Я

Зал VIP представлял собой небольшое помещеньице – конечно, только по сравнению с залами Государственной библиотеки или теми, где партия «Вперед, Россия!» проводила многолюдные встречи. Я подошел к пограничнику, протянул ему пять долларов и попросил о помощи. Слава богу, он знал Струговщикова в лицо и пообещал указать на него. Видимо, выглядел я действительно респектабельно, на меня смотрели с уважением и интересом. Я заказал куантро, три стакана апельсинового сока и стал ждать гостей партии в нескольких метрах от паспортного контроля. Вскоре мне навстречу с широкой улыбкой уже шел мужчина средних лет. Большая голова, спортивное телосложение, европейская одежда. Я взглянул на пограничника. Он мне улыбнулся. «Струговщиков!» – так я понял знак – и тоже шагнул навстречу. Приезжий протянул мне руку: «Привет, старина!» – «Добрый день». – «Ты кто?» – «Василий Караманов, партия „Вперед, Россия!“, занимаюсь бизнесом…» – «Какими делами ворочаешь?» Я не знал, что ответить, замялся и еле выдавил: «Торговля…» – «Замечательное дело, голубчик. Торговля – венец бизнеса! Нынче в нашей России золотая лихорадка! Старик, скажи, ты сможешь мне помочь?» – «Да!» – «Слушай, я прилетел из Парижа. Обещал своей дочери купить несколько пар обуви. Но не успел. А утром вылетаю в Сибирь, идут последние съемки моего нового фильма. У нее тридцать шестой размер. Смог бы ты купить несколько пар – зимних и демисезонных?» В этот момент подошла барменша и протянула поднос. «Что у тебя?» – «Куантро и свежевыжатый сок!» – «Куантро – не мой напиток! – он взял с подноса стакан сока и жадно выпил. Барменша застенчиво улыбнулась. – Ты знаешь компанию “Пять Д”?» – спросил он меня. «Нет». – «Вот тебе визитка, выполнишь мое поручение?» – «Да!» – «О кей! Значит, девичья обувь!» – бросил он и тут же удалился. «Вы его хорошо знаете?» – спросила барменша. «Нет, в первый раз вижу!» – «Кто же в России не знает Микету Михайлова, известного актера и режиссера? Вы шутите? Я же не стану просить, чтобы вы взяли для меня автограф!» – обиженно бросила она. «Нет-нет, я действительно вижу его впервые…» Тут я заметил, как пограничник махнул рукой, указывая глазами на лощеного господина с мечтательным взглядом. «Прошу прощения, вы не Струговщиков?» – подскочил я к нему. «Он самый». – «Я из партии “Вперед, Россия!”. Мы приветствуем вас в Москве. Разрешите угостить вас куантро». – «Куантро всегда кстати. Сонечка, а тебе что?» – обернулся он к своей спутнице. «Я выпила бы… я выпила бы… я съела бы дольку лимона». – «Пожалуйста, дольку лимона», – обратился я к барменше. «На сахаре?» – спросила она. «Да, пожалуй, на сахаре», – ответила спутница Струговщикова. После короткой остановки у бара мы направились в гостиницу «Балчуг». Здесь попрощались. Я вернулся в офис на Толстого. Написал отчет о расходах, дождался функционера, давшего мне задание, рассказал о встрече Струговщикова в аэропорту и положил на стол оставшиеся деньги. О Михайлове не стал говорить. Стакан сока, который он выпил, оплатил из своих денег. «Где ты научился такому порядку? – удивился партиец. – Ух ты какой! Ты что, о карьере мечтаешь? Скажи, ведь мечтаешь же!» – «Нет». – «А почему все расходы только в две строки записал и сдачу принес? Здесь что-то не так! Подозрительно! Если другие, кто делегации встречают, о твоем порядке узнают, помнут тебе бока. Они списки составляют на три-четыре листа с первого задания. На втором, третьем выезде уже тетрадки пишут. А ты – две строчки… У меня есть для тебя другое задание. Ты знаешь, что в ближайшее воскресенье в Москве пройдут выборы в городскую Думу?» Я промолчал, потому что не имел об этом никакого понятия. «Так вот, завтра от моего имени заедешь на фирму “Вигона” к господину Удочкину. Он даст тебе пятьдесят