В шкафу, на самой верхней полке, за стеклом, жила маленькая игрушечная девочка. А ещё там жили хрустальные бокалы и рюмки. Они только и знали, что дрожали за свою красоту. «Дзинь! Сгинь!» — звенели они, когда внизу кто-нибудь топал.
      Иногда стеклянная стена отодвигалась, и к ним заглядывала мокрая тряпка. «Привет, бездельники!» — говорила она и, ворча, убирала пыль. Бокалы и рюмки приходили в ужас, а девочка мечтала, что тряпка возьмёт её с собой. Но тряпка, поворчав, уходила, и стеклянная стена становилась на место.
      Бывало, что рюмки с бокалами приглашались на праздник. Девочка оставалась одна и радовалась, что никому не мешает. Ведь бокалы и даже самые маленькие рюмочки совсем не играли с ней, а только гоняли девочку из угла в угол.
      — Стань в сторонку! — говорил бокал. — Ты не стеклянная. Из-за тебя не видно, какой я красивый.
      — Сгинь! — звенела рюмка. — А то не увидят, какая у меня тонкая талия.
      Девочка не сердилась. Она понимала, как обидно, если ты красив, а тебя загораживают.
      Всё свободное время (несвободного времени у неё, к сожалению, не было) девочка сидела на краю полки, прижав нос к стеклу, и смотрела вниз, на пол.
      Там жили игрушки. Им было весело. То они во что-то играли, то в них кто-то играл. Девочке очень хотелось к ним. Но отодвинуть стекло и слезть на пол она не могла. Тогда игрушечная девочка сочинила такой стишок:
 
Посадили игрушку на полку,
И бедняжка грустит втихомолку,
Что она не игрушка,
Что она безделушка,
От которой ни проку, ни толку.
Посадили игрушку на полку.
 
      Особенно волновалась девочка, когда внизу играли в прятки: вот бы её кто-нибудь нашёл!
      Однажды водить досталось обезьянке. Кого она отыскала, кто сам выручился. Но обезьянка не могла остановиться, так ей понравилось искать.
      Игрушки смеялись над ней, звали к себе. Обезьянка только отмахивалась от них всеми четырьмя руками.
      «Кого она ищет? Все на месте! — удивлялась девочка. — Неужели меня?»
      Не успела она об этом подумать, как за стеклом прямо перед ней появилась обезьянья мордочка.
      От волнения девочка даже крикнуть не могла.
      Взгляд обезьянки равнодушно скользил по бокалам и рюмкам («Сгиннь!» — дрожали они), а большой рот, прямо-таки до ушей, шептал стишок:
 
Если где-то нет кого-то,
Значит, кто-то где-то есть.
Только где же этот кто-то
И куда он мог залезть?
 
      Ура! — крикнула обезьянка. — Я сама сочинила стишок! Кто же ещё мог его сочинить?
      И тут её взгляд встретился со взглядом девочки.

