Покойный Валентин Сергеевич много работал дома. И хранил дома свои статьи и разработки. Кроме этого, он хранил дома материалы своих учеников и соратников, которые они давали ему на отзыв и вообще почитать. А она, Луиза, тоже когда-то работала с Валентином Сергеевичем и даже вместе они собирались опубликовать одну работу, тут она выдала какое-то длинное химическое название, от которого у меня сразу заболели зубы. Но в последний момент не опубликовали. Это было лет восемь назад. И теперь Луизе вдруг срочно понадобилась эта работа, потому что она пишет монографию, а свой экземпляр статьи у Луизы пропал после переезда на другую квартиру. Так уж получилось, не зря говорят – переезд хуже пожара.
      Всю информацию Луиза выдавала мне по частям, потому что слушать ее телефонные причитания более десяти минут я была не в состоянии. Примерно на пятом звонке Луиза дошла до сути: не могла бы я допустить ее, Луизу, к бумагам Валентина Сергеевича, потому что архив его обязательно надо разобрать, а она могла бы помочь, потому что я – человек в данной области не компетентный…
      – Откуда вы знаете? – неприятно удивилась я.
      Луиза мне не понравилась уже по телефону, так что я решила с ней не церемониться.
      – Мы с Валентином Сергеевичем очень тесно общались, – щебетала Луиза, – он очень много рассказывал мне о вас и о вашей матушке…
      Как-то не очень соответствовало моим представлениям о Валентине Сергеевиче, что он трепался о своей личной жизни посторонним бабам, хотя бы и соратницам по работе. Я хотела было ядовито добавить, что если Луиза с Валентином Сергеевичем были так тесно дружны, то почему же за четыре месяца, что он болел, она ни разу не навестила старика, но воздержалась открыто хамить незнакомому человеку по телефону. Луиза продолжала звонить, в первое время я отговаривалась тем, что не стану трогать вещи Валентина Сергеевича, пока не прошло сорок дней, но на сорок первый день она явилась ко мне домой абсолютно без приглашения. Простить себе не могу, что пустила ее на порог, очевидно на меня нашло тогда умственное затмение.
      – Здравствуйте! – пропела худенькая такая тетя в скромненьком сереньком костюмчике, пестренько-рябеньком. Волосики у нее тоже были серо-пегие, завитые в крупные локоны и заколотые как у Шурочки Азаровой в моей любимой героической комедии «Гусарская баллада», разумеется, когда Шурочка по фильму считалась девицей. И на этих локонах кокетливо сидела малюсенькая шляпка с вуалью, а сверху на шляпке были розочки, незабудки и даже, кажется, кисть винограда. Луиза переступили кривыми, как у французского бульдожки, ногами, и просочилась в прихожую. Немного обалдев от такого чучела, я отступила, надеясь на Горация, но не тут-то было. Просто удивительно, как в таком хилом на вид теле (я имею в виду Луизу) помещалось столько энергии, ибо Горация Луиза нейтрализовала сразу же.
      – Собачка! – заверещала она противным голосом и бросилась чесать ротвейлера за ушами.
      Гораций терпеть не может, когда ему тискают уши, поэтому он попятился, скользя лапами по паркету и быстро ретировался. Называется, сторож и защитник!
      А дальше начался форменный кошмар. Луиза рванула в кабинет Валентина Сергеевича, мигом раскрыла ящики письменного стола, так что мне пришлось схватить ее за руки и осторожно отвести к двери.
      – Послушайте! – чуть не взмолилась я. – Нельзя же так бесцеремонно!
      – Ой, простите, – сконфузилась Луиза, – в свое время я столько часов провела в этом кабинете, что сейчас забылась.
      Ее поведение мне очень не понравилось. Маловероятно, чтобы моя мать могла терпеть в доме этакую беспардонную тетку.
      – Знаете что, – решительно сказала я, – вы скажите, что конкретно вам нужно, я сама найду эту папку, а вы потом зайдете и заберете.
