Я снова перевела взгляд на тщательно запеленатую мумию, но не могла представить себе что там, внутри, — Роман…

Почему-то в этот самый неподходящий момент я вспомнила его бессмысленный, затуманенный взгляд во время любви, тихий, почти страдальческий стон, бисеринки пота над верхней губой… Неужели этого больше не будет? Неужели это действительно он лежит в марлевом коконе под слепящим голубоватым светом больничных люминесцентных ламп?

Белый поршень медленно поднимался и опускался, как будто дышал, как будто это именно он был единственным живым существом в этой ярко освещенной палате, а вовсе не безжизненная белая мумия на высокой кровати…

Я не могла отвести застывшего взгляда от этой мумии.

За спиной у меня скрипнула дверь палаты, послышались легкие, почти беззвучные шаги.

Я испуганно оглянулась.

Ко мне подошла сестричка Оля, та самая, которая провела меня сюда.

— Не мучай себя, — прошептала она, — ты ему ничем не поможешь. Сергей Михайлович сделал все, что можно, теперь только на бога надеяться… Ты иди домой, поспи, лучше завтра придешь, я вечером снова буду дежурить…

Я послушно вышла из палаты, прошла ночными коридорами, не заметив, как оказалась на улице.

Рядом со мной остановилась машина. Кажется, это был тот же самый водитель, который привез меня сюда.

Я не заметила, как добралась до дома, не заметила, как поднялась по лестнице, как вошла в квартиру.

Легла, не раздеваясь, и не надеялась уснуть, но провалилась в сон, как в омут, как в неподвижную темную воду.

Мне снилось, что я иду по длинному, ярко освещенному коридору — не такому, как в больнице, без госпитальной унылой стерильности, скорее это был коридор какого-то клуба. По сторонам от меня стояли люди, они застывали при моем приближении и смотрели на меня с удивлением, сочувствием и легкой насмешкой.

Я шла быстро, торопясь увидеть кого-то, догнать… и наконец увидела — от меня уходил Роман, я узнала его широкие плечи, темные, слегка вьющиеся волосы.

Я окликнула его, но он не обернулся, наоборот, прибавил шаг.

Я шла быстрее, быстрее, уже почти бежала, но расстояние между нами не сокращалось…

Тогда я закричала: «Обернись! Обернись!»

И он обернулся.

Но я не увидела знакомого лица.

Не увидела вообще никакого лица.

На месте лица был пустой темный провал.

Я закричала от ужаса… и проснулась от собственного крика.

Было совсем светло, взглянув на настенные часы, я увидела с удивлением, что проспала почти до десяти. Все тело болело, во рту был отвратительный привкус. Немудрено — я спала в одежде, в неудобном положении…

Вчерашние события нахлынули на меня с новой силой, и я едва подавила стон. Однако нужно было привести себя в порядок, принять душ, выпить кофе…

Но этим планам не суждено было осуществиться.

Только я встала и направилась в ванную, как задребезжал дверной звонок.

— Господи, кого это принесло!

Я подошла к двери и посмотрела в «глазок».

На площадке перед дверью стоял незнакомый мужчина в пиджаке и галстуке. Больше ничего определенного о нем сказать я не могла, поскольку его облик был искажен линзой «глазка».

— Вам кого? — осведомилась я хриплым со сна голосом.

— Вас, Наталья Сергеевна, — проговорил незнакомец.

Это прозвучало убедительно. Я открыла дверь.

В квартиру вкатился невысокий плотноватый мужчина с прилизанными серыми волосами. В светло-сером пиджаке и синем галстуке. На лице постно-сочувственное выражение.

— Какое несчастье!.. — воскликнул он, всплеснув маленькими пухлыми ручками. — Какое несчастье!

— А вы кто такой? — спросила я недовольно. Мечты о горячем душе и о паре часов одиночества таяли, как утренний туман.

