Было три часа дня, когда сержант Бейли затормозил перед гостиницей "Кипр". Дом абсолютно ничем не выделялся среди других домов этой улицы, на нем не было даже вывески. Трехэтажное здание, грязный фасад, под самой крышей подслеповатые слуховые оконца; к парадной двери вели с двух сторон обшарпанные ступени. Все это отнюдь не внушало доверия.
      -- Вы уверены, что это здесь? -- спросил я сержанта.
      -- Совершенно уверен. Я справлялся у нас в картотеке меблированных комнат. "Кипр" -- третьеразрядный пансион, таких в Лондоне тысячи. Его содержит грек по фамилии Велецос, репутация у него неважная, но мы к нему никаких претензий до сих пор не имели.
      Я ничего не понимал. Зачем было Патриции сюда приезжать? Я не мог представить себе ее в этой обстановке, на этой улице, про которую она тоже, наверно, ни разу в жизни не слышала, хотя и была урожденная лондонка. Если ее заставили здесь поселиться ее похитители, какую же цель преследовали они, помещая ее в этой клоаке? Если же она сама решила укрыться здесь от преследований, то почему выбрала именно "Кипр" и где раздобыла адрес?.. Так или иначе, но, когда я толкнул дверь и вошел в коридор гостиницы "Кипр", у меня не было ни малейшей надежды найти здесь свою жену. Несмотря на показания шофера такси, я сильно сомневался, переступала ли она вообще этот порог.
      Коридор был темный, нестерпимо воняло луком. С каждой стороны было по двери, в глубине смутно виднелась лестница. Бейли постучал поочередно в каждую дверь -- никто не отозвался. Я стиснул зубы, пытаясь подавить тошноту.
      Без дальнейших церемоний Бейли распахнул левую дверь. Это был небольшой кабинет, забитый диковинной мебелью. Я увидел старинный пюпитр, перекочевавший сюда, должно быть, из нотариальной конторы, древний граммофон с трубой, какой-то нелепый комод -- грубую имитацию чиппендейлских изделий, мраморный умывальник восьмидесятых годов... Все было черным от грязи, точно сюда месяцами никто не заходил.
      -- Очаровательный домик, -- сказал Бейли со своей добродушной улыбкой, которая меня так раздражала. -- Но должны же где-то быть его обитатели...
      -- Что вам угодно? -- раздался голос у нас за спиной.
      Мы обернулись. На нижней ступеньке лестницы стоял высокий мужчина с лоснящимися волосами и одутловатым лицом. Он выглядел таким же радушным и милым, как ворота тюрьмы Синг-Синг.
      -- Нам нужно повидать хозяина, -- сказал Бейли.
      -- Это я.
      Голос был резкий, с сильным иностранным акцентом.
      -- Среди ваших постояльцев должна находиться миссис Тейлор, -продолжал Бейли. -- Миссис Патриция Тейлор. Мы хотели бы с ней поговорить.
      -- Весьма сожалею, но я впервые слышу это имя. Впрочем, гостиница пуста.
      -- Может быть, миссис Тейлор недавно уехала?
      -- Нет, у меня никогда не жила никакая миссис Тейлор.
      Он подошел к дверям кабинета, и я мог теперь лучше разглядеть его круглое лицо. На правой щеке выделялся беловатый шрам.
      -- И однако, шестнадцатого сентября она останавливалась у вас.
      -- Это ошибка.
      -- Нет, ошибки здесь быть не может, -- сказал Бейли с такой же невозмутимостью.
      -- Это ошибка, -- повторил Велецос. -- И посему я попросил бы вас...
      Бейли спокойно отвернул лацкан своего пиджака и показал значок.
      -- Скотланд-Ярд, -- сказал он любезно. -- Вы читаете газеты, мистер Велецос?
      -- Извините, сэр, -- пробормотал грек, и глаза его стали круглыми от ужаса. -- Пожалуйста, войдите...
      Он забежал впереди нас в кабинет и подвинул два обтянутых клеенкой кресла, но мы сделали вид, что не замечаем этого.
