Амальгама - Осторожно! Мины!

Уже подумал.

На крыше Сокола встретили оглушительным ревом. Вот он, бобыль из бобылей! Уж так тебе противны девичьи прелести?! Столько девок на выданье, и ни одна не нравится? Кривые? Косые, может? Одноглазому ли это важно? Так друзья подначивали Стаса. Особенно Лорес старался. Сегодня ему впервые разрешат посвататься. Выберет он длинноногую красотку, и если та не откажет – всё, спекся парень, мир да любовь!

– Глядите, Уголь Медведя пожаловал! – крикнул Длинный Палец.

Угме вынес на крышу Связку Священной Шапки, расшитую бисером и украшенную рогами бизона. До самого буланого[20] парапета шаман дрожал от возбуждения. Именно там он установил Шапку и раскурил трубку. Стас принюхался. Что за смесь? Уж больно ароматный дымок… Докурив, Уголь Медведя осторожно вытрусил пепел в ладонь, затем втер его в рога. Зачем Угме это сделал? А кто ж его знает? Шаман на то и шаман, чтобы с духами говорить на особом языке, в котором слова – не самое главное. Еще Уголь Медведя пожертвовал Священной Шапке три одеяла, шкуру белого быка, набор скребков для выкапывания мин, охапку скальпов, содранных с поверженных врагов год назад, и сломанные стрелы.

От выпитого шумело в голове, тянуло на шалости. Ведь праздник!

Стаса манили выкрашенные в красный и желтый лица женщин, привлекали платья, расшитые иглами дикобраза и бисером. Красотки смеялись над шутками охотников. Голые мальцы, лишь в кожаных ремнях, шныряли под ногами у взрослых – вырвались из-под присмотра старших, интересно же. Сегодня никто не шлепнет по попке, не накричит.

Скоро ночное небо заискрит фейерверками. Спасибо Углю Медведя, умеет шаман из пороха красоту сотворить. Все така соберутся на крыше, завороженно наблюдая, как вспухают яркие соцветия и опадают одинокими дымными лепестками.

Эта ночь – для Стаса и Лизы!

Сегодня он попросит у старейшин руку Липкой Земли, и ему не откажут.

И тогда все племя спустится на тропу. Отгоняя тьму, заискрят три костра из пластита. Пусть все смотрят!

Нужно трижды перепрыгнуть через огонь и при этом немножко обжечься. Зато потом можно целовать друг друга туда, где больно. А потом, впившись в губы жены – жены! – пройти семь этажей по лестнице. В квартире Старый Сокол обнимет Лизу, они разденутся, и тела их…

Стас проснулся – и зарыдал от бессилия что-либо изменить.

Безумно болела голова.

Праздник был вчера.

И Стаса на нем не было.

* * *

Есть один Закон: и человек и мина – плоть от плоти Махэо, образ его и подобие, кость его и жир его, пластик его и металл, сила его и любовь. Человек и мина суть одно.

И шел Махэо по междутропью как по тропе, зная, что настанет День, и вернется Махэо к детям своим, и все мины взорвутся в тот День Благодати. И три дня и три ночи будет Пыль и Дым, и умрет каждый третий, но это справедливая цена.

И не будет более ни троп, ни междутропий, и человек не тронет мину, но и мина не тронет человека…

На миг Стас очнулся и тут же вновь потерял сознание.

Говорят, в Начале Всех Песен не было ничего, кроме воды и дождя. Море было, а всего остального не было. И были твари разные, что жили в соленых глубинах и летали в воздухе над волнами.

А потом с неба свалилась женщина – да прямо на крылья полярным гагарам. Но женщина оказалась слишком тяжелой ношей для птиц, они испугались, что уронят ее и женщина утонет. На птичий зов откликнулась Мудрая Морская Черепаха. Она взяла женщину к себе на спину и сказала: «Тебе нужна земля». Черепаха созвала всю морскую живность и попросила найти землю для женщины с неба.

И все твари морские ныряли в поисках земли, но никто не мог добраться до дна. Никто! И только Жаба вытащила на поверхность горсть песка. Песок тот высыпали на панцирь Черепахи. Так появилась суша. А потом на суше выросли деревья.