      – Но мне нужно срочно! – заверещала Луиза. – А вы по незнанию предмета будете искать очень долго…
      – Ничего страшного, подождет ваша монография, – разозлилась я, – а рыться в бумагах Валентина Сергеевича я вам не позволю.
      Если меня разозлить, я могу держаться твердо.
      – И в следующий раз попрошу вас без предварительного звонка не являться! – присовокупила я на прощание.
      Луиза выглядела полностью уничтоженной, трясущимися губами она прошелестела, что никак не ожидала от меня такой реакции, думала, что мы с ней сойдемся запросто… В глубине души мне стало стыдно. Уже на пороге входной двери Луиза выдавила из себя, что статью они с Валентином Сергеевичем собирались писать в 82-м году. А говорила, что всего восемь лет назад, да тут все восемнадцать прошло!
      И вот я, страшно злясь на себя и на Луизу, начала разбирать бумаги Валентина Сергеевича. Надо сказать, все у него было в полном порядке, все рукописи и гранки статей лежали в папках по годам. Однако в папке за 1982 год не было статьи, где соавтором была бы Плойкина Л. С. Когда же я не без злорадства сообщила об это Луизе по телефону, она ни капельки не расстроилась, а весело проорала, что к статье этой они в Валентином Сергеевичем возвращались уже в 90-м году, а может, и 91-м, так что, может быть, и там посмотреть. Не буду ли я все-таки так любезна разрешить ей прийти в любое удобное для меня время. Пришлось разрешить, но я приняла меры. Все ящики стола были заперты, а ключи я убрала. Луиза нехотя поковырялась в папках, ничего там не нашла и все настаивала на какой-то особой желтой папочке с застежками. Почему ее статья должна находиться в особой папке, Луиза объяснить не могла. Она меня еще неделю доставала телефонными звонками, после чего я озверела и нашла на самой нижней полке книжного шкафа действительно стопку листов и на одном из них мелькнула фамилия Плойкина. По-моему, статейка была так себе, хоть я и ничего не понимаю в химии. Всего три страницы машинописного текста. Неужели это поможет продвинуть монографию?
      Очень не нравилась мне Луиза, ее манера цепко обегать взглядом кабинет, и то, что во время ее визитов бесконечно звонил телефон и требовали то Сидорова, то химчистку, а то и просто молчали. Но я предусмотрительно брала трубку прямо в кабинете, не оставляя Луизу одну ни на минуту. Я звонила Юрию Ермолаичу с целью выяснить, что за штучка эта Луиза, но оказалось, что он уехал в Штаты на полгода читать лекции в Калифорнийском университете.
      В то же утро после происшествия в Сосновке я с радостью сообщила Луизе, что она может забрать свою статью. Луиза выразила желание прийти немедленно, еле-еле я уговорила ее подождать до вечера, мне хотелось все же немного потрудиться над Бельмоном, потому что приход Луизы уж точно выведет меня из себя, и работать потом станет невозможно. Луиза достала меня окончательно, вот уже в тихом Сосновском парке мерещатся мне страшные убийства немолодых элегантных женщин.
      Работа над Белъмоном так меня захватила, что я совершенно не заметила, как прошел день. Заболели глаза, и я услыхала обиженные подвывания Горация. Когда пес его размеров и комплекции не лает, не рычит, а тонко подвывает, это странно, но я знала, – так Гораций сообщает, что ему срочно и уже давно нужно прогуляться. Я взглянула на часы и ахнула: Гораций имел полное право на меня обижаться.
      – Прости меня, Гораций! – искренне расстроилась я.
      «Что с тебя взять, с растяпы», – говорил его взгляд.