      -- Я вас спрашиваю, читаете ли вы газеты, -- сказал Бейли, -- потому что позавчера мы опубликовали фотографию миссис Тейлор, и, поскольку я совершенно уверен, что в пятницу шестнадцатого сентября она останавливалась в вашем заведении, я думаю, вам надлежало бы ее узнать... и тотчас с нами связаться.
      -- Должно быть, я пропустил это сообщение, -- сказал Велецос, глядя на нас с мольбой; его физиономия, всего минуту назад предельно наглая, теперь выражала крайнее раболепие.
      -- Должно быть, так, -- согласился Бейли и поднял с пола экземпляр "Дейли Миррор".
      Газета была сложена вчетверо, внутренними страницами наружу. Бейли развернул ее, и мы увидели фотографию Пат. У меня кольнуло в груди; клише было скверное, но все равно передо мной была Пат, со своей копной волос, со своей улыбкой...
      Теперь Велецос перепугался окончательно. Он буквально затрясся от страха.
      -- Я как раз собирался вам сообщить... -- залопотал он. -- Да, я подумал... Но я не был уверен...
      -- Ну так как же? -- любезно осведомился Бейли.
      -- Да, да, -- жалобно промямлил грек, -- одна особа, которая как будто... которая немного напоминает даму на этой фотографии... в самом деле приехала сюда недели две назад. Она спросила, нет ли у меня свободной комнаты, я ответил, что есть, и она сказала, что хотела бы пожить здесь некоторое время. Она заплатила за месяц вперед.
      -- Ее фамилия?
      -- Она назвалась Памелой Томсон.
      -- Покажите мне вашу регистрационную книгу.
      Велецос вытащил из кармана ключ, отпер пюпитр и извлек из него немыслимо грязную тетрадь. Действительно, там оказалась сделанная фиолетовыми чернилами запись: "Мисс П. Томсон, уплачено за месяц вперед" -и дата: 16 сентября.
      -- По-моему, книга заполняется нерегулярно, -- заметил Бейли. -- Это почерк самой миссис Тейлор?
      -- Нет, ничего похожего, -- ответил я.
      -- Я... я сам сделал эту запись, -- пробормотал хозяин.
      -- Опять нарушение правил. Вы должны требовать у клиентов расписку и проверять их документы.
      -- Я... я не знал.
      -- Вы отлично знали. Но к этому мы еще вернемся. Итак?
      -- Итак... что?
      -- Итак, что было дальше? Эта дама еще здесь?
      -- Я... я не знаю.
      -- Как прикажете вас понимать?
      -- Она... она больше не появлялась... примерно с прошлой недели.
      -- Не появлялась? Объясните, что вы имеете в виду.
      -- Она оставалась здесь... дайте вспомнить... до воскресенья или до понедельника. Да, конечно, до понедельника.
      -- До какого именно?
      -- Не до последнего, а до того, предыдущего. До девятнадцатого числа. Все эти четыре дня она почти не выходила из комнаты; клиенты у меня обычно не столуются, но она попросила сделать для нее исключение, и я готовил для нее еду.
      -- Она совсем не выходила?
      -- Кажется, раза два или три она вышла, но я ведь не следил за ней. Это не мое дело, правда? Постояльцы имеют право идти, куда им заблагорассудится...
      -- Звонила ли она кому-нибудь по телефону?
      -- От меня не звонила. В комнатах нет телефонов.
      -- Что произошло в понедельник девятнадцатого?
      -- Около полудня к гостинице подъехала машина, черный "райли". Из машины вылез человек, вошел в гостиницу и спросил мисс Томсон. Я указал ему ее комнату. Вскоре он спустился вместе с ней; он нес ее вещи, но, так как она уплатила вперед, я не стал возражать. Они сели в машину, и с тех пор я больше ее не видел.
      -- Каков был из себя этот человек?
      -- Я не разглядел.
      -- Думаю, -- сказал мне Бейли таким тоном, будто рассуждал о погоде, - что мы сейчас увезем этого субъекта в Ярд для допроса.
      -- Нет, нет! -- закричал Велецос. -- Клянусь вам, я больше ничего не знаю!
      -- Как выглядел человек, приезжавший сюда девятнадцатого числа?
