Зная, что строгий взгляд Кулешова следит сейчас за ее самолетом, Вера подумала: «Опять что-нибудь заметит и снова заставит повторить…» Старенький У-2 трясся и скрипел, казалось, он волнуется не меньше, чем его командир.

А тут, как назло, пронесся почти крыло в крыло самолет Кости Урванцева, и Вера сама не заметила, как очутилась у земли. Чтобы выправить посадку, она потянула на себя ручку, но было уже поздно: колеса стукнулись о землю, и самолет, подскочив, запрыгал «козлом». Теперь для Веры было ясно, что она провалилась и виноват в этом Урванцев! «Я ему покажу, – с досадой думала она. – Отчитаю этого лихача при всех, на комсомольское собрание его вытащу!»

Подрулив самолет к стоянке, она перевела мотор на малые обороты, соскочила на землю и подошла к старшему инструктору с рапортом.

– Вам, Железнова, нужно еще потренироваться, – выслушав рапорт, спокойно сказал Кулешов и, увидев ее грустное лицо, поспешил успокоить девушку: – На фронт, Железнова, вы еще успеете!

– Если бы не Урванцев, я бы села нормально! – смотря Кулешову прямо в глаза, сказала Вера. Она ожидала, что инструктор ее поддержит. – Ведь это из-за Урванцева я «козла» дала?..

– В воздухе у вас тоже не было уверенности, – ответил Кулешов. – Подумайте, товарищ Железнова: вы же идете на фронт. Для вас, да и для меня, несущего за вас ответственность, очень важно, чтобы вы вели самолет уверенно. Это дается не сразу, нужны упорные тренировки.

Вера хотела возразить, но он строго взглянул на нее.

– Идите отдыхайте, на сегодня хватит! В шесть утра снова на аэродром! А Урванцева тоже заставлю тренироваться! – И он показал на самолет Урванцева, который в этот момент сделал слишком резкий разворот. – Видите, как выкомаривает? Много лихости, да мало опыта. Ему еще очень много нужно над собой работать!..

Приземлившись, Урванцев подошел к инструктору с рапортом. Вера бросила на него злой взгляд. Молодой летчик багровел, слушая нравоучения Кулешова, и стал запальчиво оправдываться:

– Товарищ майор, вы неправильно ко мне подходите, я буду протестовать… Я должен с этой партией уехать на фронт. Вы…

– Прекратить пререкания! – резко оборвал его Кулешов. – Вы на военной службе, а не на собрании. Делаю вам замечание! Завтра в шесть ноль-ноль быть на аэродроме.

Урванцев небрежно повернулся и пошел. Кулешов вернул его и потребовал выполнить поворот четко, по уставу.

В этот момент цыганские глаза Кости встретили колкий взгляд Веры. Костя выпрямился, вздернул голову кверху и хотел было залихватски прошагать мимо Веры, но Кулешов опять остановил его:

– Вернитесь, Урванцев, и повторите приказание!

– Есть, повторить приказание! – приложив руку к шлему, громко отрапортовал Костя: – Завтра в шесть ноль-ноль быть на аэродроме!

Услышав позади себя торопливые, шуршащие по траве шаги Кости, Вера пошла быстрее. Тогда Урванцев выкинул одну из своих обычных шуток: сдернул с головы шлем и, залаяв по-собачьи, бросил его Вере под ноги. Девушка испугалась, вскрикнула и отскочила в сторону. Дружный смех раздался на аэродроме. Смеялись все, кто видел эту сцену.

– Дур-рак! – выпалила Вера и поддала шлем ногой.

– Умнее дочки твоей мамы! – не замедлил ответить Костя. Он поднял шлем, звонко отряхнул его о ладонь, состроил смешную рожу и браво зашагал прямо на Веру.

– Провалился, а паясничаешь! Шута из себя строишь!.. – сказала Вера, не двигаясь с места.

– Аэродром широк, разойдемся! – Подмигнув, Урванцев обошел Веру стороной.

