Это был не сон

      – Что с тобой? – теребила меня Валентина. – Тебе плохо?
      – Голова что-то болит и кружится, может, этот ликер…
      – Глупости, выпила-то всего глоточек. – Валентина протягивала мне какие-то таблетки.
      – Сейчас придешь в норму, это замечательное лекарство, оно абсолютно безвредно. Просто поднимает давление, сразу почувствуешь себя лучше.
      – Не надо, Валя, со спиртным нехорошо таблетки пить.
      – Да какое спиртное? Выпей таблетку, через полчаса еще одну. Их обязательно надо пить вместе.
      Она буквально силой впихнула в меня одну таблетку, и действительно, минут через десять мне стало лучше.
      Валентина все посматривала в окно, потом позвала меня:
      – Вон, смотри, зеленая «девятка» подъехала, это он. Ты не думай, – заторопилась она, – у него БМВ еще была. Так получилось, что он ее жене оставил.
      – Да какая разница? – Я пожала плечами.
      – Правильно, не в машине дело. Сейчас он поднимется, сама увидишь.
      Он поднялся, я увидела. Насчет того, что он красавец, Валентина немного преувеличила, но на первый взгляд он был довольно привлекателен. Лет ему было около тридцати пяти, костюм сидел хорошо, держался он уверенно, но без наглости. Когда нас знакомили, он оглядел меня цепким взглядом и долго не отпускал мою руку. Меня познакомили еще с кем-то, я помню одну только приятельницу Валентины, очень полную брюнетку Альбину.
      За столом мы с Вадимом сидели рядом. И шампанским чокнулись со значением, он выпил полбокала, глядя мне в глаза. Я тоже не допила свой бокал, боялась, что опять станет нехорошо. На всякий случай я решила мало есть, мало пить, вообще не курить, чтобы сохранить ясную голову на сегодняшний вечер. Чувствовала я себя неплохо, только в голове чуть шумело. Когда отодвинули стол, я зашла на минутку в ванную. Все было в порядке, выглядела я отлично, глаза блестели, щеки порозовели от шампанского, меня дожидался весьма привлекательный мужчина, чтобы увести танцевать. А, будь что будет, один раз живем, как говорит Галка. Этот вечер мой. Буду наслаждаться жизнью.
      На выходе меня перехватила Валентина.
      – Ты выпила вторую таблетку?
      – Какую таблетку? Ну конечно выпила, – соврала я.
      Валентина не отстанет, пока не заставит меня выпить вторую таблетку, такой уж у нее характер. А мне сегодня и так достаточно всякой химии в организме. Я плохо переношу таблетки и стараюсь поменьше их принимать.
      – Когда это ты выпила? – подозрительно спросила Валентина.
      – Да только что, здесь, в ванной. Не могу же я у него на виду лекарство принимать, он еще подумает, что у меня со здоровьем не все в порядке.
      В гостиной играла музыка, Вадим пригласил меня танцевать.
      – Ты потрясающая женщина, Таня, – шептал он и целовал меня в ушко. – Я давно не встречал таких, как ты. Я думал, что не смогу кем-нибудь увлечься, но ты разбудила во мне такое, что я и сам не подозревал… – И так далее в этом же духе.
      Все это было очень приятно, только немножко скоропалительно, но я отгоняла от себя эту мысль. Музыка играла какое-то ретро, так приятно было двигаться в мужских объятиях. Когда я в последний раз танцевала вот так, со значением? Не помню, кажется, когда еще не была замужем. И вообще, когда меня последний раз носили на руках? Тоже еще до замужества. И на машине меня возит только директор магазина Миша в банки или по делу. И цветы… тут мысли мои прервались, потому что Вадим прижал меня к себе особенно сильно. В комнате был полумрак, никто на нас вроде бы не смотрел, но все равно мне стало неудобно. Я попыталась мягко высвободиться, повернулась и почувствовала, как сзади что-то лопнуло. О Боже, это расстегнулась булавка на юбке. Судя по всему, только одна, потому что иначе юбка начала бы уже сползать вниз. Пока еще юбка держалась на талии, но проклятая булавка впилась мне в поясницу. Я чуть повела бедрами, Вадим воспринял это как сигнал к действию, руки его скользнули со спины мне на талию, и булавка так больно меня уколола, что я еле сдержала стон.