      -- Он был в плаще, в клеенчатой шляпе и толстых темных очках, -- с трудом выдавил из себя Велецос. -- И еще он хромал. Больше я ничего не разглядел, клянусь вам.
      -- Он хромал, вы уверены в этом?
      -- Да, это мне сразу бросилось в глаза, когда он спускался по лестнице. На каждой ступеньке он останавливался.
      -- Ладно, допустим, -- сказал Бейли. -- И с тех пор вы больше их не видели?
      -- Нет, ни разу.
      -- Вы заметили номер машины?
      -- Нет.
      -- Почему?
      -- А зачем мне было его замечать?
      Я видел, что Велецос лжет, но Бейли не стал настаивать.
      -- Как была одета мисс Томсон?
      -- Она была в сером костюме. Без шляпы.
      -- Много ли при ней было вещей?
      -- Нет, только сумка и саквояж.
      -- У вашей жены был, кроме этого, еще какой-то багаж? --спросил Бейли.
      -- Да, разумеется, -- отвечал я. -- Но таксист тоже говорил, что у нее с собой были только сумка и саквояж.
      -- Надо будет выяснить в аэропорту. Хорошо, мистер Велецос. Теперь я попрошу показать нам комнату, где жила миссис Тейлор... или мисс Томсон, если вам больше нравится.
      -- С удовольствием, -- сказал хозяин, но особого удовольствия на его лице я не заметил. -- Пожалуйте за мной.
      Мы двинулись следом за ним вверх по лестнице. Запахи горелого масла и лука снова ударили мне в нос; при мысли, что Пат несколькими днями раньше поднималась по этим ступеням, я совсем приуныл.
      На третьем этаже Велецос остановился, открыл какую-то дверь и пригласил нас войти. Комната оказалась менее мрачной, чем я думал. Несмотря на выцветшие обои и жалкую мебель, здесь было чуть светлее и не так грязно. В самом крайнем случае я мог допустить, что моя жена провела в этих стенах несколько дней...
      -- Это моя самая лучшая комната, -- плаксиво сказал Велецос, -- а теперь я не могу ее сдавать, пока не истечет месяц...
      -- Ну, вы своего не упустите, -- спокойно заметил Бейли и снял с крючка мокрое полотенце. -- Полагаю, вы сдаете ее с почасовой оплатой.
      -- Ах, нет, уверяю вас, -- засуетился Велецос и побледнел еще больше.
      -- Ладно, ладно, речь сейчас не об этом, -- сказал Бейли. -- Я думаю, миссис Тейлор в самом деле здесь больше не живет.
      Он стал открывать шкафы, приподнял полог кровати, выдвинул ящики комода -- все было пусто. На эти манипуляции я смотрел с полнейшим безразличием. Я уже отчаялся найти здесь хоть какой-нибудь след пребывания моей жены, а от намека Бейли на почасовую оплату у меня на душе стало совсем гнусно, и я даже начал мечтать, чтобы ничего связанного с Пат в комнате не обнаружилось.
      -- Ну что ж, прекрасно, мистер Велецос, -- сказал Бейли, заканчивая осмотр. -- Мне остается теперь выполнить последнюю формальность. Будьте любезны дать мне ключи. Я должен произвести полный обыск вашего уважаемого заведения.
      Тут лицо хозяина из белого стало зеленоватым.
      -- Я... я не считаю такую меру оправданной, -- проговорил он, и у него задрожали губы. -- В гостинице никто не живет.
      -- Почему я должен верить вам на слово? Даже если гостиница и в самом деле пуста, кто мне докажет, что вы не припрятали что-либо компрометирующее вас, ну, скажем, вещи, которые вы украли у мисс Томсон, а?
      -- Неправда, -- пробормотал Велецос.
      -- Вот это мы сейчас и проверим.
      Внезапно хозяин будто решился.
      -- В обыске нет никакой необходимости, -- сказал он. -- Эта особа в самом деле второпях забыла одну вещь, и я отложил ее, чтобы потом отдать... если она вернется...
      -- Какую вещь вы имеете в виду?
