Офелия и Брут

Александр Ермак

«Офелия и Брут»

ДУШИ МОЕЙ ГАНГРЕНА

О, господи, какая же она дрянь… Стерва… Сволочь, мразь, гадина…

– Александро, дорогой. Доброе утро…

Доброе утро… Сколько нежности, заботы вкладывает Люси в эти слова. И с закрытыми глазами я вижу эту ангельскую улыбку, это умиление на ее лице. Сколько злобы и желчи скрываются за ними. Она уверена в том, что ничего доброго не ждет меня сегодня утром, впрочем также как и днем, вечером, ночью. Все как вчера, позавчера, неделю, месяц, год назад…

Доброе утро… Люси знает как я люблю сон, и поэтому будит меня прежде, чем зазвонит будильник. Каждый раз она находит вполне убедительный и даже благой для этой экзекуции повод. И я уже давно сам просыпаюсь до будильника. Лежу и с ужасом жду, жду, сейчас Люси скажет:

– Александро, дорогой. Доброе утро…

Потом она пойдет в ванную и запрется у меня перед носом.

Что Люси там делает все это время? Может, просто сидит на стульчике, смотрит в зеркало на свое довольное отражение, ловит в тишине участившийся стук моего сердца, представляет гримасы моего раздраженного ума, беззвучно смеется?

Каждый раз она выходит из ванной в тот самый момент, когда я, проклиная все, направляюсь вниз по лестнице. Люси кричит мне в след:

– Александро, дорогой. Надеюсь, я тебя не задержала. Ведь ты еще успеваешь…

Я замираю на ступенях. Не нахожусь, что сказать. Ведь все так просто, так очевидно. Я возвращаюсь. Конечно, в шкафчиках снова перестановка. Что я не найду сегодня? Не вижу зубной пасты…, слава богу, крем для бритья на месте… Бритва? Нет, вот она… Интересно, первый ли я сегодня ей пользуюсь?…

Я уже взведен, начинаю придираться, искать то, чего не было.

Люси знает, как основателен я в приеме пищи, как люблю неторопливо завтракать, обдумывая предстоящий рабочий день во всех подробностях. Поэтому она не торопится с завтраком. Я бы сам готовил его с большим удовольствием, но:

– Александро, дорогой. Я же должна делать твою жизнь легче и приятнее…

Люси всегда только начинает готовить, когда мне уже нужно выходить. Глядя, как она меланхолично намазывает масло на хлеб, как роняет на пол тщательно слепленный бутерброд, я вколачиваю себе в горло неразрезанную булку. Вливаю стакан чая, обжигая глотку, и бегу, бегу вниз по лестнице к машине, стараясь быстрее покинуть этот дом тихого семейного ужаса.

В выходные же дни я никуда не тороплюсь. Тяну завтрак, сколько могу, по сто раз пережевывая каждый кусок хлеба, яйца, сыра. Пью мелкими-мелкими глотками давно остывший кофе. В конце концов меняю его, но и новый кофе остывает так быстро.

Как могу оттягиваю момент, когда Люси решит, что я закончил свою трапезу, и произнесет натянуто томным голосом:

– Александро, дорогой. Может, займемся любовью?

Она права в том, что позволяет мне прожевать и проглотить мой завтрак. Это не дает мне подавиться и разом кончить все мои мучения. Хотя в эту минуту я готов поперхнуться и глотком воздуха – с ней заниматься любовью?

Молча и торжественно, как на каком-то обряде, Люси заводит меня в нашу спальню. Бережно и неторопливо стягивает с себя все одежды, аккуратно развешивает и расправляет в шкафу на плечиках, складывает на полках. При этом всячески отвергает мои робкие попытки помочь ей, притронуться к ней, обнять, поцеловать. Потом она укладывается на кровать, предварительно сняв с него и тщательно сложив покрывало, разводит свои ноги и, поворачивая голову на бок, скорчив личико великомученицы, высокопарно произносит:

– Александpо, дорогой. Приди ко мне…

Когда я наблюдаю этот процесс, во мне умирает мужчина. Будто меня пинают в пах, и мой стройный крепыш корчится от невыносимой боли, становится безвольными, беззащитным, ни на что не годным, ничего не желающим.