Весь мир – спина Мудрой Морской Черепахи[21]…

Так говорят старики, но Стас не знает, что такое «море», он никогда не видел полярных гагар. Он мечется по кровати, видит запредельное и танцует с духами. Он уже почти не здесь. А рядом стоит Уголь Медведя. Шаман сделал все, что мог. Не помогли ни мухоморы, ни медитации, ни окуривания целебными травами под бубен.

– Не жилец, – роняет Уголь Медведя, не глядя в лица родителей Стаса.

Шаман уходит. Не прощается. Это значит, что он скоро вернется. Шаман всегда приходит, если кто-то умирает.

Редкие проблески сознания…

Редкие…

– Как он?

– Плохо, Лизонька, плохо. Опять Угме приходил. Посмотрел на Соколенка нашего, языком цокнул и…

– Ничего не сказал?

– Если бы, Лизонька, если бы…

– Я боюсь, тетя Светлая Ночь!

– Не бойся, Лизонька. На все воля Махэо.

* * *

Было это давным-давно.

Молодой, но опытный охотник отправился в междутропье за дикими яблоками – и повстречал оленя. А в те времена олени разговаривали не хуже людей. И вот охотник остановил оленя и поинтересовался, куда тот направляется.

Олень ответил, что он просто вышел поохотиться на людей, и спросил, не видел ли юноша где-нибудь поблизости человека, лучше бы упитанного. У оленя было плохое зрение, он не признал в охотнике человека.

«Видел, – ответил юноша. – Вон там пасется очень даже пухленький человечишка».

Обрадовался олень и поскакал искать толстяка. Охотник же насобирал целый мешок диких яблок и весь измазался глиной, вывалялся в листьях и в хвое, чтобы олень не узнал его. Взвалил охотник свой мешок на спину и отправился к дому така. И тут на него напал олень и вцепился зубами в мешок, спутав с сочным мясом вдоль хребта.

Изрядно глотнув кислющих яблок, олень долго плевался. С тех пор олени не охотятся на людей. Им не нравится человечина. Невкусная она[22]…

Стас все не может понять: кто он в этой истории – глупый, но сильный олень или слабый и потому умный охотник?

Редкие проблески…

Редкие…

Очнулся Старый Сокол, моргает, светло ему и хорошо.

Просто хорошо. Потому что светло! Надоело бродить во мраке, слушать голоса родных.

Вот только слабость не отпустила еще: руки свинцовые, не поднимаются. Да повязки, пропитанные кровью, немного смущают. А так отлично все. Разве что сонная муха села на плечо, задумчивая такая, осенняя. Согнать бы, но вместо костей свинец. А запахи какие вкусные, это мама готовит!

Уже приготовила. А тут как раз и руки отпустило.

Каша из маиса и копченых угрей – любимое блюдо Стаса. Алюминиевой ложкой он выбрал последние кусочки рыбы.

– Наелся, сынок?

– Нет. – Быстрее задвигались челюсти. – Добавки бы…

Мама поставила перед Соколом миску супа на бизоньих ребрах.

– Наелся? – улыбнулась Светлая Ночь, когда миска опустела.

– Нет.

Корочка жареной куропатки захрустела на зубах. Запил Стас чаем из мяты и чабреца.

– Ну ты и обжора! – Смеясь, мама трясла седыми косами, на шее ее позвякивали новые бусы, раньше таких вроде не было.

Хорошо. Просто хорошо.

– Мама, а где Лиза? Я слышал ее. Она приходила, да, мама? Навещала? Что со мной случилось, мама?

Светлая Ночь помрачнела:

– Сынок, ты под чемодан попал. Ты и Снулый Карп. Его насмерть, а ты… Тебя почти, сынок, почти насмерть.

– Почти не считается! – Стас рассмеялся. – А Лиза, мама? Как она? Где?

– Сынок… – Светлая Ночь сделала вид, что не услышала вопроса, засуетилась у буржуйки. – Сынок, ты хочешь еще чая? Хорошая мята и чабрец душистый, чаек сладкий, с медком. Папа наш сказал: «Для выздоравливающего». Для тебя, сынок.

У нее плохо получалось делать вид.

