5

За два года шхуна рассохлась. Десять дней мы потратили на то, чтобы законопатить и просмолить ее. Материалы и инструменты привезли с собой на двух ладьях, которые я нагрузил на обратную дорогу купленными у местных жителей овечьей шерстью и выделанными кожами. В Путивле из них изготовят обмундирование для моей дружины. Если я не выдам новое, так и будут ходить в рванье.

Черное море встретило нас северным ветром силой баллов пять. Мы подняли все паруса и понеслись к Босфору. Я решил поохотиться в Средиземном море и заодно навестить тестя с тещей, сообщить им, что у них появился еще один внук по имени Андрей. Назвать так предложила Алика. Русский вариант имени Эндрю, с которым у нее, видимо, связаны приятные воспоминания. Наверное, это один из тех придурков, которые полегли за нее на нефе. Кстати, Жоффруа де Виллардуэн даже не заикнулся по поводу погибших рыцарей. На то он и рыцарь, чтобы погибнуть в бою. Скорее всего, это были младшие сыновья из незнатных семей, а их старшие братья ходили под моим командованием в поход на сарацинов.

Мраморное море и пролив Дарданеллы контролировали корабли Никейской империи. За два года войска Иоанна Дуки Ватацеса сильно потеснили латинян. На азиатском берегу теперь принадлежала Латинской империи лишь неширокая полоса напротив Константинополя. Пошлина за проход осталась прежняя. Поскольку шли в балласте, заплатили всего одну золотую номисму, отчеканенные еще императором Алексеем – последним правителем Ромейской империи.

Сборщик пошлины – длинноносый рассудительный пожилой грек – убедившись, что в трюме только запасы еды, предупредил:

– В нашу империю ввоз товаров временно запрещен, но вывозить можно, сколько хотите.

– Почему? – поинтересовался я.

– Наш наимудрейший император Иоанн печется о собственных ремесленниках, – произнес без тени иронии грек.

Отсутствие конкуренции приведет к деградации его ремесленников, но сначала будет казаться, что запрет наимудрейшего императора подействовал положительно.

– Я – не купец, – поставил в известность сборщика пошлины, – так что ничего к вам завозить не буду, а вывозить – и тем более.

– За нападения на суда наших купцов капитана ждет смерть, а команду – рабство на галерах, – проинформировал грек.

– Предпочитаю нападать на сарацинских купцов, – сказал я. – Они богаче.

– На суда неверных наш наисправедливейший император разрешает нападать, – серьезным тоном произнес сборщик пошлины.

Мне сперва показалось, что это у него юмор такой – не сразу понятный. Нет, грек говорил на полном серьезе. Сомневаюсь, что ему вообще знакомо чувство юмора. Разве что на уровне Чарли Чаплина – «поскользнулся-упал». Видимо, у них с наисерьезнейшим императором Иоанном Дукой Ватацесом одна мания величия на двоих.

В Эгейском море вопрос с пиратами действительно решили. По крайней мере, на нас никто даже не пытался напасть. Только в южной его части, побережье которого принадлежало Иконийского султаната, к нам рванулись от небольшого острова три рыбацких баркаса, наполненные отважными парнями. Два баркаса были четырнадцативесельными, а один – шестнадцативесельный. Поскольку ветер им был противный, латинские паруса не поднимали. Мы продолжали следовать прежним курсом – на юго-восток, к западной оконечности острова Родос. Я собирался обогнуть Родос с юга, а потом повернуть на восток, к берегу султаната, поискать там добычу. Первым на дистанцию выстрела приблизился шестнадцативесельник. На баке у него стоял наклоненный внутрь деревянный щит, который, по мнению пиратов, должен был защитить от наших стрел и болтов. Кого-то он защитил, но не всех. Корма шхуны была намного выше этого щита, поэтому сидевшие ближе к корме гребцы были открыты. Первый же залп моих арбалетчиков вывел из строя с пяток пиратов, включая рулевого. Сколько точно – сказать не могу, потому что и их соседи сразу попадали между банками, чтобы не погибнуть. Баркас начал медленно разворачиваться правым бортом к ветру. Остальные два решили не рисковать, развернулись с помощью весел. Не знаю, на что они рассчитывали, атакую шхуну на низких, незащищенных суденышках. Наверное, что экипаж окажется еще трусливее, чем они.

