S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник)

– Туда! Теперь сюда! Вправо! Влево! Теперь прямо! – командовал Кэп. – Да тормози на поворотах, док! Вон пандус, прибавь газу!

Но Замир резко ударил по тормозам.

Пандус был завален.

Все вышли из машины, док заглушил двигатель.

– Как салат, – почесал в затылке Фатос, созерцая громоздящиеся одна на другую сетчатые клетки с шевелящимися остатками. Беспрерывное бормотание наполняло коридор. Замир позеленел и отбежал к стене.

– Что делать будем? – спросил Фатос.

– Дай подумать, – пробормотал Кэп, вертя карту.

Из коридора, откуда они приехали, донесся разноголосый вой.

– Догоняют, – заметил Лека и начал закатывать рукава. – Чую, драки не избежать. Давно пора размяться!

– Сметут, – покачал головой Фатос. Подошедший Замир пожаловался:

– Желудок пустой, даже не стошнить.

Кэп смял карту и бросил в угол:

– Другого выхода из подземелий нет!

Замир дрогнул.

– Драться со всеми? – жалобно спросил он, принимая стойку, которую считал боксерской.

– Эх, помашем кулаками! – Лека присел пару раз, готовясь встретить врага.

Фатос молча вытащил откуда-то из глубины штанов тротиловую шашку.

– Последняя, – горестно сказал он и достал зажигалку. – Командуй, Кэп!

Кэп обвел своих бойцов увлажнившимся взором.

– Спасибо, парни! – сказал он. – С вами приятно работать.

Он обнялся с каждым и добавил:

– Но умирать еще рано. В смысле, поздно. Это спецфургон, тут должно быть оружие. Не может не быть! Фатос, отдай шашку и лезь в кабину. Ищи на панели. Замир, ты в кузов – может, там что-нибудь обнаружишь. Лека!

– Да, Кэп!

– Возьми шашку и отойди в сторону.

– Но, Кэп…

– Я пошутил. Разрешаю драться.

– Уррра! – маленький боевик подпрыгнул и в прыжке ударил себя пяткой в грудь.

Из-за поворота вывалилась толпа зомбаков. Мешая друг другу, толкаясь, переваливаясь, спотыкаясь на отпадающих руках и ногах, они устремились к спецгруппе. Кэп и Лека встали плечом к плечу, готовясь достойно встретить противника.

– Нашел! – заорал Фатос, хлопая по кнопке ладонью и от волнения не попадая. Наконец ему удалось ткнуть в нее. В передней части кабины поднялась дверца, с низким гудением выдвинулся ствол. – Завожу! – и он провернул ключ зажигания. Взревел двигатель, черное облако из выхлопной трубы окутало Кэпа и Леку.

Замир в кузове замахал, чтобы они залезали. Фатос нажал еще раз. Фургон отпрыгнул, едва не раздавив Кэпа с Лекой. Из дула вырвался сноп пламени, взрывная волна едва не разнесла зомби черепа.

Когда дым рассеялся, пандус был свободен. Ну, почти свободен. По стенам, потолку и бетонному спуску была размазана кашица колыхающейся плоти. Замир зажал нос и схватился за привинченное к полу фургона кресло.

А потом их захлестнула волна зомбаков.

Кэп своротил башку одному, оторвал руку другому, пинком лишил ноги третьего. Выдрал из груды тел Леку, который зубами вцепился в грудь огромного мертвяка, и закинул в фургон, после чего запрыгнул сам. Мертвяк отвалился в полете, оставшись без приличного куска грудных мышц.

Фургон рванул с места. Колеса прокручивались на гниющей плоти, грузовик заносило, но он поднимался. Зомби с обиженным ревом устремились вслед.

– Не дали подраться! – рыдал Лека и рвался назад, но Кэп держал крепко. Замир закрывал дверцы. В последний момент Лека успел поджечь и швырнуть шашку.