      -- Шкатулку с туалетными принадлежностями, -- простонал Велецос. -Спуститесь, пожалуйста, со мной...
      Он опрометью кинулся вниз по лестнице. Когда мы опять вошли в кабинет, хозяин протянул нам кожаный несессер, так хорошо мне знакомый. Я подарил его Патриции к пятой годовщине нашей женитьбы. Вещица была не слишком дорогая, но очень изящная; инициалы "П. Т." на крышке были выложены из мелких бриллиантов, голубую атласную подкладку тоже украшали маленькие бриллианты; все предметы внутри несессера были оправлены в слоновую кость. Можно было понять, как взыграла алчность Велецоса от всей этой роскоши, и, видно, Бейли здорово его напугал, если он смог так быстро расстаться со своей добычей.
      Странное дело, вид этого несессера ничуть меня не взволновал, хотя должен был бы напомнить милые сердцу подробности моей супружеской жизни... Но за последние дни эмоции мои заметно притупились. Несессер был теперь для меня только вехой на пути моих поисков.
      -- Что вы на это скажете, мистер Тейлор? -- спросил Бейли.
      -- Это туалетный несессер моей жены.
      Бейли откинул крышку.
      -- Все ли здесь на месте?
      -- Да, все, -- ответил я уверенно.
      -- Отлично. Но это вовсе не означает, что мистер Велецос не мог припрятать и некоторые другие вещи, которые тоже представляют для нас интерес.
      -- Даю вам честное слово!.. -- взвизгнул Велецос.
      -- Ваше честное слово, разумеется, аргумент весьма веский, -- сухо прервал его Бейли, -- но полностью развеять моих сомнений оно не в силах. У нас нет никаких доказательств, что миссис Тейлор, живая или мертвая, не спрятана где-нибудь в вашей гостинице...
      Когда он своим бесстрастным тоном произнес эти слова, у меня все внутри похолодело.
      -- Нет! -- вскричал Велецос. -- Я вам сказал правду. Мне больше ничего не известно. Эта дама уехала с человеком, который хромал, и я с тех пор ее не видел.
      -- Конечно, конечно, -- сказал Бейли. -- Но в таком случае почему вам так не хочется, чтобы я осмотрел дом?
      Видя, что сержант непреклонен, Велецос что-то буркнул себе под нос и подчинился. Бейли обернулся ко мне:
      -- Вы пойдете со мной, мистер Тейлор?
      -- Если можно... я предпочел бы подождать здесь...
      Сам не знаю почему, но при мысли, что надо будет обойти сверху донизу весь этот отвратительный притон, мне стало не по себе. У меня в ушах все время звучала фраза сержанта Бейли: "У нас нет никаких доказательств, что миссис Тейлор, живая или мертвая, не спрятана где- нибудь в вашей гостинице..."
      Осмотр длился минут двадцать, не больше. Я просидел это время в кабинете хозяина, а сам он сопровождал Бейли. Когда они вернулись, вид у сержанта был несколько разочарованный.
      -- Пожалуй, теперь мы можем уйти, мистер Тейлор. До свидания, мистер Велецос.
      Мы уже ехали какое-то время по Коммершел-Роуд, когда Бейли сказал:
      -- Я убежден, что этот Велецос не причастен к исчезновению миссис Тейлор.
      -- И почему же вы так в этом убеждены? -- спросил я.
      -- Из-за Хромого. То, как Велецос описал человека, который увез вашу жену, в точности совпадает с рассказом водителя аэропортовского автобуса. Какой бы то ни было сговор между хозяином "Кипра" и водителем автобуса совершенно исключается. Следовательно, можно считать, что грек говорит правду.
      -- Если только нет сговора между Велецосом и Хромым.
      -- В этом случае Велецос остерегся бы давать нам такое точное описание Хромого, напротив, он попытался бы отвлечь наши подозрения от Хромого и уверял бы нас, что миссис Тейлор увез совершенно другой человек.
      -- А что дал ваш обыск? -- спросил я.
