Россия. История успеха. Перед потопом

Александр Борисович Горянин

Россия. История успеха. Перед потопом

Большинство правильных слов о России произнесены и написаны.

Почти ни одна черта ее истинного образа не осталась неотмеченной.

Но во-первых, «почти». Во-вторых, не в едином тексте, а в разных.

А в-третьих, поди их опознай в окружении совсем других слов…

Мудрец, пожелавший остаться неизвестным

Введение

О чем эта книга

1. Ничто не предвещало…

История России – это история успеха. Ничто не предвещало полторы тысячи лет назад, что безвестный и малочисленный юный народ, поселившийся в глухом краю лесов и болот, вдали от морей и страшно далеко от существовавших уже не одну тысячу лет цивилизаций, что этот окраинный, незаметный среди многих десятков других народ выйдет на первые роли в мире, создаст сверхдержаву и самое большое по территории и ресурсам государство. Сама возможность появления единого государства на пространстве от Черного, Каспийского, Балтийского, Белого и Баренцева морей до Тихого океана и превращения его в мировую державу выходит за пределы вероятия.

Попытки мысленно смоделировать процессы создания и возвышения российской державы приводят к выводу: такое государство невозможно. Его не удалось бы ни создать, ни удержать – какой век ни возьми! – слишком уж много сил и факторов препятствовали как собиранию, так и удержанию. Избыток скромности или недостаток зоркости до сих пор не позволял нам оценить российский путь как чудо, хотя это несомненная истина.

То, что русский этнос создал свою великую страну, не имея изначально никаких шансов на успех, – это, среди прочего, еще и аванс истории, и он пока не вполне отработан нами. Или отработан? Ведь в двадцатом веке именно мы – и никто больше в мире! – сумели, ценой огромных жертв, победить два самых грозных тоталитарных режима в истории: один вовне, другой внутри. Эти жертвы спасли и остальное человечество. Скинутая под откос Россия сумела вернуться к цивилизационному выбору, который однозначен на всем ее пути – от Крещения и до 1917 г., – вернуться к своему «я».

Наша родина дважды на протяжении одной человеческой жизни совершила невозможное, но эта истина, несмотря на ее самоочевидность, пока не проникла в российское массовое сознание и школьные учебники. А значит, мы растим поколение, лишенное чувства исторической правоты.

В мозаике, из которой складывается портрет России, есть непозволительные лакуны и зияния. Продолжая метафору, можно сказать, что в этой мозаике отсутствуют или выпали целые куски и блоки смальты, а другие имеют неверную окраску. За этим не обязательно стоит злой умысел, чаще – некритически усвоенный вывих мысли, но от этого не легче.

Только не подумайте, что это будет книга, написанная на западный манер национального самовосхваления. О сложившейся на Западе нарциссической традиции подачи собственной истории замечательно высказался автор монументальной «Истории Европы» Норман Дэвис: «Европейские историки часто подходили к своему предмету, как Нарцисс к пруду: они искали в нем только отражение своей красоты…», их стиль – это «стиль самовосхваления»[1], они буквально «источают национальное самодовольство». Сам Дэвис не вполне избежал того же – вырваться из рамок традиции, пересмотреть сложившуюся фразеологию безумно трудно даже при наличии доброй воли.

За что хвалит французский политолог Ален Безансон школьный учебник знаменитого историка Эрнеста Лависса?

Вот за что: «Парижская коммуна казалась ему столь печальным эпизодом, что он даже не упомянул о ней, не желая, чтобы школьники что-нибудь об этом узнали»[2]. В 1921–1923 гг. в Ирландии шла настоящая гражданская война, с тысячами убитых и расстрелянных, но школьные учебники истории в Ирландии ее замалчивали. «Гражданская война воспринималась как некий конфуз, о ней почти не упоминалось» («Learning about the past» // The Economist, 17.03.07). О своем прошлом только хорошее!

Не обойтись и без английского примера. У «главных» историков Англии полностью отсутствует критическая рефлексия. Один из самых известных среди них, Джордж Тревельян (1876–1962), даже не упоминает о чартистском движении в своей книге «Социальная (!) история Англии». Восстание Уота Тайлера в изложении Тревельяна – это скорее некий курьезный эпизод. А ведь это было крупнейшее народное восстание в Европе XIV в., восставшие захватили Лондон, овладели неприступным Тауэром, убили семь тысяч горожан и архиепископа, требовали отмены крепостного права и барщины, возврата отнятых общинных земель. В том же духе «заинтересованного заступничества» писал родной дед Тревельяна, знаменитый английский историк Томас Маколей, так писали и пишут все крупнейшие английские историки. «Тень» может бросить историк, изучающий сугубо узкую тему, или историк – «ревизионист», ссылаться на которого не принято.

Огромный массив самовосхваляющих западных сочинений исправно переводился, начиная с XVIII в., на русский язык, и все их содержимое бралось в России на веру. Брались на веру и западные версии русской истории, достаточно нелестные по преимуществу. Параллельным курсом двигалась русская историография, уже полтора века настроенная, начиная с 29-томной «Истории России» (1851–1979) С. М. Соловьева, мрачно и обличительно. Как следствие, контраст между «галантной» европейской историей и «кровавой и косной» российской порождал и порождает необратимые перекосы в головах читателей.

Уже упомянутый Безансон прекрасно знает, что имеет в виду, когда говорит: «Для российской историографии характерно то, что с самого начала (т. е. с XVIII века) она в большой мере разрабатывалась на Западе»[3]. Самое невинное из последствий этой доверчивости состоит в том, что едва ли не большинство образованных людей у нас думает, что Россия до того, как стала именоваться Россией, прозывалась Московией, а ее жители величали себя московитами и были довольно дики.

Ни один отечественный автор просто не смог бы сегодня написать «нарциссическую» версию российской истории по западному образцу – отсутствуют необходимая фразеология, заготовки, схемы и целые смысловые блоки, на выработку которых все у тех же англичан ушло почти два века. Трудно ожидать даже, что появится просто настольная книга для миллионов, не по-прокурорски, а с любовью объясняющая феномен России. В Европе традиционно выходило и выходит множество подобных сочинений, назову «Происхождение современной Франции» Ипполита Тэна, «Народ» Жюля Мишле, «Что такое Франция» Фернана Броделя, «История английского народа» Джона Ричарда Грина, «Германский народ» Карла Лампрехта и т. д., а в России до сих пор нет ничего похожего, а если и появится, то еще не завтра.

В Польше есть Polonistyka, во Франции – Etudes francaises, в Канаде – Canadian Studies и так далее, а россиеведения в России нет. Оно пока лишь робко формируется и сформируется не скоро. В этом меня убедили работа в Межвузовском центре по изучению России и участие в написании учебника «Отечествоведение». Предмет россиеведения – не история России, не ее география, культура, экономика, демография, этнография, право, литература, искусство и т. д., а Россия как цельный объект изучения.