тысяч долларов. Эти деньги необходимо отвезти в офис профашистской партии “Национальное негодование” господину Покорному. Они должны организовать массовый митинг в поддержку нашего конкурента. Передай деньги и проверь, как они готовы к этой акции. Я должен знать, какое количество плакатов, портретов, транспарантов, листовок будет использовано в этом шествии. Они обещали вывести на улицы до семи тысяч человек. Реальна ли эта цифра за два дня до митинга? Усек?» – «Да». – «Какие ко мне вопросы?» – «Прошу прощения, как ваше имя? Я знаю, что вы мой начальник, но не больше…» Функционер улыбнулся и бросил: «Начальство надо знать не только в лицо. Моя фамилия Куракин, Степан Степаныч Куракин. Как, слышал?» – «Да, понятно». В секретариате я взял адрес фирмы «Вигона» и вышел из офиса. На мое место уборщика был уже принят другой парень. «Почему они финансируют митинг фашистов, поддерживают своего конкурента? – подумал я. – Видимо, чтобы дискредитировать его. Чтобы избиратели пришли в ужас от “сторонников” претендента. И отдали голоса их кандидату! Какой извращенный ум у человеков! Чего, в таком случае, могут стоить их предвыборные обещания? Ген лжи развит у них самым невероятным образом». Вечерние часы я решил посвятить господину Михайлову. Направился в дворницкую, достал часть сбережений и засеменил в обувной магазин на Садовом кольце, вблизи Планетария. Мне было не просто любопытно – я шел на эксперимент с обувью с благоговением, стараясь запомнить все детали этой истории, чтобы иметь еще один ракурс представления о человеческом материале, который, по моему мнению, нуждался в срочной модификации. «Поглядим, Василий, чем закончится столь необычная страничка: первого встречного просить купить дочери обувь. К тому же проситель, оказывается, представляет элитное сословие. Прекрасная интрига!» – думал я. Признавшись продавщице, что не имею никакого опыта в приобретении туфель для девушек, я попросил помочь мне. «Какой размер?» – понимающе улыбнулась она. «Тридцать шестой». – «Зимний тридцать шестой покупать без примерки опасно. Могут оказаться маленькими. Возьмите две пары: тридцать шестой и тридцать седьмой. Если одна из пар не подойдет, принесете назад». – «Хорошо», – согласился я. Одним словом, меня уговорили купить восемь пар. Две модели по две – зимние, две по две – демисезонные. «Надули, сбыли товар, увеличили оборот», – мелькнуло у меня в голове. Я был уже давным-давно убежден: людей известными методами изменить никак нельзя. «Мутационный застой царствует в этом виде!» – усмехнулся про себя я. Фирма «Пять Д» располагалась в Большом Козловском переулке. Я перешел на внутреннюю сторону Садового кольца и побрел по указанному в визитке адресу. Тут меня стала настойчиво одолевать мысль, что для того, чтобы считать себя истинным путивльцем, мне настоятельно необходимо вернуться в родной город. «Что, опять встречаться и жить рядом с известной по Путивлю публикой? А почему нет? Ведь я не сделаюсь человеком, я сотворю из них путивльцев». Картинки моего горького детства стали преследовать меня со всей беспощадностью. Но если раньше, буквально несколько лет назад, они вызывали у меня бесконечные переживания, желание сделать все для их скорейшего исчезновения, то теперь я ощутил жалость, сострадание, легкую иронию по отношению к этим людям, к человекам вообще. А ненависти в моем сердце уже не было. Я как бы примирился со статусом cosmicus, существующего бок о бок с ними . Повзрослев, прочитав много умных томов, я узнал больше о себе, лучше изучил их . И вдруг открыл в себе незнакомые прежде душевные нити, связывающие меня с этими порочными существами. Нет, никаких симпатий к ним во мне не было и не могло быть. Но если до сих пор я был уверен, что путивльца охраняет