Скользящие тени

Александр Сенкевич

Скользящие тени

Автор выражает огромную признательность Андрею Викторовичу Крючкову за поддержку в издании книги Оскару Рабину, любезно предоставившему свои рисунки для оформления

Зазеркалье Александра Сенкевича

Высшие формы поэзии, безусловно, отделяются от рефлекторной способности к стихописанию, с её попыткой всякий раз ставить «мировые рекорды», попыткой перепрыгнуть через себя в каждом последующем тексте. Всё высшее в мировой поэзии – это некий особый проект, подразумевающий купол идей и традиций над отдельными опусами. Тот, что Бродский условно называл «величием замысла». Тот, что Бунин идеально сформулировал, когда сказал: «Поэзия не в том, что мир поэзией зовёт, она в твоём наследстве, чем ты богаче им, тем больше ты поэт…».

Судить всякого автора следует по законам, которые он сам себе вменил в обязанность. Это следует учесть обязательно при рассуждении о поэзии Александра Сенкевича. Многие его стихотворения не только посвящены определенным лицам, но обращены к ним, что совсем не одно и то же. В глубине таких посланий просматриваются некие отношения, даже коллизии, борьба чувств, связывающие автора послания и его адресата. Коллизии эти дружеские, или любовные, или приятельские, но они вовсе не однозначны. Зачастую они горько-ироничны, порой даже кажутся надрывно-обнажёнными. Кроме того, стихотворения эти – исповедь самого поэта.

Чтение стихов Александра Сенкевича – увлекательное занятие. Главные качества его поэзии – это концентрация и совмещение. А как он этого добивается, остаётся его секретом.

В одном и том же стихотворении, а иногда в одной и той же строфе он соединяет и отрывки напряжённой внутренней жизни, и детали – очень динамичные – внешнего мира, и парадоксальные мысли. Иногда отрывочные суждения, а зачастую – и это всего удивительнее – метафизические прорывы, попытки догадаться о причинах сущего.

И устрашившись собственной души,

которая с небытием сравнима,

я был услышан, как хлопок в тиши,

и обнажился, как актёр без грима.

Вещность, чувственность, изощрённая зримость – вот главные истоки поэтики Александра Сенкевича. Как это, например, интересно сделано в стихотворении «Парижская встреча с Матиссом».

Расслабленные женщины Матисса

разбросаны, как розы на полу.

Обманщицы, метресски и актрисы,

коснёшься их – как сядешь на иглу.

Как здесь бьётся пульс, это очарование самой жизни!

Между стихами и реальностью никакого зазора, иногда кажется, что эти стихи – просто набросок, остановившееся мгновение, пойманное словами, как рыба сетью. Однако они скрепляются единством интонаций, неким всем им предшествующим и в них слышным размахом, единством лирического переживания. Это определяет и поэтику, чёткую, внятную и порой стремительную. Далёкие, например, восточные образы смыкаются в единое целое, не требующее буквальной расшифровки, но в своей естественной чистоте и простоте – вполне убедительное. Многие стихи обладают сильным и точным дыханием, да и весь поэтический строй у Александра Сенкевича, несмотря на сужающий границы жанр посвящений, обладает резким и, я бы сказал, выстраданным звуком. А звук – самая важная вещь в стихах.

Но когда умолкает голос поэта, то переживаешь уже другое ощущение: из строк и строф, образов, суждений, догадок собралось нечто целое, даже цельное – это автопортрет его души в зеркале стиха. Но он тут, на поверхности, ещё дышит, колеблется, живёт, ещё не ушёл в глубину за амальгаму.

Вот это и есть самое главное – не сама материя действительности, а её отражение, творческое отражение, но такое живое, что его можно, кажется, схватить рукой, – тёплое, цветное, как бы обрызганное соком существования.

Это и есть поэзия.

Евгений Рейн

НЕНАСТЬЕ

ПРОЗРЕНИЕ

Однажды я сошёл на полустанке.

Название запомнил —

Карамыш.

Осенний ветер теребил останки

покрытых дранкой, чуть покатых крыш.