– Нет, только не эту, любимую! – закричал из кабины Фатос, увидевший в зеркале заднего вида огненный след. И втопил газ, уходя от того, что должно было случиться.

Шашка только выглядела обычной.

Огненный смерч прошел по коридору, выжигая все на своем пути. Мощной взрывной волной фургон вынесло наружу. Он упал на все четыре колеса, да так, что зомби прикусили языки, и помчался прочь, виляя и подпрыгивая. Позади из земли рвалось оранжевое пламя, озаряя ночь. В его свете было видно, что Амфитеатр просел, стены его обрушились, завалив арену, а также прилегающие улицы.

* * *

Только на холме Кэп разрешил остановить фургон. Отсюда было видно, как догорал Старый Дуррес. Новый город гудел, люди выбегали из домов, чтобы поглазеть на это чудо. Исторический центр, переживший смену эпох, экономических формаций и даже Катаклизм, сдался четырем зомби, которые стояли сейчас километром выше и смотрели на затихающий пожар.

– Я не виноват, – Фатос развел руками под сердитым взглядом Кэпа.

– Зомби стайл! – хихикнул Лека. – А что, мне нравится. Не стелс, конечно, но тоже стильно!

Ветер с моря нес пепел и сажу. Замир прокашлялся.

– Да, в целом мы справились, – заметил он.

Кэп махнул рукой.

– Ладно, уговорили. Молодцы, ребята! – похвалил он. – Теперь давайте посмотрим, что за приз мы отхватили.

Они полезли в фургон и долго там все изучали, цокая языками и нахваливая.

– Эх, все-таки жаль отдавать Ананасу такое добро! – садясь за руль, сказал Фатос.

Кэп посуровел:

– У нас приказ. Езжай к хозяину.

Лека с Замиром закрылись в кузове, и фургон неспешно покатил по Виа Игнатиа к мечети Фатига.

* * *

Ананас Эффенди ждал их с часами в руках.

– Где пропадали? – набросился он на них, когда Кэп с командой выбрались из фургона.

– Да мы только…

– Молчать! Я не для того вас оживлял, чтобы слушать тупую болтовню! Встаньте туда и ждите, скоро придет ваша очередь.

Зомби послушно выстроились у стены.

– Неприятный все-таки тип, – тихо заметил Фатос.

– Ничуть не лучше курвы Костяшки, – поддержал Лека.

– Заткнитесь, а? – вяло отозвался Кэп. Он скрестил руки на груди и сел под стеной.

– Тебе худо, Кэп? – обеспокоился Замир. – Дай-ка пульс послушаю. Хотя какой пульс, чего это я?..

К горбоносому албанцу приблизился профессор, всклокоченный больше обычного, если такое было возможно. Катушка в центре мечети испускала слабые синие молнии.

– Тащите агрегат! – скомандовал своим зомбакам Ананас.

Два крупных экземпляра подняли железный ящик, стоящий возле оживляльного стола, отодрали от него провода с шлемом и втащили в кузов. Ананас уже был там.

– Как что подключать? На что нажимать?

Профессор подпрыгивал, пытаясь забраться в фургон, но Ананас ногой отпихнул его:

– Мой усилитель! Говори оттуда!

Тупая Башка сложил ладони и начал нервно постукивать пальцами о пальцы.

– Видите, там такая панель, – бормотал он, пытаясь заглянуть внутрь. – В ней разъем… Вставляете туда зеленый кабель… не перепутайте, Эффенди, зеленый!

– Знаю! – огрызнулся Ананас, быстро роняя красный провод. – Дальше?

Спецгруппа у стены тихо переговаривалась.

– Вот у меня батя был – зверь, – рассказывал Лека. – Гонял меня, как неродного. В пять утра выливал мне в постель ведро холодной воды – и на пробежку. И так целый день. Все твердил мне: настоящий албанский парень должен быть сильным, как вол, и выносливым, как… тоже вол. Я бы его собственными руками убил, если б старого козла раньше взрывом в шахте не уложило, где он работал. До сих пор проклинаю.