В Средиземном море дул бриз: днем с моря на берег, ночью с берега на море. Оба ветра дули нам практически в борт, так что мы шли курсом галфвинд днем правого, а ночью левого галса. С левого борта остался залив Анталья – туристическая Мекка россиян. Никогда там не был. В этой части побережья жара слишком влажная. Турецкие курорты на Эгейском море лучше, потому что там более сухой и не такой жаркий климат.

В этих краях я посещал порт Искендерун. Название город получил в честь Александра Македонского, но больше ничего от великого полководца там не осталось. Развалины замка тринадцатого века в счет не идут. Первым на судно, опередив власти и агента, прибыл продавец сим-карт для мобильных телефонов. Льстивый и скользкий, он всячески пытался проникнуть в надстройку. На симках ведь много не заработаешь, еще и подворовывал, наверное. А в городе ко мне ненавязчиво приставали по очереди шесть человек, утверждавшие, что они – бывшие моряки, и предлагали угостить пивом, а потом пытались втюхать серебряную монету времен Александра Македонского. Монеты у всех шести были одинаковые, немного потускневшие, но совсем не стершиеся за две с лишним тысячи лет. Грузились мы в Искендеруне строительным мелом, упакованным в большие синтетические сумки с ручками, за которые с помощью строп цепляли на крюк подъемного крана сразу по четыре и переправляли с железнодорожного вагона-платформы в трюм судна. Запомнилось, что грузчики работали всего пару часов за смену. Закинут в трюма положенные шестьсот тонн и остальное время гоняют чаи и играют в шиш-беш. Территория порта была очень большой, причем использовалась только малая часть ее, на остальной находились захламленные пустыри и полуразрушенные строения, возле которых рос виноград и инжирные деревья. Виноград уже созрел, и мои матросы нарвали его себе, а заодно принесли и мне полный пластиковый тазик.

Во второй половине четвертого дня, когда шхуна проходила между материком и островом Кипр и я подумывал лечь на обратный курс, впередсмотрящий наконец-то заметил большое судно. Раньше попадались только рыбачки, на которых я приказал не обращать внимание. Мы сюда не за рыбой пришли. Это было судно длиной метров двадцать пять, шириной не меньше восьми и с тремя латинскими парусами. Между грот-мачтой и бизанью находился узкий грузовой люку. Еще один люк поуже располагался в кормовой части, рядом с шатром, под которым был постелен ковер, а на нем лежали свернутая постель капитана и две красные подушки, засиженные в центре до черноты. Этот люк вел к запасам еды для экипажа и сундуку с деньгами и парадной одеждой капитана. Вода хранилась в бочках, которые были привязаны к мачтам, по две возле каждой. Это судно, как и захваченный в прошлом походе зерновоз, загружалось через отверстие в борту, которое потом закрывали и замазывали смолой. Оказывается, зерновоз был, так сказать, типовым проектом. Другими отличиями этого судна от нефа были заостренная корма и отсутствие надстроек. На корме было что-то типа полотняного шатра, а между фок– и грот-мачтами натянут тент. Паруса убраны. Судно лежало в дрейфе. Наверное, шли на Кипр, пережидали противный ветер. Заметив нас, сразу повернули к материку и подняли паруса, которые были из вертикальных полос холста красного, зеленого и желтого цвета. У фока и бизани после красных шли зеленые полосы, а у грота – желтые. Ветер был не сильный. Купец от силы делал узла полтора, в то время, как шхуна – не меньше трех. Мы догнали его до наступления темноты. Сопротивления не было. Теперь понятно, за кого приняли нас иконийские пираты. Мы ошвартовались правым бортом к левому борту купеческого судна, матросы которого даже приняли у нас швартовы. Матросов было двенадцать человек: семеро свободных и пятеро рабов. Среди рабов двое оказались славянами из Македонии. Они и приняли швартовы. Остальные трое были ромеями из Трапезунда.