      -- Я ничего не нашел. В ближайшее время я еще не раз туда наведаюсь. Вполне возможно, что Велецос торгует наркотиками... Но никаких следов миссис Тейлор при этом беглом осмотре я не обнаружил. Может быть, Велецос так упорно противился обыску лишь потому, что боялся, как бы мы не нашли несессер миссис Тейлор. Когда он нам его отдал, то сразу успокоился. Кстати, о несессере: я думаю, вы бы хотели оставить его у себя?
      -- Да, -- сказал я. -- Для меня эта вещь имеет особую цену.
      -- Вообще-то у нас это не полагается, -- заметил Бейли. -- Я должен зарегистрировать несессер как вещественное доказательство. Но я думаю, что сэр Джон согласится оставить его вам, мы лишь попросим у вас расписку.
      Он свернул на Уайтчепел-Хайстрит. Скоро показались развалины Сити, которые мрачной каменной пустыней простирались до самой Темзы.
      -- Как странно, -- снова заговорил Бейли. -- Перед войной я часто бывал в этом квартале, но никогда не подозревал, что между Святым Павлом и Тауэром такое большое расстояние. А теперь, когда все разрушено...
      Он замолчал. Чувствовалось, что для Бейли, как и для большинства лондонцев, в разрушении Сити есть что-то непоправимое: сознание этой утраты жило в нем как неизбывная скорбь, и только традиционная британская сдержанность мешала ему все это высказать...
      Но мое сердце жгла еще более невыносимая скорбь.
      -- Все это очень хорошо, -- сказал я резко, -- но мы по-прежнему топчемся на месте. Надо было бы найти этого Хромого, надо было бы узнать, где они держат Патрицию, надо было бы...
      Мы остановились перед красным огнем светофора. Бейли удивленно посмотрел на меня и улыбнулся.
      -- Спокойствие, мистер Тейлор, спокойствие. Что же вы так? Расследование еще не закончено.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Поездка на Джамайка-стрит измотала меня до предела. Я попросил Бейли высадить меня у "Камберленда" и прилег в своеем номере отдохнуть.
      Со дня прибытия в Лондон мои чувства претерпели заметную эволюцию. Разумеется, я по-прежнему был полон решимости найти свою жену, но сейчас, когда я думал о ней, я понимал многое из того, что вначале от меня ускользало. В первые дни я считал, что она стала жертвой чудовищной ошибки, что она попала в ловушку, предназначенную для кого- то другого. Теперь я отдавал себе отчет в том, что она поддалась шантажу; шантаж этот был, конечно, тоже чудовищно гнусен, однако теперь я мог в какой-то мере его объяснить. Рассказ Кэтрин Вильсон открыл мне глаза на многое. Я уже угадывал истину. Если Пат не позвала меня на помощь (а она вполне могла это сделать за те четыре дня, что прожила в гостинице "Кипр"), значит, она не хотела подвергать меня опасности. Или просто не хотела волновать. Она надеется собственными силами отделаться от мерзавцев, которые преследуют ее; она ни за что не желает впутывать меня в эту историю. И тем самым дает мне лучшее доказательство своей любви. Поведение Пат говорит о чрезмерном ее самомнении, о гордыне, даже о безумии, но вместе с тем о самопожертвовании и благородстве...
      И оттого, что я это понял, еще больше возросла моя нежность. Я укорял себя в том, что был поначалу так эгоистичен, так черств. Когда Кэтрин Вильсон рассказала мне о некоторых подробностях жизни Пат до ее встречи со мной, я возмутился, я ужасно негодовал. Но как я был глуп! Да, оказалось, что у Пат есть свои слабости, но это означает лишь, что я должен окружить ее еще большей заботой, еще большей любовью. И если как следует разобраться, не был ли я сам невольным виновником этой беды? Сразу же вслед за нашей помолвкой я возвел Пат на некий нравственный пьедестал, и она уже не решалась с него сойти. После беседы с Кэтрин Вильсон я был возмущен, что Пат от меня что-то скрывала, но не было ли тут и моей вины? Конечно же, Патриции больше всего на свете хотелось довериться мне, но ей мешало мое отношение к ней, она боялась, что утратит мою любовь, мое уважение, как только мне станет известна ее история с Рихтером... И по той же самой причине она не решилась позвать меня на помощь, когда перед ней предстал Рихтер -- этот загадочный Хромой... Более того, он, наверно, сам использовал это средство нажима: "Если ты не будешь выполнять то, что я тебе велю, я все расскажу твоему мужу". И Пат, в ужасе оттого, что я могу что-то узнать, подчинилась. В какую же грязную интригу он ее впутал? Какими подлыми махинациями заставляет ее заниматься?.. И все по моей вине, из-за меня одного...