      – Поедем сейчас ко мне, – возбужденно шептал Вадим, а руки его спускались все ниже, – забудем все, ты просто чудо!
      Если бы не булавка, я бы, наверное, поддалась на его уговоры, потому что в голове шумело, я плохо соображала и вся обстановка действовала возбуждающе – хотелось бросить все и почувствовать себя желанной. Но укол булавкой меня несколько отрезвил. От всех моих телодвижений булавка выскользнула и шлепнулась на пол. За шумом и музыкой никто этого не заметил.
      Как бы там ни было, а сначала нужно привести в порядок свой туалет, а то юбка может упасть прямо тут. Ноги мои не стыдно показать, но, боюсь, окружающие неправильно поймут.
      – Конечно, конечно, – рассеянно пробормотала я, – а сейчас мне надо выйти. И потом, нельзя так сразу, побудем еще немного, а то Валентина обидится.
      Он с неохотой отпустил меня, мелкими шагами я бросилась в коридор, хотела было зайти в ванную, но мне нужна была булавка, а лучше иголка с ниткой, чтобы зашить эту чертову юбку наглухо. Валентины, как назло, нигде не было видно, я наугад ткнулась в одну из дверей этого огромного коридора и оказалась в спальне. Комната, как и гостиная, была очень большая. В углу горел торшер. Ого, как шикарно! Валентина умеет жить, этого у нее не отнимешь. Шелковые обои, кровать удивительных размеров, трехспальная, наверное, стоит в алькове, а над ней балдахин под цвет обоев. На полу ковер с таким длинным ворсом, что я чуть не упала на своих каблуках. По такому ковру надо ходить босиком или в тапочках с розовыми помпонами, как у куклы наследника Тутти.
      Шкаф, комод, всякие пуфики, банкетки – где у нее могут быть булавки? Неудобно рыться в чужих вещах. Я наугад выдвинула один из ящиков туалетного столика – какие-то бумажки, квитанции, в другом была косметика.
      Может, в тумбочке возле кровати?
      Я подошла к кровати, и тут послышался голос Валентины. Я обрадовалась и только хотела было ее окликнуть, но голос, а главное, слова вошедшего с ней мужчины заставили меня отступить глубже в альков и прикрыться занавеской.
      – Слишком уж ты спешишь, – недовольно говорил Вадим, это был он, – все тебе надо сразу, я же не машина.
      – А ты не тяни резину! – нетерпеливо частила Валентина. – Не для развлечения сюда пришел. Как там дела?
      – Да все в порядке! – В голосе Вадима появились самодовольные нотки. – Сейчас поедем ко мне. Ты не ревнуешь? – Он засмеялся, а Валентина фыркнула.
      – Ты не очень-то расслабляйся, помни о деле.
      – По-моему, это все же не совсем то, что нужно, – как-то неуверенно проговорил он.
      – Что? Жалко ее стало? Я так и знала, увидел смазливенькую мордашку и ножки и сразу раскис! Вечно вы, мужчины, смешиваете дело с развлечением!
      – Да ладно тебе…
      – В общем, так. Я не для того ее тебе нашла, чтобы ты запорол окончание дела. Живо возьми себя в руки и продолжай!
      Ответом ей было угрюмое молчание. Валентина почувствовала это, и я тоже. Я думала, что Валентина сейчас заорет: «Что? Бунт на корабле?», – но она сменила тактику.
      – Вадик, дорогой, все будет хорошо, осталось совсем немного.
      – Устал я что-то, – пожаловался он.
      – Соберись. Ты куда ее, на дачу?
      – Нет, на Некрасова, шесть, так ближе.
      – Сейчас не время отступать, надо закончить начатое. Ты же знаешь, такие условия. Это последнее усилие, иди, дорогой, все это ради нас.
      Во время возникшей паузы я осторожно выглянула из-за занавески. Если и были у меня сомнения, когда я слушала их разговор, то сейчас они рассеялись. Эти двое целовались, причем ни о каких родственных чувствах там не могло быть и речи. Они целовались страстно, как любовники.