– А я раньше в бога верил, – поделился Фатос. – В этого, знаете, християнского. Рядом поп жил, к мамке иногда захаживал, ну и учил меня помаленьку. Мол, он все видит. И по заслугам каждому воздаст. Бог видит, а не поп. Хотя поп тоже был глазастый и завсегда знал, что я у него яблоки в саду покрал. И розгой, розгой…

– А теперь чего? Не веришь? – поинтересовался Замир.

– Нет уже, – вздохнул коренастый подрывник. – А смысл? Если бог дал мне свободную волю решать, на кой курац он мне вообще сдался? Все равно я сам решаю, сам отвечаю…

– Ну как же? – не удержался Замир. – А наказание после смерти? Или это, воздаяние?

– Заткнитесь! – сказал Кэп. – Мы умерли. У нас теперь хозяин вместо бога.

Ананас Эффенди выглянул из грузовика.

– Так, я все подключил, проверять буду. Эй, вы, болтуны! Встать! Готовьтесь сдохнуть.

Зомби поднялись, переглядываясь.

– Мы так не договаривались! – возмутился Лека. Замир с Фатосом поддержали.

Горбоносый албанец каркающе расхохотался:

– Буду я с мертвяками договариваться! У меня теперь усилитель, и агрегат станет работать на расстоянии. Теперь я смогу уничтожить любых зомби! В любом количестве! Уж теперь-то я покажу этой Костяшке, кто тут главный!

– Слышь, мы вроде уже показали, а? – Фатос ткнул в сторону открытых дверей мечети, где еще были видны отсветы пожара.

– Молчать! – заорал, брызгая слюной, Ананас. Он спрыгнул на пол и быстрыми шагами подошел к зомби, на ходу разматывая хлыст. – Вы будете молчать и слушать меня, потому что я тут главный! Я хозяин! – Он ткнул рукоятью хлыста Фатосу в зубы. – В Дурресе и без этой курвы хватает, с кем разобраться. Но в первую, самую первую очередь я уничтожу всех зомби. Меня достали зомби! Я ненавижу зомби! Вы воняете. Вы тупые. Вы… – он набрал воздуха в грудь, собираясь обрушить водопад проклятий на спецгруппу, но не нашел слов и только сплюнул.

– Подождите, как всех зомби? – подпрыгнул Тупая Башка. – Я вам не позволю! Я изобрел свой агрегат не для того, чтобы… зомби нужны городу! Они чистят последствия Катаклизма, и вообще…

Ананас без замаха ударил профессора рукоятью, и тот с возмущенным воплем схватился за челюсть.

– Тебя не спросили, падаль, – брезгливо бросил Эффенди. – Ты мне больше не нужен. – Вытащив из висящей на поясе кобуры револьвер, он приставил ствол ко лбу профессора. – Я не хочу, чтобы ты сделал еще один агрегат для кого-нибудь другого…

Кэп прыгнул, толкнул профессора и упал сверху. Пуля сбрила на его спине лохмотья кожи, оставленные кислотой.

– Пусть бог даст тебе счетчик Гейгера, чтоб ты с ними своих детей искал! – выкрикнул Кэп самое страшное албанское проклятье.

– Бунт?! – завопил Ананас, протягивая хлыстом оставшуюся тройку. Развернулся и, как заяц, высоко подбрасывая ноги, помчался к фургону.

– Я ждал, я ждал этого! – кричал он, отбрасывая револьвер и хлыст и хватаясь за дверцы. – Никогда не доверяй тому, что сдохло, но продолжает ходить!

Он скрылся в кузове. Внутри что-то загудело, молнии с тора стали срываться все длиннее, все ярче, все чаще.