Данной книгой я хочу привлечь внимание читателя к тем абсолютно уникальным чертам и особенностям России, о которых постоянно забывают, а то и делают вид, что никогда о них не слышали. Или действительно не слышали.

Любой народ нуждается в целостном, системном, внутренне непротиворечивом представлении о себе и своей стране. Увы, такого представления о России у ее жителей нет – слишком много взаимоисключающего мы слышали о себе в XX в. и продолжаем слышать в XXI в.

Достоинство свободного и уверенного человека требует, чтобы нация, к которой он принадлежит, была о себе достаточно высокого мнения. Образ нации (любой нации), образ родины – всегда предмет негласной и даже неосознанной договоренности в обществе. По всей Европе, от Португалии до Польши, от Исландии до Греции, эта договоренность исключает очернение национального образа жизни, народного характера, общественного устройства, традиций. Добродушная ирония – это максимум. Наша же «договоренность» достигнута на базе негативных мифов (или, пользуясь модным термином, матриц), искусно внедренных в российское сознание. Для миллионов людей эти мифы и есть реальность, другой они не знают.

Миф, усвоенный в качестве истины, формирует эту действительность. В нынешнем российском случае негативные мифы навязывают нам преуменьшенную самооценку, подрывают нашу веру в себя, подрывают дух нации.

2. Примеры странной слепоты

Ни одна страна не тождественна своим портретам, но случай России, видимо, все же особый. То ли она и впрямь настолько трудна для понимания, то ли, глядя на эту громаду, сложно сохранить непредвзятость, но значительная часть выдаваемых (и принимаемых) за истину сведений о России – былой и современной – прямо-таки изумляет. Впечатление, что речь идет о какой-то другой стране.

О «нелепой русской земле» говорил «сам» Максим Горький, и ему с восторгом вторили: «Россию все били» (И. В. Сталин), развитие России неизменно «катастрофично», а ее душа – «вечно бабья» (Н. А. Бердяев), «Русским коллективно присущ маниакально-депрессивный психоз, каковой и определил всю историю страны» (В. И. Новодворская), «Какцивилизация, мы, русские, – пример того, чего не должно быть» (Виктор Ерофеев).

Слово журналистам, своим и чужим. Юрий Рост, 27.02.2008 (http://grani-tv.ru/entries/95/): «6 этой стране никогда ничего не будет». Для справки: в «этой стране» за последние 20 лет было столько всего, что, проведя их не в обмороке, можно было кое-что заметить.

Trevor Kavanagh, из английской газеты «The Sun» (9.03.2008): «По всей России за решетку бросают бесчисленных политических заключенных, доносятся ледянящие душу рассказы о пытках и казнях» (Не верите? Вот оригинал: «…countless political prisoners caged across Russia, amid chilling reports of torture and executions»). Газета «Правда» за 1950 год отдыхает.

Георгий Бовт (Газета. Ру, 18.04.2005): «Сталинская индустриализация во многих своих чертах была слизана с индустриализации гитлеровской». Для справки: индустриализация в СССР началась за пять лет до прихода Гитлера к власти.

Макс Хастингс («The Guardian», 27.11.2006): «Почему они [русские] хотят вернуться к кровавым методам сталинизма?» Без комментариев.

Послушаем ученых. Профессор А. А. Нещадин (Утро. Ру, 28.04.2005): «Численность населения России к 2010 г. может упасть до 94 млн человек». Для справки: на 1 марта 2009 г. население России составляло, по данным Росстата, 141,9 млн (на самом деле больше; об этом ниже).

Профессор международной дипломатии Колумбийского университета (Нью-Йорк) Стивен Сестанович: «В случае с Россией ВВП раздувается за счет черного хлеба, водки и запущенных квартир» (The Wall Street Journal, 17 декабря 2007 г.)[4].

Фраза едва ли понятна самому ее автору, бывшему специальному советнику госсекретаря США по странам СНГ.

Доктор исторических наук, генерал-полковник Л. Г. Ивашов (24.12.2002): «Мы пришли к однозначному выводу, что Россия идет к завершению своей истории как целостного государства… еще полтора-два года, и Россия начнет разваливаться по кускам. А сейчас эти процессы даже несколько ускоряются» (http://supol.narod.rU/archive/2003/2/SU0685. HTM). Для справки: прошло семь лет. Да и семь лет назад поводов для столь нелепых заявлений было не больше, чем сегодня.

Профессор Ричард Пайпс (США) в статье со свежим и остроумным названием «Почему рычит медведь» (The Wall Street Journal, 1.03.2006) уверяет: «Треть россиян [т. е. 47 млн человек. – А. Г.], проживающих в сельской местности и маленьких городках, не знает о том, что советского режима больше нет». Это не метафора, как вы подумали, а прямое утверждение.

Профессор Блэр Рубл (США) в «Литературной газете»(!), 21–27 мая 2003: «Весь годовой бюджет России меньше той суммы, которая выделяется на школьное образование в городе Нью-Йорке». Уважая здравый смысл читателя, оставляю без комментариев.

«Оказавшись на историческом распутье, Россия неизменно выбирала катастрофическое направление», – пишет историк Яков Гордин. Страна, которая «неизменно» выбирает «катастрофическое направление», после двух-трех таких «выборов» перестает существовать. Достаточно очевидно, что Россия – страна исторического успеха. Не беспрерывного успеха – такого не было ни с одной страной в истории человечества (и не будет), – но совокупного успеха. А это означает, что, «оказавшись на историческом распутье», Россия чаще делала правильный выбор – пусть это не всегда было очевидно сразу и даже не всегда осознается историками.

Иностранцы черпают свои удивительные представления о нас чаще всего у наших же мудрецов. Так, французская католическая газета «La Croix» дословно повторяет Я. А. Гордина – правда, в номере от 1 апреля (2005 г.): «Судьба России – всегда идти по трагическому пути, и это не исправить». Или дело в дате?

А уж представления о новейшей истории! Листаю труд Людвига фон Мизеса «Запланированный хаос». Что ни слово, то шедевр: «Россию спасли британские и, в первую очередь, американские силы. Американские поставки позволили русским преследовать врага по пятам, когда скудость вооружений и угроза американского вторжения вынудили немцев отступить из России. Русские даже смогли громить арьергарды отступающих нацистов. Они смогли захватить Берлин и Вену, когда американская авиация разрушила немецкую оборону… Единственной причиной, которая не дала немцам взять Сталинград, был недостаток снаряжения, самолетов и бензина. Великими стратегическими событиями войны были завоевание Африки и Сицилии и победа в Нормандии. Сталинград был едва ли больше, чем тактическим успехом». Это не розыгрыш, это написано всерьез. Хотя и в бессилии ненависти.