      Хоть и выяснилось, что все, случившееся в Сосновке утром, мне показалось, желтую полицейскую куртку я почему-то не решилась надеть, а накинула мамин старый плащик, который она использовала, очевидно, с той же целью – для собачьих прогулок. Гораций так торопился, что даже обрадовался, что я не потащила его в Сосновку. Мы быстренько пробежались по пустырю возле дома и отправились домой. Возле лифта стоял мужчина – вроде бы я его уже видела на нашей лестнице пару раз, – очень аккуратный, весь отглаженный-отутюженный, коротко подстриженные светлые волосы с чуть заметной сединой, а лицо такое… как бы обесцвеченное: очень светлые брови, очень светлые глаза. Мой дуралей Гораций вообще-то не слишком игрив – все-таки возраст солидный, да и комплекция не та, и вообще ротвейлеры по природе своей скорее флегматики, но тут он то ли не догулял, то ли еще что ему привиделось, но только он вдруг с радостным лаем подбежал к этому белобрысому и встал грязными лапами на его девственно чистый светлый плащ. Сначала я онемела от неожиданности, потом потянула Горация за поводок, но пес стоял насмерть.
      – Да оттащите же его! – прошипел белобрысый.
      Не могу сказать, что он испугался, держался он спокойно, многие бы на его месте перетрусили: здоровенный ротвейлер, прыгающий лапами на грудь – это не для слабонервных. Пока я возилась, Гораций успел пару раз переступить лапами по плащу, и теперь белобрысый был вымазан основательно.
      – Да что же это такое! – закричал он и оттолкнул Горация.
      – Простите нас, Гораций вообще-то очень воспитанный, – каялась я, но голос мой звучал неуверенно.
      – Я вижу, – с сарказмом отозвался белобрысый.
      – Может, я смогу что-нибудь сделать с плащом? – неуверенно проговорила я.
      – С плащом сможет что-нибудь сделать американская чистка, – наставительно произнес белобрысый.
      Я хотела сказать, что оплачу ему чистку. Потом посмотрела на плащ, и шикарные итальянские ботинки, они были абсолютно чистыми, хотя на улице грязновато после вчерашнего дождя. Стало быть, приехал на машине и оставляет ее на стоянке за домом. Ну и черт с ним, не обеднеет, если лишний раз в чистку отдаст!
      – Гораций, домой! – я потянула пса по лестнице.
      Пусть это белобрысый один едет на лифте, а мы, назло всем, пойдем пешком.
      Не успели мы переодеться, то есть это я переоделась, а Гораций всего лишь снял ошейник и намордник, как раздался звонок. Я чертыхнулась и выглянула в глазок, и там увидела своего третьего мужа Олега. Сегодня, пожалуй, я не против была пообщаться с ним. Я открыла дверь, и Олег сразу же попал в объятия Горация. Они обожают друг друга. Почему это делает Олег – понятно, он мучается угрызениями совести за то, что в свое время требовал Горация усыпить, поэтому очень к нему привязался, а вот почему Гораций так трепетно к нему относится – я в толк не возьму. Очевидно, у них духовная близость.
      Сначала Олег осмотрел собаку, потом взглянул на меня и произнес прокурорским тоном:
      – У вас с Горацием некормленый вид. В квартире не пахнет обедом. Вам надо нормально питаться.
      – Ты пришел, чтобы читать мне нотации? Насколько я знаю, у тебя теперь есть собственная жена, вот ее и воспитывай, – по привычке к пререканиям ответила я, но сегодня это звучало как-то не всерьез, а так, по-обыденному.
      – Жена тут ни при чем, – спокойно ответил Олег, – я не могу оставить тебя без присмотра, я несу за тебя ответственность.
      С этими словами он прошагал на кухню и начал ревизию припасов.
      – Собака должна правильно питаться, – зудел он, – это же ротвейлер, ему мясо нужно.
      – Ну, уж Горация-то я голодом не морю! – возмутилась я. – Пусть только попробует он тебе наврать.
      – Важно не только кормить собаку, важно, как ты ее кормишь, – закончил Олег, вынимая из морозилки что-то трудно опознаваемое. Он любит оставлять за собой последнее слово. – Ладно, ты можешь пока заниматься своими делами, мы тут сами разберемся и позовем тебя, когда все будет готово.
      – Что будет готово? – я почувствовала, что хочу есть.
      – Сегодня жаркое по-мексикански! Вот я принес все ингредиенты – лук, перец зеленый и красный, помидоры, а мясо у тебя есть.