ум, что им движет исключительно сознание, то тут вдруг открылось нечто новое, сердечное! Я и не предполагал, что у меня есть сердце, – не как технический орган, а как чувствующий. Что это? Насколько необходимо оно cosmicus – не как аппарат насыщения клеток кислородом, но как чувствующий лоскуток материи? Чувствующий не глобально, а периферийно, не за весь космос, а за самого себя. Я поймал себя на мысли, что появившиеся во мне мягкость и терпение по отношению к человекам есть результат того, что во мне «открылось сердце». Я стал не злиться на них , а иронизировать по поводу их несовершенства. Я начал приходить к пониманию, что их пороки – не от злого умысла, что, может быть, встреча cosmicus с ними случилась несвоевременно. Если бы я встретился с кроманьонцами через миллион лет, то их генный ансамбль был бы уже рационально изменен мутациями, то есть самой природой. И я бы увидел наделенных универсальным разумом путивльцеподобных существ, рядом с которыми комфортно было бы жить где-нибудь во Вселенной. А на кого сейчас сердиться? С кого спрашивать, что я сам не вовремя оказался в Путивле? Но тут другая мысль возникла словно бы наперекор предыдущей: «Если не заменить человеков в ближайшее время, то через миллион лет встретиться будет не с кем. Не услышанный, не востребованный, не воспринятый разум кончает жизнь самоубийством. Такие случаи описаны давно. Жаль». Именно после этих размышлений я стал называть их «мои незамысловатые кузены». Тут я пришел в себя, осмотрелся, взглянул на название улицы и понял, что почти у цели. Пройдя еще два строения, я оказался у дома номер одиннадцать по Большому Козловскому переулку. Меня встретил вахтер: «Куда?» – «Я принес обувь по просьбе Микеты Михайлова. Для его дочери». – «Кто ты такой, паспорт есть?» – «Есть удостоверение дворника музея Серова». – «Ты чего гонишь, какой ты дворник? У тебя прикид за пять тысяч долларов! Открой сумку, рыжий», – взялся охранник за дубинку. Я распахнул полиэтиленовый пакет. Он осмотрел обувь и спросил: «Ты чего, правда дворник?» – «Да». – «Хорошо платят или торгуешь картинами? Сколько твой Серов стоит?» – «Бог его знает. Платят нормально, картинами не торгую, цену серовским полотнам не знаю». – «Слышишь, хватит дурить, а? Небось, башмачками тоже приторговываешь?» Я подумал: «Ну, как можно злиться на несовершенство? Он-то абсолютно не понимает, и вокруг него тоже никому в голову не придет, что их жалеть надо. На бракованную вещь не злятся, на ее производителя собак не спускают. Не станешь же лаять на природу… Ну так что, пустишь? Или у тебя обувь оставить?» – взглянул я на него в упор. Здоровый мускулистый парень, лет тридцати. Глаза зеленые, небольшие, как оливки в борще столовой «Вперед, Россия!». Широкие скулы, большой рот. Срезанный подбородок. «Чего уставился?» – поднимает он дубинку к поясу. «Жду». Охранник с недовольным видом снимает трубку: «Тут шефу принесли обувь. Говорят, что они заказывали. Чего делать? Слушаюсь! – Потом передает трубку мне: – Ответь!» «Расскажите, о чем идет речь?» – услышал я в трубке мужской голос. «Михайлов просил меня купить дочери обувь. Я ее принес. Вот вам вся история». – «В сумке только обувь или еще что-то?» – «Ничего другого. Восемь пар обуви!» – «Вы получили деньги под расчет? Или хотите оставить сдачу?» – «Деньги я вовсе не получал. Он просил купить зимние ботинки и демисезонные туфли». – «А почему восемь пар купили? На чьи деньги?» – «Или возьмите пакет, или соедините меня с Михайловым», – недовольно бросил я. «Минутку… Он сейчас занят, но просил, чтобы вы оставили обувь у охранника». – «Больше ничего не сказал?» – «А что вы еще от него ждете?» – «Как что?..» Впрочем, я тут же передал трубку охраннику, положил на пол покупки и вышел на улицу. Этот