И ветром тем,

к себе его приблизив,

в лес опустелый был я приведён.

Там, словно рыба в чешуе из листьев,

земля лежала, вспорота дождём.

И вздрогнул я.

Какая это низость,

что смертен я, что жизни нет иной,

а эта холодящая осклизлость —

наступит срок – сомкнётся надо мной!

И тишина.

И омертвенье тканей.

Распад меня. Но отчего же смерть

не только страх, а боль, воспоминанье

того, что было и что будет впредь?

Воспрянут травы.

В рост пойдут деревья.

Придёт пора густых холодных рос.

Потом зима… Ведётся так издревле.

Но я не верю в ложь метаморфоз!

О, до чего же праздная идея,

её принять я сердцем не готов,

что становлюсь я, в смерти холодея,

лазурной каплей в ливне из цветов.

А на земле размокшей и над нею

резвился ветер, сотрясая глушь.

Сужались, от испуга стекленея,

зрачки лесных залубенелых луж.

Казалось, ливень был над всей Сибирью,

и ощутил я смертный свой удел.

А воздух, отягчённый этой сырью,

клубился вниз и хлопьями густел.

1 9 9 5

МОЛИТВА

Не приведи, Господь,

чтоб уцелела плоть,

а светлая душа,

как тёмный снег, сошла.

1 9 7 3

КАЛИФАМ НА ЧАС

Самовлюблённейшие маги,

вам всем пора бы на покой.

Ведь жизнь мою, как лист бумаги,

не исписать чужой рукой.

И ваша злоба неуместна, —

куда ей совладать со мной!

Моя субстанция небесна,

вы ж превратитесь в прах земной.

ЭЛИКСИР

Стоят предметы неподвижно,

приземисты и тяжелы.

И тишину, как сок, я выжму

из прелой мякоти жары.

Дойдя до сокровенной сути,

где чудеса разрешены,

смогу я сохранить в сосуде

густые капли тишины.

Чтоб осенью и даже после,

когда ветра своё возьмут,

открыть среди разноголосья

покрытый плесенью сосуд.

И слабым быть, и виноватым,

и выпить всё, себя кляня.

И станут эти капли ядом,

а может быть, спасут меня.

НОЧНЫЕ ЦВЕТЫ

Инге Дроздовой

Багровые цветы,

как будто сгустки крови,

что выхаркнула ночь

на хрупкие кусты,

смотрели на тебя

с покорностью воловьей, —

растениям чужда

гордыня красоты.

Плоть лепестков была

нежна и беззащитна.

Жужжал натужно шмель,

роилась пчёлок рать…

Мир стрекотал вокруг.

И стало мне обидно,

что я не в силах им

бессмертье даровать.

Б е н а р е с, я н в а р ь 2 0 0 4

НАВАЖДЕНИЕ

Ночь тиха, и тесен дворик,

сух и жёсток кипарис.

Где стоит, неприбран, столик,

там возня и гонка крыс.

Ты и я в подушку вжались,

были целый день в раю,

а теперь вот оказались

рядом с бездной на краю.

Там внизу мелькают тени

и понять поди сумей —

чьё там слышно шелестенье:

то ли крыльев, то ли змей?

Там дымится еле-еле

гладь свинцово-мёртвых вод.

Может, есть такое зелье,

что всю нечисть изведёт?

На крутом небесном склоне

среди звёздной чехарды,

может, в логово драконье

потайные есть ходы?

Мы укрылись, как улитки,

затаились, как смогли.

Где-то скрипнула калитка,

что-то стукнуло вдали.

1 9 7 8

ССОРА

Душа, ослабевшая к ночи,

пугается, еле жива,

когда разрываются в клочья

тончайших словес кружева.

Попав в наводнение брани,

найти бы какой-нибудь кров.

Растащат меня, как пираньи,

зубастые полчища слов.

И вдруг из глубин, из-под спуда

послышится шорох небес.

А может, идёт он оттуда,

где с высью смыкается лес?