— Я-то? — удивленно переспросил незнакомец, как будто мой вопрос показался ему в высшей степени неуместным. — Я… — Он на какое-то время задумался, как будто вспоминал, кто же он такой. — Я сослуживец Романа Васильевича… из его фирмы… Молчалин Алексей Степанович…

— Хорошо, что не Чацкий, — невольно отреагировала я.

— А? Что? — Гость взглянул на меня растерянно и снова воскликнул: — Какое несчастье!

— А вы, Алексей Степанович, по какому-то делу или так себе зашли?

— Конечно, по делу, по делу, — проговорил он, просачиваясь мимо меня в комнату, — я, собственно… то есть не только я, а все сослуживцы Романа Васильевича, мы хотели узнать, не нужно ли чем-то помочь… Может быть, какие-то лекарства или еще что-то…

Мне пришло в голову, что сегодня суббота, день как-никак выходной, хотя, конечно, в коммерческих фирмах эти вещи не соблюдаются… да и Роман говорил вчера, что у него на субботу назначены какие-то важные дела…

Гость, словно прочитав мои мысли, поспешно проговорил:

— Сегодня, конечно, выходной день, но у нас в фирме назначено было важное мероприятие, и тут вдруг узнаем о постигшем вас… нас… нас всех несчастье…

Я побоялась, что он снова примется причитать, как скверный актер в клубе пожарной части, но он замолчал, меленько семеня по комнате и шныряя глазами по всем углам.

— Так если у вас нет никакого конкретного дела, — начала я довольно невежливо, — то я не смею вас больше задерживать… Душ, знаете, хотела принять…

— Конечно, конечно, я вас не задержу, не беспокойтесь, Наталья Сергеевна, — залебезил этот странный человек, продолжая внимательно осматривать комнату. — Ведь это Романа Васильевича квартира?

Голос его звучал заискивающе до приторности, но подтекст вопроса был совершенно прозрачен: ты Роману никто, квартира эта не твоя, и нечего тут командовать!

— Романа, — подтвердила я, — и Роман пока что жив, так что не надо никаких намеков!

— Что вы! — гость всплеснул маленькими ручками. — Какие намеки! Разве я позволил бы себе… Мы все надеемся на лучший исход… на самый лучший исход… Я только хотел спросить… — Он вдруг замер, уставившись на что-то, что лежало на письменном столе. Я шагнула к нему, чтобы посмотреть, что его так заинтересовало, но мой гость резко развернулся ко мне лицом и спросил с неожиданным резким нажимом: — Вам не показалось, что Роман Васильевич в последнее время как-то странно себя вел?

— Что значит — странно?

— Ну, как-то необычно… как-то не так, как всегда…

— Нет, не показалось! — отрезала я. — Роман вел себя совершенно нормально!

— Очень хорошо, очень хорошо! — Молчалин молитвенно сложил ручки. — Конечно, нормально… я нисколько не сомневался… А вот еще один вопрос… — Он замолчал, уставившись на этот раз на что-то за моей спиной. Я обернулась, там, куда он смотрел, не было ничего интересного.

— Так что за вопрос? — напомнила я ему.

— Ах да, извините… вопрос вот какой… он… Роман Васильевич… не говорил вам, что собирается куда-то уехать? Допустим, за границу?

— Нет, — категорически отрезала я, — насколько я знаю, никуда он не собирался!

— Ну и отлично! — обрадовался этот странный человек. — Просто замечательно!

— Не знаю, что вы нашли такого замечательного, — зло проговорила я. — Человек попал в аварию, лежит в реанимации — вы это находите замечательным?

— Что вы, что вы! — он замахал ручками. — Как вы могли подумать? Я вовсе не об этом!

— Ну наконец вы все выяснили? — Я сдерживалась уже из последних сил. Этот фальшивый человечек страшно раздражал меня.

— Все, все, почти все! — Он понизил голос и приблизился ко мне, как будто хотел посекретничать. — Еще только один совсем маленький вопрос…

— Ну, какой еще вопрос? — поторопила я его.