– Мать! – У Старого Сокола возникло предчувствие чего-то страшного, непоправимого. – Где Лиза? Что случилось?!

Упала кружка, брызнул кипяток на лодыжки сплошь в узлах вен. Светлая Ночь спрятала лицо в пятнистый от жира фартук. Плечи ее подрагивали, она плакала.

– Больно, мама? Обожглась, да? Смазать надо, перевязать, пока на коже волдыри не вспухли.

– Погоди, сынок, послушай…

И она рассказала ему всё – обстоятельно, с подробностями.

Так, мол, и так, сын, Уголь Медведя решил: не жить тебе, духи крепко за душу взялись – не оторвать мухоморами когти, не выбить бубном клыки смерти. Ничего не поделаешь, надо смириться…

Светлая Ночь говорила и говорила. Лицо ее стало словно кусок стены – камень неподвижный, щеки ее – побелка потолка.

Стас слушал молча, не перебивая. Но сердце его стонало, ударяя о ребра: пустите! тесно! пустите! Сокол жалел, что не сдох, когда бредил в горячке, когда никто уже не верил, что он очнется.

Уголь Медведя не верил, мама тоже, и главное – не верила Лиза!

Лиза, как же ты могла?!

– Сынок, ты без сознания был. И шаман сказал…

– Ненавижу! Отомщу!

– Не говори так! Угме твои раны зашил, кровь заговорил. Ты ему жизнью обязан! Что ты, сынок?!

И тишина, и лицо в фартуке. Грязные миски, приятного аппетита. И сонная муха. И пузырится вода в чайнике, и шипит в буржуйке заговоренный от детонации пластит.

Стас отвернулся.

Вот висят томагавки: стальные лезвия заточены, топорища украшены резьбой, лисьими хвостами и орлиными перьями. Рядом на стене – щит из бизоньей кожи и щит деревянный. Под ними копья с алыми ленточками, лук из рогов оленя. А там духовая трубка, и дубинка, ощетинившаяся гвоздями, и арматурный прут с рукоятью из вишневого дерева.

– Дальше, – процедил сквозь зубы Старый Сокол. – Не молчи. Рассказывай.

Мать оторвала от фартука заплаканное лицо:

– Праздник Урожая, будь он неладен. Три девочки на выданье. И всего два жениха. Тебя в расчет уже не брали. Ты и раньше на девок не шибко заглядывался, а уж при смерти… – И опять замолчала. И плечами вверх-вниз, вверх-вниз.

Шипел пластит, чесалась нога под коростой повязки.

– Не молчи, мама. Не молчи.

Взглянула быстро на Стаса и тут же уронила на пол виноватый взгляд:

– В самый разгар торжества гости пожаловали. Из другого племени, не Обожженные Бедра, не Проколотые Носы. Странные. Издалека пришли: двоих, сказали, по пути воронам скормили. Но думаю, соврали, слишком странные. Они свататься пришли. Сказали: у така есть красавица, а у них – воин великий, разведчик и охотник. Приглянулась она тому воину.

– Кто? Кто приглянулся?! – выкрикнул Стас, уже зная ответ, но все еще надеясь, что ошибся.

– Липкая Земля. Чужак видел, как она заговаривала бизонов на охоте, и полюбил ее без памяти. Он попросил старейшин отдать ему Лизу в жены.

– Отдали? – Дернулись губы, Стас скривился. В горло словно напихали колючей проволоки. – Отдали?!

– Уголь Медведя сказал… Уголь… – Светлая Ночь разрыдалась. – Шаман! Это шаман! Прости, сынок, прости! – И опять в слезы.

Томагавки. Снять бы один со стены и…

Мать вдруг взяла себя в руки – только что рыдала, а теперь спокойно говорит:

– Я так думаю, сынок, чужаки давно за така следят. Зачем? А чтобы воевать с нами. И потому не могли старейшины им отказать. Что за племя, откуда? Сказали, что издалека, два месяца по междутропью иди – не дойдешь… Ты не волнуйся, сынок, тебе нельзя волноваться. Вот завтра – можно. А сегодня хочешь чайку мятного? Сладенького, с медком? Отец сказал…

– Какой он? – недобро прищурившись, Старый Сокол перебил мать.