      Выскочить из-за занавески и устроить скандал мне помешала моя женская гордость и опять-таки бабушкино воспитание, но бушевавшим во мне огнем можно было спалить не один колхозный амбар. Вот это да! Что называется, Бог уберег. Вот что бывает с теми, кто собирается в первый же вечер ехать домой к незнакомому мужчине, зная о нем только то, что костюм на нем сидит превосходно.
      «Это неправда, – одернула я саму себя, – я бы не поехала к нему, хотя вся эта обстановка очень этому способствовала. Но не в моих правилах укладываться в постель в первый же вечер, это опять-таки бабушкино воспитание!»
      Эти двое наконец оторвались друг от друга и ушли. Я выскочила из-за занавески и заметалась по спальне в полном смятении. Что они говорили обо мне? Со мной связано какое-то дело. Ясно, что Вадим Валентине никакой не брат, а любовник. Зачем же она привела его в дом и заставила ухаживать за мной? Чтобы отвести глаза собственному мужу? Но зачем вообще тащить любовника в дом? Наставляла бы рога мужу где-нибудь на стороне, а я-то тут при чем?
      Ни на один из вопросов у меня не было ответа, и я решила взять себя в руки, сохранить лицо и незаметно убраться отсюда подобру-поздорову. Теперь буду помнить, что я одинокая работающая женщина с ребенком, красивая жизнь не для меня. Но сначала надо заколоть чем-нибудь юбку, а то вон – уже сползает. Я открыла ящик тумбочки, он был весь завален бижутерией. Бижутерия сейчас дорогая, но это все же не драгоценности. Драгоценности, я думаю, Валентина хранит в другом месте. Перебрав всю эту кучу барахла, я увидела брошку, круглую стекляшку, стилизованную в виде паучка. Зеленое стекло, глазки в виде черных бусинок, а проволочные лапки торчат в разные стороны. Дешевка, детская игрушка, такая могла бы заинтересовать мою Аську, зачем Валентина ее хранит? Впрочем, не важно. Эта зараза не обеднеет, если я возьму грошовую брошку.
      Использовав паучка вместо булавки, я кое-как заколола юбку, причесала волосы и тихонько выскользнула из комнаты. В коридоре никого не было, но из прихожей слышались голоса, Валентина спрашивала: «Куда она подевалась?». Я не могла сейчас встретиться с Валентиной, она бы все поняла по моему лицу, поэтому я толкнула одну из дверей, дверь поддалась, я шагнула внутрь – и оказалась в совершенно другом мире. Это был… девятнадцатый век? Или восемнадцатый? Если девятнадцатый, то самое начало. Посередине комнаты стоял большой круглый стол на звериных лапах, в углу еще один маленький столик, я вспомнила, как он называется, слово всплыло из неизвестных глубин – ломберный, и возле него – два чудесных резных кресла; по стенам были развешаны темные старинные портреты, гравюры, миниатюры в овальных рамках, пейзажи с замками и зелеными холмами, а на одной стене висела такая огромная картина, что ни в какую современную квартиру она бы просто не влезла – метра три высотой – и совершенно чудесная – на ней были изображены античные руины, и водопад, и дикий виноград, и все это было такое летнее, сонное, дремлющее…
      – Добрый вечер! – раздался за моей спиной тихий детский голосок.
      Я обернулась, смущенная, будто меня застали за каким-то неприличным занятием, и увидела маленькую старушку, невероятно подходящую к этой комнате – сухонькая, элегантная, в темносинем бархатном платье с пышным воротником из желтоватых кружев, с аккуратно уложенными седыми волосами, украшенными черепаховым гребнем; она сидела в глубоком покойном кресле и приветливо улыбалась.
      – Вы, наверное, приятельница Валентины?
      – Да, простите, я ошиблась дверью…
      – Это очень мило с вашей стороны. Ко мне так редко кто-нибудь заходит!
      – Какая у вас чудесная комната!
      – Спасибо, вы такая милая. Как вас зовут?
      – Татьяна.