Люси знает это. Я вижу по подрагивающим кончикам губ, по легкой испарине, выступающей на ее красивом и холодном животе. В этот момент она достигает, по-видимому, одной ей понятного оргазма.

Все друзья и знакомые завидуют мне черной завистью. И я сам себе завидовал. Я любил таких женщин… Миниатюрная, с точеными ножками и грудками, с грациозными кошачьими повадками, с таким милым личиком и такими pаспахнуто-удивленными глазами. Тонкие губы, короткая стрижка, длинные холеные пальцы, вызывающие своими прикосновениями священный озноб.

Когда только познакомился с ней, ухаживал и готовился к свадьбе (она не позволяла мне спать с ней до этого события, ссылаясь на традиции семьи), я представлял себе, как целыми днями буду трахать ее. Трахать там, где это только можно делать.

В спальной, разметав подушки и одеяла, наполовину свалившись в экстазе с кровати…

В саду на траве как Адам и Ева, наедине со всей планетой, на виду у всей вселенной…

В ванной среди теплых вздымающихся клоков пены, под потоком теплых упругих струй воды…

На кухне, на обеденном столе, потеснив столовые приборы и уронив на пол специи…

В подвале, отыскав среди рухляди боле менее подходящую взлетно-посадочную площадку…

В прихожей, вернувшись с вечеринки, горя желанием и нетерпением…

В мастерской, на верстаке среди груды стружек, источающей еще один природный запах…

В гостиной на кресле, пока гости осматривают библиотеку…

На балконе после заката, шагая в наслаждение как в пропасть, ощущая высоту и призрачность воздуха…

У бассейна, настигнув ее после гонки у бортика, вытолкнув вверх, овладевая ею разгоряченной и мокрой…

Как я хотел сжимать эти укрытые ото всех груди, забрасывать на плечи эти недосягаемые ни для кого ноги. Я представлял себе, как она будет всасывать меня в себя, как будет сладко стонать, кусая и царапая меня от восхищения и восторга. Удивленный мир будет отражаться в ее удивленных глазах.

Но в ту долгожданную, в ту разъедающую мое воображение, в ту самую новобрачную ночь Люси молча отстранила меня от себя, бережно и аккуратно разобралась со своим одеянием, легла на кровать и раздвинула ноги, повернув голову на бок, скорчив то самое личико великомученицы. В ту ночь я получил свой первый удар в пах.

Затем стал получать их регулярно по выходным. Когда я спал с ней последний раз? Лет пять назад? Да, я тогда изрядно надрался… Каким же тошным было пробуждение…

При всей своей неспособности быть партнершей, она целые дни посвящает уходу за собой, стараясь быть привлекательной, обворожительной, сексапильной. Тени. Пудры. Кремы. Помады. Гели. Краски. Лаки. Маски. Стрижки. Бритье. Массаж. Ванны и ванночки…

Сколько раз я задавал себе вопрос: зачем Люси это делает? Не для меня. Любовников у нее нет – я нанимал частного детектива. Не для работы, ведь большую часть времени она проводит дома. Для себя? Ей нравится быть красивой для самой себя? Ловить свою красоту в восторженных глазах окружающих? Одаривая мечтой, обещанием, не предоставлять на деле ничего? В этом Люси находит удовольствие?

На какой же крючок я поймался. Красивое, образованное, манерное, обворожительное чудовище.