      Мартышка притащила девочку вниз, к игрушкам. Первой новенькую увидел розовый Зайчик.
      — Я тебя не боюсь! — пискнул он, зажмурился — и новенькая пропала. Открыл глаза — она опять тут. Крохотная, гораздо меньше его самого, в красном платье и зелёном платке. Тогда Зайчик зажмурил только один глаз. Новенькая подмигнула ему и засмеялась.
      Загудел мотор. Зайчик отскочил в сторону. Это ехал Ванька-Встанька на Машине. За Машиной бежал Бобик. А наперерез, зажмурив глаза и вытянув шею, мчалась отчаянная Курица. Она всегда так делала, увидев, что кто-нибудь едет.
      Подбежали цыплята. Прискакала Лошадка. Пожаловала Матрёшка в малиновом платке. Притопал Мишка. Приковылял важный Пингвин с весёлыми пингвинятами. Подъёмный кран приветливо сказал: «Не стой под грузом!» — и протянул к девочке свою стрелу.
      — Это кто? — спросил Ванька-Встанька, не сводя глаз с незнакомки.
      — Представления не имею, — ответила Мартышка. — Алле-гоп! — И обезьянка перекувырнулась через голову.
      Все стояли и молчали. Трудная вещь — первое знакомство.
      Вдруг по полу покатилась горошина. Новенькая наклонилась за ней. Но выскочил пингвинёнок, крикнул: «Отдай мяч!» — и бросился за горошиной. Девочка и пингвинёнок стукнулись лбами и упали.
      Из толпы игрушек выступил папа Пингвин, извинился перед новенькой, помог ей подняться и сказал пингвинёнку:
      — Пинг, дитя моё! Примерный пингвин не должен ронять своего достоинства. Иначе он упадёт в глазах общества.
      Девочка засмеялась, да так хорошо, что игрушки засмеялись в ответ.
      Тут Пингвин шаркнул лапкой, поклонился и спросил незнакомку:
      — Будьте так добры и любезны! Если вас не затруднит, скажите, пожалуйста, как вас зовут?
      — Катя, — ответила девочка и протянула Пингвину руку.
      Что тут началось! Все потянули к Кате руки и лапы, каждый старался громче всех крикнуть, как его зовут, Бобик надрывался от лая и оттаскивал всех зубами, чтобы первым подать Кате лапу, Мишка чуть кого-то не задавил, и вместо знакомства вышла свалка.
      — Вопиющая невоспитанность! — возмутился Пингвин и попросил, чтобы Подъёмный кран сейчас же поставил всех на место.
      — Знакомиться нужно по правилам, — произнёс Пингвин, когда все были поставлены на место. — Это значит, кто-то представит нас Кате, то есть скажет: «Вот всеми уважаемый Пингвин. Он очень ум… (Ну, вы знаете, что про меня сказать.) А это наша Курица, почтенная мать семейства. Прошу любить и жаловать. Это Матрёна Митрофановна, самая большая Матрёшка». Ну, и так далее. Я полагаю, эта честь должна быть оказана той, которая отыскала нам милую маленькую Катю, а именно — Мартышке.
      — Ох, Пингвин! — вздохнула Мартышка. — Тебя никогда не поймёшь. Какая шерсть будет мне показана?
      — Тебе, Мартышка, — терпеливо объяснил Пингвин, — будет оказана честь познакомить Катю с нами, то есть представить ей всех.
      — Представить? Всех до одного? — обрадовалась Мартышка. — Тогда я начну с тебя.
      Пингвин немного смутился, но спорить не стал. Как-никак он считал себя солидной особой, значительной персоной и, уж во всяком случае, важной птицей. Ему было приятно, что даже Мартышка это понимает.
      Пингвин оправил пёрышки и шаркнул лапкой.
      — Ти-ши-на! — завизжала Мартышка. — Представление начинается!
      Она поклонилась, оправила невидимые пёрышки и заковыляла, похлопывая руками, будто крыльями, а потом совершенно пингвиньим голосом сказала:
      — Дорогие дети! Пожалуйста, если это вас, конечно, не затруднит, будьте так добры и любезны, как наша почтенная, всеми уважаемая Мартышка, и я полагаю, что за это вам, к вашему сведению, будет показана шерсть. Прошу лупить и жаловаться.
      Игрушки хохотали. Пингвин открывал и закрывал клюв, но от возмущения не мог сказать ни слова.
      А Мартышка уже присела на корточки, замахала руками и давай носиться вприпрыжку, приговаривая:
      — Ах-ах! Куд-кудах! Ах, беда! Цыплёнок пропал! Ах, радость! Червяк нашёлся! Ах, беда! Червяк пропал! Ах, радость! Цыплёнок нашёлся! Ах, беда! Ах, радость! Ах! Ах! Ах!
      — Ах ты окаянная! Да я тебя заклюю! — И Курица погналась за Мартышкой.

      Вдруг внутри большой Матрёшки что-то застучало и запищало:
      — Катю хотим! Хотим видеть Катю!
      — Помоги, батюшка! — басом сказала большая Матрёшка, низко кланяясь Подъёмному крану.
      Тот крикнул: «Не стой под грузом!», — схватил Матрёшку за платок и преспокойно снял его вместе с головой.
      — Ой! Ой! — испугалась Катя. — Игрушечки милые! Что же это делается?
      Из нижней половины Матрёшки, как из большой разноцветной бочки, глядела другая Матрёшка.
      — Здравствуй, Катенька! Здравствуй, моя красавица! — запела она.
      Но Подъёмный кран и ей отвернул голову.
      Во второй Матрёшке оказалась третья.
      — Привет, Катюша! Как пожива… — успела крикнуть она и тут же осталась без головы.
      Из третьей Матрёшки выскочила совсем маленькая Матрёшечка, подбежала к Кате и пропела:
 
Я девчонка ничего!
Не боюсь я ничего.
Если я и пропаду,
Всё равно не пропаду.
 