      Я вскочил с кровати. Мой взгляд упал на несессер, который я привез из гостиницы "Кипр". Увидав его у Велецоса, я не ощутил ни малейшего волнения, но теперь, когда он был рядом, когда я мог наедине его созерцать, мог к нему прикасаться, все во мне будто перевернулось. Я вдруг представил себе Патрицию вечером в ночной рубашке, представил, как она сидит перед зеркалом и этой вот щеткой с ручкой из слоновой кости расчесывает свои роскошные волосы, вот этой пилочкой подпиливает свои удлиненные ногти, полирует пемзой свои прелестные ступни... Я судорожно открыл ларец и стал с волнением перебирать все эти милые предметы, которые еще хранили аромат ее тела; голова у меня кружилась, я сходил с ума.
      Вдруг меня точно током ударило. Я машинально взял в руки платяную щетку с выдвижной спинкой, внутри которой скрывались ножницы, и играл замком этой своеобразной шкатулки. И там под ножницами лежал сложенный вчетверо листок; когда я потянул его к себе, он сам развернулся. Я узнал почерк Пат, я прочитал торопливые строчки:
      "Я стала жертвой шантажа. Меня хотят куда-то увезти. Ради всего святого известите моего мужа Дэвида Тейлора, Милуоки, Соединенные Штаты, или его друга мистера Томаса Брэдли, Линкольнз-Инн-Филдз. Скажите, чтобы они ни в коем случае не обращались в полицию, дело идет о моей жизни. Пусть свяжутся с Робертом Резерфордом, он один может отыскать мой след. Патриция Тейлор".
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Том, тебе известны почти все события двух последующих дней, но я все равно хочу хотя бы коротко их здесь изложить. Я все надеюсь, что, если я стану припоминать все подробности этого кошмара, я сумею понять его смысл.
      Прочитав записку Пат, я сразу позвонил тебе, мы встретились и стали вместе ломать голову над этими строчками. Единственно возможным показалось нам следующее объяснение: тот, кого мы назвали Хромым (ибо я по-прежнему не хотел говорить тебе про Рихтера), заманил Пат в Англию с целью шантажа; действуя угрозами, он заставил ее отправиться в гостиницу "Кипр" и дожидаться там его дальнейших распоряжений. Пат в полной растерянности подчинилась, даже не пытаясь связаться со мной -- видимо, из боязни, что я примчусь к ней на помощь и сам попаду в западню. К тебе она тоже не решилась -- или по какой-то причине не смогла -- обратиться; матери ее не оказалось в Лондоне, так что и этот путь отпадал. Помню, ты высказал предположение, что Пат, возможно, надеялась добыть какой-либо документ, какие-нибудь сведения, которые послужили бы оружием против Хромого, но у нее не хватило на это времени... Так или иначе, но Хромой, наверно, счел для себя небезопасным дальнейшее пребывание Пат в Лондоне и неожиданно приехал в "Кипр", чтобы увезти ее в более надежное место... Воспользовавшись нерасторопностью Хромого, Пат ухитрилась набросать эти несколько строк...
      Несессер свой она, конечно, не забыла, а оставила в комнате нарочно, в надежде, что Велецос его обнаружит и поспешит поскорее продать. В ее расчет, очевидно, не входило, чтобы хозяин "Кипра" сам прочел послание, иначе она могла бы просто сунуть его Велецосу. Скорее всего, она не доверяла жадному греку и, возможно, даже подозревала, что он сообщник Хромого...
      Содержание самой записки было как будто предельно ясным, но в то же время и невероятно туманным. Шантаж? Но кто и зачем шантажирует Пат? И какое отношение имеет ко всему этому Роберт Резерфорд?