Капитан, он же купец и судовладелец, – плотный пожилой мужчина с непропорционально большой головой, на которой красовалась алая шапка типа низкого цилиндра, бегающими карими глазами под густыми, кустистыми бровями, мясистым крючковатым носом, густыми черными усами, почти полностью скрывавшими верхнюю губу, и небритым, закругленным подбородком. Одет капитан в льняные белые рубаху и порты, мятые и настоятельно требующие стирки. Он упал передо мной на колени и взмолился на ломаном варианте того французского, на котором общались граждане Латинской империи:

– Забирайте всё, только не убивайте! Мы тоже христиане! Разрешите нам уплыть на лодке!

Акцент показался знакомым, поэтому произнес одну из известным мне фраз на армянском:

– Как тебя зовут?

– Андроник, – ответил удивленный капитан.

– Откуда ты? – продолжил я допрос, перейдя на греческий.

– Киликия, – ответил он на греческом, которым владел довольно сносно.

Киликия – это армянское государство на побережье Средиземного моря. В будущем его территория станет частью Турции, и от армян там не останется и следа. Старые народы не хотят жить на исторической родине, не понимая, что в других местах в лучшем случае просто растворятся. Хотя, кто точно знает, где историческая родина каждого народа?! Если копнуть поглубже, окажется, что все пришлые.

– Что и куда вез? – спросил я.

– На Кипр господам тамплиерам ткани сирийские, ковры, утварь, бумагу, стекло, – перечислил Андроник. – Всё, что им надо для хорошей жизни.

– Мы тоже любим хорошо жить, нам эти товары пригодятся, – сказал я и задал следующий вопрос: – Какие у тебя отношения с византийскими купцами?

– Обычные, деловые, – ответил он.

– Сейчас мы пойдем в Кларенцу. Там отпущу тебя за выкуп в сотню золотых, если византийцы за тебя заплатят, – сообщил я. – Можешь договориться с ними и выкупить свое судно или продам венецианцам.

– На судно у меня не хватит денег, на выкуп бы набрать, – пожаловался армянин.

Поскольку он не начал торговаться, денег не только на выкуп, но и на судно у него хватит. Побоялся, что я, узнав об этом, повышу сумму выкупа. О чем я и сказал Андронику, добавив:

– Мне некогда ждать большой выкуп за тебя и выгодно продавать твое судно. Быстро получу деньги от тебя или венецианцев – и поплыву домой с твоими товарами.

– Не хватит у меня денег, – повторил он, но, судя по тому, как быстро забегали глаза, обрадовался, что сможет выкрутиться сравнительно легко.

Капитана я забрал на шхуну, на его судно посадил десять дружинников во главе с Мончуком. Матросам пообещал, что все они будут отпущены по прибытию в порт. Рабы станут свободными. После чего отправились в гости к моим родственникам по жене. Шли на приличном удалении от берега, чтобы не встретиться с пиратами. Если их нападет много, мы-то на шхуне отобьемся и уйдем, а вот захваченное тихоходное судно придется бросить. Дотащить добычу до логова иногда труднее, чем захватить ее.