Каждый из нас припомнит дюжину-другую прогнозов постперестроечного времени. Все они были мрачными и катастрофическими – это считалось (да и продолжает считаться) хорошим тоном профессионального сообщества. Некоторые из прогнозов должны были сбыться к определенной дате. В 1995 г. ассоциация преподавателей-математиков МГУ объявила, что через 10 лет, в 2005 г., число студентов в России сократится «во много раз». На самом же деле оно выросло к названному сроку в 2,5 раза (с 2,8 млн до 7,1 млн человек; сегодняшняя цифра – свыше 7,5 млн). Для справки: даже на пике советского времени в РСФСР не был достигнут показатель в 3 млн студентов.

Еще один пример. На пороге XXI в. какое-то время было популярно мнение, что хорошим мерилом перспектив развития любой страны является быстрота развития в ней сотовой связи. Под этим углом зрения был сделан прогноз перспектив развития сотовой связи в России, а значит, и российского развития вообще, его выполнили некие отечественные эксперты. Их вывод выглядел так (цитирую Интерфакс, 22.02.2000): «Количество абонентов сотовой связи в России к 2005 г. составит, согласно прогнозу, 10–15 млн человек»[5]. Причем сразу же прозвучали и голоса, высмеивавшие такую оценку как безмерно завышенную и глупо оптимистическую. Но когда пять лет истекли, абонентов оказалось 120 млн (на 31.12.2005), а на начало 2010 г. их число на 47,5 процента превысило официально объявляемое число жителей страны (которое, правда, тоже заведомо выше учитываемого Росстатом).

Соображения, выводы и прогнозы в духе процитированных настолько распространены, что из них можно составить целую антологию. Не откажу себе в удовольствии приводить их время от времени. Подобная умственная продукция отражает, скажем помягче, слабое ощущение страны по имени Россия.

3. В поисках верного тона

Вплоть до 1917 г. в восьмых классах российских гимназий изучался предмет «Отечествоведение», и был очень популярен, не в пример многим другим предметам. Патриотизм русской эмиграции первой волны, так поражавший многих, не в последнюю очередь был связан с этим гимназическим курсом.

Все современные опросы, к счастью, подтверждают, что и нынешний россиянин любит свою родину, болеет за нее, однако ему остро нужны подтверждения того, что он прав в своей любви – слишком часто ему намекают, а то и говорят прямым текстом, что она любви не заслуживает.

Если же он, не поверив, отправится на поиски позитива в родной истории, то, очень вероятно, наткнется на слащавую и неумелую апологетику, изложенную псевдонародным стилем с прилагательными после существительных. Еще больше шансов у него будет набрести на сочинения, в аннотациях которых говорится примерно следующее: «Русской империи 35 тысяч лет, это самая древняя в мире страна, от нее произошли все современные народы и государства Северного полушария». Либо, что совсем уж печально, он вляпается в труд какого-нибудь рехнувшегося шовиниста.

С шовинистами ситуативно и типологически смыкаются конспирологи. Они изображают Россию многовековой жертвой мировых заговоров – масонских, талассократических, мондиалистских, католических, иудейских, исламских, вампирических, плутократических и проч., – обиженной и обведенной вокруг пальца всеми кому не лень. Но горе народу, который усвоит психологию обиженного – он станет завистлив, ущербен, жалок. Лучшие душевные силы он потратит на вычисления, кто и когда его обсчитал и обвесил.

В лабиринте книг с бодрыми названиями «Прощай, Россия!», «Опасная Россия», «Россия в историческом капкане», «Россия на дне», «Российская трагедия», «Россия на обочине мира», «Страна воров», «Мир без России» и так далее наш искатель истины, проявив настойчивость, доберется и до мировоззренчески адекватных авторов. Беда, однако, в том, что даже им почему-то никак не удается (исключения редки) найти верный тон и верную точку отсчета.

Один (из лучших побуждений, разумеется) призывает: «Россия, поднимись с колен!», тем самым внедряя в сознание читателя мысль, что его родина стоит перед кем-то на коленях.

Другой пишет: «Легко и естественно любить свое Отечество, когда можно им гордиться… Но когда оно повержено и лежит, оплеванное, осмеянное…» (и т. д.), нанося страшный удар по психике и самолюбию своей аудитории не только фантастической картиной лежащего Отечества, но и презумпцией, что гордиться им без специальных усилий не очень естественно.

Третий, вместо того чтобы высмеять или с презрением игнорировать тот или иной антироссийский вздор, начинает обиженным или оправдывающимся тоном суетливо его оспаривать, невольно этот вздор рекламируя.

Но не все допустимо игнорировать. Развенчанию мифов, которые нельзя пропускать мимо ушей, я посвятил свою книгу «Мифы о России и дух нации». Ее характеризовали как «манифест либерал-патриотизма» и даже как «декларацию российского оптимизма» – и то, и другое не вполне точно. Она печаталась в виде журнальных статей в 1998–2001 гг., после чего вышла отдельным изданием (М., 2002, 336 с.). Попав в Интернет, она была растащена на цитаты и даже на целые книги и, могу сказать без ложной скромности, содействовала перелому настроений в обществе. То, что у этого перелома были куда более увесистые причины, не мешало бы мне гордиться своим скромным вкладом, если бы не сознание того, что до коренного перелома еще далеко.

Ряд положений «Мифов», встреченных сперва с недоумением и даже гневом, сегодня вызывают другую реакцию: да кто же этого не знает?

Года три-четыре назад получил некоторое хождение тезис о том, что решающими предпосылками прорывного развития той или иной страны в XXI в. является наличие в этой стране традиций свободы и собственности. Тезис не обязательно верен и уж в любом случае неполон без третьего условия, которое следовало бы даже поставить на первое место. Это условие – культурная самодостаточность. Правда, пропагандисты тезиса придумали и внедряли его с достаточно узкой целью: убедить нас, что России на развитие рассчитывать нечего, ибо названные традиции у нас отсутствуют. Сама возможность такого утверждения показалась мне столь удивительной, что я посвятил истории этих традиций специальную книгу «Традиции свободы и собственности в России от древности до наших дней» (М., 2007, 360 с.). Есть она и в Сети.

* * *

История российского успеха, как и всякого успеха, терниста, но, ценя специалистов по терниям, приходится признать: они почти никогда не способны увидеть цельную картину. Всякий успех – итог сложного развития. Именно об этом развитии у нас и пойдет речь – о развитии пространственном и общественном, о созревании этноса, адекватного своей географии и своей истории, об успешном преодолении этим этносом исторических катастроф и негативных факторов длительного действия, о движении, которое прерывалось, но всякий раз возобновлялось вновь, о формировании национального характера.

Особое внимание будет уделено тому, что представляло собой российское общество накануне таких исторических переломов, как Петровские реформы, большевистская революция, распад СССР, и что представляет собой сегодня.

Рассказать обо всем этом сколько-нибудь исчерпывающе нечего и думать – тема «Россия: история успеха» имеет сотни аспектов, одному автору не по силам. Но и уклониться от этой задачи не считаю для себя возможным.