      – И имя у вас хорошее. Сейчас редко называют детей простыми хорошими русскими именами. Или что-нибудь вычурное, иностранное, или, если русское, то обязательно – из дворницкой… Впрочем, я, наверное, чересчур старомодна. Не хотите ли чая?
      – С удовольствием.
      – Тогда поухаживайте за собой, да и за мной заодно. Чашки вон там, в буфете…
      Я посмотрела в указанном направлении и ахнула: в горке стояли такие чашки, что я побоялась бы прикоснуться к ним, а не то что пить из них чай. Тончайшего фарфора, бирюзовые с золотом, расписанные нимфами и амурами, они были так хороши, что я сложила руки в восхищении и замерла любуясь.
      – Ну что же вы, несите их сюда!
      – Неужели из такой красоты можно пить чай?
      – А для чего же служит красота, как не для того, чтобы делать прекрасной нашу жизнь, такую невообразимо короткую? Тем более, я уверена, что вы будете с ними осторожны, поскольку вы увидели и поняли их красоту. Это Севр, лучший его период – семидесятые годы…
      – Какого века? – спросила я, холодея и уже предчувствуя ответ.
      – Ну не девятнадцатого же, милая! – возмущенно воскликнула старушка. – Восемнадцатого, конечно!
      – Им больше двухсот лет?!
      – Разумеется. Что же тут такого удивительного? В этой комнате много старых вещей. Я, например. Шучу, шучу, мне немножко меньше. Достаньте четыре чашки, Танечка, у нас будут еще гости.
      Я накрыла на маленьком столике в углу, там стоял электрический самовар, уже наполненный водой, заварной чайник и серебряная сахарница. Открылась дверь, вошел Цезарь, держа в зубах поводок, а за ним двигался маленький старичок, почти игрушечный. Замыкал шествие мужчина, открывавший мне дверь. Он держал в руках большое блюдо с пирожными.
      – Здравствуйте, Мария Михайловна, дорогая! – обратился старичок к хозяйке комнаты. – Вы сегодня чудесно выглядите.
      – Здравствуйте, здравствуйте. Познакомьтесь, Танечка, это мой старинный приятель.
      Старичок поставил свою палочку в уголок, протянул мне маленькую ручку и сказал:
      – Позвольте представиться – Карамазов, Николай…
      – Неужели Алексеевич? – не удержалась я.
      – Петрович, а батюшка мой действительно был Петр Алексеевич. Так что хотите верьте, хотите нет, а считаем себя потомками, – сказал старичок с гордостью.
      Он весь был такой чистенький, аккуратненький, беленький пушок едва прикрывал розовую лысинку, и одет в какой-то маленький костюмчик, наверное, в «Детском мире» покупает.
      – А вы, милая барышня? – напомнил он о себе.
      – Если вы Карамазов, то меня зовут Татьяна Ларина, – засмеялась я.
      Они замолчали было неловко, подумали, что я так неудачно пошутила, а этот тип с пирожными нахмурился.
      – Это правда, меня действительно так зовут. Паспорта у меня нет, уж поверьте на слово.
      – Милая, вы мне сразу понравились! – умилилась старушка. – А с Кириллом вы ведь уже знакомы?
      Значит, этого типа зовут Кирилл, я улыбнулась ему как можно приветливее. Кирилл откинул плед, и стало видно, что кресло, в котором сидела Мария Михайловна, было инвалидным. Он подкатил кресло к столику, и мы сели пить чай. Старички обращались друг к другу церемонно, по имени-отчеству, Кирилл очень предупредительно за ними ухаживал. Выпив чашку, я встала и подошла к Цезарю, который как пришел, так сразу разлегся посредине комнаты, и стало видно, какой он огромный. Мария Михайловна заметила, что это, наверное, от большой площади он так разросся. С разрешения хозяйки я скормила Цезарю сухое пирожное, причем он так и съел его, лежа и глядя мне в глаза с выражением ослика Иа-Иа из мультфильма про Винни Пуха, а потом подошла к картине. В ней было что-то очень знакомое.