Кэп поднялся и помог встать профессору. Тот быстро моргал, водя руками вокруг себя.

– Он включил усилитель на полную мощность. Сейчас он погасит ваши мозговые волны, и вы погибнете навсегда! Бегите! – бормотал он, потрясенный поступком зомби. – Погибнут все зомби в радиусе километра!

Спецгруппа переглянулась.

– Тогда нет смысла бежать, – сказал Лека, закатывая рукава. – Эй, в чем дело, док? Рука опять отваливается!

– Это же медицинские нитки, быстрорастворимые, для живых тканей предназначены, – смутился Замир. – Других не было…

Фатос шарил по телу, но на этот раз взрывчатка действительно кончилась.

В крыше кузова откинулся люк, наружу выехала круглая антенна. Она начала вращаться, быстрее и быстрее. Гудение стало громче и все нарастало.

Ноги стали ватными, в голове как будто каша вместо мозгов. Стоящие вдоль стен тупые зомбаки Ананаса зашатались, движения их стали нескоординированными. Один за другим они попадали на пол кучей мертвой плоти. Закричали и замолкли сваленные в углу головы, ползающие по полу руки замерли, ноги больше не подергивались. Зомби умерли, умерли навсегда. Значит, скоро затихнут и мозговые волны спецгруппы, навсегда выключив их из того подобия жизни, к которому они уже начали привыкать.

Никто не спрашивал, что делать, все просто разом сорвались с места.

Фатос запрыгнул в кабину и завел двигатель.

Кэп с Замиром, передвигая плохо гнущиеся ноги, обежали фургон и рванули дверцы, срывая их с петель.

Фатос ударил по газам. Фургон буквально прыгнул вперед.

Стоящий внутри Ананас не удержал равновесия и бесславно грохнулся на пол.

Однако он не был бы собой, если бы сдался так быстро: албанец сразу вскочил на ноги, подбирая хлыст и револьвер.

Кэп подхватил профессора под мышки. Чувствуя, как быстро слабеет тело, командир из последних сил подбросил его в кузов.

– Отключи прибор!

Фатос затормозил, и профессора инерцией внесло в фургон. Он проехался по полу и врезался головой в переборку.

Лека положил правую ладонь на левое плечо, поднатужился и дернул. Частично растворившиеся нитки не выдержали, и рука выпала из рукава.

Ананас вскинул револьвер, целясь в Тупую Башку, одновременно поднимая хлыст.

Лека правой рукой согнул на левой ладони все пальцы, кроме среднего, взял руку как копье и метнул.

Ананас взмахнул хлыстом и выстрелил. Гибкий хлыст обвился вокруг второй руки боевика. Ананас рванул, и рука тоже оторвалась. Пуля ударилась о стенку фургона над плечом профессора, отрикошетила и пробила ему бок.

Рука маленького албанца ударила Ананаса Эффенди прямо в голову. Средний палец пробил глаз и вонзился в мозг. Эффенди забился в конвульсиях, силясь что-то сказать, но повалился на пол и остался лежать, судорожно подергиваясь. Оставшийся его глаз уставился в потолок, из пробитой глазницы вытекала неопрятная жижа. Рука покачивалась над головой Ананаса, как штандарт победителей.

Профессор, падая, схватился за нужный рычаг и повис на нем, обмякнув всем телом. По рубашке его расползалось кровавое пятно.

Фатос остановил машину и заглушил двигатель. Зомби собрались вокруг фургона. Кэп бережно вытащил профессора и положил на бетонный пол. Тупая Башка открыл глаза.

– Мне, право, так неловко, – пробормотал он. – Я ведь знал, что он будет испытывать прибор на вас, и все равно пошел на это. Если бы не безумная идея уничтожить всех… я бы не попытался ему помешать.

– Ничего, проф, – утешил его Лека, ногами подталкивая к себе руки. – Кажется, мы квиты.