Путь до Кларенцы растянулся на шестнадцать дней. На шхуне, оставив добычу в открытом море, подходили к острову Крит, брали свежую воду. Когда через полдня вернулись к захваченному судну, дружинники во главе с Мончуком орали от счастья. Они боялись, что не найдем их. Даже капитан-армянин очень удивился, как точно я вышел к оставленному в открытом море судну. Для него большой проблемой было выйти точно к Кипру, поскольку до компаса еще не додумались. Точнее, успели забыть, потому что тысячи две лет назад компасом пользовались финикийцы. За такой продолжительный срок чего только не забудешь! Андроник рассказал мне, что сперва вдоль материка следовал до нужного мыса, после чего поворачивал на юг. Если дул бриз, плыть приходилось ночью, поэтому направление определял по Полярной звезде. Промахнуться было трудно, потому что Кипр вытянулся с запада на восток километров на сто пятьдесят плюс на нем горы высокие, виден издалека. На обратном пути ориентировался по солнцу, учитывая его смещение по небосклону. Навигация, как наука, в тринадцатом веке находилась в младенческом возрасте.

6

В Андравиде меня встретили, как желанного гостя. Жоффруа де Виллардуэн-старший побаливал, поэтому почести мне оказывал его старший сын. Я порадовал их подарками, в том числе и из захваченного на армянском судне. Тещу в придачу порадовал рождением еще одного внука. На этот раз она даже не соизволила бросить уничижающий взгляд на бездетную невестку.

Ссора между женщинами перешла в более пламенную фазу. Причиной был Роберт де Куртене, брат Агнессы, который находился в Андравиде. Это был довольно безвольный и беспутный молодой человек слабого сложения, но приятной внешности, с густыми каштановыми волосами и голубыми глазами. Странным образом пороки не отражались на его красивом лице. Не имея ни сил, ни способностей к ратному делу и управлению государством (отсутствие одной из этих способностей ему бы простили), Роберт стал императором Латинской империи после смерти отца и отказа от трона старшего брата Филиппа, маркграфа Намюрского. Старший брат трезво рассудил, что лучше прочно сидеть графом, чем шатко императором. Роберт де Куртене рулил не долго. Империя и так находится на грани гибели, а тут еще ее глава, забросив все дела, проводит дни в кутежах и других развлечениях. Последней каплей стал его тайный брак с дочерью простого рыцаря Балдуина Нефвилля. Женить его собирались на дочери Ивана Асеня, чтобы превратить врага в союзника. Когда тайное стало явным, бароны схватили жену и тещу Роберта. Первой отрезали нос и веки, а вторую утопили, поскольку каждый барон тоже имел тещу и знал, какое ядовитое это существо. Роберт сбежал к Папе Римскому, который не поверил, что такой приятный молодой человек может быть беспутным, заступился за него. Даже такая мощная поддержка не помогла. Роберт добрался до Андравиды и начал созывать на помощь рыцарей, ожидая поддержки и от ахейской родни, чтобы отобрать трон у своего младшего десятилетнего брата Балдуина, регентом при котором была их мать Иоланта и за которого теперь сватали дочь болгарского царя. Иван Асень держал паузу, ожидая, когда Папа Римский признает Балдуина императором. Под знамя Роберта де Куртене собралось лишь десятка три таких же разгильдяев, как он сам. Жоффруа де Виллардуэн не мог отказать знатному родственнику, но и ввязываться из-за него в драку тоже не собирался. Ссылаясь на свою болезнь, тянул время. В результате страдающей стороной оказался Жоффруа-младший. С одной стороны его пилила жена, требующая помочь ее любимому брату, а с другой – мать, дававшая понять, что бездетной невестке пора в монастырь. День он проводил в спорах с одной женщиной, а ночь – с другой. Наследник Ахейского княжества на собственной шкуре познавал, что истина рождается в споре с умным, в споре с дураком рождаются неприятности, а в споре с женщиной – неприятности истины.