Предлагаемый читателю рассказ о чуде России, о феномене российского успеха – не перечисление общеизвестных фактов. Наоборот, я пропускаю почти все общеизвестное. В связи с этим просьба не удивляться, если в книге окажутся ни разу не упомянуты какие-то периоды, деятели, события и битвы.

Часть первая

Правильное место

Глава первая

Наши предки делают выбор

Что собой представляет территория России? У множества журналистов и даже у некоторых профессоров очень популярна тема «проклятия российских пространств», тема непригодности этих пространств для жизни и хозяйственной деятельности. Развивая мысль нашего знаменитого (не на сто процентов заслуженно) историка Сергея Михайловича Соловьева о русской «природе-мачехе», они – включая тех, кто никогда не слышал о Соловьеве, – подталкивают своих читателей к выводу, что наши предки ошиблись с выбором территории, выбрали неправильную.

В. Г. Сироткин, профессор МГИМО (правда, не профессор географии), в своей книге «Демократия по-русски» (М., 1999) утверждает, что в России «приполярный характер климата». (Заглянем в ушаковский «Толковый словарь русского языка»: «Приполярный, ая, ое. Находящийся в районе Полярного круга, близко к полюсу»). Плодовитый автор Андрей Купцов вообще уверяет, что «у России нет жизненного пространства», что вся Россия (внимание!) «живет в климатических условиях, в которых жить нельзя в юридическом смысле – в Крым ссылали людей еще из Древнего Рима».

Даже такая проницательная исследовательница, как Наталья Алексеевна Нарочницкая, доверившись нашим народным климатологам, отважилась на следующее утверждение: «Великодержавие было дано Московии [наша страна никогда так себя не называла – А. Г.], расположенной на суглинке, где ничего не росло, кроме репы и редьки, где восемь месяцев зимы и три месяца бездорожья». Стране, соответствующей такому описанию, «великодержавие» просто не могло быть «дано».

Если даже коренная Россия провозглашается малопригодной для жизни, надо ли удивляться, когда журналист «Огонька» Александр Петрович Никонов храбро объявляет «территориальным шлаком» наши сибирские просторы. В связи с этим мне вспомнилась дискуссия на канадском ТВ, один из участников которой заикнулся, что полярные территории менее важны для Канады, чем, скажем, провинция Квебек. Его возмущенно поправляли в семь голосов, напоминая, что Арктика является ядром канадской идентичности, несет в себе потенциал будущего страны, напоминали, что в канадском гимне есть слова про «истинный Север, свободный и сильный». Это на наших форумах и в публичных дискуссиях даже самые выдающиеся глупости сходят с рук их изрекателям (пока сходят), в таких странах, как Канада, – нет.

На самом же деле трудно было расположиться на глобусе удачнее, чем это удалось России. У нас хватает не только холодных территорий, у нас вполне достаточно теплых. У России значительная доля пахотных земель мира, а общая площадь ее сельскохозяйственных угодий превышает 2,2 млн км². Более половины (51 %) территории России покрыто лесами, наш лесной фонд не имеет равных в мире (22 % мирового). Кроме того, Россия располагает крупнейшими мировыми запасами стратегических минеральных и энергетических ресурсов, в том числе 35 % мировых запасов газа (по другим данным, «только» 27 %), 30 % железа и никеля, 40 % металлов платиновой группы, четвертью мировых запасов незамороженной (т. е. не в виде массивов льда, как в Антарктиде или Гренландии) пресной воды. Россия раскинулась на одиннадцати часовых поясах, на ее просторах представлены все климатические зоны, кроме тропической.

В Европе Россия занимает 3,96 млн км² (40 % территории европейского материка – Европейская Россия больше, чем любая европейская страна), в Азии – 13,1 млн км² (30 % территории азиатского материка – Азиатская Россия больше, чем любая азиатская страна). В силу этой причины Россия может выступать и как европейская, и как азиатская, и как евро-тихоокеанская держава. Северная Азия вообще представлена только Россией. Наша родина входит в самые разнообразные географические группы стран: северных, балтийских, черноморских, кавказских, каспийских, западноазиатских, дальневосточных, тихоокеанских, арктических (циркумполярных), в так называемый Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР). Россия – член ряда международных объединений, созданных в первую очередь или исключительно по географическому принципу – таких, как СНГ, АТЭС, Совет Европы, ОБСЕ, Арктический совет, Совет Баренцева региона, Совет государств Балтийского моря, ЕврАзЭС, ОДКБ, ШОС, Региональный форум АСЕАН (речь не идет об организациях вроде ООН, Интерпола или Парижского клуба, членство в которых не связано с географическим принципом).

Гранича одновременно с Норвегией и Кореей, Россия имеет самое большое число соседей в мире. Россия настолько велика, что не уместилась в одном полушарии. Пол-Чукотки находится уже в Западном полушарии. То есть Россия – не только самая большая страна на свете, она вообще единственная страна, восточный край которой находится западнее ее западного края.

Масштабы России таковы, что она не может влиться в наднациональное объединение, подобное Евросоюзу. Россия – это такая величина, которая не может быть (и не нуждается в том, чтобы быть!) частью чего бы то ни было. Только частью человечества.

Отцы «географического детерминизма» в своем XIX в. еще имели некоторые поводы усматривать изъяны в российском местоположении. Такие книги, как «Цивилизация и великие исторические реки» Льва Мечникова (1838–1888) или «Земля и жизнь» Фридриха Ратцеля (1844–1904), когда-то помогли понять в истории многое. Их авторы были правы в том, что судьба того или иного народа сильно зависела от того, в каком климатическом поясе этот народ обрел свою территорию. Но и они добавляли при этом, что такая зависимость безусловна лишь на первых ступенях общественного развития, дальше начинаются варианты. XX век показал, насколько ослабла эта зависимость, и классики «детерминизма», доживи они до наших дней, согласились бы, что предки современного русского народа нашли все же правильное место для своего первоначального расселения, а потом двинулись оттуда в правильных направлениях и в правильное время.

Край был угадан замечательно – Русской равнине неизвестны землетрясения, тайфуны, торнадо, самумы, пыльные бури, здесь нет вулканов, здесь изобилие лесов и вод, но неведома чудовищная тропическая влажность, не бывает изнуряющей жары и чрезмерных морозов. Оценить, какое это сокровище, ныне смогли те из наших соотечественников, которые, прожив полжизни в России, оказались за океаном, в штатах, расположенных на «аллее торнадо». Или в странах, а таких большинство, где лето напоминает парную баню. Или там, где регулярно потряхивает – привыкнуть к этому невозможно, прогнать мысль о землетрясении, способном случиться в любой миг, невозможно, но с этим живут две трети человечества. Не говоря уже про вулканы и ежегодные обязательные лесные пожары – под их угрозой живут вся Южная Европа, Калифорния и Австралия.

Нам бы долго пришлось объяснять жителю патриархальной Руси, перенесись мы туда, что такое вулкан, селевый поток или ядовитый паук. Такие слова, как «суховей» и «саранча», появились в нашем языке, лишь когда Россия изрядно продвинулась на юг, а слово «гнус» – после углубления в зону северной тайги и лесотундры.