– Мы не в обиде, – подтвердил Кэп. – Мы всего лишь зомби. Четверка ходячих трупов.

– О, вы не как все, – сквозь силу улыбнулся профессор. – Я горжусь вами. Вы лучшее мое творение!

– Право, не стоит, – поклонился Замир.

Профессор закашлялся, изо рта у него пошла кровавая пена.

– Я умру… – прохрипел он, – с чистой совестью…

Зомби переглянулись.

– Мы вас оживим, проф, – пообещал Фатос. – Только объясните, как с этой штукой управляться.

Синие молнии срывались с тора все реже, шипение стало тише. Профессор испуганно заморгал:

– Нет, только не зомби! А впрочем… если разберетесь… кто знает, может, это не худший вариант.

И Тупая Башка выключился. Зомби посмотрели друг на друга.

– Что теперь, Кэп?

Командир помедлил:

– Дайте подумать. Мы теперь вроде свободны, так?

– Да, Кэп.

– Точно.

– В точку, как всегда.

– И фургон вроде как тоже наш?

– О, верно!

– Я люблю его!

– Да, да!

– Тогда берем фургон и работаем, парни!

Зомби переглянулись.

– Это как?

Кэп прикрыл глаза ладонью.

– А как раньше? – спросил он.

– Ну, мы были наемниками, – неуверенно сказал Фатос.

– Спецбригада по спецзаданиям, – добавил Лека.

– По вызову, – заключил Замир. – Ну, знаешь, когда заказчик звонит и говорит: есть задание, надо убить всех…

Ананас заскреб руками по мозаичному полу, пытаясь встать.

– Ничего у вас не выйдет! – прохрипел он. – Вы зомби! Тупые поганые зомби!

Спецгруппа переглянулась.

– Зомби по вызову, – сказал Кэп.

– Это звучит, да, – поддержал Фатос.

– Зомби стайл, – усмехнулся Лека.

Замир побледнел:

– Неужели меня опять будет тошнить?..

В мечеть заглянул толстый араб.

– Ананас, ты тут, дорогой? У меня для тебя маленький дело есть, да…

Группа уставилась на командира. Тот сделал приглашающий жест, и первый заказчик вошел в их новую базу. Оглядев мечеть и фургон, он поинтересовался:

– Где ваш хозяин, зомби? Эффенди где?

– У нас нет хозяина, мы сами по себе, – отозвался Кэп. – Мы спецгруппа, которая решает проблемы. Зомби по вызову.

– Не слышал, нет, – араб полюбовался на молнии и тут заметил корчившегося на полу Ананаса. Он поцокал языком. – Ах вот как? Зомби по вызову, говоришь? Мне нравится ваш стиль. Думаю, мы сойдемся в цене.

Ананас ворочался на полу, исходя слюной и жижей из глазницы.

– Вы зомби… поганые зомби! – плевался он. – Я вас достану!

– Добейте его, – поморщился Кэп.

Лека занес ногу и вдавил голову Эффенди в мозаичный пол. Заказчик покивал:

– Да-да, у вас определенно есть стиль. Зомби, знаете, тоже люди. А задание такое, слышишь, да? Мустафа Карабин украл у меня гарем, представляешь? Три жены и восемнадцать наложниц! Зомби унесли всех, и собаки не почуяли, веришь, нет? Теперь слушай сюда подробности…

Над мечетью вставал полный месяц, и белый свет его пролился сквозь пролом в крыше, знаменуя начало новой жизни. Этой жизни, той жизни… да не важно. Всякой жизни.