небольшой эпизод лишь усилил желание как можно быстрее вмешаться в генетику человеков. «Какие несчастные: у них совершенно нет способности смотреть на себя со стороны!» Я медленно поплелся по Бульварному кольцу к себе в Староваганьковский переулок. От непривычки носить модельную обувь на ноге вздулся пузырь. У Государственной библиотеки меня подобрал партийный «Мерседес» и доставил на фирму «Вигона», где я сразу был препровожден в шикарный кабинет господина Удочкина. На вид ему было лет тридцать пять – сорок. Короткие светлые волосы, едва заметная бородка, бегающие глаза, небольшой вздернутый нос. «Слушай, “Вперед, Россия!”, я уже устал спонсировать вашу контору. Можешь сказать Степанычу, что мою фирму со всех сторон обложили чиновники. Каждый просит, тянет, выцарапывает. Устал! Порой хочется все бросить и уехать в Мексику. Какой тут бизнес! А он еще присылает всяких экспертов и безмозглых ученых… То им книгу надо помочь напечатать, то командировку во Францию оплатить, то денежное пособие выдать! Они спорят, кто придумал Евросоюз, а я должен деньги платить! Нынче достает меня из инвестиционного фонда какая-то пустопорожняя, амбициозная тетка – то ли Плинкина, то ли Млинкина. Так и хочется послать ее на х… Теперь с этим митингом. Возьми деньги, но больше в этом году на меня не рассчитывайте. А если Степаныч не снимет осаду чиновников и экспертов, то в будущем году я найду себе более комфортную крышу. Запоминай и все дословно повтори своему шефу. – Он небрежно положил на стол сверток. – Как обещал, в пакете пятьдесят тысяч. Забирай! Вопросы есть?» – «Нет! Все понял. Так я пошел?» – «Перед получением денег вы, словно ужи, увиваетесь вокруг Удочкина, а взяли деньги – уноситесь как угорелые. Больше сказать нечего?» – «Прошу прощения, господин Удочкин, я курьер, других полномочий у меня нет. Могу лишь обещать, что ваши слова передам Куракину. Чего вы от меня еще ждете?» – «Ничего! Что сказать курьеру? Но вид у тебя, как у заморского джентльмена! Давай, пока! Не забудь передать Степанычу: работать на бюрократов и никчемных ученых устал! Пошли они все на х…». «А может, это я обычный человечек, только немного сумасшедший? – вдруг подумалось мне. – Или не немного, а полностью. И все размышления о несостоятельности рода homo sapiens – лишь плод моего болезненного воображения. Ведь мать у меня была наркоманкой, отец убийца, – в глазах человеков я какой-то потомственный выродок! Они , возможно, знают обо мне значительно больше, чем я сам о себе. Я нигде не принят, меня никто никогда никуда не приглашал. Ни одна девушка не захотела со мной знакомиться, ни один парень не захотел со мной говорить – а их в библиотеке сотни! Конечно, значительно меньше, чем в магазинах – там их миллионы, – но все же есть! Коллектив библиотеки меня не замечает, музейные работники уже несколько лет чуждаются Караманова. Из театра меня выгнали, в офисе партии “Вперед, Россия!” я несколько месяцев лишь драил полы, мыл окна и унитазы, ухаживал за цветами, – на меня никто не обращал внимания. Михайлов попросил купить обувь – и даже не принял, не сказал спасибо, не вернул деньги! Однозначно, они ко мне относятся как к идиоту. Бесчувственному существу, роботу: подай, принеси, убери, подмети! На что еще способен Василий Караманов? Как это все выдает людей! Они видят во мне пустышку, кретина. Ну, кто из них в моем возрасте с удовольствием метет улицы? Неудачник! Психически больной! Неполноценный! Ведь все прочие находятся в постоянной погоне за финансами, за положением в обществе, за местом в тусовке, за сексуальными удовольствиями. А кто я? Если меня эти устремления не волнуют, а они наиболее типичны для россиян, то как ко мне относиться? Кого во мне видеть? Такое ощущение, что я действительно