– Ну, парень как парень. – Светлая Ночь испугалась. Ей показалось, что сын сейчас схватит томагавк и начнет ее пытать: пальцы будет рубить, а то и скальп снимет. – Как ты. И высокий, и… – прошептала едва слышно. – Подарков много принес, всем достались. Бусы, зеркала, пластмассовые тарелки, легкие, прочные. И нитки разные, иголки тонкие…

– Иголки, значит. А Лиза?

– А что Лиза? Разве ее спрашивали? Опоили маковым отваром да чужакам вручили. Три бизоньи туши на свадьбе съели. Отгуляли с выпивкой и волчьими боями… Сынок, я против была, я говорила… Да кто меня слушал, сынок?

Глава 6

Верблюжонок Аль-Фаиз

Если уж англичане за восемь часов придумали «Кембриджские правила»[23], что тогда говорить о народе Вавилона, почитающем «самую простую игру»[24] наравне со скачками носорогов-мутантов?

Говорят, во втором или в третьем сезоне появились слухи, что футбольные клубы Европы вообще не платят некоторым – многим! – игрокам. Мол, тренеры выгоняют на поле камикадзе, которым мозги выело транквилизаторами и гипновнушением. А зомби, как известно, деньги не нужны. А еще зомби не боятся смерти.

Но вот это пока никто не отменял: «Всякий игрок, не получающий от клуба вознаграждения в какой бы то ни было форме или денежного возмещения, превышающего его личные расходы или средства, которые он потерял в связи с выходом на ту или иную игру, автоматически отстраняется от участия в соревнованиях за Кубок и в любых соревнованиях под эгидой Футбольной ассоциации Вавилона. Клуб, не заплативший игроку гонорар, автоматически исключается из Ассоциации».

Многие известные команды обвинялись в поощрении злостного непрофессионализма. Но специальная проверочная комиссия ничего не смогла доказать: тогдашние тесты на гипнодопинг не определяли степень реального воздействия на психику игроков. Дошло до того, что некоторые клубы бойкотировали Чемпионат Вавилона. А это, извините, международный скандал! И неустойки…

Макс безвольно двигался за санитаром. Очнулся – где я?! – за ограждением. Потом опять провал. Раздевалка. Смрад пота с примесью хвойного освежителя воздуха. Чьи-то грязные трусы на кафеле. Потрепанный бронежилет. Повязка-хатимаки в ржавых пятнах. Муть в глазах. Вертолетные лопасти вентиляторов у потолка.

Раздевалка.

И уж тут ребятам в халатах медработников, но с рожами бойцов спецназа стало не до сантиментов. Какие, на, синие таблетки?! Укол в шею – моментально мышцы деревянные, Макс рухнул лицом вперед как раз на металлический носок десантного ботинка.

– Вставай, кэцу! Кусотарэ![25]

– Йа-а… – Макс хотел сказать, что он сейчас, секундочку, он старается встать на ноги, но у него не получается. Даже губы, и те не слушаются.

Его беззлобно – работа есть работа – пнули в ребра. Мол, хоть ты и герой спорта, а нечего выдрючиваться, будь типа проще, парень, и люди к тебе потянутся. Его потащили за ноги в душевую и долго поливали попеременно то кипятком, то ледяной водой. Потом обсыпали вонючим антисептиком и опять промыли.

Пытка закончилась, лишь когда Макса загрузили в дирижабль. Взлет. Внизу – пятиярусные магистрали и моноциклетные желоба. Посадочная площадка на крыше отеля «Рональдо», принадлежащего Ассоциации. Сверху здание выглядело как правильный треугольник. Рестораны, бары, бассейн. Первоклассный сервис. Жилой блок для игроков футбольного клуба «Вавилон Профи». Реабилитационный центр с тренажерным залом. Массажные комнаты, сауна и гейши по вызову. Мечта спортсмена, рай для футболиста.