      – Послушай. Я не против жаркого по-мексикански, но неужели у тебя нет других дел, кроме как таскаться ко мне и проводить время на кухне? – не удержалась я. – Ведь мы вроде бы развелись…
      – У тебя портится характер, – спокойно сказал он, не желая обидеть, а просто отметил очевидный факт.
      – Да знаю я, характер у меня и так всегда был скверный. Естественно, когда женщина разводится с первым мужем, говорят – бывает, когда со вторым – ужасное невезение, а вот когда уж с третьим – тогда говорят, что мужчины тут ни при чем, это у нее самой что-то не то. Так что я уж как-нибудь проживу одна со своим скверным характером, не нужно меня опекать. Конечно, если ты беспокоишься о собаке…
      – Иди уж, не мешай готовить!
      Я потащилась в комнату, обиженно бурча себе под нос. Когда я проходила по коридору, в дверь снова позвонили. Видимо, по рассеянности после разговора с Олегом, я открыла, даже не заглянув в глазок. В квартиру тут же ввалились двое красномордых мужиков и еще более красномордая тетка за пятьдесят. Не так давно, уже после смерти Валентина Сергеевича, эта компания уже приходила ко мне по поводу обмена. Но тогда я была начеку и разговаривала с ними через дверь. Собственно и разговора-то никакого не было, я просто послала их подальше.
      – Ну что, девонька, надумала меняться? – без всякого вступления завела тетка старую песню.
      – Не собираюсь я ни с кем меняться! – Я пыталась вытеснить их на лестницу, но силы наши были неравны. Они постепенно вдвигались в квартиру, нагло осматриваясь и не обращая внимания на мое сопротивление.
      – Ты это, не больно-то фордыбачься! – угрожающе пробасил коренастый мужичок. – У нас, фиалка-магнолия, все схвачено! Лучше по-хорошему договоримся, а то, сама понимаешь, что будет!
      – Не понимаю и понимать не собираюсь! И вообще, вон из моей квартиры! – Я попыталась сказать это громко и решительно, но получился только жалкий писк.
      Второй мужик – рыхлый, толстый, но такой же красномордый – заглянул было в кабинет, но обернувшись на мой жалкий окрик, умиротворенным голосом произнес:
      – Тише, тише, хозяюшка, горлышко-то не надсади! Ты вообще, я замечаю, здоровье не бережешь. С нами ссориться-то не надо, а то, неровен час, заболеешь! Были и такие, что с нами ссорились – так где они сейчас? По больницам-госпиталям здоровье поправляют, если есть чего поправлять!
      – Во-во! – поддержал его коренастый. – А у тебя, фиалка-магнолия, здоровьишко-то хлипкое, тебя пальцем ткни – ты и переломишься, так что лучше складывай-ка чемоданчики, да готовься к переезду!
      – Это кто здесь так разошелся? – послышался в коридоре негромкий, но решительный голос Олега. – Кому там дверь входную не найти?
      – А ты кто такой умный? – повернулась на голос красномордая тетка.
      – Я! – ответил Олег.
      Он стоял в проеме кухонной двери с достаточно решительным видом, а рядом находился Гораций и рычал негромко, но мощно, как двигатель гоночного автомобиля.
      – Это еще кто у тебя тут? – поинтересовался коренастый, но без прежней агрессивности в голосе.
      – Муж, – коротко, но злорадно ответила я.
      – Какой муж, фиалка-магнолия? Нету у тебя никакого мужа!
      – Справочки навели? – ядовито поинтересовался Олег. – Я вот тоже справочки навел. Так вот, Костя Орловский о вас и слыхом не слыхал, и очень заинтересовался, кто это у него тут самодеятельностью занимается. Ему вашу внешность в ярких красках описали, и он обещал разобраться…
      При этих словах красномордых словно ветром сдуло. Я удивленно огляделась – от них не осталось и следа, и дверь сама собой закрылась. Не приснились ли они мне вообще? Но нет, вон мой бывший благоверный стоит, надувшись и сейчас опять будет воспитывать.
      – Ты что же это делаешь? – похоже, он разозлился всерьез. – Знаешь ведь, в какое время живем, а пускаешь черт-те кого! В глазок лень заглянуть?