      Раз уж я не говорил тебе о своей беседе с Кэтрин Вильсон, я не стал тебя посвящать и в свою гипотезу, касающуюся личности шантажиста. А на второй вопрос ответил ты сам: ты хорошо знал, кто такой Роберт Резерфорд, поскольку учился вместе с ним в Итоне.
      Слушая тебя, я вдруг понял еще одно: Роберт Резерфорд был не кто иной, как тот самый Боб, о котором мне уши прожужжала Кэтрин; в самом деле, у твоего товарища по Итону отец был членом палаты общин, и жил он тогда на Кэрзон-стрит. Постепенно все становилось на свои места. Боб должен был знать, где находится Рихтер, он имел против Рихтера сильное оружие. В течение четырех дней, что Пат проживала в "Кипре", она тщетно пыталась связаться с Бобом; теперь это была ее единственная надежда. И опять-таки я не смог поделиться с тобой своими выводами -- из-за идиотского самолюбия я не решился рассказать тебе историю, которую поведала мне Кэтрин Вильсон, и не только потому, что она выставляла в невыгодном свете Пат, но потому, что тогда мне пришлось бы признаться, что я скрыл ее от тебя!..
      Дорого же мне обошлась моя нелепая скрытность! И не только мне... Ах, Том, я вел себя как последний дурак!
      Ты ушел выяснять, где обретается ныне Боб Резерфорд, а я тем временем попытался дозвониться до Кэтрин Вильсон (к концу нашей встречи два дня назад она все же смилостивилась и дала мне свой телефон), но никто не брал трубку; в течение дня я звонил ей еще несколько раз, но с тем же результатом.
      Тебе повезло больше, чем мне: когда мы встретились за обедом, у тебя в кармане лежал адрес твоего бывшего однокашника. Он жил теперь не в Лондоне, а в Кенте, где-то возле Чатема. Мы решили на следующее утро поехать к нему.
      Милый мой Том, что это была за поездка! С тех пор прошло три дня, а мне кажется, что минули годы. Мы решили ехать в Чатем на машине, но, проснувшись утром, я понял, что это невозможно: ясная погода, которая держалась все эти дни, вдруг сменилась ужасным туманом. Из своего окна я не мог различить даже Марбл-Арч! Я позвонил тебе, и мы договорились встретиться на вокзале Ватерлоо в десять часов, рассчитав, что примерно в это время должен быть поезд на Чатем. Действительно, в расписании такой поезд значился, но по случаю тумана он отправился с часовым опозданием. Мы надеялись, что, когда мы выедем из Лондона, туман хоть немного рассеется. Но куда там! В Чатеме эта висевшая в воздухе каша была еще гуще, чем в Кенсингтоне: сказывалась близость устья Темзы. Самая подходящая погодка, чтобы искать в незнакомой местности незнакомый дом... и незнакомого друга!..
      Как и следовало ожидать, найти в Чатеме такси оказалось по такой погоде делом невозможным, но дом Резерфорда находился в двух-трех милях от станции, и мы отправились туда пешком.
      Прогулка взбодрила меня. Было не холодно, туман местами редел, и в просветах я видел то зеленые лужайки и зябко сбившихся в кучу овец, то маленькие коттеджи под черепицей неправдоподобно красного цвета. Когда мы пришли в Уинтерборо, где жил Резерфорд, погода почти совсем прояснилась и робкие солнечные лучи стали пробиваться сквозь толстый слой окутывавшей нас ваты.
      Крестьянин показал нужный нам дом. Это была маленькая белая вилла. Ее скромный вид удивил меня: неужели член парламента не мог предоставить своему сыну жилище побогаче? Ты мне рассказывал, что Резерфорды -- люди весьма состоятельные (что совпадало и со словами Кэтрин Вильсон); Боб, по твоим сведениям, так и не женился и жил в доме, принадлежавшем его родителям. Что же, это и есть родительский дом?.. А может быть, он по-прежнему был с ними в ссоре и этот коттедж он у кого-то снимал? Но тогда зачем было забираться в такую глушь? И на какие средства мог он здесь жить?.. Мы позвонили у дверей маленькой белой виллы. Нам долго не открывали. Наконец на пороге показалась толстая женщина; у нее был жизнерадостный вид старой экономки, которая с молодых лет служит в добропорядочном буржуазном доме.