      Катька, пряники любишь? — сказала она. И удивилась: — Да ты меньше меня!
      — Испугалась, Катерина? — спросил Подъёмный кран. — Ничего, сейчас мы их соберём, проще говоря, смонтируем. Только поглядывайте, чтоб у какой лицо не очутилось на спине, а то чего не бывает на производстве!
      И вот совсем целёхонькие сёстры кинулись друг к дружке здороваться — давно не видались.
      — Что-то в животе пусто, — сказала большая Матрёшка. — Ой вы, милые сестрицы, не пора ль нам подкрепиться? Я б сейчас, право слово, за четверых поела!
      — А я бы за троих! — подхватила вторая Матрёшка.
      — А я за двоих! — поддержала третья.
      — И я! И я от пряничка не откажусь! — пискнула маленькая Матрёшечка. — Эй, Катька! Аида с нами! — И потянула Катю за платье.
      — Нет, со мной! Нет, к нам! — закричали игрушки, и опять началась свалка.
      Все тянули девочку к себе. И когда Подъёмный кран поставил всех на место, оказалось, что платье у Кати разорвано в клочки.
      Тогда Мишка принёс ей свои парадные штаны:
      — Носи на здоровье!
      — Батюшки светы! — ахнули матрёшки. — Ребёнок в них утонет.
      Но штаны пригодились. Катя залезла в карман и выглядывала оттуда.
      «Что делать?» — думали игрушки. Ведь ни у кого, даже у самой маленькой Матрёшечки, не было такой крошечной одёжки.
      Всех опять выручил Пингвин. По его совету Мишкины штаны с Катей в кармане погрузили в Машину, и все следом за Машиной побежали в самый дальний угол.

      В дальнем углу на сундучке сидела и дремала старая-престарая кукла Акулина Мирмидонтовна.
      Ей было сто лет, а то и больше. Черты её лица стёрлись от времени, но ничто не могло стереть её доброй улыбки. Даже во сне она улыбалась.
      — Ах вы, озорники! Зачем же вы деточку в карман запихали? — спросила она, проснувшись и увидев Катю.
      Игрушки наперебой принялись рассказывать, почему Катя очутилась в кармане Мишкиных парадных штанов.
      — Да какая ж ты махонькая! — улыбнулась Кате старая тряпичная кукла. — С тобой только в дочки-матери играть. Ну, баловники, слушайте, что я вам скажу. Пусть каждый из вас по очереди станет ей отцом или матерью. У кого девочке будет лучше, с тем она и останется.
      — Стой — не вались, упал — поднимись! — обрадовался Ванька-Встанька. — Поехали играть в дочки-матери!
      — Погоди, непоседа! Что ж это вы? Али забыли, зачем пожаловали? — засмеялась Акулина Мирмидонтовна, открыла сундучок (чего-чего там только не было!) и вынула оттуда узелок с платьями. — Возьми, голубка, вот это платье. Будешь ты в нём настоящая царевна.
      — Спасибо, бабушка! — ответила Катя. — Очень красивое платье! Даже играть в нём жалко.
      — Возьми, деточка, возьми! Может, когда и поиграешь в царевну. А то и в королевну. — И Акулина Мирмидонтовна протянула Кате ещё одно платье с высоким кружевным воротником и длинным шлейфом.
      Все полюбовались платьями, осторожно их потрогали, и тут старушка вынула из узелка весёлый красный сарафан:
      — А это тебе, Катенька, на каждый день. В нём и на стол собирай, и за стол садись, и вокруг стола скачи. Ну, беги, милая, слушайся родителей. И вы все ступайте. А ты, Пингвин Пингвиныч, останься. Ты среди них самый разумный, даром что птица.
      Когда Пингвин вернулся в Игрушечный город, он увидел Мартышку, которая прыгала по крышам, спрятав Катю за спину, и вопила:
      — Чур, я Катина мама!
      — Считаю своим долгом заметить, — возмутился Пингвин, — что ты, Мартышка, не умеешь себя вести.
      — А ты не умеешь делать вот так, — ответила Мартышка, опустила Катю на пол и — алле-гоп! — перекувырнулась через голову.