Рассвет, как помазанник Божий,

удержит размеренный шаг,

ступая по бездорожью,

где горки сползают в овраг.

Там сумрак осядет холодный,

и там же, внизу, как всегда,

забьётся родник первородный,

воспрянет живая вода.

За этой целебной водицей

слетятся с бледнеющих звёзд

мои несуразные птицы:

Гаруда[1], Анка[2], Алконост[3].

ЗА ГОРОДОМ

Я в городе отвык давно

от тишины и от деревьев.

А в этом утре, словно в чреве,

дремало светлое добро.

И я не знал наверняка,

во что оно вдруг перельётся —

в улыбку, в радость или в солнце

и кучевые облака.

А зло?

Про зло не говори.

Оно, оформившись во что-то,

хотело бы занять пустоты

в душе, в сознанье и в крови.

Но этим утром не найдя

ни места для себя, ни силы,

оно, явившись, испарилось,

как брызги редкого дождя.

1 9 6 7

ПТИЦЫ

1

А птицы всё кричат, и голосист их плач.

Вот-вот – и снимутся с насиженных гнездовий.

Наступит срок опустошенья крови,

коротких дней и долгих неудач.

Трава пожухнет, и листва падёт,

и станут ночи холоднее камня.

Тогда луна блеснёт за облаками,

как среди веток перезревший плод.

И обмелеют речи и слова,

лишившись вдруг высокого значенья,

а вместо них останется молва —

как суетности нашей облаченье.

2

Никак не отвяжусь от мысли,

что прежде сделанное – зря,

когда оранжевые листья

впитает чёрная земля.

Когда дожди так монотонны

и неизбывны, не новы,

и нет тепла, и нету дома,

и нет бездонной синевы.

И это будет долго длиться,

тоской и скукой изводя,

пока снежинки, словно птицы,

не выпорхнут из-под дождя.

И вмиг растают… Наготове

другие, рвущиеся вниз.

И станет вся земля гнездовьем

беззвучных и замёрзших птиц.

3

Свою память неправдой мараем,

ищем пламя в остывшей золе —

и рождаемся, и умираем,

словно птицы, на этой земле.

Не достались нам крылья в наследство,

но храним мы с рожденья зато

за ветвистыми рёбрами сердце —

нашей крови и духа гнездо.

А случись что – его залатаем,

но однажды, на чью-то беду,

из живого гнезда улетаем

в непонятную нам высоту.

4

И зависть к птицам у меня…

Их крики, вольны и гортанны,

в моей душе откроют раны

и вмиг избавят от вранья.

И зависть к птицам у меня…

Они растают, как дымы

над речками и над лесами, —

им не опасно кольцеванье,

что совершается людьми,

для них не ставшее бедой,

когда летят по белу свету,

неся с собой земную мету

и причащаясь высотой.

1 9 7 0

МЕЖСЕЗОНЬЕ

Как стало скучно в этом доме!..

Здесь по-другому всё, не так.

Зима уже на переломе,

и март приходит как антракт,

весну почувствовав заране,

готовя к выходу апрель.

Тепло, как слабое дыханье,

ещё идёт от батарей.

Вокруг – ни то ни сё. И вроде

характер мой сошёл на нет,

и растворяюсь я в природе,

как дождь, как облако, как снег,

чтоб появиться снова к лету,

оставив позади весну,

и стать открытым и конкретным,

как это дерево в лесу.

1 9 6 8

НЕСОВЕРШЕНСТВО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА

Поэзия без мыслей

мысли без поэзии

настоящее без прошлого

будущее без настоящего.

Постоянная нехватка чего-то

в мире божественного совершенства.

1 9 9 0

МУЗА

За окном потоками струится

птичий гомон и зелёный гул.

К тем любовь сторицей возвратится,

кто тебе на верность присягнул.

Козьей шерстью выстилая ложе,

опрокинешь в ангельскую тишь.

Примечания

1

В индуистской мифологии божественная птица.

2

В иранской мифологии птица, похожая на сирену.

3

Сказочная птица с человеческим лицом, изображаемая на старинных русских лубочных картинках.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.