— Вы случайно не замечали… не находили у него… у Романа Васильевича… каких-нибудь билетов? На самолет, допустим?

— Вы что же думаете, я шарила по его карманам? — На этот раз я возмутилась всерьез. — Знаете что, если у вас нет более важных дел, то я собираюсь принять душ и поехать к нему в больницу! Так что я вас больше не задерживаю! — И я решительно двинулась к нему, собираясь выпроводить из квартиры.

Впрочем, он не стал упираться и сам скользнул к дверям, по дороге еще пробежав глазами по углам.

Я захлопнула дверь за этим странным гостем. Первым моим побуждением было протереть после него все, к чему он прикасался, — так неприятно было его поведение, что казалось, на всем осталась слизь, как после моллюска.

«В душ! — решила я после ухода скользкого типа. — Немедленно в душ! А уж потом я подумаю, кто же это приходил ко мне и чего хотел. Нужно надеяться на лучшее, Роман очнется и все объяснит…»

Но я вспомнила безликий неподвижный белый сверток, мумию, лежащую на больничной кровати, и невольно вздрогнула. И тотчас осознала, что я так и не знаю, что же все-таки случилось с Романом. То есть он попал в аварию, Оля сказала, что сильно разбился и обгорел. Но каким образом? Столкнулся с другой машиной? Налетел на дерево? Но Роман всегда очень осторожно водил машину, лихачить он не любил.

Как бы в ответ на мои вопросы зазвонил телефон. Я подскочила к нему одним прыжком, с ужасом думая, что звонят из больницы. Сообщить они могли только плохие вести. Но звонил Федор, интересовался, как и что.

Трясущимися губами я проговорила несколько слов, описала, в каком положении оставила Романа в больнице.

— Мужайтесь, — сочувственно заговорил он, — это тяжелое испытание, я знаю, но нужно надеяться на лучшее.

Тут, очевидно, до него дошло, какие банальные вещи он говорит, и Федор замолчал. А я взяла себя в руки и сумела задать ему несколько толковых вопросов насчет аварии. Он мало что знал, сказал только, что, по его сведениям, машина, которую вел Роман, не вписалась в поворот возле деревни Зайцево, а там шоссе проходит по крутому обрыву, и внизу довольно глубокий овраг. Машина со всего размаху проломила ограждение и рухнула в овраг, а больше он ничего не знает. Федор еще немного помялся и предложил мне связаться с его знакомым гаишником, чтобы выяснить у него подробности. Сама не зная почему, я согласилась. Очевидно, просто невыносимо было сидеть в четырех стенах и ждать звонка из больницы. Федор обрадовался, что может что-то для меня сделать, и отключился.

Я побрела в душ, потом заварила себе кофе покрепче и съела два тоста. Пока я решала вопрос, следует ли краситься перед походом в больницу, снова зазвонил телефон и Федор велел, чтобы я тотчас ехала на Литовский проспект, дом 98, там находится областное управление ГИБДД, по старому ГАИ, и спросила там капитана Сарычева. Он сегодня как раз дежурит, так что не откажется со мной побеседовать.

Капитан Сарычев оказался крупным мужиком с лохматой шевелюрой. Он сидел в кабинете и, по первому моему впечатлению, невыносимо скучал. Еще бы, субботнее позднее утро, погода отличная, светит солнышко, не так уж часто в нашем городе выдается такой замечательный денек, хоть и летом! А он вынужден проводить выходные в городе. Ну что поделаешь — служба!

Когда я сослалась на Федора, капитан заметно оживился и пригласил меня присесть.

— Ну что тебе сказать, — начал он по-свойски, — авария самая типичная. То есть, конечно, плохо, но на этом месте многие бьются. Вот смотри, — он начал чертить на листке бумаги, — вот тут дорога заворачивает, вот тут — указатель на Зайцево, там внизу — овраг, вот тут заграждение. Если ночью лететь не разбирая дороги, запросто можно врезаться в ограждение. А эта «Шкода», видимо, на очень большой скорости шла. Ну и… с размаху сломала ограждение и сверзилась в овраг.