      — Следуйте за мной! — торжественно скомандовал Пингвин и полез в коробку, в ту самую, куда игрушки прячутся во время уборки.
      Все последовали за ним.
      Катю и Подъёмный кран Пингвин оставил возле коробки, а Мартышку попросил завязать Подъёмному крану глаза, чтобы тот не подглядывал.
      — Жмурки? — шёпотом спросила обезьянка.
      — Нет! — ответил Пингвин. — Дочки-матери. — И объявил правила игры:

      1. ВСЕ СИДЯТ В КОРОБКЕ.
      2. ПОДЪЁМНЫЙ КРАН ВЫТАСКИВАЕТ КОГО ПОПАЛО.
      3. КТО ПОПАЛСЯ — РАССКАЗЫВАЕТ СКАЗКУ И БЕРЁТ КАТЮ В ДОЧКИ НА ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ.

      Правила понравились всем, кроме Подъёмного крана.
      — А я так не играю. Думаете, мне не хочется, чтобы Катя была моей дочкой? Я тоже полезу в коробку.
      Но вместо него полезла Катя. Она сказала:
      — Подъёмный кран, давай так: если вытащишь меня, значит, я твоя дочка.
      Всем ещё больше захотелось получить в дочки такую умницу.
 
Майна-вира! Вира-майна!
Поскорей откройся тайна! —
 
      с этой песней железный великан опустил крюк в коробку и крякнул от тяжести.
      «Наверное, я зацепил сразу всех, — думал он, напрягая последние силы. — Как же так могло случиться? Чего только не бывает на производстве!»
      — Гррр! — заревел груз, и Подъёмный кран понял, кто ему попался.
      «Ай-яй! — думал Подъёмный кран. — Такой мягкий, такой пушистый и такой тяжёлый! Уф!» И опустил Мишку на пол.
      Тут вылезли остальные игрушки. Каждый жалел, что вытащили не его.
      — Сегодня Мишка, завтра кто-нибудь ещё, — утешил их Пингвин. — Главное, у кого Катя останется насовсем. Ну, Мишка, согласно правилам, ты должен рассказать сказку.
      Игрушки повеселели, окружили Мишку, а пингвинёнок Пинг чуть не залез ему в пасть — так ему хотелось услышать медвежью сказку.
      — Ну, давай! Ну, рассказывай! — подскакивала Мартышка.
      — Вся жизнь медведя — это сказка, — начал Мишка. — Поэтому всё равно, что рассказывать. Расскажу, что было вчера.

      Вчера мне подарили очень вкусную книжку и очень интересное варенье.
      Я совершенно растерялся. Ем варенье, а думаю про книжку. Читаю книжку, а думаю про варенье. Как тут быть?
      И тогда я придумал вот что. Одной лапой я принялся за варенье, а другой взялся за книжку. Я ел и читал сразу.
      Я сосал лапу, листал страницы, лизал картинки. Книжка была такая, что я буквально не мог от неё оторваться.
      Потом я попал в таз. А книжка — под душ.
      А потом мы вместе качались на верёвке для белья: я вниз головой, а книжка вверх ногами. И я опять её читал. А ветер перелистывал страницы.
      Ну, вот и вся сказка. Идём, дочка!