сумасшедший! Может, оставить эту мою идею, которая выдает во мне умалишенного, и найти счастье в жизни моих незамысловатых кузенов? В нынешней жизни? То есть не думать ни о каком будущем? Исключительно сумасшедший может размышлять о проектах, которые реализуются через жизни многочисленных поколений. Когда-то и где-то там, в неведомом! Типичный человек мечтает получить все в своем отрезке времени. Что ему будущее? Зачем прошлое? Действительно, перестать воспалять разум и принять их принципы существования. Ведь это не так уж сложно! Зарабатывать деньги я уже научился: трюки, использованные мной у подъезда Генерального штаба, сохранятся у них на все времена и во всех сферах. Дуришь офицера, пенсионера, почтальона, всё ведомство, страну в целом. Богач! Олигарх! Красота! Вон сколько таких дурил в обществе! Оно пухнет от них . И все востребованы: на экранах, на площадях, в Кремле! Им пишут оды, сочиняют стихи, музыку, их назначают министрами, советниками, народными артистами. Попробовать? А вдруг получится? Учредитель фирмы “Я” – Василий Данилович Караманов. Предприниматель Караманов: доктор наук; академик РАН; заслуженный юрист; мастер спорта международного класса; член высшего совета партии “Вперед, Россия!”; приближенный Патриарха; постоянный участник встреч предпринимательской элиты с Председателем правительства; главный спонсор общественного движения “Возрождение казачества”; член редколлегии журнала “Высота взгляда”; депутат Государственной Думы; министр федерального правительства; любовник Монаровской, Покамады, Ролиной; заместитель председателя Правления банка “Аллегро”; друг мэра, собутыльник спикера Мелезнева, советник секретаря Совбеза; попечитель приюта незаконнорожденных детей олигархов; член общественного совета по соблюдению закона о предоставлении личных свиданий заключенным “Матросской тишины”; колдун Роисеева, приятель Биронова, завсегдатай давосского экономического форума, тамада первомайского застолья крупнейших работодателей России! Вот так вам всем! Состоялся Караманов? Начнете любить Василия Даниловича? Станете приглашать его на тусовки, поить чаем, кормить шашлыками, целовать в губы, лезть к нему в постель, петь дифирамбы, присваивать почетные звания? А ведь альтернатива всему этому золотому времяпрепровождению очень сомнительна! На их взгляд – просто сумасшедшая альтернатива. Что привлекательного можно найти в жизни молчаливого дворника, в тюфяке, набитом ветошью, в дряхлом сарае, в чтении мало кому известных авторов, в раздумьях над новым генетическим ансамблем путивльца, в постоянных экспериментах, в бесконечных пробах? Что во всем этом соблазнительного? Кто в состоянии обменяться такими жизнями? Кто посмеет пренебречь первой во имя второй? Кто предпочтет незаметное, жалкое существование, которое влачу я? У кого найдется такая сила духа, такой размах воли, чтобы заняться чем-то другим, кроме ублажения собственного Я? Забыть соблазны человеческого мира, не обращать внимания на шикерию, игнорировать роскошь, презирать почести, не интересоваться богатством, закрыть сердце перед женщинами, пропускать мимо ушей хвалу, чихать на внешний вид, на приближенность к сильным мира сего! Разве есть такой россиянин? Можно ли с ним встретиться? И все же, если взглянуть на себя их глазами, я абсолютно ненормальный. Тихий, но спятивший, выживший из ума. С утопическими фантазиями шизофреника. – Тут я усмехнулся: – Вот-вот, все, что сейчас пришло мне в голову, – это мнение человеков. Именно они так думают. И пусть они считают меня сумасшедшим, это даже весьма кстати. Но я-то знаю себя, как никто другой! Попытаться изменить их биологический вид к лучшему – вот истинная добродетель путивльца, существа совершенно новой мутационной эпохи. Они