      – Да я в твоем присутствии расслабилась! Обычно я такого себе не позволяю!
      – Господи, какое легкомыслие! Я теперь тебя вообще боюсь одну оставить…
      Очень мне не понравился его тон. Как будто я уж совсем выжила из ума. Но вместо того чтобы скандалить, я решила быть спокойной.
      – Тебя жена не заждалась? – невинно поинтересовалась я. – Домой не пора тебе?
      – Домой пора, – согласился Олег, – но насчет жены это еще неточно, возможно, я передумаю.
      – Или она, – поддакнула я, – хотя ведь у тебя же чертова прорва достоинств…
      – И не надейся от меня избавиться, – строго сказал Олег, – я чувствую за тебя ответственность.
      – Перед обществом? – начала было я, но потом мне надоела наша перепалка и я спросила, чтобы переменить тему:
      – А откуда ты знаешь Костю Орловского?
      – Какого Костю? – он искренне удивился.
      – Ну ты же сам сказал только что этим, красномордым… Что Костя Орловский про них ничего не знает…
      – А, это! – Олег рассмеялся. – Константин Орловский – художник начала прошлого века, и он действительно про этих краснорожих ничего не знал, и теперь уже, конечно, не узнает. Но это – чистая психология, действует на такую шантрапу безотказно. Видно же по ним, что мелкое жулье, ничего серьезного…
      Все-таки у Олега масса достоинств, несмотря на то, что он ужасно любит меня воспитывать. Жаркое по-мексикански сделало бы честь шеф-повару ресторана «Метрополь». Возможно, поэтому я с Олегом и развелась – на фоне его бесчисленных достоинств у меня начал развиваться комплекс неполноценности…
      Олег ушел, провожаемый потоком благодарностей, и не успела я запереть за ним дверь, как явилась Луиза. Сегодня она была непривычно тихая и как-то странно крутила толовой, как будто не могла избавиться от навязчивого воспоминания. Я же, радуясь, что это последняя наша с Луизой встреча, была сегодня достаточно любезна.
      – Вот ваша статья, – я протянула Луизе три листочка, сколотых скрепкой.
      – Да-да, конечно, – рассеянно поблагодарила она. – Но если у меня еще возникнут вопросы, я вам позвоню.
      Мы постояли немного, помолчали, я рассматривала ее исподтишка. Сегодня на Луизе были серые брючки и желтые тапочки. А пиджачок тот же самый, от костюма, пестренький, и в этаком прикиде очень она напоминала курочку Рябу. Я уже не скрывала, что жду, когда она уйдет. А Луиза вдруг оживилась, затараторила:
      – Мне было так приятно сюда приходить, в этот кабинет, где мы так плодотворно работали с Валентином Сергеичем… С этой квартирой у меня связаны самые лучшие воспоминания… и так далее.
      Я нарочно зевнула и демонстративно поглядела на часы.
      – Ой, какой дождь сильный пошел! – воскликнула Луиза, поглядев в кухонное окно. – Ну, раз сильный, то скоро пройдет, а то я зонтик забыла.
      – Наоборот, он затяжной, теперь до утра, – возразила я, надеясь, что наглость Луизы все же имеет пределы, и она не попросит оставить ее ночевать. Луиза же, обежав на прощание, как она говорила, всю квартиру, нашла в дальней комнате Горация и опять принялась тискать его уши. У меня возникло сильнейшее желание, чтобы Гораций наконец озверел и покусал ее как следует, но я тут же подавила эту мысль, потому что представила, что после Горациевой трепки Луиза прикинется нетрудоспособной, станет меня шантажировать и вообще никогда не уберется из моей квартиры.
      Гораций с трудом высвободился и ретировался под диван. Луиза, внимая моему суровому взгляду, побрела в прихожую.