Армянский купец и капитан Андроник связался не с венецианскими купцами, а с тамплиерами, которые давали в кредит всего под десять процентов. Венецианцы начинали с сорока и не опускали ниже двадцати. Поскольку на Руси не было офисов «Банка «Тамплиеры», где я мог бы обналичить их вексель, пообещали через пару недель подогнать всю сумму золотом. Кстати, Андроник, попав на сушу и убедившись, что я не собираюсь обирать его до нитки, решился выкупить не только свое судно, но и часть товаров, которые не поместился в мою шхуну. Заодно договорился в счет долга перевезти груз тамплиеров их подельникам на Крит. Подозреваю, что, благодаря этому, заработает даже больше, чем потеряет. Я составил ему план перехода вдали от берегов и пиратов, указав курсы и точки поворотов. Курсы он будет держать по магнитному компасу, который в Кларенце изготовили по образу и подобию моего. За время перехода капитан убедился в полезности этого прибора и научился им пользоваться. Посоветовал Андронику начать работать на линии Киликия-Венеция. Один такой рейс будет приносить ему больше прибыли, чем десяток на Кипр.

– Хочешь опять меня ограбить?! – недоверчиво произнес армянин.

– Я одно и то же судно два раза не захватываю, – сообщил ему. – Примета плохая.

По случаю моего приезда Виллардуэны закатили трехдневный пир. За последние два года их финансовое положение заметно улучшились. Во-первых, закончили строительство большинства замков, которое поглощало уйму денег; во-вторых, и сами занялись пиратством. К берегам Африки ходить опасались, боялись открытого моря, поэтому отправляли флот из трех-пяти галер к берегам Иконийского султаната. Купеческие суда захватывали редко, потому что навыки пока не наработали, а вот побережье грабили на славу. Пусть добыча была и не очень ценная, зато много. Я пошутил по этому поводу, что им надо было раньше отправить младшую дочку на встречу со мной. Шутку восприняли вполне серьезно.

– Нам раньше и в голову не приходило, что на море можно больше добыть. Мы все выросли вдали от моря. Я впервые увидел его, когда отправился в крестовый поход, – признался князь Жоффруа, рядом с которым я сидел за пиршеским столом. – Когда ты вернулся от сарацинов с богатой добычей, все мои рыцари решили поменять коней на галеры. И трубадуры сразу вспомнили, как Ричард Львиное Сердце захватывал сарацинские корабли. Только об этом в последнее время и поют.

– Ричард был сыном Генриха Плантагенета? – спросил я.

– Да, – ответил князь и добавил: – Не хотел бы я умереть, как Генрих.

– А как он умер? – поинтересовался я.

– Обобранный до нитки и покинутый своей свитой. Когда его нашли, был наполовину съеден червями, – рассказал Жоффруа де Виллардуэн. – В конце жизни он рассорился с женой и сыновьями, воевал с ними. В итоге остался один.

А такой милый был юноша. Абсолютная власть в больших дозах убивает сначала душу, а потом и тело. Интересно, был ли мой сын в его свите?

Князь почти ничего не ел и мало пил. Он еще пытался бодриться, но понятно было, что долго не протянет. Наверное, поэтому и вспомнил смерть Генриха Плантагенета. Мне кажется, у Жоффруа де Виллардуэна рак. Эту болезнь пока не знают и не лечат. Считают, что это старость убивает. Впрочем, и в двадцать первом веке при таком диагнозе врачи чаще помогают болезни, чем больному.

На четвертый день мы отправились охотиться на волков. На Пелопоннесе хорошо развито животноводство. Для себя держат коз и овец, а на экспорт выращивают ослов, мулов и лошаков. Говорят, они пользуются большим спросом в Италии, особенно у монахов. Свояк свояка узнает издалека. Отправились на охоту со сворой собак. Они будут загонять, а мы будем добивать. К нам присоединилась Агнесса с придворными дамами. Ехали они на лошадях с дамскими седлами. Под Агнессой была арабская кобыла серебристо-гнедой масти – ноги темно-гнедые, корпус гнедой, грива светло-рыжая, а хвост желтовато-белый. Вместе с сестрой отправился и Роберт, хотя мне сказали, что он не любитель охоты. Предпочитает пировать, играть в кости или волочиться за женщинами. Я подумал, что он поперся с нами из-за дам.