Первой моей мыслью было, что Роман никак не мог лететь не разбирая дороги. Уж я-то знаю, как осторожно он всегда водил машину! То есть быстро, конечно, но ночью да еще в таком опасном месте он обязательно бы притормозил. Капитан поглядел мне в глаза и заметил в них протест и смятение.

— Ты не перебивай. Слушай дальше, — строго сказал он. — Значит, машина сверзилась и, надо полагать, загорелась. Но поскольку до этого неделю сильные дожди шли, то на дне оврага болотце такое образовалось, то есть воды много. И потерпевший чудом сумел выбраться из машины и в это болотце упал. То есть если бы не дожди… А так он огонь сбил. И машина не взорвалась.

— Все равно обгорел сильно… — всхлипнула я.

— Не реви, — все так же строго сказал капитан, — поздно теперь реветь.

— Если бы я с ним рядом сидела…

— Если бы ты с ним рядом сидела, тебе бы уж на том свете ангелы псалмы пели! — сообщил капитан. — Машина упала на правый бок, так что от пассажира бы одно мокрое место осталось. Так что радуйся, что бог тебя уберег. А если ты думаешь, что заставила бы его ехать потише, то не надейся: я сам на место выезжал, и сразу по горячим следам поглядели мы тормоза. Так я тебе скажу, что с такими тормозами не то что на крутом повороте, а и на ровном месте вовремя не остановишься. Тормозные колодки на фиг стерты, и жидкости тормозной нисколько нету! Нельзя же все-таки машину до такой степени запускать! Сами надеются на авось, а потом удивляются, когда в аварию влетают!

Я пыталась вклиниться в горячий монолог капитана Сарычева, но тщетно. В это время зазвонил телефон, капитан снял трубку, и лицо его сразу же приобрело мрачное выражение. Он послушал немного и заторопился.

— Авария на семнадцатом километре, — ворчливо сказал он, — тоже чудак какой-нибудь небось тормозные колодки вовремя не поменял.

Я поняла, что делать мне в кабинете капитана больше нечего, и ушла. На улице было жарко. Я не спеша добрела до ближайшего скверика и примостилась на скамеечке с бутылкой минеральной воды, которую девушка из ларька любезно вытащила из холодильника, заметив мое измученное лицо.

После холодной воды стало легче. Мысли приобрели не то чтобы четкость, а более-менее упорядочились и не бегали теперь в голове, как жучки-водомерки на поверхности пруда.

Капитан Сарычев сообщил мне удивительные, просто вопиющие вещи. Как будто речь шла о другом человеке, а не о Романе, с которым я прожила почти год и которого знала, как я думаю, достаточно хорошо.

Прежде всего Роман был очень аккуратен во всем. Так же педантичен и пунктуален он был в делах. Причем это касалось не только работы. Дома на столе у него лежал такой же ежедневник, как и на работе, и он записывал в него все личные дела, которые необходимо сделать в ближайшее время.

И последнее: Роман очень трепетно относился к своей машине. Он ничего для нее не жалел: заливал в мотор самое лучшее американское масло, все детали покупал только в фирменных магазинах, всякие рынки и развалы обегал стороной, также выбирал лучшие стеклоочистители и что там еще бывает… О техосмотре я ничего не говорю: Роман проходил его регулярно. То есть это я так думаю, сама-то я с ним туда не ездила. Но машина платила Роману такой же любовью и ездила отлично.

Как я уже говорила, водил Роман очень аккуратно, за рулем не брал в рот ни капли спиртного. Как же могло случиться, что он летел ночью, не разбирая дороги, и не смог вписаться в поворот? Я не могла поверить, как будто речь шла совершенно о другом человеке.