Свою роль сыграло и то, что как минимум первые два века русской письменной истории и несколько веков истории дописьменной были теплыми. До конца X в. не было суровых зим и сильных засух, голодали нечасто[6].

Сочетание сравнительно редкого населения и биологического богатства природы сильно разнообразило пропитание. Рыба, грибы и ягоды на протяжении почти всей нашей истории были неправдоподобно, с точки зрения иностранцев, дешевы (впрочем, поговорка «Дешевле грибов» возникла в собственно русской среде). Бескрайние леса кишели зверем и птицей.

Расположиться столь счастливым образом повезло мало кому. Это удалось и далеко не всем восточным славянам. Те из них, кто соблазнился, говоря сегодняшним языком, «более длительным вегетативным периодом», заселили было низовья Дона, да так основательно, что арабские писатели называли Дон «славянской рекой». Но в IX – Х вв. славяне были вытеснены отсюда кочевниками. Как и славяне, жившие западнее: тиверцы и уличи, которые ушли за Дунай, создали там Берладское княжество, основали несколько городов, в том числе Берладь (ныне румынский Бырлад) и Галич Малый (ныне Галац). Позже «берладники» растворились в румынах и молдаванах, сильно обогатив их языки славянскими корнями.

Еще более разителен пример Тмутороканского (именно такое написание рекомендует академический «Словарь-справочник «Слово о полку Игореве»»[7]) княжества, которое с полным правом можно называть Кавказской (или Кубанской) Русью. Оно просуществовало около трехсот лет. Тот факт, что на Руси в X–XI вв. монеты чеканили только в четырех местах – в Киеве, Новгороде, Чернигове и Тмуторокани, – говорит о многом. Мстислав заложил здесь в 1023 г. храм Пресвятой Богородицы, который стал вторым по величине на Руси, после киевской Софии. Св. Никон Великий вел в Тмуторокани летопись, которая в последующем вошла в состав «Повести временных лет» Нестора Летописца. По мнению Д. С. Лихачева, именно благодаря Никону «рождается новый жанр, которого не знала византийская литература, – летописание».

Но закат кавказского эксклава восточных славян был предрешен. От остальных русских княжеств его почти непроницаемо отделила Половецкая земля. Певец «Слова о полку Игореве» объясняет поход северских князей «в половецкие вежи» в 1184 г. стремлением отвоевать Тмуторокань. Этот поход, как мы знаем, кончился неудачей, Тмуторокань переходит под власть последовательно Византии, генуэзцев, Золотой Орды, турок. Княжество не устояло, потому что оказалось слишком далеко от основного массива Русской земли и в пределах легкой досягаемости для могущественных захватчиков. Зато уже ничто не в силах отменить тот важнейший факт, что Россия – исторически одно из кавказских государств. Одним из примеров раннего русского влияния на народы Северного Кавказа служит «надпись русскими буквами на кабардинском языке, вырезанная на каменном кресте у села Преградного, Зеленчукского района, Ставропольского края, и датируемая 1041 годом. Надпись говорит не только о распространении христианства среди кабардинцев в XI веке, но и о распространении у них письменности с помощью русского алфавита»[8].

Судьба Тмутороканского княжества могла бы стать, кто знает, судьбой всего восточнославянского этноса, не сделай он на заре своей истории правильный географический выбор.

Подытожим: найти край плодородный было недостаточно – гораздо важнее было найти край относительно безопасный. Нашим предкам это удалось. И этот счастливый выбор, как показала история, с многократным избытком компенсировал неудобства «более короткого вегетативного периода».

Что же до остальных народов Старого Света, некоторые из них оказались под защитой труднопреодолимых природных рубежей (в идеале – моря, хотя море не спасло, например, Ирландию от ее трагической судьбы), но большинству вместо таких рубежей достались могущественные соседи под боком. Взгляните на карту расселения народов в былые века и задайтесь вопросом: куда делись мидяне, кушаны, хетты, умбры, фракийцы, фригийцы, финикийцы, карфагеняне, тохары, пеласги, этруски, пикты, пруссы, хазары, орхоны, ольмеки, майя? Этот список огромен. А ведь у большинства из них были свои государства, порой мощные и обширные. Но они исчезли, их население растворилось в других этносах, а в каких-то случаях было просто истреблено – геноцид в древности, да и позже, был рядовым явлением. Некоторые государства сгубило изменение природных условий. Выжившие нации – итог достаточно безжалостного дарвиновского отбора. Сладкая судьба не досталась никому.

Дожившие до наших времен классические государства рождались в те времена, когда не существовало «общепризнанных международных норм», никто не слышал о «правах человека» или о «правах меньшинств». Рождение почти всех известных наций сопровождалось бесчисленными злодеяниями, ныне забытыми или героизированными. Бросается в глаза, что чем ограниченнее была территория, за которую шла борьба, чем гуще этническая толчея, тем ужаснее прошлое таких мест. Особенно отличается этим древняя история пространств, прилегающих к Восточному Средиземноморью, – почитайте хотя бы Ветхий Завет. Там случалось, что один народ съедал другой – отнюдь не в переносном смысле (Числа, XIV, 7–9).

Недалеко ушла и Европа, чья история – цепь гекатомб, о которых европейцы стараются не вспоминать. Поражает спокойствие средневековых и более поздних источников, повествующих о поголовном истреблении жителей городов и целых областей, захваченных в ходе бесчисленных войн, поражает хладнокровие, с каким художники-современники изображали всякого рода изуверства. Вспомним Дюрера и Кранаха, вспомним гравюры Жака Калло с гирляндами и гроздьями повешенных на деревьях людей.

Удел Азии был не слаще – достаточно вспомнить «войны царств», неоднократно сокращавшие население Китая в разы.

Такие ужасы, как гора из двадцати тысяч отсеченных турецких голов перед шатром персидского шаха Аббаса в 1603 г. или корзины вырванных человеческих глаз в качестве свидетельств военных побед, достаточно типичны для бесчисленных азиатских взаимоистреблений. Причины их были те же, что мучили Европу: избыток населения, соперничество за земли, воду и пищевые ресурсы на густонаселенных пространствах.

Насколько Русь – Россия разделяла суровую участь европейцев и азиатов? Ответ будет для многих неожиданным: в сравнительно малой степени. Мы с детства усвоили, что наши предки «вели непрерывные оборонительные войны, отстаивая свою независимость». Вели, конечно. Только непрерывными их назвать нельзя. Страна без четких природных рубежей не могла не подвергаться нападениям, но Русская земля, как совокупность княжеств, мало где и мало когда прилегала непосредственно к землям могущественных и агрессивных соседей. Попросту говоря, захватчикам еще надо было до нее добраться. Именно поэтому Русь знала достаточно долгие, по мировым меркам, периоды спокойствия и стабильности. От междоусобиц погибало, судя по летописям, больше людей, чем от «наездов» (очень старое слово) внешнего врага – до появления Орды, конечно.