      У нас с бабушкой в моем детстве была традиция – каждый праздник Седьмого ноября, именно в этот день, мы ходили в Эрмитаж. Раньше я думала, что это оттого, что бабушка не любила все эти демонстрации с красными флагами и криками в мегафон «Да здравствует!…» и поэтому спасалась в Эрмитаже, но потом выяснила, что есть совершенно определенная причина. Оказывается, несколько красивейших комнат Зимнего дворца были открыты для посетителей только седьмого ноября, потому что рядом находилась столовая, где революционные матросы арестовали Временное правительство. Пройти в эту столовую можно было через Малахитовый зал, и пока я с восторгом разглядывала зеленые вазы, колонны и шкафчики, бабушка грустно качала головой. Очевидно, она представляла, как по этому бесценному паркету бежала пьяная матросня, топая сапогами и стуча прикладами.
      Как бы там ни было, только седьмого ноября можно было посмотреть и Малахитовый зал, и Синюю спальню, и Малиновый будуар, и Золотую гостиную, а в следующей комнате висели картины, которые в детстве я обожала. Там были сказочные развалины, увитые плющом, как замок Спящей красавицы, старые мельницы, водопады, огромные каменные лестницы с растрескавшимися ступенями, остатки римского храма с колоннами. Картин было много, мне они нравились все. Бабушка смеялась и говорила, что изображена на них вовсе не Италия, просто художник дал волю своему воображению.
      «Это-то и здорово!» – отвечала я.
      Видя, что я застыла у картины, Мария Михайловна спросила:
      – Что, Танечка, нравится? Вы знаете, кто это?
      – Неужели Юбер Робер? – вспомнила я забытое имя. – Неужели – настоящий?
      – Тут все настоящее, копий я не держу.
      – Потрясающе! – Я еще раз поглядела на картину и поймала внимательный взгляд Кирилла.
      Я улыбнулась ему как старому знакомому. Дело в том, что у меня созрел план. Надо было выбираться из этой квартиры, и если я немного пообщаюсь с Кириллом, а потом попрошу его проводить меня до метро, то, может, Вадим и Валентина оставят меня в покое? А завтра я позвоню Валентине и выскажу все, что я о ней думаю.
      Открылась дверь, и в комнату вбежала Валентина.
      – Ах вот ты где? Пойдем скорее, тебя ждут!
      Она выглядела какой-то беспокойной. Ничего, голубушка, сейчас ты еще больше забеспокоишься. Не знаю, какие у тебя на мой счет были планы, но я их нарушу. Поскольку я не двинулась с места, Валентина просто схватила меня за руку.
      – Ну идем же! – Ее поведение выглядело, мягко говоря, странным, если не невежливым, но я держалась твердо.
      – Сейчас, Валюта, немного погодя я обязательно приду, мы еще не закончили наш разговор.
      Она опомнилась, посмотрела на меня подозрительно и неохотно вышла. Мария Михайловна выглядела удивленной, очевидно Валентина вообще нечасто заходила к ней в комнату, но вслух ничего не сказала.
      Я потрепала Цезаря, он равнодушно позволил это сделать, только потом тяжело вздохнул, и наконец собралась с духом:
      – Что ж, мне надо идти. Очень приятно было познакомиться. Чудесный дом! – Я улыбнулась Марии Михайловне и перевела взгляд на Кирилла.
      – Идите, дети, идите потанцуйте, – сказала проницательная старушенция, – а мы уж тут сами посидим по-стариковски. Николай Петрович расскажет мне, что нового у них в Эрмитаже, все сплетни.
      Кирилл подчинился с большой готовностью, что меня обрадовало, а то я начала было сомневаться в своих чарах. Тоже мне еще, принц недоступный! Мы вышли в коридор и почти сразу наткнулись на Вадима, похоже, Валентина велела ему караулить, чтобы я опять не сбежала.
      – Не бросайте меня, Кирилл, – умоляюще прошептала я и взяла его под руку.
      – Танечка! – бросился ко мне Вадим. – Куда же ты пропала, я жду-жду…
      И тут я увидела, что ему абсолютно наплевать на меня, глаза его беспокойно блестели, он суетился как-то нехорошо. Я молча смотрела на него, вцепившись в Кирилла, тогда и он обратил внимание на это досадное препятствие.
      – Идемте, Кирилл, там моя любимая песня.