Ну хорошо, допустим, странности в его поведении я заметила еще тогда, на вечеринке у Федора. Роман, конечно, бывал крут, если его рассердить, мог накричать на меня, но дальше этого дело никогда не шло. Тут же он завелся совершенно на пустом месте, да так, что даже ударил меня… Я, конечно, тоже вышла из себя. Но есть вещи, которые я вытерпеть не в состоянии, и рукоприкладство — одна из них. Но он начал первый, то есть я хочу сказать, что, насколько я могу вспомнить, он был очень недоволен не только моим общением с Димкой Куликовым… В общем, я совсем запуталась.

Но даже если предположить, что Роман был зол и расстроен до такой степени, что изменил своим принципам и вел машину неосторожно, то что могло случиться с тормозными колодками? И куда делась тормозная жидкость? Нарочно он ее слил, что ли? Вот уж в это я никогда не поверю!

Я поглядела на часы и поднялась со скамейки. Пришло время идти в больницу. Моя знакомая сестричка Оля дежурит с трех, она пустит меня поглядеть на Романа.

Я купила в ближайшем магазине коробку пирожных, чтобы девочкам было с чем выпить чаю, и спустилась в метро.

Еще издали, подходя к палате реанимации, я услышала звуки самого настоящего скандала.

В коридоре перед самым входом в палату доктор Сергей Михайлович, прежде такой сдержанный и воспитанный, истошно орал на мою знакомую медсестру Оленьку.

— Ты хоть понимаешь, что он запросто мог умереть? Если бы я не вошел в палату и не заметил, что стимулятор выключен…

— Сергей Михайлович, да послушайте меня, ради бога! — пыталась перекричать хирурга Оленька, на глазах у которой блестели слезы. — Вы мне слова не даете сказать!

— Да что тебя слушать! — еще больше расходился врач. — Тебя гнать из больницы надо! Такая безответственность только в кондитерском магазине простительна! Если ты покупателю вместо эклера положишь буше, ничего не случится, а реаниматор не имеет права на ошибку, как минер! Ты понимаешь, что от тебя зависит человеческая жизнь?

— Сергей Михайлович, — безуспешно пыталась прервать его Оля, — да разве я когда-нибудь…

— Раньше за тобой такого не замечал! Но достаточно одной такой ошибки, чтобы полностью потерять доверие!

— Да вы хоть слышите, что я говорю? Я же пять минут как на работу пришла! У меня смена с трех! Я еще в палату не входила!

— Так это, значит, твоя сменщица выключила стимулятор? — До Сергея Михайловича наконец дошли слова медсестры, и он понизил голос: — Кто работал в предыдущую смену?

— Юля Дергачева… — тихо проговорила Оленька, — но я уверена, что она не могла… она очень ответственная девушка…

— Уверена! В чем ты можешь быть уверена? — доктор снова начал набирать обороты. — Гнать надо таких из больницы! Мы боремся за человеческую жизнь, а какая-то безответственная дура, не задумываясь, нажимает не ту кнопку, и все усилия врачей — коту под хвост…

Сергей Михайлович резко развернулся и зашагал по коридору. Края его длинного халата развевались, как полы кавалерийской шинели.

Оленька стояла возле двери палаты, хлюпая носом. Я подошла к ней и вполголоса спросила:

— И часто он так?

— Да нет… — Оленька подняла на меня глаза, полные слез, — очень редко… не представляю, как такое могло случиться…

— Да что случилось-то?

— Он уже собирался уходить домой, его смена закончилась, ну и напоследок заглянул в палату… а у одного больного кардиостимулятор отключен… — Оленька похлопала длинными ресницами и охнула: — У твоего как раз…

— И что… — спросила я, холодея, — что с ним?..

— Да нет, слава богу, ничего не случилось, видимо, только что отключился… я уверена, Юля не могла перепутать, она очень опытная сестра… может быть, штекер выпал, он не очень плотно держится… хотя раньше такого не бывало… ну, короче, Сергей Михайлович заметил и включил стимулятор, а тут я ему под горячую руку попалась, вот мне и влетело… а я вообще не входила еще в палату… ну, Сергея Михайловича тоже можно понять — он просто чудеса творит, борется за жизнь, а тут человек может погибнуть из-за чьей-то глупости…

— Что, Роман действительно мог умереть?