Сергей Малицкий

Реконструкция

На излучине светлой речушки стоял городок в полусотню домов, не больше. Четыре улицы складывались крестом в площадь Советскую, на которой хмурился любовно посеребренный гипсовый Ленин. Серый асфальт от основания памятника змеился трещинами к пыльно-стекольному «Детскому миру», зданию райисполкома, утопающему в вишневых садах частному сектору и магазину «Культтовары». За спиной памятника, на бывшем кладбище, в железобетонной розетке колыхался язык пламени, и в канун дня Победы маялись двое пионеров в белых рубашках. Левее, за сверкающими свежей листвой липами, высилась крашенная суриком церквушка, на дверях которой висел тяжелый замок. От церквушки к вечному огню тянулся ряд постаментов с похожими друг на друга бюстами героев, чьи имена были высечены тут же. За кладбищем шумела на площадке ясельная детвора, за нею громыхала станками укрывшаяся за наглядной агитацией фабрика. С десяток дородных ткачих скоблили граблями скользкий от недавнего дождя жидкий весенний газон.

По переулку между яслями и фабрикой, сбивая пыль и прошлогоднюю листву в ручей черной грязи, ползла поливальная машина. Усатый горожанин в газетной пилотке, комбинезоне и клетчатой рубашке макал валик в ведро с бирюзовой краской и красил дощатый забор. Толстая торговка в киоске «Союзпечати» распаковывала пергаментные пакеты с газетами. У входа в дежурную часть милиции зевала пожилая немецкая овчарка на брезентовом поводке. Тут же стояла с метлами пара доходяг и, ловя плечами утреннюю свежесть, имитировала подметание тротуара под присмотром одутловатого сержанта. На расчерченной мелом дорожке прыгала и двигала носком баночку из-под ваксы конопатая девчонка с ободранными коленками.

Возле автобусной остановки матюкающийся водитель менял спущенное колесо ПАЗика. Трое унылых горожан тоскливо изучали расписание автобусов. Разбитый пятьдесят первый тянул к площади квасную бочку. У магазина «Бакалея» стояла очередь старушек. На ступенях домишки под вывеской «Дрюон. ППС – 20 кг» дремал очкарик с мешком макулатуры. У ворот ЦРБ селянки продавали редиску и укроп. В палисаднике за аптекой спал на грядке анютиных глазок синюшный алкоголик. «Скорая помощь» стояла у вросшего в землю нищего дома за «Культтоварами». На облагороженных кусками черного шифера балконах пятиэтажек колыхалось сырое белье. На рогах коллективных антенн сидели группками по три черные, похожие на механических игрушек галки. Из репродуктора, закрепленного на здании горисполкома, бодрый голос пел веселую песню про городские цветы, которые тут же старательно тыкали в коричневую от перегноя клумбу работницы коммунального хозяйства. По потрескавшемуся асфальту в скрывающуюся во дворах «хрущевок» школу шла стайка школьниц в коричневых платьях и белых фартуках. Старик в драповом пальто старательно отводил в сторону руку, чтобы батон хлеба и треугольный пакет молока в сетке-авоське не били его по колену. За стариком тянулась полоска белых капель. Над головой раскинулось неестественно голубое, без облачка небо, солнце в котором поражало нескрываемо злобным сиянием. И всюду были видны огромные желтые автобусы с черными стеклами.