      – Скажите, Лариса, – она посмотрела на меня осмысленным взглядом, – а вы никогда…
      – Никогда! – заорала я, потеряв терпение. – Луиза Семеновна, мне надо работать! С вашими поисками я угробила кучу времени… И теперь, получив требуемое, вы не уходите, а продолжаете рыскать по квартире. Что вам еще…
      – Ох, простите, – Луиза не дала мне договорить, опять засуетилась и начала тараторитъ: – Ну как же я в такой дождик, у вас не найдется плащика какого-нибудь старенького, в дождь все равно не видно… Вы с собачкой в чем гуляете? Ах, это, – и не успела я и слова вымолвить, как мерзкая тетка схватила мою оранжевую курточку с надписью на спине «Морская полиция Лос-Анжелеса» и напялила ее на себя.
      – Вы не беспокойтесь, я завтра занесу. Вы ведь дома работаете, так я уж без звонка, – донеслось уже с лестницы.
      Я жутко разозлилась, не из-за куртки, а из-за того, что Луиза припрется завтра. Зачем она ко мне ходит? Что ей нужно? Ишь как засуетилась, когда я прямо обвинила ее в том, что она рыщет по квартире. Причина может быть только одна. Судя по всему, умом она не блещет. И монография, конечно, если она ее пишет, двигается с трудом. И нахальная тетка решила под предлогом поисков старой статейки пошарить в материалах Валентина Сергеича, надеясь, что я, не разбираясь в химии, оставлю ее одну и она сможет хапнуть, что плохо лежит. Только так можно объяснить Луизины набеги на нас с Горацием. Ладно, еще раз потерпеть, и все кончится. Завтра я ее даже в прихожую не впущу, пускай куртку под дверь просовывает.
      Невысокая худенькая женщина в яркооранжевой куртке с надписью на спине «Морская полиция Лос-Анжелеса» закрыла за собой дверь подъезда и торопливо зашагала к автобусной остановке. Она выглядела настолько озабоченной, что не сразу заметила, как сильно идет дождь. Только ощутив на лбу холодные капли, она очнулась и накинула капюшон. На остановке никого не было, автобус только что ушел. Женщина расстроено огляделась и заметила неподалеку телефонную будку. Она бросилась туда и, увидев исправный телефон-автомат, хоть и устаревшего образца, облегченно перевела дух. Она набрала номер по памяти, никаких записей, как ее учили.
      – Это Луиза, – прошелестела она в трубку, не дожидаясь, пока там скажут «Алло». – Понимаете… сегодня я столкнулась с чем-то странным… Что-то не так…
      Она замолчала, слушая строгую отповедь, и не заметила, как дверь будки легко приоткрылась. Женщина краем глаза отметила какой-то блик на стекле, хотела повернуть голову, но из-за накинутого капюшона этот маневр не удалось сделать достаточно быстро. Рука в черной перчатке зажала ей рот, вторая рука натянула капюшон почти до подбородка. Трубка выпала из ослабевших пальцев и закачалась на шнуре. Свободной рукой убийца подхватил трубку, обернул металлический шнур вокруг худой шеи женщины и коротким резким движением затянул его. После этого он вытряхнул содержимое потертой сумки и переложил себе в карманы. Потом он послушал немного, как из трубки доносятся короткие тревожные гудки, усмехнулся и аккуратно надавил на рычаг.
      Рано утром в мою дверь опять кто-то требовательно позвонил. Ну что же это такое, не квартира, а проходной двор. Помня наставления Олега, я выглянула в глазок и сурово спросила:
      – Кто там?
      – Городская телефонная сеть, – не менее сурово ответил невысокого роста крепенький такой дядечка.
      – Что – прямо-таки целая сеть? – осведомилась я. – И вся – в мою квартиру?
      – Еремеев Юрий Павлович, – представился дядечка и сунул к глазку книжечку удостоверения.
      Линза глазка исказила изображение, так что разобрать что-либо было невозможно, но уверенность и напор Еремеева производили впечатление.
      – И что же вам, Юрий Павлович, нужно конкретно от меня?
      – На вашем номере повышенная подсадка. Есть предположение, что у вас избыточное сопротивление. Нужно проверить телефонную проводку в квартире.