– Ве-ра!.. Подожди меня! – послышался издали голос Ани.

Подруги пошли вместе.

– Говорят, наш БАО[6] расформировывают, – сказала Аня. – Сюда с запада пришли другие батальоны. Один из них поставят на наше место, а нас либо вольют в этот же батальон, либо отправят на пересыльный пункт.

– А нас? – испугалась Вера.

– Вам что? Вы летчики! Никакого отношения к нашему БАО не имеете!.. Вас это не касается. – Аня оглянулась вокруг и перешла на шепот: – Сегодня приходил один майор в авиационной форме, отбирал ребят и девчат в отряд. Васек утром прибегал ко мне. Говорит, что этот отряд будет заброшен в тыл, туда… Как ты советуешь, может, записаться? – Аня посмотрела подруге в глаза.

Вера задумалась. Страшно было сразу решить: шутка ли, в тыл врага!..

В небе появился большой ТБ-3. Почти над самым аэродромом он выбросил один за другим несколько черных комочков. Из этих комочков вырвались белые купола. Девушки, обхватив друг друга за плечи, замерли, глядя на качающихся в воздухе парашютистов.

– Я бы на твоем месте пошла в отряд! – наконец ответила Вера.

Аня прижала ее к себе. Они огляделись по сторонам – не слышал ли их кто-нибудь. Но ребята были далеко, у самолетов.

Придя к себе в палатку, Вера сняла комбинезон и сапоги, надела зеленую юбку, тапочки на босу ногу и отправилась с Аней на речку стирать белье.

Здесь их и нашел Василий. Вера уже управилась и сидела на песке.

– Я принес тебе, Вера, неприятное приказание командира эскадрильи, – он вытащил из кармана бумагу и протянул ее Вере.

Вера прочла бумагу и вспыхнула:

– Неужели кому-то мешают мои косы? – проговорила она. – Я же их всегда под шлемом ношу!..

Комэска приказывал: косы отрезать, коротко постричься и в таком виде явиться утром на построение. В противном случае, говорилось в бумаге, будет наложено строгое взыскание и виновную отчислят из авиации на пересыльный пункт.

– Неужели меня тоже заставят остричься? – Аня поглядела на Василия.

– Зачем? Ты ведь в наземных войсках служишь, а она – летчик! – ответил Василий. – Косы могут попасть в мотор. Так что не огорчайся, Веруша! Рано или поздно, а все равно отрезать их придется. – Он посмотрел на Веру добрыми глазами. – Хотя и сам я, Веруша, не люблю стриженых, но тебе говорю: иначе нельзя!..

Вера распустила свои густые каштановые волосы и стала медленно их расчесывать.

Аня опустилась на песок и потянула за собой Василия.

– Мне девчата сказали по секрету, что в Кунцеве формируется отряд. Давай запишемся?

– Какой отряд? – спросил Василий.

– Туда, в тыл, – Аня кивнула головой на запад.

Василий встревоженно посмотрел на нее и покачал головой.

– Мне записаться можно. А тебе зачем? Девушкам и в нашем тылу работы много. Направят тебя на дорогу регулировщицей на смену какому-нибудь здоровому парню, а его на фронт…

– Регулировщицей? Нет, Васек, это занятие не для меня!.. Я пойду в отряд! – решительно заявила Аня.

Вера заплела свои косы и поднялась.

– Ну, друзья, берите белье и идем, – сказала она.

Когда они пришли к себе в палатку, Вера сложила выстиранное белье, вышла и тут же возвратилась с большими канцелярскими ножницами. Грустно взглянув на Аню, она протянула ей ножницы. Аня поняла ее взгляд и покачала головой. Тогда Вера сунула ножницы в руки Василию и села перед ним на табуретку.

– Режь!.. Без жалости и под самый корешок! – сказала она, положила свои толстые косы на руки Василия и склонила голову, как на плаху.