      Проходя мимо Вадима, я услышала, как он скрипнул зубами. Мы танцевали с Кириллом один танец, потом другой, причем я зорко следила, чтобы Вадим никак не мог меня перехватить. Музыка смолкла.
      – Таня, тебя к телефону! – крикнула Валентина из кухни.
      Я не могла не пойти, хотя чувствовала, что дело нечисто.
      – Ты что это делаешь? – набросилась на меня Валентина. – Ты что себе позволяешь? Я для того тебя пригласила, чтобы ты с этим козлом тискалась? Нашла тебе приличного человека, а она, видите ли, нос воротит!
      Я страшно разозлилась и хотела было наскоро объяснить Валентине, кто тут на самом деле козел, а кто – приличный человек, но тут в кухню вплыла Альбина, спросила у Валентины сигареты, пепельницу, еще что-то. Она вся была такая яркая, ее было так много, почему брюнетки думают, что им идет красное? Очевидно, все они в глубине души воображают себя немножечко Кармен, забывая о габаритах. Однако она отвлекла Валентину, и я благополучно ретировалась. Кирилл куда-то исчез, зато ко мне сразу же подкатился Вадим.
      – Танечка, за что ты на меня сердишься, чем я провинился?
      – Когда это мы с вами успели перейти «на ты»? – холодно парировала я.
      – Ну, лапочка, ей-богу, я исправлюсь. – Он все еще думал, что я просто капризничаю.
      Нет, все-таки какого черта ему от меня надо? Вадим уже облапил меня и тащил танцевать, я молча сопротивлялась.
      – Дама ведь не откажется потанцевать с хозяином дома? – раздался голос сзади.
      Это был Валентинин муж собственной персоной. Как в плохой пьесе – в последнем акте обязательно появляется обманутый муж и начинает мучительно прозревать. Вадим обалдело уставился на него и убрал руки. Валентинин муж подхватил меня и повел танцевать. За всю жизнь столько не танцевала, как на этой вечеринке у Валентины! Интересно, а этому что от меня надо?
      – Могу я говорить с вами откровенно? – осведомился он.
      – Думаю, да, – осторожно ответила я.
      – Я вижу, у вас с моей женой какая-то интрига, что-то вы все бегаете, организовываете. Жена моя женщина активная, энергичная, но вас я хочу предупредить: не впутывайте моего друга. Он человек доверчивый, к интригам не привык. Развлекайтесь с мужчинами, подобными этому. – Он кивнул назад, где в углу стоял Вадим, полностью подавленный необъятной Альбиной. – Я не люблю, когда в моем доме обижают моих друзей.
      Я хотела было ему сказать, что развлекаюсь с Вадимом не я, а его жена, что у него большие ветвистые рога, и тогда бы он оставил свой поучающе-хамский тон, но бабушкино воспитание опять одержало верх.
      – Успокойтесь, вашему другу ничего не грозит. Похоже, в вашем доме обижают только меня. Позвольте пройти, я ухожу.
      Я вышла, не оглядываясь, кипя от злости. Ну и семейка! Единственный приличный человек – старуха в инвалидном кресле. Собака – и та ненормальная – все время лежит и вздыхает!
      Я нашла в прихожей свою сумку и плащ, в это время туда выскочил Кирилл.
      – Таня, куда же вы?
      – Домой, уже поздно, меня дочка ждет. У вас есть дети?
      – Что? Нет, то есть да, есть сын. Послушайте, я хотел извиниться за Женю. Вы с ним друг друга не поняли.
      – Напротив, я прекрасно его поняла. Вы можете гордиться, что у вас такой заботливый друг, опекает вас, как отец родной.
      Он засмеялся.
      – Да, Женька немного переборщил. Но все уладится, он хороший человек.
      Я была уже одета и пыталась открыть замок на входной двери.
      – Таня, позвольте вас проводить! – наконец догадался он.
      – Только до метро. Я бы и сама дошла, но темно все-таки.
      – Конечно-конечно. – Он уже вытащил из шкафа какую-то задрипанную курточку, открыл дверь, и мы наконец вышли на воздух.