никогда не ценили благодать природы. Они понимают ее как собственность, не подозревая, что являются ее стволовым продолжением. Но мой искренний призыв к началу нового витка эволюции, к активному участию в собственном биологическом совершенствовании не вызовет у них никакого энтузиазма. В их генах закреплена лишь потребность к спросу! Поэтому я должен четко понимать, что для всех окружающих Василий Караманов – идиот. С этим мнением необходимо смириться, ничего другого ни в коем случае не доказывать». Успокоившись, вновь обретя внутреннюю уверенность, я взглянул в окно автомобиля и прочел название улицы – Милютинская. Мы подъезжали к небольшому строению, к дому номер семнадцать. «Мерседес» притормозил. Здесь в полуподвальном помещении располагалась профашистская партия «Национальное негодование». Прихватив с собой пакет с деньгами, я спустился в партийный офис и спросил господина Покорного. «Среди нас господ нет, уважаемый товарищ», – сказала молодая прокуренная женщина в ярко-желтой кофточке. Она была маленькая, щупленькая, с мешками под глазами. Пачка сигарет висела на шнурке прямо на ее плоской груди. Так обычно женщины носят ювелирные изделия. «Прошу садиться! Товарищ Покорный сейчас к вам выйдет. Как доложить?» – «Скажите, пожалуйста, что приехали с улицы Льва Толстого», – мне не хотелось называть партию, от которой я прибыл. «Льва Толстого, от движения “Вперед, Россия!”?» – «Точно». – «А, ну тогда проходите в кабинет». Господин Покорный оказался невысоким, толстеньким, заросшим бородой человечком. Без удивления, но крайне почтительно он поднялся со стула, протянул небольшую ручонку и сказал: «Я жду вас уже целых три часа! Привезли?» – «Да. Все, что вам обещали, вот в этом пакете». Он лихорадочно принялся разрывать бумагу, в которую были упакованы деньги. Увидев перед собой десять пачек пятидесятидолларовых банкнот, господин Покорный судорожно схватил их, прижал к груди и пропищал: «Революционный инструмент получен. Мало! Мало! Но можно действовать! Дайте мне деньги, и я переверну мир! Скажите, – обратился он ко мне, – есть ли возможность поднять ставки? Хотя бы еще десять тысяч, лучше, конечно, тридцать! Наша партия остро нуждается в долларах, евро, фунтах, рублях. Соображаете?» Мне показалось, что он играет в легкое помешательство на идеологии. «Прошу прощения, я всего лишь курьер. Этот вопрос вам надо задать Куракину». – «А у вас деньги есть?» – «Да». – «Сколько?» – «Пять или семь долларов». – «Дайте их нам! У нас огромные расходы: шутка ли, поднять семь тысяч человек! Дайте, дайте ваши деньги!» Я протянул пятидолларовую купюру. «Вы сказали – семь, а даете пять? Почему экономите на наших затратах? Революция – дорогое дело!» Я отдал еще два доллара, думая совсем о другом, а Покорный между тем продолжал: «Я безоговорочно предан идее обновления России. Больше всего меня злят олигархи. Они стали теперь скупать крестьянские земельные наделы. Куда мы денем аграриев? Их больше тридцати миллионов! “ГУЛАГ для богатеев!” – вот предвыборный лозунг нашей партии. Вы понимаете масштаб зова?» Его писклявый голос вернул меня к реальности. Я сказал: «Господин Куракин хотел узнать, как вы подготовились к митингу». – «Мы готовы на пятьдесят тысяч семь долларов, и не больше! Пусть прибавит еще пятьдесят, тогда мы будем готовы на сто тысяч семь долларов. Так и передайте! У нас тридцать плакатов, на которых наши девушки в партийной форме целуют вашего опасного конкурента Паренаго. Пятьдесят транспарантов с надписью: “Паренаго вместе с нашей партией переделает Россию и весь мир”. Сто постеров, на которых Паренаго шагает в наших рядах, двести портретов, на которых он красуется в партийной форме, с подписью: “Голосуйте за кандидата партии „Национальное негодование“!” Довольны? Скажите