      -- Чем могу вам служить? -- любезно осведомилась она. -- Должно быть, вы заблудились? Неудивительно в такую погоду! Если вам в Чатем, идите в ту сторону...
      -- Мы хотели бы видеть мистера Роберта Резерфорда, -- сказал ты.
      Женщина нахмурилась.
      -- Мистера Роберта Резерфорда? Кто вам дал этот адрес?
      -- Гм... его отец... Вернее, я позвонил его отцу, и мне дали этот адрес.
      -- Вот как! -- сказала женщина. -- Не надо было им этого делать. Кто вы?
      -- Один из его старых приятелей.
      Она помолчала, раздумывая, потом сказала:
      -- Его видеть нельзя.
      -- Почему? Его нет дома?
      -- Разве вас не предупредили? Он болен.
      -- Болен? -- воскликнул я. -- Как это понимать?.. Болен серьезно... или просто...
      -- Его видеть нельзя, больше ничего не могу вам сказать.
      -- Неужели это никак невозможно? -- настаивал ты. -- Моему другу нужно спросить у него об одном очень важном деле: речь идет о жизни и смерти. Я сам адвокат, и, можете мне поверить, дело действительно очень важное. Я ни за что не стал бы беспокоить мистера Резерфорда по пустякам, особенно если он себя так плохо чувствует, но случай действительно из ряда вон выходящий, и...
      Толстая женщина немного смягчилась (думаю, на нее произвел впечатление мой подавленный вид), но теперь ее лицо выражало страдание.
      -- Даже если бы я вас впустила, -- словно нехотя проговорила она, -это ни к чему бы не привело. Лучше б они там, на Кэрзон-стрит, предупредили вас. Я им всегда говорю: "Не давайте вы никому этого адреса или уж на худой конец предупреждайте людей". Мистер Резерфорд не может ответить на ваши вопросы, да он их и не поймет. Вот уже полгода, как он потерял рассудок.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      Мы были ошеломлены. Потом сделали слабую попытку протестовать. Я отказывался верить своим ушам; у меня отнимали последнюю надежду, которая затеплилась было, когда я прочитал послание Пат. Нет, не могло быть, чтобы Пат обманулась в своих ожиданиях, чтобы Боб Резерфорд не сумел нам помочь!.. Что-то здесь было не так... Неужто и этот наш шаг обернется пустыми хлопотами, как все наши прежние попытки... Может быть, Роберт Резерфорд вовсе и не безумец, может быть, в этом таится нечто совсем другое, может быть, это еще один хитроумный заговор, какая-то новая, непонятная нам интрига...
      Но экономка была непреклонна.
      -- Я не могу вас впустить. Мне запретили.
      -- Мы вернемся сюда со следователем из Скотланд-Ярда! -- вдруг выпалил я, теряя над собой всякий контроль.
      Вспоминаю, ты посмотрел на меня с осуждением; конечно, это была ужасная бестактность с моей стороны.
      -- Что? -- изумилась славная женщина. -- Из Скотланд-Ярда?! Скажите на милость! Вы что же, хотите сказать, что мистера Резерфорда держат здесь насильно?
      -- Ничего такого мы не говорим, -- сказал ты примирительно. -- Мой друг неверно выразился, он хотел сказать...
      В это мгновение раздался какой-то странный вопль, больше похожий на завывание зверя, чем на крик человека.
      -- Слышите? -- воскликнула женщина.
      Вопль повторился, перешел в протяжный вой и завершился целой серией нечленораздельных душераздирающих криков. Это было ужасно.
      -- Неужто это он? -- спросил ты испуганно.
      -- Да, у него всегда в это время начинается приступ. То есть приступы у него не каждый день, но если они бывают, то как раз в эти часы.
      Мы оба слегка попятились. Женщина грустно улыбнулась.
      -- Теперь уж вы больше не настаиваете, чтобы вас впустили? Но не бойтесь, при нем всегда санитар.