Было теплое солнечное утро, предвещающее жаркий день. Дул северо-западный ветер, обычный в этих краях летом. Мы с час ехали в гору по широкой дороге, потом свернули в долину. Туда нам будут выгонять волков. Основную работу будут делать собаки. Нам останется только добивать затравленных хищников. Меня такое мероприятие не увлекало. Поехал, чтобы развеяться после затяжного пира. Поэтому немного отстал от всех. Хотел обдумать, не заскочить ли на обратном пути к берегам Трапезундской империи? Освобожденные из рабства трапезунды рассказали, что к ним приплывает много купеческих судов из разных стран – отблагодарили, как смогли.

Рядом со мной сразу оказался Роберт де Куртене. Он ехал на спокойном вороном жеребце преклонного возраста. Сам выбрал его. Нормальный молодой рыцарь сядет на такого коня только в крайнем случае и никогда для прогулки с дамами.

– Говорят, у себя в королевстве ты самый лучший полководец. Единственный, кто победил татар, – неслабо лизнул Роберт.

– Не победил, а всего лишь не дал победить себя, – отказался я от незаслуженной славы.

– Это одно и тоже, – не согласился он. – Не обязательно выигрывать сражение. Главное – не проигрывать важные, – проявил Роберт де Куртене неожиданный для меня ум.

Я даже посмотрел на него без былого пренебрежения. Роберт уловил перемену в моем настроении и перешел к делу:

– Мне нужна твоя помощь. Не столько войсками, хотя и они не помешают, но и как полководца. За тобой пойдут и франки, и ромеи, и славяне. Мы за несколько дней вернем мой трон, – сказал он и продемонстрировал широту своей души: – Станешь моим соправителем. Мне все равно не нравится заниматься государственными делами. А когда у меня родится дочь, выдам ее замуж за твоего сына.

Как говорят на Руси, курочка в гнезде, яичко еще глубже, а бабушка цыплят считает. Вот только, кто помешает отравить или пристрелить на охоте соправителя?! Стоит намекнуть баронам – и найдутся десятки желающих услужить императору.

– Войско все равно потребуется, и не малое, – произнес я. – Надо бы и с Иваном Асенем договориться. У меня с ним хорошие отношения, но ты отказался жениться на его дочери.

– Уже согласен, – поспешил заверить Роберт де Куртене. – Моя бывшая жена ушла в монастырь, так что могу жениться снова.

О том, что его жена стала монашкой, мне никто не говорил. Может, и не врет. Без носа и век она, наверное, производит жуткое впечатление. Интересно, научилась она спать с открытыми глазами или надевает на ночь повязку? И каково теперь спать рядом с ней?! У нас в мореходке койки в кубриках ставили парами впритык. Когда я после академического отпуска попал в другую роту, оказалось, что там есть свободная койка внизу – блатное место. Пустовала она потому, что на соседней спал Витя Тюпка. Делал он это с приоткрытыми глазами.

– Как у покойника! – объяснил мне его бывший сосед. – Проснулся среди ночи, глянул на Витьку – и сам чуть не умер от страха!

Мне приоткрытые глаза соседа были по барабану. Не знаю, как к таким относится Роберт де Куртене.

– На все это потребуется время, примерно до следующей весны, – продолжил я, надеясь, что его такой долгий срок не устроит.

– Как раз к тому времени и я войско соберу. Старший брат обещал прислать мне три сотни своих рыцарей и тех, кто захочет повоевать за правое дело, – сообщил Роберт.

На счет старшего брата он точно врал. Князь Жоффруа де Виллардуэн рассказал мне, что Филипп, маркграф Намюрский, отказался участвовать в семейной разборке, но предложил убежище любой из проигравших сторон. Этот маркграф нравился мне все больше и больше. В отличие от его брата Роберта.