Куракину, что мы можем удвоить наглядную агитацию. Тогда у вашего конкурента не останется ни одного шанса. В округе, где проводится голосование, партия имеет три процента. Не наша публика. Мы сильны в других регионах, в других слоях общества. Что это означает для вас? Паренаго наберет не больше пяти процентов! Ваш кандидат проходит в городскую Думу. Празднуется победа! Еще пятьдесят тысяч долларов, и дело сделано. Скажите об этом Куракину». Я спокойно слушал пылкую речь партийца. Он не подыскивал слова, а говорил быстро, словно заученными фразами. «Хорошо», – отозвался я и поднялся из полуподвала на улицу. Поучительный пример полного разлада в генной машине человеков увидел я на примере Покорного. Бездна их духовной действительности утомила меня своей безобразной непредсказуемостью. Я вновь подумал, что у путивльцев над всем должен господствовать разум. Через двадцать минут я был уже в офисе партии «Вперед, Россия!». Около часа пришлось ждать Куракина, делавшего доклад на каком-то совещании. Я доложил ему о встречах с Удочкиным и Покорным. Он почти не слушал, то и дело разговаривая по телефону, и в какой-то момент остановил меня: «Слушай, Василий, меня эти стоны страждущих совершенно не интересуют. Откажется Удочкин оплачивать наши счета – закроем его бизнес. Разговор тут короткий. У нашей двери стоит очередь таких типов. Не мы их ищем, а они сами просят нас принять капиталы для выборов. Да, именно так! Предложение фашистов интересное. Чтобы окончательно раздавить Паренаго, необходимо доплатить этому Покорному требуемую сумму. У меня мало времени, так что слушай: без моего звонка сам отправляйся к Удочкину и потребуй деньги для партии “Национальное недовольство”. Если он откажет, скажи ему, что Куракин пригрозил закрыть бизнес. Думаю, он даст тебе необходимую сумму. Деньги отвезешь в офис фашистов. По этому вопросу все. Потом заедешь в типографию “Основной инстинкт” – это на Пресне, – возьмешь у них семьдесят тысяч листовок в поддержку Паренаго и тридцать пять тысяч долларов – откат за размещение заказа. Производство листовок оплачивал наш спонсор, трастовая компания “Мамон”. Все это передашь в консалтинговую фирму “Ямин и дочери”. Они обязались под утро в воскресенье расклеить эти листовки на лобовые стекла автомобилей всего округа. На листовках специальный клей, просто так их не сорвешь. Тут нужен адский труд. Так что наш конкурент Паренаго надолго застрянет в печени избирателей. Затем заедешь к Горпиницу, водитель знает адрес. Возьмешь у него взрывпакет и доставишь к началу встречи с избирателями партии “Родная сторона”. Встреча состоится в зале “Россия”. Там передашь его Рылобойщикову – ты должен его знать, он частенько околачивается в четырнадцатом кабинете. Напомнишь, пусть взрывает пакет минут через пятнадцать после начала встречи. Не волнуйся, к настоящей бомбе он не имеет никакого отношения. Это специальный газ: вонища такая, словно всех опустили с головой в яму с дерьмом. Через минуту все разбегутся. Встреча будет сорвана. Голосов избирателей у них окажется меньше, чем у нас. Теперь ступай. Я должен уезжать. Завтра утром доложишь». Я вышел из кабинета, спустился к себе в каморку и присел на стул: «Неужели это их типичный образ жизни? В этом и есть их политическая этика? Имидж элитного сословия? Чем выше каста, тем безобразнее мораль! Чем богаче новые русские, тем аморальнее их поступки. Даже в тюрьмах и лагерях я такого вероломства не встречал! Надо бежать от них . Немедленно укрыться в одиночестве». Я снял с себя модный костюм иностранного производства, развязал галстук, расстегнул сорочку, стащил ботинки и облегченно вздохнул. Возникло такое ощущение, что я вернулся в привычную, правда, временную среду. Стремление к новой