      Я в таких вещах абсолютно не разбираюсь, он мог сказать мне совершеннейшую чушь, я бы и поверила. Но нельзя в конце концов до такой степени не доверять людям… Все же человек на работе. Помня об Олеге, я накинула цепочку и приоткрыла дверь.
      – Покажите еще раз удостоверение. Он послушно просунул удостоверение в щель, я прочитала:
      – Еремеев Юрий Павлович.
      Действительно, Юрий Павлович. А сверху странички напечатано: «Городская телефонная сеть».
      – Хорошо, заходите.
      Еремеев зашел в квартиру и огляделся.
      – Где у вас телефон?
      – В квартире два аппарата, один – в коридоре, второй в кабинете.
      – В кабинете? – Мне показалось, что в глазах мастера зажегся излишний интерес. – Вот с кабинета я и начну.
      В коридор, позевывая, вышел Гораций. Мне сразу стало как-то спокойнее, однако этот мастер прореагировал на Горация совершенно не так, как все остальные посетители. Обычно люди при виде здоровенного ротвейлера пятятся и спрашивают, не злая ли собака, или демонстрируют показное дружелюбие, чтобы скрыть внутренний страх. Еремеев же бросил на Горация оценивающий взгляд и как-то неприятно ухмыльнулся – мне показалось даже, что в этой ухмылке он чуть заметно обнажил клыки, как собака при виде противника… И Гораций, старый ленивый обжора, вздрогнул и попятился. Ах ты, несчастный трус! Защитник, называется! Не видать тебе мяса, как своих купированных ушей, переведу на овсянку!
      – Хороший ротвейлер, – спокойно прокомментировал Еремеев, – крупный. Только перекормленный и стареет.
      В его оценке мне послышалась скрытая угроза: «Стареет… Перекормленный… В общем, не защитник».
      – Покажите, где у вас кабинет.
      Я провела его в кабинет и встала, скрестив руки на груди.
      – Вы занимайтесь своими делами, – бросил в мою сторону мастер, – я тут сам разберусь.
      – Ничего, ничего, я посмотрю. Я люблю смотреть, как другие работают.
      Он перевернул телефонный аппарат и глубокомысленно посмотрел на него снизу. Потом подергал провод, прошел вдоль него до стены и потыкал пальцем в розетку. Покосился на меня, я всячески демонстрировала внимание – мол, все вижу, ничего не утаишь от моего взгляда.
      Мастер вынул отвертку, снял крышку розетки, потыкал внутри отверткой и опять закрыл крышку. Снова покосился на меня:
      – Вы мне водички не принесете попить? В горле пересохло. Самой простой – из-под крана.
      «Ага!» – подумала я. Хочет меня из кабинета выпроводить. Так вот фиг тебе!
      – Зачем же из-под крана? Из-под крана вредно, там всяких примесей много – хлор, фтор, тяжелые металлы. Вот, возьмите минеральной.
      Я открыла маленький бар тут же в кабинете и достала бутылку минеральной воды «Бонаква».
      Еремеев сдержанно поблагодарил, отпил один глоток и поставил стакан на стол. Потом снова взял в руки телефонный аппарат и начал разглядывать его с умным видом. Его действия мне нравились все меньше и меньше. Разумеется, я нисколько не разбираюсь в технике, но если он пришел, чтобы замерить сопротивление, то надо же приборами его замерять, а не пальцем и отверткой. Словно прочитав мои мысли, Еремеев открыл чемоданчик и вынул оттуда непонятно что. Но когда я подошла поближе и, вытянув шею, увидела этот предмет, то мне стало нехорошо, потому что Еремеев вынул из чемоданчика здоровенный гаечный ключ!
      «Сейчас он меня огреет ключом по голове, и привет. Гораций, негодяй, куда-то запропастился, и вообще на него никакой надежды. Оглушит этот чертов мастер меня ключом и сделает все, что ему нужно. А что ему, собственно, нужно-то?»
      Еремеев неторопливо шагнул в мою сторону.
      И в это время снова зазвенел дверной звонок. Я бросилась к дверям, как леопард на охоте, одним прыжком и, ничего не спрашивая, мгновенно открыла. Мне было все равно, кто там пришел, хуже уже не будет…
      На пороге стоял мой первый муж Артем, и я вздохнула с облегчением.