Косы выскользнули из рук Василия, их концы упали наземь. Вера подняла косы и снова положила в его руки. Ножницы, скрипнув, захрустели. Холодное железо коснулось Вериного затылка, и она невольно вздрогнула.

– Только на пол не упусти, – попросила Вера.

Василий отрезал одну косу и бережно положил ее на подушку. Коса, как живая, сползла на одеяло и свернулась в клубок.

– Ну, все!.. – вздохнула Вера. – Режь, Васек, другую!

Василий отрезал и другую косу.

Вера сидела неподвижно, ощущая непривычный холодок на шее. Потом встала, взяла тяжелые плети кос, подержала в руках, завернула в платок и надела на стриженую голову шлем.

– Тебя, Аня, в воскресенье в Болшево отпускают? – спросила она.

– Обещали.

– Возьми с собой этот узелок. Пусть Марья Васильевна спрячет его. Может, когда-нибудь после войны приеду к вам, полюбуюсь на них, как на свою молодость!..

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Овладев Полоцком, Борисовом и Могилевом, гитлеровские войска группы армий «Центр» свои главные силы бросили на Смоленск: 3-я танковая группа из района Витебска наносила удар на Ярцево, 2-я танковая группа из района Шклова – на Смоленск. Часть войск была направлена для обеспечения флангов на Великие Луки и Гомель. Однако к этому времени советское командование уже сумело развернуть оперативные резервы и нанести по наступающим войскам в районах Витебска, Орши, Рогачева и Мозыря мощные контрудары.

Гитлеровцы были вынуждены значительно снизить темп своего продвижения, а на участке Рогачев – Мозырь даже перейти к обороне.

В первых числах июля на фронте Витебск – Орша – Могилев завязались кровопролитные бои, перешедшие впоследствии в большое сражение за Смоленск. Под ударами советских войск гитлеровцам не раз приходилось откатываться назад с большими потерями.

Смоленское сражение окончательно сорвало гитлеровский план «молниеносной» войны – «план Барбаросса», по которому предполагалось в июле 1941 года взять Москву, в середине августа этого же года форсировать Волгу и на рубежах Астрахань, Сталинград, Куйбышев, Казань и Архангельск закончить войну. Смоленское сражение, развернувшееся на фронте протяженностью в двести километров, сковало центральную группировку гитлеровцев, измотало и обескровило их войска. И, несмотря на пополнение этой группировки свежими войсковыми соединениями, снятыми из Франции, со Швейцарской границы и с других направлений, положение на фронте для армии фюрера не улучшилось.

Бросая в бой на смоленском направлении новые дивизии, гитлеровское командование рассчитывало массированным ударом танков с ходу взять Смоленск, с малыми потерями овладеть рубежом Днепр – Вопь и дальше в том же темпе двинуться прямо на Москву. Но так не получилось.

Закалившись в боях и поборов в себе «танкобоязнь», советские войска стойко удерживали свои рубежи, смело вступали в бой с большими группами танков и мотопехоты противника, расстреливали его танки в лоб прямой наводкой орудий и снайперским огнем ПТР[7]. Смелее и оперативнее стали работать наземная и воздушная разведки.

Они снабжали свои штабы точными данными о передвижении и сосредоточении гитлеровских войск. И в боях на этом направлении нередко бывало: прежде чем гитлеровские войска успевали вступить в бой, советские войска неожиданно переходили в контрнаступление и разбивали их.

263-я пехотная дивизия, сменившая разбитую наголову отборную дивизию «Великая Германия», просуществовала всего несколько дней. 139-я пехотная дивизия, брошенная командованием на прикрытие прорыва, еще на марше была окружена советскими войсками и разбита.

В результате этих поражений темп продвижения гитлеровских войск с каждым днем ослабевал и наконец дошел до четырех – семи километров в сутки. Снизился и темп наступления групп войск «Север» – на псковском и «Юг» – на киевском направлениях. Потери же у них к концу июля были громадные: и в живой силе, и в танках, и в артиллерии, и особенно в авиации. Все это очень бесило гитлеровское командование.