Можно сказать еще определеннее: с соседями скорее повезло. Попытки натиска на Русь с запада не имели в Средние века серьезных последствий, поскольку были отражены. Северные пришельцы, варяги, быстро растворились в славянской среде: уже внук Рюрика носит имя Святослав. Для сравнения: норманны покорили Британию в XI в., но вплоть до XV в. двор и знать говорили по-французски не только в своей среде, но даже с народом – французским языком указов.

Вторжений с запада не было веками. За 363 года между Ледовым побоищем (отражением вылазки Тевтонского ордена в Северо-Западную Русь) и началом польской интервенции в 1605 г. произошло несколько русско-литовских войн (в то время, по сути, войн русских с русскими) и приграничных войн с Тевтонским орденом и Швецией. Значительной была лишь Ливонская война, но она была затеяна самим Русским государством, нуждавшемся в выходе к Балтике. Польское вторжение 1605–1618 гг. (подкрепленное шведским) было первым в истории случаем глубокой, с захватом Москвы, агрессии с западного направления на русскую территорию. Великую Северную войну против Швеции за выход к Балтике начала в 1700 г. опять-таки сама Россия, но временные неудачи в этой войне привели к шведскому вторжению в Россию в 1707 г. Это вторжение закончилось полным разгромом шведов под Полтавой. Поход Наполеона через сто с лишним лет после этого стал вторым в истории глубоким, до Москвы, вторжением с запада в Россию. В XX в. врагов с этого направления впустил в Россию ленинский Брестский мир. Самой страшной агрессией с запада была гитлеровская. Но надо отдавать себе ясный отчет: европейские страны завоевывали друг друга неизмеримо чаще – невозможно даже сравнивать.

Не было смертельной вражды и с Волжско-Камской Булгарией на востоке, хотя взаимные походы имели место. По-настоящему опасен был лишь юг. Но народы «южного подбрюшья» Руси (угры, обры, половцы, печенеги, хазары, торки, берендеи и проч.) развивали натиск не настолько мощный, чтобы угрожать самому ее существованию. Временами они даже становились ситуативными союзниками русских князей.

Однако у степняков, как уже было сказано, хватило сил вытеснить славянское население Северного Приазовья и Причерноморья за Днестр и Дунай, на Северный Кавказ, а главным образом – под защиту более дремучих лесов: в верховья Дона и в бассейн Оки. Для восточных славян того времени еще не пришла пора твердо закрепиться на пространствах между низовьями Днестра, Днепра, Дона и Волги.

Решив окончательно снять проблему степной угрозы, Андрей Боголюбский перенес в 1157 г. столицу Руси с Днепра на Клязьму, во Владимир. Великому князю едва ли пришло бы тогда в голову, что через 80 лет из глубин Азии нагрянет злая Орда, против которой Русь не устоит. Первое Великое бедствие явилось в наше Отечество, таким образом, почти четыре века спустя после начала нашей письменной истории.

Глава вторая

Неизбежность расширения

Начальные, до ордынского нашествия, века Руси нельзя, конечно, назвать благостными. Случались мор и глад (но никогда не повсеместные), не стихали кровавые междоусобицы, но по свирепости они все же не достигали накала европейских войн. Ибо там за тот же период произошло несколько завоеваний Италии, Фридрих Барбаросса разрушил Милан, арабы завоевали Испанию, а испанцы начали Реконкисту, венгры почти век опустошали Центральную Европу, крестоносцы разорили и разграбили Константинополь и значительную часть Византии, герцогства и княжества в кровопролитных битвах переходили из рук в руки, возникла инквизиция. В 1209 г. сожжением города Безье (из 7 тыс. жителей не уцелел ни один) начались длившиеся полвека Альбигойские войны, в ходе которых была вырезана половина населения Южной Франции. И чтобы общая обстановка была понятнее, такая деталь: в начале XIII в. в Европе было 19 тыс.(!) лепрозориев[9]. В них не лечили, туда запирали. Свирепость болезней не должна удивлять: в отличие от Руси, в тогдашней Европе не было бань.

Означает ли сказанное, что предки современных народов Европы были, по сравнению с нашими, слишком драчливы, жестоки, нечистоплотны? Конечно нет. Просто количество людей в Европе (очень скромное, по нынешним меркам) постоянно превышало возможности их прокорма. В любой данный момент голодала часть населения, доходило до поедания выкопанных из могил мертвецов, повсюду бродили бездомные, а рыцари жили разбоем. Войне, восстанию, смуте обязательно предшествовал неурожай. Сотни тысяч верующих не устремились бы в первый же Крестовый поход, если бы не семь подряд голодных лет перед ним.

А теперь представим себе тогдашнюю Русь и ее окраины (в те времена говорили «украины»), особенно Северо-Восточной Руси. Ее окружали густые леса. В них можно было углубляться дальше и дальше, селиться вдоль бесчисленных рек, где (цитирую Георгия Федотова) «проще было выжечь и распахать кусок ничьего соседнего леса, чем удобрять истощившееся поле». По-научному это зовется подсечным земледелием. Лес «подсекали» под корень, по возможности корчевали и оставляли лежать. Когда древесина высыхала, ее поджигали. Золу неглубоко запахивали в землю, пшеница давала богатые урожаи, но недолго. Тогда переходили на новое место.

Несомненно, при этом были стычки с чудью, сумью, весью, югрой, мещерой, мерей, муромой, это печальная, хотя исторически уже почти не реконструируемая страница нашего прошлого. Классик отечественной этнографии Дмитрий Константинович Зеленин (1878–1954) подчеркивает: «Идиллически мирная колонизация русскими Северо-Восточной Европы, заселенной раньше финноязычными племенами, – это одна из созданных историками легенд». Русское расселение шло преимущественно вдоль больших рек, и «разумеется, финно-угорские народы, занимавшиеся рыбной ловлей, не по доброй воле покинули берега рек»[10], заняв лесистые и болотистые водоразделы. Но тот же Зеленин отмечает: «Все финноязычные племена, упоминаемые в древнерусских летописях, сохранились до нашего времени». Можно добавить: в отличие, например, от исчезнувших с лица земли (точнее, с лица Британии) пиктов, и не только их[11].

То, что между славянами и финно-угорскими народами не было постоянной вражды, видно из рассказа о призвании варягов в «Повести временных лет» (под 862 годом): «Реша руси, чюдь, словени и кривичи и весь: «Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Да пойдете княжить и володети нами»». И далее: «И по тем городом суть находници [пришельцы] варязи, а перьвии насельници в Новегороде словене, в Полотьски кривичи, в Ростове меря, в Беле-озере весь, в Муроме мурома». О союзных отношениях говорит и то, что воевали нередко вместе. Князь Олег ведет в свой поход 882 г. «много воинов: варягов, чуди, словен, мерян, весь и кривичей». Окончательно неантагонистические отношения установились после христианизации финно-угорских народов, растянувшейся на века (Само слово «крестьянин» возникло из противопоставления русских христиан-земледельцев финским язычникам – рыболовам и звероловам.) Мирное сосуществование на Русской равнине установилось не в силу выдающейся терпимости сторон, а потому, что пространства, по большому счету, хватило всем – территория позволяла.