      Артем вошел в квартиру, и его сразу стало много.
      – Ну, привет! – он сграбастал меня по-хозяйски, я еле высвободилась из его объятий.
      – А чего дверь, не спрашивая отворяешь? Почувствовала, что я пришел?
      – И ты туда же?
      – Что значит – и я? А кто там у тебя? Эй, мужик, ты кто такой?
      – Телефонный мастер, – ответил появившийся Еремеев, – и уже ухожу. Никакого избыточного сопротивления я у вас не нашел. Так и говорите, если будут звонить из управления – Еремеев не нашел.
      И он удалился быстрым шагом, а пока я переводила дух и прижимала руки к сердцу, Артем уверенно устремился на кухню.
      – О-о! – издал он радостный вопль. – А у тебя оказывается здесь приличная жратва!
      – Красную кастрюлю не трогай! – крикнула я слабым голосом. – Это для Горация!
      И только я хотела было направиться в ванную, чтобы привести себя в порядок, потому что телефонный мастер поднял меня ни свет ни заря прямо с постели, как опять-таки раздался звонок в дверь. Сговорились они все, что ли!
      – Кто еще там? – гаркнула я, не удосужившись заглянуть в глазок, все равно ни черта там не видно.
      – Милиция, – вежливо ответили из-за двери. – Воробьева Лариса Павловна здесь проживает?
      Этого еще не хватало, милиция зачем-то по мою душу. Из кухни доносился стук вилки о кастрюлю. И в тарелку ему лень положить, так из кастрюли и жрет!
      – Артем! – истошно завопила я. – Открой дверь, там милиция!
      Явились Артем и Гораций, открыли дверь. И вы можете представить себе мое возмущение, когда я увидела, как негодяй Гораций рычит, захлебывается от лая и просто-таки жаждет разорвать на кусочки двоих довольно симпатичных молодых людей. Значит, всяких сомнительных личностей вроде Луизы и телефонного мастера он запросто пускает в квартиру, а милицию почему-то сильно не любит. Артем с трудом удерживал осатаневшего ротвейлера за ошейник.
      – Да идите вы обратно на кухню! – крикнула я.
      Старший из прибывших показал мне удостоверение.
      – Мех… – запнулась я.
      – Моя фамилия – Мехренъгин. Это река такая – Мехреньга, – пояснил он.
      – Ну-ну, – вздохнула я. – Так что вам угодно?
      – Это – ваша? – Он показал мне квитанцию за телефонные переговоры.
      – Моя, – кивнула я. – Вы же сами видите, номер мой.
      – Когда вы ее оплачивали? – строго спросил Мехренъгин.
      – Опять-таки можно посмотреть, – удивилась я, – там же есть дата.
      – Оплачена она месяц назад, судя по коду – разговор был с Москвой.
      – Ну да, – обрадовалась я, – теперь припоминаю – звонила я в Москву, в издательство, кучу денег наговорила, потому что днем звонила, по высокому тарифу. А как она у вас очутилась?
      – Это мы вас должны спросить – когда вы видели эту квитанцию в последний раз? – спросил младший из милиционеров, розовощекий и даже, кажется, синеглазый.
      – Понятия не имею, – честно призналась я, – я вообще думала, что она дома, лежит со всеми квитанциями в общем конверте.
      – Напрасно вы так думали, – протянул старший, Мехренъгин или как там его.
      – Слушайте, скажите прямо – что случилось? – рассердилась я.
      – А почему вы думаете, что что-то случилось? – продолжал валять дурака розовощекий.
      – Потому что вы не пришли бы ко мне вдвоем с утра пораньше, если бы нашли эту квитанцию в магазине или на собачьей площадке, – я окончательно разозлилась и даже мелькнула мысль, что Гораций был не так уж не прав, когда набрасывался на этих двоих.
      – Тогда объясните мне, каким образом ваша квитанция нашлась в кармане убитой вчера вечером женщины? – железным голосом вопросил все тот же Мехреньгин.