Она хороший охотник. Как я не понял этого сразу. Был ослеплен, оглушен. Опьяненный самец, хомо сапиенс, надеющийся на взаимность. Я был польщен, когда Люси выбрала именно меня. Нет, я всегда ценил себя достаточно высоко, но был польщен, сознаюсь, был польщен. О, человеческое тщеславие…

А она действительно охотилась. В толпе поклонников Люси отыскала меня. Достаточно известного, богатого и перспективного – для родственников и знакомых. Достаточно интеллигентного – для себя. Она знала мою доброту и мягкость, то, что не смогу противостоять ее нежной твердости, мягкому напору, скрытой наглости и хамству, застенчивому цинизму. Знала: я никогда не позволю себе ни одного грубого слова или жеста, никогда не замахнусь и не ударю. Она сможет использовать меня безнаказанно.

И Люси оказалась права. Я действительно тот, кого она искала. И вот стою перед ней: здоровый и неглупый, вместе с тем совершенно безоружный мужик. Сношу все ее издевательства и оскорбления, и ничего не могу сделать. Hе знаю, как с нею бороться. Я в тупике, я в отчаянии. Я не хочу прожить так весь остаток своей жизни. Hо Люси каждый день говорит мне:

– Александро, дорогой. Мы будем жить долго и счастливо…

Она не оставляет меня одного. Даже если я закрываюсь в своем домашнем кабинете, через считанные минуты Люси разбивает мое уединение, пощелкивая ногтем по двери:

– Александро, дорогой, ты еще здесь?…

Да, она преследует меня по всему дому. С пачкой своих чертовых журналов о моде. Люси… критик мод, ведет колонку в одном их этих псевдоэлитарных журналов. Его издает ее папаша и надо отдать должное этому мужчине – он не уступил ей весь журнал. Он не доверил ей даже штатной должности. А так она не приносит никому (кроме меня) особого вреда, ваяет свою колонку целый месяц, гоняясь за мной со стопкой журналов по всему дому. В подвале, в саду, в мастерской, в прихожей, в ванной, на кухне, в спальной, в гостиной, на балконе, у бассейна. Всюду она настигает меня:

– Александро, дорогой. Послушай, пожалуйста… Ты же знаешь, как я дорожу твоим мнением…

Сначала Люси увлекалась спортом. Разъезжала по кортам и площадкам, брала интервью у мускулистых философов. Сама пыталась махать клюшкой, пыхтеть в тренажерном зале. Однако запах пота был ей предельно противен. И она обернулась к моде.

Теперь, после совместного с нею посещения журналистских сборищ, я знаю, что мода и спорт в журналистике – скопище бездарных людей. В этих отделах засилье невеж, прикомандированных сильными мира сего: родственники, любовники, любовницы, родственники любовниц и любовницы родственников. И еще, там на десяток душевных уродов в оболочке леди и джентльменов всегда найдется один болван, отдувающийся за всю эту публику перед редактором. За этих снобов, слоняющихся по чемпионатам и светским тусовкам, перемывающих косточки знаменитостям и друг другу.

С какой скоростью я улепетываю утром на работу и как тащусь вечером домой. Что ждет меня сегодня? Тоже самое, что и вчера. Демонстрация свежекупленных тряпок? Просмотр и разнос фотографий манекенщиц в журналах? Чтение нового варианта ее статьи о моде?…

Пожалуйста, я готов смотреть, слушать, внимать. Я целый день готовился к этой встрече. Я стоически перенесу этот вечер, также как и все другие вечера.

– Александро, дорогой, поговори со мной…

Только не это… О чем, дорогая? Солнце мое отмороженное, о чем мы можем говорить с тобой? Моя работа не интересна тебе. Мои увлечения, привычки – моветон, варварство, пережитки, плебейство… Мои друзья – серость на серости… Соседи – предел тупости… О моих родителях? Уволь… О твоей бедной мамочке, которой не довелось увидеть счастья своей дочери? Говорят, что ты на нее как две капли… Конечно, ее жаль, но… О тебе? Можно, но только оч-чень осторожно… Конечно, люблю… Ну, не плачь, пожалуйста… Счастье мое… Как ты могла подумать… Ты самая-самая… Только ты… Только с тобой… Только в тебе…