Подсечное земледелие располагало к перемене мест. В новом поселении за короткий срок ставился деревянный сруб. При таком обилии леса кто бы стал тратить силы и время на каменное жилище, чтобы оно потом держало на месте, как якорь? Подсечное земледелие дожило в ощутимых масштабах до XV в. – кто же от него добровольно откажется, когда по урожайности оно многократно выгоднее пахотного?

Так рождались наша экстенсивная психология и легкость на подъем, позволившие русскому этносу заселить огромные пространства. То и другое – производные нашей географии. В. О. Ключевский называет переселение и колонизацию этих пространств «основным фактором нашей истории, с которым в близкой и отдаленной связи стоят все другие ее факты» (Курс русской истории, лекция II).

Что же до западноевропейцев, у них была совсем другая география. Стиснутые ею, они не только истребляли друг друга, но и придумывали, как повысить урожаи, проявляли хозяйственную изворотливость, закладывая основы интенсивного хозяйствования. Лес часто был недоступен, строили из камня, а значит, на века. Изъяны мало-помалу оборачивались движущими силами.

В 1581 г. частная армия «соликамских баронов» Максима и Николая Строгановых – на тот момент самых богатых нетитулованных частных лиц в мире – выступила в поход против хана Кучума. Через 17 лет Сибирское ханство (это меньше четверти Сибири) было покорено, а еще полвека спустя Семен Дежнев открыл пролив между Азией и Америкой. Когда-то Д. И. Писарев (тот самый, «революционный демократ») сравнил, с учетом расстояний и затраченного времени, продвижение русских и американцев к двум берегам Тихого океана и пришел к выводу, что русское продвижение было в 5–6 раз более энергичным. Даже будучи, как мы знаем, крайним скептиком, он признал этот факт «самым красноречивым выражением нашего колоссального, железного характера».

Полученный коэффициент сильно вырос бы, соотнеси Писарев тяготы двух продвижений. Когда осознаешь, какой путь проделали наши предки, продвигаясь навстречу солнцу в направлении Тихого океана, и видишь их «стартовые позиции», волосы встают дыбом. Сама возможность появления единого государства на пространстве от Черного, Каспийского, Балтийского, Белого и Баренцева морей до Тихого океана и превращения его в мировую державу – не что иное, как чудо.

О подвиге первых освоителей великих и гиблых пространств за Уралом замечательно сказал Валентин Распутин: «Без дорог, двигаясь только по рекам, волоком перетаскивая с воды на воду струги и тяжелые грузы, зимуя в ожидании ледохода в наскоро срубленных избушках в незнакомых местах и среди враждебно настроенного коренного кочевника, страдая от холода, голода, болезней, зверья и гнуса, теряя товарищей и силы, пользуясь не картами и достоверными сведениями, а слухами, грозившими оказаться придумкой, не ведая, что ждет их завтра и послезавтра, они шли все вперед и вперед, все дальше и дальше на восток. Это после них появятся и зимовья на реках, и остроги, и чертежи, и записи «расспросных речей», и опыт общения с туземцами, и просто затеси, указывающие путь, – для них же все было впервые, все представляло неизведанную и опасную новизну»[12].

Вся история освоения Северной Азии, в особенности азиатского побережья Северного Ледовитого океана, берегов Охотского и Берингова (задолго до Беринга) морей и путей к этим берегам, порождает вопрос: что двигало казаками-первопроходцами? В этом есть загадка. Принято считать, что их манила лучшая в мире пушнина – подобно тому, как испанских конкистадоров манило золото. Но не были ли смертельные трудности и неодолимые расстояния столь велики, что уже не оправдывали никакой барыш? Вдобавок на любом отрезке их пути вокруг и так было изобилие пушного зверя – остановись и добывай (в сибирских преданиях сохранилась память о временах, когда «казачки соболя коромыслом бивали»). В стремлении первопроходцев к океанам и в их способности выполнить поставленную задачу, в их беспощадности к себе и другим было что-то еще, что-то ускользающее от нашего понимания, но несомненно связанное с особенностями народного русского характера и православной веры.

В 1648 г., когда был основан Охотск, наш первый тихоокеанский порт, население всей России не превышало 7 млн человек. При этом ее площадь составляла уже три четверти нынешней. Как при столь скромных человеческих ресурсах удалось «переварить» эти исполинские пространства, обеспечить их управление и единство, не дать распасться на княжества и куропалатства[13], как удалось наладить защиту и контроль, сбор налогов, правосудие, единообразие исполнительных органов (но единообразие гибкое, учитывающее местные особенности), преодолеть сопротивление сибирских народов, устроить пути сообщения, ямские станции, пристани, переправы, снабжение необходимым, склады, вывоз пушнины и бивня, охрану путей, почту, пограничную службу, таможни?

Повторюсь: попытки мысленно смоделировать эти процессы приводят к выводу – такое государство невозможно. Его не удалось бы ни создать, ни удержать от распада – и в XVII, и в XVIII, и в XIX, и в XX в. – слишком уж много неодолимых сил стояло на пути. Но оно состоялось, вопреки всему.

Не забудем, что сага русских пространств началась задолго до Строгановых и Ермака. Процесс освоения территорий, прилегающих к корневым русским землям, почти изгладился из исторической памяти, но дался едва ли проще, особенно на северных и северо-восточных направлениях.

Что это нелегкие места, видно и сегодня. Когда едешь из Москвы в Санкт-Петербург дневным поездом, нельзя не заметить, что после Твери по сторонам дороги преобладают леса довольно глухого вида. И это на относительно небольшом (по российским меркам) 600-верстном пути между двумя главными и самыми большими городами страны, вдоль железной дороги, действующей более полутора веков! А прокатитесь как-нибудь поездом из Петербурга через Вологду и Вятку в Екатеринбург (2100 км). Или из Москвы в Архангельск (1100 км), Мурманск (2100 км), Воркуту (2300 км), Пермь (1400 км). Леса почти безлюдного облика будут провожать вас почти на всем пути. Притом что это территории, вошедшие в состав Русской земли минимум 500 лет назад, а в основном и гораздо более!

Правда, вплоть до 30-х гг. ушедшего века эти местности не были столь безлюдны. С тех пор не прекращается их запустение. Коллективизация, война, «оргнаборы» лишили деревню самых сильных и деятельных. Потом пришел черед ликвидации «неперспективных сел», создания чудовищных «агрогородов» и прочих идеологических опытов с селом. В итоге многие тысячи поселений исчезли, поля заросли бурьяном. Деградировали сотни малых городов, тесно связанных со своим аграрным окружением. (Для справки: сегодня в России 1095 городов.)