      Мишка взял Катю в лапы и понёс.
      — Быть медвежонком, Катюша, не так-то просто, — втолковывал он девочке по дороге. — Для этого нужно любить мёд.
      — Я его люблю! — ответила Катя.
      — Молодец! — похвалил Мишка. — А малину?
      — И малину, — сказала Катя. — Она сладкая.
      — Умница! — одобрил Мишка.
      Дальше выяснилось, что медвежонку надо уметь ходить на задних лапах, кувыркаться, баловаться, лазать по деревьям, плескаться в ручье и, конечно, спать.
      Катя всё это умела.
      — Ты даже не подозреваешь, дочка, — гудел довольный Мишка, — до чего славный медвежонок из тебя получается! Только когда плещешься и вообще когда приятно, всегда делай «фрр», когда спишь — «хрр», а когда сердишься, делай как можно громче «гррр!».
      — Кстати, ты знаешь, что такое подберёзовик? — спросил Мишка. Мордочка у него была хитрая.
      — Это такой гриб, — ответила Катя.
      — Фрр! Вот и не угадала! — обрадовался Мишка. — Это медведь, который спит под берёзой. А что такое подосиновик?
      — Медведь, который спит под осиной? — предположила Катя.
      — Фрр! Вот чудачка! — развеселился Мишка. — Это такой гриб с красной шляпкой. А что такое подснежник?
      — Весенний цветок, — ответила Катя.
      — Ничего себе цветок! — удивился Мишка. — Подснежник — это медведь, который всю зиму спал под снегом, а весной вылез на солнышко. Не смейся, пожалуйста, это тебе не шутка — проспать всю зиму. А вот и берлога.
      Это была круглая корзинка, а в ней мягкая перина, тёплое одеяло, пуховая подушка и книжка с картинками.
      Мишка уложил Катю в берлогу и спросил:
      — Кстати, какая лапа у тебя самая вкусная? Не знаешь? Надо знать! У меня, например, левая. Поэтому ползимы я сосу правую лапу, а левую, самую вкусную, берегу на закуску. Ну, теперь спи, тренируйся. Сон для нас, медведей, очень важное дело.
      И Мишка начал покачивать корзинку, напевая песенку:
 
Спит медведь в своей берлоге
Под большой сосной.
Спать он осенью ложится,
А встаёт весной.
 
      Катя изо всех сил старалась уснуть, но ничего у неё не получалось. Тогда она хлопнула в ладоши и закричала:
      — Раз-два-три! Зима кончилась!
 
Тук-тук-тук! Стучат капели,
Гонят Мишку из постели.—
 
      И поскорее выбралась наружу, довольная, что из неё получился такой весёлый подснежник.
      Но Мишка только вздохнул и решил сам показать девочке, как надо учиться спать, залез в берлогу, взбил подушку, подоткнул одеяло, взял книжку, сделал «хррр!», и книжка накрыла его с головой.
      — Как у него здорово получается! — позавидовала Катя.
      Она тихо постояла рядом с берлогой, потом побегала вокруг корзинки, потом заглянула в щёлку: Мишка во сне вынимал из пасти правую лапу, чтобы приняться за левую.
      «Значит, ползимы прошло, — решила девочка. — Новый год уже позади!» И тут она придумала песенку:
 
Мишка, Мишка, лежебока,
Спал он крепко и глубоко,
Зиму целую проспал
И на ёлку не попал,
И на санках не катался,
И снежками не кидался.
Всё бы Мишеньке храпеть.
Эх ты, Мишенька-медведь!
 
      Стемнело.
      Игрушки начали возвращаться к своим кроваткам.
      — Хррр! — делал Мишка.
      — Хорош у тебя отец! — посмеивались игрушки. — Вот лодырь!
      — Тсс, — делала Катя, прикладывая палец ко рту. — Не мешайте ему, пожалуйста! Он тренируется. Он — Подснежник!

      Утром в коробке было просторней: Мишка сидел рядом с Подъёмным краном.
      — Пора! — закричали игрушки из коробки.
      Крюк закачался, зацепил кого-то, и раздался отчаянный крик:
      — Куд-куда, куроцап несчастный? Подхватил, как коршун какой!
      Подъёмный кран обиделся, но всё-таки осторожно вынул из коробки и опустил на пол перепуганную Курицу. Она тут же бросилась собирать цыплят:
 
Куд-куда? Куд-куда?
Ну-ка, ну-ка, все сюда!
Ну-ка, к маме под крыло:
Куд-куда вас понесло?
 
      И ты, Катенька, лезь ко мне под крыло!
      — Нет! — закричали игрушки. — Сначала сказку!
      — Сказку так сказку, — согласилась Курица.