О твоем отце? Не говорим, хотя достойный мужчина… Да, об этой наглой массажистке говорить не будем… О твоих подругах? Да, я слушаю, очень интересно… Неужели таки купила?… Да, он подлец… Благородный с виду… А его мать… Да, слушаю… А отец казался человеком с душой… Да, она сама хороша… Да-да, именно выпендрилась, кичилась… Именно, по заслугам… Вот у нас по-другому… Да, ты идеальная жена… Да, как хорошо у тебя все получается…

У меня болит голова. Я иду в спальню, зная, что меня ждет еще одна кошмарная ночь. Когда-то я спал как убитый, здоровым сном здорового человека. Но у нее-то бессонница… Люси будит меня по десять раз за ночь, ласково уговаривая перестать храпеть. Я в тысячный раз прошу выгнать меня в другую комнату, но:

– Александро, я не смогу уснуть без тебя…

И я провожу ночь в каком-то бреду, вздрагивая, ворочаясь. Я боюсь заснуть. Ведь, это означает быть тут же разбуженным ею…

Тщетно пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили с ней до свадьбы. Помню как первый раз притронулся к ней, когда мы танцевали. Помню, когда я поцеловал ее в первый раз в эту целомудренную щечку. Помню, как впервые осмелился представить ее в своих объятиях. Но о чем, о чем мы говорили эти восемь месяцев нашего знакомства? Не могло же желание убить во мне разум? Я ведь должен был знать, что мне предстоит не только спать с этой женщиной. Говорить, думать, спорить, принимать решения… Или я думал, что все сложится само собой, естественно, также просто, как у всех…

И вот результат. Она естественна, она в своей стихии. А я? Какого черта я терплю эту холодную, распоряжающуюся мною куклу? Hо что мне остается делать? Это сладкое слово – развод? Увы, только фига в кармане, только мечты, грезы, мираж в виде одинокого странника.

Люси ни за что не даст мне развода. Она не допускает даже самой мысли о разводе. Просто не понимает, как это пришло мне в голову.

– Александро, дорогой. Разве мы не счастливы?…

Наверное, Люси действительно счастлива. Наверное, это ее действительное представление о браке: получать удовольствие, терзая другого. Если она всю жизнь ждала этого момента, то, конечно, ни за что на свете не расстанется с такой возможностью.

Ее семья ее поддержит. Моя скорее всего тоже. Не поймут друзья, знакомые, сослуживцы. Не рассказывать же и в самом деле всем и вся, как Люси меня изводит, каждый день, каждый час, каждую минуту, из года в год…

Кто мне поверит? Она так красива, так внимательна и заботлива к гостям, к моим друзьям и знакомым. Как Люси преображается в присутствии посторонних. Играет с детьми, болтает с женщинами, волнует мужчин, прижимаясь ко мне – в ее глазах столько вселенской любви.

И все счастливы и спокойны за меня. Она и они счастливы. Все счастливы. Все, кроме меня. Или за счет меня? Или во мне? Как я устал.

– Александро, дорогой. Ты слишком много работаешь…

Это не работа изнуряет меня. Это наша с тобой совместная жизнь. А работа, работа – это единственное, что еще держит меня на плаву. Это мой спасательный круг. Когда я, обессиленный в волнах безбрежного семейного океана, готов пойти ко дну, я вспоминаю о работе, об этих десяти-двенадцати часах без тебя, Люси…

Работа… Ее малые и большие проблемы, бросающие многих в истерику, в шок, лишь закрывают на время лицо моей жены, ее голос, ее жесты…

Работа… Раньше она позволяла мне прятаться от Люси. Я напрашивался в командировки, даже в те, в которые никто и никогда не хотел ехать. Я оставался в грязных цехах с рабочими, ища неполадки в машинах. Подменял тех счастливчиков, что стремятся к семейному очагу. Я всячески оттягивал свое возвращение домой.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.