Дома! Дружелюбные парни в зимних маскхалатах из стопроцентного полиэфира сопроводили Макса Мцитури в его одноместный люкс – швырнули на кровать с масляным матрасом. Они же включили сигнализацию в режим шокового воздействия при попытке взлома изнутри. Мощная бронеплита выдвинулась из паза в стене, надежно замуровав Макса в гробу улучшенной планировки. Зачем? А чтобы мог игрок отдохнуть и поразмыслить о бренности бытия. В одиночестве. Гордом?..

Концентрат ощущений: осиновые жилы, дубовые мозги и годовые кольца в разрезе бедренной кости. И суставов нет, есть плохо подогнанные шарниры: надо пришабрить – срочно. Как же управлять собой, если из-за повышенного трения в любой момент может заклинить локоть или колено? Особенно колено. Смазка необходима, как тройной слой латекса при половом акте с легкомысленной девушкой.

При попытке подняться Макс свалился с кровати. Ноль ощущений. Не тело, а стекловата. Осмотревшись, будто он здесь впервые, дополз до бара и, захлебываясь, залпом выпил полбутылки перцовки «Хиросима» – чтобы смазать суставы изнутри. Минут через двадцать смог выпрямиться в полный рост. Отпустило вроде.

В номере, согласно стандарту для золотых клеток, был сегментный телевизор. Развернулись лепестки, заполнились гелем соты экрана: мышонок Джерри в очередной раз подверг пыткам кота Томаса. Макс тупо пялился в цветные пятна на экране – после теплого пива из холодильника разладилась естественная оптика. Органы слуха все еще не восстановились. Зато реклама, через каждые пару минут прерывающая мультсериал, надежно вклинивалась в мозг. Купи. Съешь. Трахни. Убей.

«Лучшие высококалорийные аннона[26] «Бриганд»! Скидки в сети супермаркетов «Зиккурат Этеменанки»!»

«Ватно-кевларовые гамбизоны[27] для настоящих самураев-гоплитов! Коллекция зима-лето!»

«Все для охоты на кынсы! Отличные гландес[28] и легкие джериды[29]! Не откажите себе в удовольствии, убейте парочку тварей!»

«Наше ритуальное агентство за умеренную плату предоставит вам уединенную комнату для сэппуку. Порция фугу бесплатно. Постоянным клиентам – скидка 15 %!!!»

Конвульсии нервной системы. Боль, голова пополам. Побелевшие фаланги проткнули наволочку силиконовой подушки. Спазм, рвотный рефлекс, расслабленные сфинктеры. Катарсис с запашком. Галлюцинация. Бред.

Сегментный экран: прямая трансляция из ОАЭ. С тех пор как верблюды в Аравии не являются незаменимым транспортным средством, источником мяса, молока, шерсти и кожи, их используют исключительно для скачек. Старинная бедуинская забава всегда в моде, всегда актуальна. В Эмиратах около сотни стадионов для верблюжьих забегов. Трансляция Кубка шейха Заеда. Призовой фонд – каких-то десять миллионов дирхам.

Комментатор радостно сообщает о победах арабских генетиков. С тех пор как в Сувейхане «из пробирки» появился первый клон-верблюжонок Аль-Фаиз, наука далеко шагнула вперед – давно уже налажен экспорт замороженных эмбрионов. Использование последних достижений генной инженерии позволяет получать в год до пяти верблюжат от разных отцов и до десяти верблюжат-близнецов от одной матери…

Почему-то вспомнилось: читальтонги здороваются, прикладывая нос к щекам друг друга и сильно втягивая в себя воздух.

Макс провалился в беспамятство.

Наконец-то.

Глава 7

Голова дикобраза

Грязные пальцы воткнули лучину в щель между половицами.

Шевелился полумрак, размазываясь по стене и повторяя движения человеческого тела. Выскользнув из-под пончо, рука потянулась к глиняной миске.

Опираясь на локоть, одноногий старец лежал на одеяле из козьих шкур. Он неторопливо ужинал жареной саранчой и копчеными ящерицами, крохотными, но очень вкусными. Пальчики оближешь! Что старец регулярно и делал – облизывал.