      Жила-была курица Чернушка. Сама чёрная, а цыплята жёлтые. И была у неё подружка Краснушка. Сама красная, а цыплята опять-таки жёлтые.
      Вот встретились Чернушка с Краснушкой, поклевали то да сё, потолковали о том о сём, а больше всего о детках — какие они жёлтенькие да пушистенькие.
      Потолковали, поклевали, пора и по домам. А цыплята заигрались, перемешались, не хотят расходиться.
      Бегают куры от одного цыплёнка к другому: все жёлтенькие, все пушистенькие, не поймёшь, кто чей…
      — Матери детей узнать не могут, — перебил Курицу Пингвин, — а дети не слушаются. Ну и воспитание!
      — Ты, гусак заморский, не встревай! — обиделась рассказчица. — Питание у них было хорошее.
      — Я готов принести глубочайшие извинения, — смутился Пингвин.
      — Потом принесёшь. Сиди и слушай! — закричали игрушки.
      А Курица продолжала:
      — Ну вот, бегают, значит, куры вокруг цыплят, ахают, квохчут, кудахчут, а солнышко опускается, куриному племени спать пора.
      На счастье, шла мимо Пеструшка, умнейшая курица, сама пёстрая, а цыплята жёлтые.
      Чернушка с Краснушкой — к ней:
      «Ах, беда! Наши птенчики перепутались. Не поймёшь, кто чей. Как быть?»
      «Глупые вы куры! — отвечает Пеструшка. — Делите цыплят пополам, берите любую половину, и дело с концом!»
      «Нам бы своих», — говорят Чернушка с Краснушкой.
      «Не всё ли равно, свои или чужие? — рассуждает Пеструшка. — Все жёлтые, все пушистые, берите каких попало!»
      Глядь, её собственные дети уже перемешались с Чернушкиными да с Краснушкиными, не разберёшь, кто чей.
      «А теперь как? — спрашивают Чернушка с Краснушкой. — На три части деток поделим?»
      «Как бы не так! — рассердилась Пеструшка. — Ишь чего захотели! Мои-то, негодники, больше всего любят клевать всякую чепуху: кнопки, пробки, бумажки, стекляшки. Кто ж за ними присмотрит, как не мать родная?»
      «А мои, сердешные, — плачет Чернушка, — маковые зёрнышки уважают».
      «А мои, ненаглядные, — убивается Краснушка, — любили пшено!»
      Тут они переглянулись и разбежались. А вернувшись, принесли по тарелке. И цыплята сразу же припустились: одни — к маковым зёрнышкам, другие — к пшену, а третьи — к пробкам, кнопкам, бумажкам, стекляшкам и прочей чепухе.
      Разобрали куры цыплят — и по домам. А говорят, куры — дуры. Как бы не так!

      Рассказала Курица сказку и тронулась в путь. За ней с радостным писком, толкаясь, копошась, клюясь, побежали цыплята. Катя смешалась с цыплячьей толпой, только верх платочка был виден. Но вот и он пропал вдалеке, там, где был куриный лужок — зелёный коврик с рассыпанными нитками, пуговками и мелким бисером.
      Девочке понравилось быть цыплёнком. До чего ж приятно вприпрыжку бежать за Курицей, всё время что-то искать и находить, быть вместе с пушистыми цыплятами, которые так славно попискивают на каждом шагу, а главное — слушать мудрые речи Курицы.
      — Иди как все! Гляди как все! Ищи как все! Пищи как все! И знаешь, кем ты станешь в конце концов? Ко-ко! Самой настоящей курицей!
      Когда цыплята ссорились и дрались, Курица тут же наводила порядок:
      — Кончайте клеваться, кому говорю! Кто много клюётся, тот мало клюёт. Кто мало клюёт, тот плохо растёт. Кто плохо растёт, того заклюют.
      Она то и дело чего-нибудь пугалась:
      — Ах, беда! Ко-ко-коршун! Ах, ужас! Ско-ко-ко-корей ко мне!
      Цыплята забивались к ней под крыло. Курица прижимала их к земле и, нахохлившись, грозно глядела на потолок: попробуй тронь. «Странно, — думала Катя, — почему такая храбрая Курица только и делает, что всего боится?»
      У Курицы было очень много забот. И девочка принялась ей помогать. Она искала цыплятам зёрнышки и червяков, разнимала драчунов и просто так играла с цыплятами, только бы они были вместе. Ведь Курица больше всего боялась: а вдруг кто-нибудь потеряется и пропадёт?
      — Ах, радость! — кудахтала Курица. — Катя мне помогает!
      — Ки-ти-ти! Ти-ти-ми! — пищали цыплята, бегая следом за девочкой. Это значило: «Куда ты, туда и мы».
      Курица даже перестала оборачиваться и пугаться, шла и кудахтала о чём-то своём. И вдруг она всеми пёрышками почувствовала, что за спиной у неё никого нет.
      — Ах, беда! — испугалась Курица. — Детки пропали! Ах, ужас!
      И тут она увидела, что на другом конце куриного лужка как ни в чём не бывало шагает Катя, а за нею гуськом (да-да, гуськом, как какие-нибудь противные гусята) маршируют Курицыны дети, задирая клювы к самому небу, и поют песенку, которую им придумала Катя:
 