— А что ты думаешь? — она округлила глаза. — Он же в коме… если бы вовремя не заметили… ну ты не бойся, такого больше не случится, это редчайший случай… два раза уж точно не произойдет…

— Так мне сейчас лучше уйти? А то он здорово разозлился, и тебе из-за меня еще больше попадет? — Я взглянула в ту сторону, куда ушел разгневанный Сергей Михайлович.

— Да нет, — Оленька махнула рукой, — это он напоследок пар выпустил и ушел домой, его смена кончилась. Выспится, придет — еще прощения будет просить, он вообще-то не злой…

И снова сидела я возле кровати, и снова глядела на неподвижное тело, покрытое простыней. Забинтованные руки лежали поверх простыни и не шевелились. Все так же мелькали экраны, двигался белый поршень.

Никаких изменений, сказала Оля, он без сознания. Она посоветовала прийти завтра пораньше и поговорить с врачом. Я посидела еще немного, чувствуя, как набегают на глаза слезы, и пошла домой.

По дороге вспомнила, что нужно чем-то питаться, и заскочила в магазин. В кошельке было мало денег. Я вообще зарабатывала мало, так что Роман почти что меня содержал. Бывал он и щедр, но в разумных пределах, как сам говорил. Однако одета я была не хуже других. Деньги на хозяйство лежали дома в ящике серванта. Кроме того, в укромном месте лежали накопленные лично мной пятьсот пятьдесят долларов. Роман таких накоплений не поощрял, он считал, что деньги не следует хранить дома в чулке. Сам он пользовался кредитными карточками. Доллары я откладывала из своей небольшой зарплаты, собираясь на них сделать Роману подарок к свадьбе. Хотя мы официально не назначили день, Роман заговаривал об этом довольно настойчиво, и я, конечно, не сопротивлялась. Так что решив, что рано или поздно день свадьбы все же придет, я уповала, что к тому времени накопится приличная сумма для хорошего подарка.

Дома ждал меня неприятный сюрприз. Оказалось, что денег, оставшихся на хозяйство, меньше, чем я думала. То есть лежали в серванте полторы тысячи, а должно быть гораздо больше. Ведь я сама недавно с зарплаты сунула туда две, да еще Роман дал…

Вспомнив о Романе, я решила, что неуместно сокрушаться по такому несерьезному поводу. Очевидно, вчера утром Роману на что-то понадобились наличные, и он взял отсюда. Но мне понадобятся деньги, потому что завтра после беседы с врачом может выясниться, что Роману нужны какие-нибудь дорогие лекарства, и потом, если дело пойдет на улучшение, его переведут в палату, и нужно будет нанять персональную сиделку… Я полезла в свое тайное место — оно находилось в нижнем ящике платяного шкафа — и вытащила оттуда тонкую пачечку долларов. Немного, но все же какой-то выход на первое время. Однако тратить их было не то чтобы жалко, нет, для того чтобы Роман выздоровел, мне ничего не было жалко, просто если этих денег, с таким трудом отложенных на подарок к свадьбе, больше не станет, то это значит, что вся прежняя моя так хорошо налаженная жизнь рухнет.

Чувствуя в глубине души, что прошлая жизнь и так уже пошла под откос и не будет к ней возврата, я все еще упорно цеплялась за нее. Все будет хорошо, уговаривала я себя, Роман поправится, мы поженимся… Все это время я буду рядом…

С этой мыслью я заснула, забыв поужинать.