Лучину едва не задул сквозняк. Это отворилась входная дверь – сварные металлические листы заскрипели так, что захотелось оглохнуть. Эй, хозяин, смажь петли! Ах, лень и зачем? Типа какая-никакая, а сигнализация – тихо в берлогу одноногого не пробраться. И на окнах стальные решетки. А дверь, запертую на засов, можно разве что взорвать. Вместе с домом. Столько взрывчатки-плесени понадобится, что фундамент не выдержит.

Если дверь скрипнула, у Отшельника гости. Точнее, судя по звуку шагов, всего один гость. Кто же осмелился прервать вечернюю трапезу старца? Саранча и ящерки стали поперек горла – старик закашлялся и едва слышно выругался, оскалив желтые кривые зубы без намека на гниль.

Что за гость? Враг или друг? А?!

Незаметное движение – и чехол, прикрепленный ремешком к культе, опустел. Рукоять томагавка привычно легла в мозолистую ладонь. Грязь под обгрызенными ногтями, татуировки на кистях: луна и солнце. На левой, солнечной, ладони лежал метательный нож, вот-вот, словно птичка, сорвется в полет с руки-ветки, чирикнет весело да проковыряет дупло в трухлявой башке визитера.

– Эй! Кто посмел заявиться ко мне так поздно?! Не сопи в прихожей! Заходи уж, раздери твою печенку тигр!

Тишина в ответ.

Похоже, незваный гость даже дышать перестал. Испугался грозного рыка? Или знает, что к пище Отшельник относится очень серьезно, а ужин считает самой важной трапезой. Как завтрак и обед. В это время лучше не беспокоить хозяина трехкомнатной квартиры на пятом этаже дома в переулке Семнадцатого Партсъезда. И если гость в курсе, а все равно пришел…

– Старый Сокол, ты, что ли? Входи! Не обижу… Да не обижу, говорю! Чего там топчешься, лучше ящерку скушай.

Про ящерку, конечно, Отшельник для приличия сказал. Мол, каждого бродягу надобно бражкой напоить, вкусно накормить, мягко уложить и всячески ублажить – поделиться дочерью и женой, горестями и радостями, пластитом и солью. Но честно говоря, Отшельник никогда не придерживался законов гостеприимства. На всех саранчи не напасешься.

Стас шагнул в комнату:

– Вечер добрый, Отшельник. Да минует тебя ударная волна, и седины не обагрятся кровью друзей, и…

Отшельник прищурился. А ведь парень волнуется: мямлит, с носков на пятки перекатывается. Ясненько: с просьбой явился. Ох уж эти попрошайки!

– Ага, и тебе не болеть. Чего приперся? Да еще к ночи? Упасть у меня негде, сам знаешь. Да и не люблю я, когда рядом храпят. Так что топай домой, пока совсем не стемнело. – Нож вернулся в ножны, а вот с томагавком Отшельник расстаться не спешил. А на всякий случай. Он потому и жив до сих пор, что о всяких случаях заранее думать умеет.

Дрожал огонек лучины, намечая силуэт высокой широкоплечей фигуры. Толком сейчас не разглядеть ничего, но Отшельник и так знал, что у Стаса темно-русые волосы заплетены в косы вместе с кусочками фольги и заточенными обрезками проволоки. Косы – обычное оружие така. На груди у Стаса татуировки: хищная птица с загнутым клювом – сокол, понятно – и росомаха. Парню этому, одноглазому хромоножке, двадцать лет от роду.

– Помощь мне нужна. Помоги, Отшельник.

Старцу нравится разговаривать с Соколом о ветрах и минах, о скальпах врагов и сварах старейшин. Да, нравится. Но не сейчас. Отшельник терпеть не может, когда его о чем-то просят.

– Помощь? Ну-у… Слыхал я, захворал ты сильно. И как, оклемался, да? Жив, говорю, или дух усопший?

– Жив. Почти ушел к предкам, но вернулся. Решить кое-что надо, рано мне на ту сторону.

– Молодец. Хвалю. А ко мне чего пожаловал? Соскучился?

Стас тяжело задышал – и тут словно прорвало плотину:

– Отшельник, ты самый умный, ты все знаешь! Скажи мне, прошу, я очень тебя прошу, куда мне идти? Где тропа лучше ляжет? Укажи направление!

Старец нахмурился, даже жевать перестал:

– О чем это ты?