Цыпа-цыпа! Аты-баты!
Мы цыплята! Мы цыплята!
Мы клюём, клюём, клюём
Всё, что встретим на пути,
И поём, поём, поём:
«Тити-мити! Ти-ти-ти!»
 
      — Ах, беда! Они только ходят и поют, но совершенно ничего не клюют. Ах-ах! Они худеют на глазах! Ах-ах! Они чахнут! Ах-ах! Они сохнут! Ах-ах! Они дохнут! — И Курица упала без чувств.
      Очнувшись и увидев, что цыплята копошатся рядом пока ещё живые-здоровые, она сказала:
      — Нет. Катя, ты — не цыплёнок. Ах, беда! Ты совсем-совсем не цыплёнок!

      На следующее утро игрушки опять полезли в коробку. Мишка и Курица стояли рядом с Подъёмным краном и ждали, кого он вытащит и какую сказку сегодня расскажут. И вот над коробкой появилась самая счастливая на свете лошадиная морда:
      — Иго-го, Катенька! Ты меня любишь? Я тебя очень люблю!
      Игрушки вылезли из коробки, окружили Лошадку и потребовали выкуп.
      — Выкуп? — не поняла счастливая Лошадка. — Берите что хотите! Берите овёс! Берите попону! Берите конюшню! Оторвите полхвоста! Только бы Катенька было со мной!
      Наконец она разобралась, чего от неё хотят, и начала свою сказку.

      — Я так люблю скакать и так не люблю скучать! Скачешь-скачешь и прискачешь куда-нибудь. Скачешь-скачешь и встретишь кого-нибудь.
      Однажды я попала в удивительную страну: солнце, песок и больше ничего…
      — Пустыня! — ахнул Ванька-Встанька.
      — Солнце, песок и я, — поправилась Лошадка. — Нет, не так. Солнце, песок, я и моя тень. Нет, опять не так. Солнце, песок, я, моя тень и мои следы на песке. Это так приятно — оставлять следы в пустыне!
      Вдруг подул ветер. Песок поднялся и полетел. Солнце пропало. Тень пропала. Я скорей назад. Гляжу, нет моих следов. Все пропали, до одного. «Ну, думаю, значит, и я пропала!»
      И тут я заплакала.
      «Эй! — услышала я сквозь ветер. — Стой на месте и, пожалуйста, плачь погромче. А то я тебя не найду».
      Это был Вер…
      — Ура! — обрадовался Ванька-Встанька. — Это был Вер-то-лёт! Он всегда всех спасает.
      — Нет, Ванька-Встанька. Это был Вер-блю-жо-нок. Он загородил меня от ветра, от колючего песка.
      Буря утихла, и мы пошли к колодцу. Там было много верблюдов. Они стояли и пили воду.
      Я уже напилась, и ещё напилась, и ещё. А они всё пьют и пьют.
      «Верблюды, верблюды, — спросила я. — Зачем вы так много пьёте?»
      Верблюды подняли головы, подумали немного и ответили:
      «Понедельник!»
      «Чего?»
      Верблюды опять попили, снова подумали и говорят:
      «Вторник!»
      «Какой вторник?»
      Верблюды попили-попили, подумали-подумали и как заревут:
      «Среда!»
      Когда они допились до воскресенья, мама Верблюжонка объяснила:
      «Мы идём в пески. Там нет воды. Приходится пить на целую неделю вперёд…»
      — Вот это заправка! — с уважением сказал Ванька-Встанька.
      — А Верблюжонок приедет к нам в гости? — спросила Катя.
      — Конечно, приедет, — ответила Лошадка. — Он обещал. Только я, Катенька, всё равно больше всех люблю тебя.

