Спрячь его, береги как зеницу ока, никому не показывай, никому про него не рассказывай. Я бы сам побежал, да мне туда ходу нет!
Кузька прыгнул на пол и пропал, скрылся из глаз. А Наташа бросилась искать веник. Веника в углу не было. И угла тоже не было. Вернее, он был, но его теперь занял огромный шкаф. Наташа громко заплакала. Из комнат прибежали люди, увидели, что она не ушиблась, не оцарапалась, а плачет из-за какой-то игрушки, про которую и рассказать толком не может, успокоились и опять пошли прибивать полки, вешать люстры.
Девочка плакала потихоньку. И вдруг сверху кто-то спросил:
КТО ТАКОЙ КУЗЬКА?
Наташа подняла голову и увидела высокого человека, папиного товарища. Они с папой когда-то сидели в первом классе на последней парте, потом всю жизнь не виделись, встретились только вчера и никак не могли расстаться, даже вещи грузили вместе.
В руке у папиного соседа по школьной парте был чудесный сундучок с блестящими уголками и замочком, украшенный цветами.
– Хорошая игрушка. В прекрасном народном стиле! Я бы на твоём месте тоже о ней плакал, – сказал бывший первоклассник. – Держи и спрячь получше, чтобы под ноги нечаянно не попала.
Наташа, боясь поверить чуду, вытерла глаза, сказала спасибо, схватила Кузькино сокровище и побежала искать такое место в квартире, где бы можно было его как следует спрятать. И надо же было так случиться, что этим местом оказалась её собственная комната. Наташа сразу её узнала, потому что там уже были её кровать, стол, стулья, полка с книгами, ящик с игрушками.
– Самая солнечная комната, – сказала мама, заглянув в дверь. – Тебе нравится? – И, не дожидаясь ответа, ушла.
– Нравится, нравится, очень нравится! – услышала Наташа знакомый голос из ящика с игрушками. – Догони её скорей и скажи: благодарствуйте, мол!
Хорошая горница, приглядная, добротная – как раз для нас! Каковы сами – таковы и сани!
– Кузенька, ты здесь?! – обрадовалась девочка.
В ответ пискнул утёнок, бибикнула машина, зарычал оранжевый мишка, кукла Марианна сказала «ма-ма» и громко задудела дудка. Из ящика вылез Кузька с дудкой в одном кулаке и барабанными палочками в другой. Старый, заслуженный барабан, давным-давно лежавший без дела, болтался у самых Кузькиных лаптей.
Кузька с восторгом поглядел на чудесный сундучок в Наташиных руках, ударил палочками в барабан и завопил на всю квартиру:
Комар пищит, Каравай тащит. Комариха верещит, Гнездо веников тащит. Кому поём, Тому добро! Слава!
В дверь постучали. Кузька кувырк в ящик с игрушками. Одни лапти торчат.
– Концерт по случаю переезда в новый дом? – спросил папин товарищ, входя в комнату.
Он подошёл к игрушкам, вытащил Кузьку за лапоть и поднёс к глазам. Наташа бросилась на помощь, но Кузька уже преспокойно сидел на ладони у бывшего первоклассника, точно так же, как сидели бы на ней кукла Марианна, Буратино, ещё кто-нибудь в этом роде.
– Вот какие нынче игрушки! – сказал папин друг, щёлкнув Кузьку по носу, по лохматик и глазом не моргнул. – Первый раз вижу такую. Ты кто же будешь? А?
Не слышу… Ах, домовой, вернее, маленький домовёночек? Что, брат? Туго тебе приходится? Где же ты в нынешних домах найдёшь печку, чтобы за ней жить? А подполье? Куда спрячешь от хозяев потерянные вещицы? А конюшня?
Кому ты, когда вырастешь, будешь хвосты в косички заплетать? Да, не разгуляешься! И хозяев не испугаешь, народ грамотный. А жаль, если ты совсем пропадёшь и все тебя забудут. Честное слово, жаль.
Кузька сидел на ладони у папиного товарища и слушал. А Наташа думала: «Так вот он кто! Домовёнок! Маленький домовёночек! Мне – семь лет, ему – семь веков, восьмой пошёл…»
– Что ж, – закончил папин товарищ. – Хорошо, что ты теперь превратился в игрушку и живёшь в игрушечнице. Тут тебе самое место. А с детьми, братец, не соскучишься! – и положил неподвижного Кузьку рядом с оранжевым мишкой.
– Кузенька! – грустно сказала Наташа, когда дверь за папиным другом закрылась. – Значит, теперь ты игрушка? А как же Афонька, Адонька, Вуколочка? Я думала, они к нам на новоселье придут, мы их угостим из игрушечной посуды, на заводной машине покатаем… А как же волшебный сундучок? Какая в нём тайна? Ты правда встречал Бабу Ягу? И почему ты в лесу очутился, если ты домовой, а не леший? Неужели я больше никогда ничего про тебя не узнаю? Неужели ты насовсем превратился в игрушку?
Тут Кузькин глаз, глядевший на девочку, вдруг подмигнул, а из игрушечницы послышалось.
– Он лежит и еле дышит, ручкой-ножкой не колышет!
И Наташа услышала про домовёнка вот такую историю.