– Если получится договориться с болгарским царем, с той стороны и начнем наступление, – сказал я. – Сможешь пробиться туда со своим отрядом?

– Конечно, смогу! – легко заверил Роберт де Куртене.

– Пришлю тебе весточку, – также легко пообещал я.

Охота закончилась удачно, если не считать одного неприятного инцидента. Агнесса захотела сама убить волка легким копьем, специально сделанным для нее, и попала в собаку. Впрочем, такое иногда случалось и с бывалыми охотниками-мужчинами. Когда свора собак рвет извивающегося волка, трудно понять, где кто.

Вернувшись с охоты, я вышел в дворцовый сад, где в беседке, увитой виноградом, сидела княгиня Жаклин в окружении придворных дам, своих ровесниц. Они все вышивали. Что именно – не понял, но ткань была шелковая, алого цвета, а нитки золотые. Скорее всего, что-нибудь для храма.

– Как поохотились? – вежливо поинтересовалась княгиня, продолжая вышивать.

– Убили десятка два волков и одну собаку, – ответил я. – Собака на счету Агнессы.

– От нее всем достается, – пожаловалась на невестку Жаклин.

– Извини, что отвлекаю от изготовления такого прекрасного предмета, но ты обещала мне показать свой сад. Боюсь, что другой возможности воспользоваться твоей любезностью у меня не будет, – сказал я.

Ничего она не обещала, только обмолвилась один раз, что у нее в саду растут прекрасные розы. Княгиня поняла, что с ней хотят поговорить с глазу на глаз, и сразу отложила вышивку.

– Я с радостью покажу тебе сад, – любезно произнесла она.

Розы у нее, наверное, красивые. Оценить в полной мере я не смог, потому что они только начали распускаться. Зато в этой части сада нам никто не мешал говорить.

– Роберт предлагает мне помочь ему вернуться на трон, – сообщил я княгине.

– Это будет трудно, – дипломатично произнесла она.

– Нет ничего невозможного, – сказал я – Но стоит ли в это ввязываться?!

– А что он тебе пообещал? – полюбопытствовала Жаклин.

– Половину трона, – ответил я и добавил: – Хотя мне не нужен и целый.

– Алике писала, что ты отказался быть королем, – произнесла теща с нотками осуждения.

– Я отказался быть королем на день, – поправил я. – Точно также не хочу быть полуимператором на полдня.

– Тогда тебе нет смысла ему помогать, – сказала она.

– Не совсем. В войне всегда есть смысл для нападающего: не победим, так пограбим, – поделился я.

– В Латинской империи уже нечего грабить, – сообщила княгиня.

– По большому счету, да, – согласился я. – Но дело даже не в этом. Мне показалось, что Роберт приносит несчастье всем, кто ему помогает.

– Ты знаешь, я думала о нем тоже самое! – радостно сообщила княгиня Жаклин. – У меня предчувствие, что он принесет беду в наше княжество.

– Если с ним самим что-нибудь не случится. Он ведь любит выпить, а лестницы у вас крутые. Хорошо, если в этот момент рядом с императором будет надежный «друг», поможет ему, – сказал я, глядя ей в серые глаза, у уголков которых на висках были лучики морщинок. – А то греческие врачи, если им мало заплатить, скорее добьют больного, чем вылечат.

Она улыбнулась одними губами и произнесла с нескрываемым злорадством:

– Да, греческие врачи любят деньги.

Женщины предпочитают убивать долго, чтобы насладиться эмоциями жертвы. Они ведь эмоциональные вампиры.

Когда мы возвращались к беседке, княгиня Жаклин произнесла:

– Моей младшей дочери больше всех повезло с мужем.

Видимо, раньше у нее была противоположная точка зрения.

– А мне – с тещей, – сварганил я ответный комплимент, хотя мое мнение о ней осталось прежним.