      Рассказав сказку, Лошадка привела Катю к себе в конюшню. Там было светло и чисто. На стенах — картинки. На картинках — и поля, и леса, и горы, и сёла, и города.
      — Смотрю на картинки, — сказала Лошадка, — и мечтаю о путешествиях.
      Ни стола, ни стульев, ни кровати в конюшне не было. Ведь все лошади спят и обедают стоя.
      Лошадка надела себе на морду мешок (он называется торбой). Другая торбочка, поменьше, досталась Кате.
      И вот стоят они: Лошадка на своих четырёх ногах, а Катя на четвереньках, как настоящий жеребёнок, — и смотрят друг на дружку. Лошадка не спеша жуёт овёс, а Катя вертит своей торбочкой и так и сяк, и рот открывает пошире, и язык высовывает подальше, а достать еду не может. Ведь лицо у неё не такое длинное, как у Лошадки, и рот не на конце, а где-то посерёдке.
      Так стояли они и поглядывали друг на дружку, и обеим хотелось что-то спросить. Наконец, Лошадка не выдержала, стряхнула торбу, радостно заржала и сама же смутилась, а потом очень робко спросила:
      — Катя, ты меня любишь? Катя кивнула в ответ, тоже стряхнула торбочку, поднялась с четверенек и сказала:
      — Мама Лошадка! Что ты положила в торбочку? По-моему, там не овёс, а что-то сладкое. Я даже лизнула!
      — Теперь ты навсегда меня разлюбишь, — испугалась Лошадка, — потому что я, глупая, надела на ребёнка торбочку. Там конфеты. Бери их, пожалуйста, руками. Только скажи, ты совсем меня разлюбила или ещё любишь хоть вот столечко?
      Увидев, что дочка наелась, и ещё раз услышав, что Катя её любит, Лошадка предложила:
      — А теперь поскачем!
      Катя встала на четвереньки и приготовилась бежать за Лошадкой. Но Лошадка сказала:
      — Ну-ка встань и отряхни ладошки! Ты же ребёнок, а не жеребёнок! Лошадь и человек скачут по-разному: человек на лошади, а лошадь по дороге.
      Катя взобралась на Лошадку и стала очень большой, наверное выше Мишки.
      — Что нужно сказать, Катенька, чтобы я поскакала? — спросила Лошадка.
      — Лошадка-милая-я-очень-тебя-люблю-по-ехали-скорей-пожалуйста-а-то-мне-ужасно-хо-чется-скакать! — ответила девочка.
      — Не совсем так, — поправила её Лошадка. — Нужно крикнуть: «Но!»
      — Но! — крикнула Катя.
      И они поскакали. Сначала трусцой, потом рысцой, а потом и рысью.
      А навстречу им неслись дома, башни и мосты Игрушечного города. Они были сложены из мозаики и цветных кубиков. Были даже кубики с буквами: вот совсем круглое «О», а вот похожая на «О», только с отломанным бочком, буква «С».
      — Мама Лошадка! — крикнула Катя. — Мишка говорит, что из букв можно не только дома складывать, но и целые слова, например «МАМА».
      — Глупости говорит, — не поверила Лошадка, — а ты повторяешь!
      Тут появился ветер и начал дуть прямо в лицо. Он всегда откуда-то берётся, если скакать побыстрей.
      — Ой, как хорошо! — кричала Катя, — Мама Лошадка, я тебя очень люблю!
      Дома слились в один разноцветный забор, похожий на радугу.
      — Иго-го! — радовалась Лошадка.
      — Эге-гей! — кричала Катя.
      И вдруг, заметив скачущую Лошадку, отчаянная Курица зажмурила глаза, вытянула шею и помчалась наперерез. (Она всегда так делала, увидев, что кто-то едет.) За Курицей бежали цыплята. Вот сейчас, сейчас они попадут прямо под копыта.