      Я думала, что на улице мне станет легче, но голова была тяжелая, а в висках по-прежнему стучало. Я даже чуть оступилась, Кирилл подхватил меня под руку. Настроение было паршивое, да еще я представила, как буду рассказывать обо всем Галке и как она будет ругаться. Галка заочно сразу же невзлюбила Валентину и не ждала от нее для меня ничего хорошего. Я не могла не согласиться, что ее предчувствия оказались верны. Мы шли не спеша, народа на улице было немного, потом свернули в переулок, Кирилл сказал, что так короче, как вдруг возле нас с визгом остановилась зеленая «девятка». Из нее выскочил Вадим и схватил меня за руку.
      – Таня, садись в машину, я все объясню по дороге!
      Я так растерялась, что позволила подвести себя к машине и только потом вцепилась в дверцу.
      – Куда вы меня тащите? Я не хочу с вами никуда ехать!
      – Быстро садись! – Он злобно кричал.
      Я испугалась и вцепилась из последних сил в дверцу, Вадим обхватил меня сзади и пытался одновременно оторвать мои руки от дверцы и запихнуть меня в машину. Я изловчилась и укусила его в руку. Вадим вскрикнул от боли, выпустил меня и толкнул так сильно, что я упала. Кирилл бросился меня поднимать, наклонился, Вадим в это время замахнулся ногой, чтобы двинуть ему как следует, но Кирилл как-то ловко показал такой коронный прием, как в кино, когда противника хватают за руку и швыряют через себя. Вадим грохнулся, но быстро вскочил, сел в машину, потирая бок, и дал газу, но перед этим страшно обругал почему-то только меня. Когда машина скрылась за углом, Кирилл посмотрел озадаченно:
      – Чушь какая! Что это с ним?
      Я попробовала встать, ноги меня не держали. В голове шумело все сильнее. От плаща при падении оторвались две пуговицы, вдобавок я обнаружила, что при мне нет сумочки. Поскольку поблизости она нигде не валялась, очевидно, она каким-то образом попала Вадиму в машину, когда мы боролись. В сумке были ключи, кошелек, проездная карточка, а самое главное – пропуск в банк, который я, идиотка, забыла утром выложить и оставить дома. И еще там в косметичке был бабушкин гарнитур – серьги и кольцо, перед выходом я сняла их и убрала в сумочку, потому что замочек у одной серьги был слабый.
      Когда Кирилл поднял меня на ноги, я уже ревела.
      – Ну-ну, нельзя позволять знакомым мужчинам так с собой обращаться.
      – Да я его сегодня первый раз видела! Больной какой-то! И Валька тоже!
      Он посмотрел с сомнением.
      – Да честное слово, она говорит – приходи, познакомлю с приличным человеком, вот и познакомила. Черт знает что! – От злости слезы мои высохли. – Не знаешь, она со всеми так развлекается или только со мной?
      – Не знаю, – он пожал плечами, – я мало с ней общаюсь.
      Я с грустью смотрела на оторванные пуговицы, вдобавок еще и плащ запачкался. Что делать? Кирилл тронул меня за руку:
      – Зайдем ко мне, это тут рядом. Приведешь себя в порядок, потом я тебя провожу.
      – У тебя есть телефон? Мне надо позвонить, чтобы соседка спать не ложилась, ключей-то нет.
      – Есть, пойдем.
      Шли мы недолго. Улица называлась Зверинская и начиналась она прямо от зоопарка.
      – Тут близко.
      – Львы по ночам спать не мешают, сильно рычат?
      – Бывает. – Он засмеялся.
      Мы вошли в один двор, он был проходным, потом в другой. Дворы были колодцы, и в самом темном углу Кирилл вошел в парадную. В квартире на первом этаже он сразу же зажег везде свет. Крошечная прихожая. Из нее кухня каким-то углом, две комнаты.
      Кирилл достал мне коробку с шитьем и усадил на продавленный диван. Обстановка в комнате была бедноватая, а впрочем, какое мне дело? Сейчас позвоню по телефону Галке и уйду.
      – Ты здесь один живешь?
      – Сейчас да, – пояснил он, – мама умерла три месяца назад.