На следующий день было воскресенье, эти выходные тянулись бесконечно. С одной стороны, у меня свободное время для посещения больницы, а с другой — я чувствовала, что скоро рехнусь от тоски и одиночества. На работе хоть живые люди вокруг, не так тошно…

Я проснулась часов в девять, но вставать не спешила. В больницу мне к двенадцати, раньше у врача не найдется времени для беседы, а делать что-то по хозяйству совершенно не хотелось. Не подумайте, что я записная лентяйка, нет, квартиру и доверенного мне мужчину, то есть Романа, я содержала в полном порядке, даже у требовательного моего друга не было претензий. Но раз уж все пошло наперекосяк, то не было сил приниматься за обычные хозяйственные дела. Он лежит там, весь в трубках, и этот ужасный белый поршень ходит туда-сюда, думала я, а я в это время буду как ни в чем не бывало драить раковину и запускать стиральную машину? Да провались оно все совсем!

Я повалялась с часок, лениво призывая себя встать и заварить хотя бы кофе, потом снова вздремнула, и в это время в дверь квартиры позвонили. Спросонья мне показалось, что это насчет Романа, я открыла, даже не спросив, кто там.

Понимаю, что в наше время нельзя быть такой легкомысленной, что за дверью могут оказаться бандиты, грабители, бригада серийных убийц, — но после всего, что я перенесла, такие бытовые мелочи мало волновали.

На пороге оказались всего лишь две тощие тетки с постными унылыми лицами.

— Думаете ли вы о своей душе? — осведомилась первая, повыше и потемнее.

— Думаете ли вы о вечной жизни? — подхватила вторая, пониже и посветлее.

Их выступление было хорошо отрепетировано, как только замолкала одна, тут же включалась другая, чтобы я ни на секунду не оставалась в тишине. А тишина — это то единственное, чего мне сейчас действительно хотелось…

— Если вы не думаете о своей душе хотя бы раз в день… — пропела первая.

— Чего вы хотите от меня? — Видно, я выкрикнула эти слова так, что вторая тетка не исполнила свою арию, а испуганно отступила и скороговоркой выпалила:

— Чтобы вы подумали о душе.

— Оставьте меня в покое! — со злостью проговорила я и захлопнула дверь.

Однако не успела я уйти из прихожей, как звонок снова задребезжал — причем на сей раз гораздо решительнее и настойчивее.

— Да уйдите вы наконец! — воскликнула я, вернувшись к двери.

— Что?! — раздался с площадки раздраженный и злобный голос.

Я выглянула в «глазок» и увидела перед дверью совершенно другую тетку. На лице у нее не было и тени постной благостности и ангельского смирения прежних посетительниц — только смесь злобной подозрительности и жадности. Лицо ее показалось мне смутно знакомым.

— А вы кто такая? — спросила я через дверь.

— Романа Васильевича родная тетя, — сообщила тетка таким тоном, как будто представилась королевой Англии. — И нечего дурака валять, ты меня прекрасно знаешь.

Я со вздохом отперла дверь, и незваная гостья протиснулась в квартиру. Насчет того, что я прекрасно ее знала, тетка малость преувеличила, но теперь я вспомнила, что да, видела я эту тетку пару раз, когда Роману вздумалось вести меня на сборище родственников.

Была тетка тоща, жилиста, с жиденькой светлой «химией» на голове. Чувствовалось также, что настроена тетка очень решительно.

Оказавшись внутри квартиры, она немедленно смерила меня взглядом и ядовито процедила:

— А вот ты кто такая, милочка, это еще надо выяснить! Кто ты такая и на каком основании находишься в Ромочкиной квартире!

— Здрасте вам! — не выдержала я. — А то вы не знаете, кто я такая?

— Понятия не имею! — невозмутимо ответила тетка.

— Да мы же с вами знакомы! Роман же нас знакомил!

— Эвон! — противно ухмыльнулась тетка. — Мало ли с кем он меня знакомил! У него, знаешь, таких, как ты, может, двадцать было… Я, что ли, всех помнить должна?

Это была заведомая ложь, потому что Роман в отношении женщин был человеком спокойным. То есть за все время нашего знакомства он не дал мне повода его ревновать. Была у него я, его устраивала, во всяком случае, он так говорил, так что от добра добра не ищут. Разумеется, я допускала, что до меня у него были женщины. И, разумеется, они бывали в этой квартире и, возможно, даже жили в ней. Но все же последний год он был со мной и даже водил меня к родственникам. Так что вовсе незачем было тетке так со мной разговаривать.