– Увели мою Лизу, чужаки забрали. Совет нужен, больше не у кого спросить. Ухожу я. Буду Лизу искать. Подскажи, где скрываются обидчики мои! Махэо заклинаю, помоги!

Отшельник задумчиво огладил грязную бороду и проглотил пару ящерок, не пережевывая.

– Иди, куда сердце скажет. Сердце – оно такое, не обманет.

– Сердце? Туда? – Стас махнул рукой, указывая за окно, на стену соседнего дома.

Старик кашлянул в кулак.

– Э-э… я бы сказал, чуть левее, туда, где утром рождается солнце.

– Там моя Лиза?

– Туда чужаки увели Липкую Землю.

Стас кинулся к двери.

– Да будут зимы твои теплыми, а мясо свежим! Я вернусь и отблагодарю тебя, Отшельник!

– Стой! Как же, дождешься от тебя… Смотри мне в глаза! В глаза, я сказал! В гла-а-а-а…

…Пожар.

Лоб расплавился, язык высох. Радуга пятен в единственном зрачке.

Прилечь, успокоиться и ждать, пока голова потухнет и остынет. Куда идти с горячей головой? Опасно так разгуливать по междутропью. Вдруг искра упадет и трава вспыхнет? От русых кос, от черепа плывут в поднебесье волны жара – сваренное вкрутую яйцо-солнце висит над темечком.

Знобит. Обхватив ладонями плечи, Стас осмотрелся. Только что квартира Отшельника была и вечер, а теперь полдень, и никого вокруг, и щупа нет, и проводника. Что происходит, как Старый Сокол здесь очутился?

– Эй, Отшельник! Ты где?!

Солнце неспешно катилось к горизонту крыш, скоро провалится в подвалы ночи.

– Отшельник! Отшельник!!! Где я?..

Нет никого. И Стаса нет. И солнце спряталось. А есть только мгла.

И вдруг посреди бескрайней ночи, далеко-далеко, зажегся огонек, маленькое пятнышко. Не стоять же на месте – Стас двинул на свет. Это все шуточки Отшельника, два ежа ему в глотку и гадюку на пояс.

Шаг, другой – и Сокол уже у костра. Рядом между тьмой и пламенем на одной ноге скачет Отшельник: бряцают амулеты, бубен хлопает о ладонь – глухо, размеренно. Вороньи перья вплетены в седые космы, пена на губах, лицо измазано сажей, перетертой с барсучьим жиром.

Удивленный происходящим Стас сел у костра. Когда Уголь Медведя с бубном скачет и мухоморами давится – это правильно, а когда Отшельник – нет.

– Эй, Отшельник, ты чего?

– Смотри!

Куда смотреть? В огонь? На безумного старика? На бубен?..

…Колкие точки застывших зрачков, ласты, в груди тяжесть воды. Плавунцы ныряют под распухшее тело бобра, живот непомерно раздут.

– Смотри!

Водоворот отпустил тебя, и ты рванул вверх, кашель, хрипы – жив? И песок, берег. Осторожней: среди коряг притаились штанги ПДМ[30]. Ты кашляешь речной водой. А берег весь засыпан алюминиевой стружкой. Все междутропье словно снегом припорошено. Металлический иней на траве, в ветвях кленов, на палой листве.

– Смотри!

Тихо. Пар изо рта. Ветер неистово рвет туман в клочья. Ты изучаешь окрестности: не спеша, справа налево, от себя в глубину. С куртки стекает вода. Река позади, у самой поверхности виднеется с десяток стальных штырей.

– Смотри! Тора! Тора!

Камыши, опасность, рука привычно тянется к бедру за томагавком. Усатая морда – слишком близко, в зарослях. Когтистые лапы бесшумно ступают по опилкам. Тигр не спешит. Тигр бьет хвостом по облезлым бокам. Похоже, он очень голоден.

Ты почему-то знаешь, что у зверя нет сил рычать, зверь умирает. В его желудке давно не было мяса – он даже пробовал щипать траву. Ни оленей, ни лосей! Кабанов, и тех нет в этих Махэо проклятых местах, а зайцы слишком быстро бегают. И везде смерть: над землей, под землей, в небе… Тигр попал под дождь – спина его превратилась в сплошную рану, и лапы не держат.