путивльской жизни захватывало все неотступнее. Но внутренний голос успокаивал: «Подожди, Караманов! Еще немного надо потерпеть. Скоро, скоро все начнется». Самоуверенной походкой, преисполненный решимости действовать дальше, преступить все границы дозволенного, но добиться своего, я навсегда оставил офис партии «Вперед, Россия!». По дороге в свою лачугу я вдруг вспомнил, что думал некоторое время пробыть среди ученых, чтобы провести дополнительные эксперименты. Что они дадут нового? И какую науку выбрать? Мне нужны были один-два эпизода общения с учеными человеками, чтобы понять их полезность в моей программе. Пойти к математикам? Это неопределенно и долго. Обратиться к физикам? В качестве эксперта по «единообразию концепции несимметричного тензора поля» или другой темы? У солидных физиков необходимо оформлять специальный допуск в их центры. На это могут уйти месяцы. А мне время терять нельзя. Постучаться к генетикам? Боюсь, они чрезвычайно консервативны, можно оказаться в трясине, выбраться из которой будет не так-то просто – и, опять же, на это потребуется время. К биологам, химикам, экономистам? Экономисты – самые мобильные. И к ним напрямую обращаться вовсе не надо: выбрал на компьютере статистику, взял карандаш и готовь анализ! Сейчас начало апреля 2004 года. Значит, за 2003 год цифры в статистическом ведомстве уже есть. Вот и тема: «Анализ экономического развития России за 2003 год». Пишу работу, прихожу в исследовательские институты, предлагаю обсудить. Есть контакт! А он-то мне и нужен. Значит, можно изучить их особенности и меру полезности в создании совершенно нового букета генов. Ну, отлично, довольно быстро определился. Завтра же начну работать. Зайду в интернетовский библиотечный зал и стану просматривать динамику показателей, нарабатывать материал для статьи. С этими мыслями я дошел до своей хибары в Староваганьковском переулке и завалился на тюфяк, ощущая облегчение от того, что так быстро порвал с сословием политических интриганов. Тут мне пришло в голову, что среди всех слоев общества дворники – самые независимые. Впрочем, делать такое умозаключение я не вправе, так как не знаком ни с одним из своих коллег по уборке дворов и улиц. Потом мысли стали расплываться, преобразуясь в не совсем ясные, короткие, призрачные видения. Запустение воцарилось вокруг меня. Наконец, я отчетливо увидел перед собой выгребную яму, и какой-то незнакомый, напористый голос приказал: «Эй, рыжий, начинай!» «Что он имеет в виду?» – подумал я. Голос тем временем продолжал: «Пока не вычистишь эту трехметровую колдобину, не видать тебе путивльского царства!» Поначалу растерявшись, я, однако, быстро взял себя в руки: «Что он меня пугает? Я же не человек, работы не боюсь. Трехметровая яма? Ну, сколько мне надобно? Два часа, три, пять? Ради биологического прогресса я готов на все! Если вопрос стоит так, то хоть сто лет буду вычищать!» Глубокая путивльская сосредоточенность позволяла работать азартно, напористо. Справа и слева от меня росли горы людских отходов. Запах стоял удушающий. Но казалось, прошел не один год, а уровень дерьма в яме не уменьшался. Он возрастал. И незнакомый голос пропал, и людей никого вокруг не было, а я все продолжал и продолжал работать. Наконец, оказавшись выше пояса в шлаках, я задумался: зачем мне был навязан этот сизифов труд? Что это за намек? Кто-то посылает мне сигнал, что мир путивльцев никогда не наступит? Чепуха! Обязательно придет наше время! Это у них ничего не получится. Тем временем я оказался уже по горло в дерьме. От горизонта до горизонта во все стороны простиралось море вонючих шлаков. Чтобы продолжить борьбу и доказать всем, и прежде всего самому себе, что cosmicus – это новый эволюционный этап развития разума, я поплыл.