— Так что ты тут делаешь? — холодно поинтересовалась тетка.

— Вот уж не собираюсь перед вами отчитываться! — огрызнулась я, однако невольно попятилась, потому что тощая теткина фигура вдруг на глазах стала увеличиваться в размерах и начала планомерно ввинчиваться в квартиру, занимая ее метр за метром, как оккупационные войска.

— Я Ромочкина тетя Ара, — проговорила эта особа, продолжая наступление.

Эти слова прозвучали на этот раз так угрожающе, как будто она сказала «Генрих Гиммлер» или «Чикатило».

— Ну и что с того? — продолжала я попытки обороны.

— А то, что я хочу проверить, все ли в порядке в Ромочкиной квартире, на месте ли все его вещи, и вообще…

Это «вообще» прозвучало особенно многозначительно и угрожающе.

— Вообще — что?

— Вообще — все! — отрезала она. — И еще раз спрашиваю — кто ты такая и на каком основании здесь находишься?

— Я — его невеста… — проговорила я, проявив позорную слабость.

— Невеста? — повторила тетка с непередаваемым сарказмом. — Это еще проверить… да таких невест…

— Да что вы себе позволяете? — воскликнула я, собравшись с силами и предприняв попытку контратаки.

Однако это было примерно то же самое, что пытаться сдвинуть с места скалу. Тетка доросла до размеров динозавра и стояла насмерть.

— Между прочим, — заговорила она вкрадчиво и внешне спокойно, — ты, может, не в курсе, так я напомню, что квартира эта у нас с Романом совместно приватизирована в собственность.

Действительно, теперь у меня в голове малость просветлело и возникли обрывки сведений. Роман что-то говорил о том, что в этой квартире прописана его тетка Ариадна Аркадьевна. Вот, даже имя всплыло! По обоюдному соглашению тетка эта жила у своей дочери, Роман же за это, кажется, подбрасывал ей каких-то денег. Я не очень внимательно слушала тогда про тетку, потому что меня их отношения не касались. В этой квартире я не прописана, Роману пока еще не жена, так что вмешиваться в данный квартирный вопрос не собиралась.

— Я несу ответственность! — сурово говорила тетя Ара, смерив меня пренебрежительным взглядом. — Несу ответственность за сохранность Ромочкиного имущества! И не позволю всяким там… невестам… без места…

— Роман жив! — вскрикнула я. — И нечего его хоронить раньше времени! И вообще убирайтесь прочь отсюда!

Вообще-то я зря начала ее гнать, но уж очень разозлилась. Тоже мне, зараза, нет бы племянника проведать в больнице, так она прежде всего о квартире заботится, как бы чего не пропало!

— Ох, какие мы смелые! — откровенно расхохоталась тетка. — Это кто же из нас отсюда должен убираться? Я, между прочим, родная Ромочкина тетя, законная хозяйка квартиры, а ты — вообще неизвестно кто!

— И нечего мне тыкать! — проговорила я совершенно невпопад от растерянности и безнадежности.

— Ой-ой-ой! Еще я ко всяким на «вы» буду обращаться! — проговорила тетка самым базарным тоном, уперев руки в бока. — И на «ты» тебе слишком хорошо будет! А вот я сейчас сохранность Ромочкиных вещичек проверю, а то как бы чего под шумок не пропало!

— Да что же это такое! — я уже едва не плакала. — Да что вы себе позволяете!

Но тетя Ара, что называется, вошла в раж. Она прошлась по комнате, выразительно поглядывая на разбросанные вещи, на разобранный диван, провела пальцем по двухдневному слою пыли на серванте и показала мне этот самый запачканный палец.

— А вот тут раньше этажерка стояла, так вот куда она, интересно, подевалась? Не продала ли ты ценный предмет мебели?