Но вот что важно: и до разорения сельской России эти пространства не были густо заселены. Страна явно не мучилась безземельем, что же толкало ее на территориальную экспансию «встречь солнцу», какие свойства русского этноса?

Люди уходили, бежали на новые места не только от перестающей родить пашни, но и от тисков социального контроля, от волостелей, воевод, тиунов, вотчинников, помещиков, мирских старост и мира как такового. Беглецы были нужны на юге и на востоке, где строились города-крепости, была постоянная необходимость пополнения гарнизонов, а людей не хватало. Ничего не изменило даже Соборное уложение 1649 г. с его бессрочным требованием возвращения беглых. Соответствующие статьи Уложения попросту не исполнялись. Ключевский не зря говорил, что вся история России есть история колонизации. Следует добавить: в основном самочинной.

Будь русский народ более терпелив, страна осталась бы в границах Ивана Калиты и развивалась бы не по экстенсивному, а по интенсивному пути. Но российская история пошла иным путем, и, видимо, могла пойти только так. География склоняла ее к этому пути. От себя добавлю: к счастью.

Государство шло вслед за народом, всякий раз признавая свершившийся факт, но присылая воевод. «Воеводы вместо того, чтобы разорять самовольные поселения, накладывали на них государственные подати и оставляли их спокойно обрабатывать землю» (А. Дуров. Краткий очерк колонизации Сибири. – Томск, 1891. С. 11). И все повторялось.

Впрочем, беглые не всегда опережали воевод. Довольно часто они вселялись с их ведома. «Сибирский Карамзин» Петр Словцов пишет про «безгласное» (т. е. без огласки) водворение «беглых из России людей» на протяжении всего XVII в.

Самым масштабным стало бегство от реформ и податей Петра I: «Ожесточенныежители открыто сопротивлялись царским указам, собирались толпами, били дубьем чиновников и солдат… Народ бежал на Дон и в украинные земли; по рекам Бузулуку, Медведице, Битюгу, Хопру, Донцу завелись так называемые верховые казачьи городки, населенные сплошь беглецами» (Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», гл. 15).

За 20 лет правления дочери Петра, Елизаветы, только официально учтено четверть миллиона убежавших – более полутора процентов населения страны. Беглецы достигали Пруссии и Турции.

Россия – едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов. Это не позволяет уйти от вывода: в нашем народе всегда была высока доля людей, не умеющих, сжав зубы, подолгу смиряться с чем-то тягостным и невыносимым. Нам сейчас даже трудно себе представить такую высокую долю непокорных людей в популяции – в какой бы то ни было популяции. Если бы не они, в истории России не было бы казачества, не было бы старообрядцев, не говоря уже об освоении исполинских пространств, – значит, речь идет о миллионах. Сага русского расселения замечательно описана в трудах академика Михаила Кузьмича Любавского (1860–1936)[14]. Земли за Волгой и Камой, к югу от засечных линий, значительная часть земель на севере и северо-востоке – короче, все бессчетные «украины» по периферии Руси – были заселены главным образом беглецами.

Но существовала и государственная политика территориального расширения. Она не была единой. С движением к Балтике все очевидно: бывшую Водскую пятину Великого Новгорода, Ижорскую землю – то, что было отнято в 1617 г. у ослабленной в Смуту России, просто следовало отвоевать обратно. Такой обширной стране был абсолютно необходим кусок морского берега с гаванями.

Что же до продвижения на юг, тут были свои неотменимые причины. Первой из них была самозащита. Век за веком, строя засечные линии, Россия теснила своих исторических врагов, живших набегами и грабежом – Большую Орду, Ногайскую Орду, Крымское ханство и его союзницу Астрахань. После многих десятков их набегов, не раз до самой Москвы, потеряв счет сожженным и разграбленным городам и угнанным людям, Россия обязана была устранить угрозу радикально. Но при этом надо иметь в виду, напоминает Д. С. Лихачев, что «Казанское и Астраханское царства русский государь принял под свой скипетр на равных основаниях, признав тамошних князей и вельмож»[15].

Была и вторая причина. После падения в 1453 г. Константинополя Русь увидела себя последней (мелкий валашский князь Дракула не в счет) православной державой, чей долг – защищать единоверцев, оказавшихся «под басурманами». Установление опеки над Грузией и Арменией и вызволение греков было понято как нравственный обет России.

Первое грузинское посольство, присягнувшее русскому царю, прибыло в Москву еще в 1491 г. Великая грузинская мечта о русском подданстве сбылась лишь 310 лет спустя, на протяжении которых челобитные и присяги многократно обновлялись. Грузинская эмиграция в Москве, а затем в Петербурге постоянно лоббировала вопрос. В число эмигрантов нередко входили грузинские цари и царевичи вместе с двором. Набожный государь Алексей Михайлович не раз плакал, размышляя об участи братьев христиан. Но что он мог сделать? Все жалованные грамоты о приеме в подданство мало что значили без военного присутствия на месте. Следующие цари обеспечили это присутствие ценой череды войн против Персии и Турции. (Несколько азербайджанских ханств стали частью империи из-за своего географического положения: добраться до Грузии в то время можно было только каспийским берегом.)

Примечания

1

Норман Дэвис. История Европы. – М., 2004. С. 12.

2

Русская мысль, 27 апреля 2000 г.

3

Русская мысль, 4 декабря 1997 г.

4

Дословно: «In the Russian case, black bread, vodka and run-down apartments pump up GDP».

5

Интерфакс, 22. 02. 2000 <http://www.medialaw.ru/publications/zip/ telecom/15-16/telecom15-16.html>.

6

К. С. Лосев. Климат: вчера, сегодня… и завтра? – Л., 1985.

7

Словарь-справочник «Слово о полку Игореве». В 6 вып. – Л.: Наука. Ленингр. отд., 1984. Вып. 6.

8

Т. М. Минаева. Очерки археологии Ставрополья. – Ставрополь, 1965.

9

Большая советская энциклопедия [1-е изд.], том 64. – М., 1934, стб. 519.

10

Д. К. Зеленин. Восточнославянская этнография. – М., 1991. С. 30.

11

Английские археологи в раскопках на местах бывших болот постоянно натыкаются на жуткие захоронения людей первых веков нашей эры, нередко массовые, со следами насильственной смерти. Об этом шла речь в нескольких документальных фильмах образовательного канала Би-би-си, показанных на российском канале «Культура».

12

Родина. 2000, № 5.

13

А предпосылки к тому были: «Команды городов, как воюющих государств, дрались между собою за право собирать ясак» (П. А. Словцов. История Сибири. – М., 2006. С. 84). Сепаратизм всегда имеет экономическую подоплеку – независимо от того, что написано на его знамени.

14

В наиболее исчерпывающем виде – в работе «Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века» (М., изд. МГУ, 1996, 682 с.).

15

Новый мир, № 2, 1993.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.