Запах. Человек. Людей надо бояться. Люди – не пища, люди – это боль и смерть. По молодости, когда совсем прижимало, тигр заходил в лесные поселки. Боялся, аж усы топорщились, но заходил: рылся в помойных кучах, голод сильнее страха.

Человек. Один. Слабый. Пища?

Мышцы зверя напрягаются для прыжка.

Твои пальцы сжимают гранату. Откуда взялся этот фрукт с начинкой из тротила? Вынуть предохранительную чеку – и раз, и два, и три – граната шлепается в траву под впалым брюхом зверя.

И четыре – взрыв!

Оглушительный рев.

Зверь в агонии царапает дерн.

Жалко…

Отшельник хлестко отвесил Стасу пощечину, вернув в дом в переулке Семнадцатого Партсъезда.

– Увидел?

– Что?

– Да откуда я знаю?! – Старец раздраженно отодвинул пустую миску, ящерки закончились. – Всё, хватит с тебя. Иди уже. На восток, понял?

Опираясь на дубовый костыль, Отшельник провел Стаса к выходу из квартиры.

На лестничной площадке маялся в ожидании большой лохматый пес-проводник, который грозно зарычал, стоило Отшельнику на прощание хлопнуть Стаса по плечу.

– Давай, Старый Сокол, удачи тебе.

– Я вернусь!

– Ну-ну…

Старик закрыл дверь на два замка и засов. Хватит на сегодня гостей. И на завтра хватит, и на неделю вперед.

Бесшумно опустились звукоизолирующие жалюзи из кевларовых пластин. Теперь никто не услышит и не увидит Отшельника, даже если заберется на дерево у окна, прихватив оптику и прочие игрушки из арсенала спецслужб.

Щелкнула простенькая зажигалка, заправленная газом, – кончик сигары заалел. Райское блаженство! Старик набрал полный рот дыма, выпустил кольцо. Ту дрянь, что выращивают така, курить опасно для жизни – ее смешивают с полынью, мятой, мухоморами, коноплей, цикорием и еще с бог знает какими травками.

Отшельник так и не привык к свитграссу, он верен кубинскому табаку.

Сколько лет его называют Отшельником? А столько, что он сам уже думает о себе как о выжившем из ума одноногом чудаке. Гипновнушение, корректировка характера – и пожалуйста: одиночество не раздражает и даже радует. Чудеса, да и только! И потому странно, что борьба с вредными привычками закончилась полным крахом психотехнологий. Небось наркобароны, производители виски и табачные магнаты приложили к этому руку.

Ну да не суть. У Отшельника нет зависимости, просто под сигару отлично думается.

Утром Старый Сокол покинет ареал така, что не есть хорошо. А если учесть, что Отшельник отлично знаком с чужаками, которые увели Липкую Землю, то…

Ох уж эти чужаки! Они там что, вообще с ума все сошли?! Что себе позволяют?!

Надо связаться с Центром и доложить. Хотя… А смысл? Рядовой сотрудник не смог бы провернуть такой вояж, это уж точно. Кто-то из руководства окончательно умом тронулся, а наподдать начальничку у Отшельника руки коротки. Но если использовать старые связи, можно попробовать прищемить нос тому наглецу, что посмел сунуться на территорию Отшельника. А чтоб впредь неповадно было!

Когда сигара дотлела, одноногий старец решился на крайние меры. Разозлили его крепко, что тут скажешь. Он парится в этом безумном мире уже столько лет, а какие-то умники – раз-два! – и взяли нужный им образец, даже не подумав согласовать выем с куратором!

Он долго ощупывал пол – давно не пользовался тайником, уже позабыл, где тот находится. Если правильно нажать на половицу, та легко выскочит из «елочки» паркета. Ага, есть такое дело. Отшельник извлек из тайника серебристый контейнер и набрал код, после того как анализатор взял образец его ДНК – крохотную капельку крови. В контейнере лежал коннектор.

Вспухла голограмма клавиатуры, виртуальное меню предложило ассортимент опций. Поиск нужного номера, вызов, гудок, есть контакт.