      А когда же его бросила жена? Но опять-таки, это не мое дело. Я позвонила, у Галки было занято.
      – Выпьем кофе? – нерешительно предложил Кирилл.
      Пуговицы я уже пришила, плащ кое-как почистила, побывала и, с позволения сказать, в ванной – маленьком закутке, где стояло какое-то корыто на полу и висел душ. Да моя коммуналка по сравнению с этим – хоромы!
      Пока он заваривал кофе, я рассматривала кухню, смотреть-то, собственно говоря, было не на что. В маленьком, неправильной формы помещении стояли стол, два табурета и шкафчик для посуды. Окно выходило в тупик. Стены трех домов образовали равнобедренный треугольник, и в этот треугольный колодец не было входа. Жильцы с верхних этажей бросали вниз всякую всячину, таким образом, можно с уверенностью констатировать, что окно кухни Кирилла выходило на помойку.
      – Таня, садись, – позвал Кирилл, со всеми этими событиями мы как-то незаметно перешли «на ты».
      Кофе дымился в чашках, и от него шел приятный аромат. Кофе должен меня взбодрить, а потом я позвоню Галке и поеду домой, пускай Кирилл поймает мне машину.
      Я отпила горячий кофе, вдруг голова у меня закружилась, чашка выскользнула из рук и упала на пол. Последнее, что я помню, это лужица кофе и осколки от чашки на грязно-сером линолеуме.
      Я проснулась оттого, что мне было жутко неудобно лежать. Спина затекла, и к тому же в нее что-то впивалось. Я открыла глаза и не увидела над собой привычного потолка с желтым пятном в углу – соседи сверху два месяца назад забыли закрыть кран и уехали на дачу. Я прислушалась машинально, стараясь уловить дыхание спящей Аськи, но вместо него услышала, как кто-то ровно дышит рядом со мной. Осторожно скосив глаза, я увидела, что рядом спит незнакомый мужчина и, судя по тому, что я чувствовала под одеялом, он был абсолютно голый. Я прислушалась к себе, ощутила, так сказать, себя всю и поняла, что я тоже лежу обнаженная и… ну в общем, тут все ясно. Меня охватил такой ужас, что только сильнейшим усилием воли я сдержалась, чтобы не вскочить, не заорать и не бежать отсюда в чем есть.
      Кто этот тип, и как я оказалась в его постели? Так, надо взять себя в руки. Для того чтобы отсюда уйти, я должна вспомнить, где нахожусь. В голове у меня промелькнула Валентина, ее шикарная квартира, чертов костюм, странный Валентинин любовник, которого она почему-то усиленно подсовывала мне, потом бабуся с фарфором XVIII века… стоп! Этого типа зовут Кирилл! Мне стало так худо, что волосы на голове зашевелились.
      Оказаться в постели с первым встречным, да еще каким-то полубомжом! И это я, приличная женщина из интеллигентной семьи, с ребенком, как последняя… Меня сковал ужас. Нет, надо выбираться отсюда, пока он не проснулся, смотреть ему в глаза выше моих сил, я умру от стыда. Хорошо, что я лежу с краю. Я тихонько пошевелилась, Кирилл не проснулся, только заулыбался во сне. Я сползла с дивана, стараясь не смотреть ему в лицо, – некоторые люди реагируют на пристальный взгляд, но напрасно я беспокоилась – этот спал как ребенок. Я нашла на стуле свою одежду, было ужасно противно надевать несвежее белье. Костюм был мятый, как будто в нем валялись. Когда я успела его так изгваздать? Кирилл опять пошевелился во сне. Господи, сделай так, чтобы он не проснулся!
      Я нашла в прихожей свой плащ и сумочку, открыла дверь и вылетела на лестницу. Два проходных двора я пролетела, как сверхзвуковой самолет, только тихо. На Зверинской улице не было ни души, на моих часах было без пятнадцати семь, раннее утро. Вдали от этого типа мне немного полегчало, и я вспомнила, что вовсе не хотела с ним спать, то есть совершенно не собиралась! И пришла к нему только позвонить по телефону, и была совсем не пьяная, и последнее, что я помню, – это как мы пили кофе на кухне. От внезапной мысли я даже остановилась.