Они прибывали с северной окраины города каждое утро и бесшумно, не исторгая ни копоти, ни дыма, не урча, не шурша шинами, расползались по его улицам и переулкам. Подолгу стояли у ограды яслей, на площади, у школы, у магазинов, у пляжа на берегу светлой речушки, у дискотеки в городском парке. Когда же над городом опускалась ночь, они вновь уползали на его северную окраину. Оттуда, по все такой же потрескавшейся от времени асфальтовой полосе, автобусы катили дальше к северу, пока не останавливались у мутной пелены, через которую проезжали с трудом, словно продирались через вставший дыбом пласт серого киселя. За киселем гудела и мигала огнями производящая его огромная машина. В ночи, под странно чистым и странно звездным небом, она и сама сияла огнями и казалась упавшим на землю куском Млечного пути. Она же сотворяла светлую речку, прокачивая и очищая в своих потрохах ползущую по изгаженной канаве смертельную жижу. Но автобусы не останавливались у машины и по проложенной среди пепла и угля, мертвых остовов зданий и покрытых ржавчиной пепелищ пластиковой полосе устремлялись еще дальше к северу. Так они оказывались на огромной, покрытой шестиугольными стеклянными плитами площади, заполненной еще более странными механизмами, чем звездная машина. Похожие на чайники, тарелки, кубы и шары, усеянные удивительными выпуклостями и вогнутостями, удивительные аппараты ждали автобусов, словно неведомые ульи. Когда те подъезжали к ним, аппараты выдвигали прозрачные рукава и хоботы, присасывались к дверям автобусов и начинали откачивать из них что-то неясное, наполненное извивающимися отростками. Словно автобусы везли медуз, что однажды выбрались на берег и попытались хоть в чем-то походить на людей. После откачки хоботы втягивались внутрь, аппараты начинали пыхтеть огнями и один за другим поднимались в странно звездное небо, а автобусы выстраивались на краю площади в ожидании следующих ульев.

В это же самое время жители городка, что стоял на излучине светлой речушки, разбредались по квартирам и гостиничным номерам, где, задернув шторы и заперев двери, принимались утомленно махать руками, взбрыкивать ногами и трясти головами, пока надетая на них плоть не сползала на пол в виде глицериновой чешуи. После этого они укладывали свои змеящиеся бледные тела в наполненные соляным раствором чаны, где предавались сладким размышлениям о скором окончании вахты и количестве рибоидных бонусов, копящихся в их васкарных уцесах.

Тот из них, кто стряхивал с себя собачью шкуру, радовался больше других. Вахта у него была короче, а уцес – больше.

Александр Шакилов

Трусармия

Спрыгнул с брони, упал, ногу подвернул – ругается, плачет, стонет. Сфера в пыли, АКСУ там же. Ужас! Кошмар!

А я в прицел окружающей обстановкой любуюсь. И, поверьте, разглядывать граждан в семикратную оптику – это страшно, о-очень страшно. Мирное население – это же зверье редкостное. Я знаю, что говорю, это моя третья война. И я вспотел, дрожу и тоже вот-вот сковырнусь с башни. И угораздило же меня в это вляпаться! За что опять, Господи?!

Взвод наш занял высоту без существенных потерь. Разве только Васька Дракон поцарапал коленку и сустав вывихнул. Да Тимурчик, снайпер-санитар, как увидел кровь (чужую, заметьте!), так сразу без сознания и грохнулся. Реальную СВДшку под череп вместо подушки определил, руки на аптечке скрестил – прям отпевай, не отходя от кассы: не боец, а мертвец. В крайнем случае, зомби-диверсант на полставки.

И все мы, небритые и в драном камуфляже, Тимурчику люто завидуем. Нам тоже хочется сдохнуть от страха. Вот так вот – сдохнуть, и все.

Командир наш, лейтенантик, и сам бледнее меня с перепою. Уж очень он стесняется на нас орать. Утренний развод для него – катастрофа: это ж народец построить надо и внятно сообщить, что, мол, смирно, вольно и… э-э… и равняйсь, пожалуйста.

Не завидую я лейтенанту, сочувствую очень, а помочь не могу – боюсь. Вдруг обидится, вдруг накричит, что лезу не в свое дело, и вообще. И на «губу» меня, или в штрафбат на перевоспитание. А мне и здесь вполне плохо, и в родимом подразделении я как бы козел отпущения и востребован сверх меры.

* * *

…дождались темноты и вошли в поселок. Тихонечко так прокрались, ботиночки тряпками обмотали, чтобы громко не топать. БМПшки, «коробочки» наши противопульные, на высоте оставили: на конфликт нам без нужды нарываться. По собственному опыту знаю: чуть кто из оккупированных личностей траки и пушки заметит, так сразу партизаном, то есть этим… – террористом, о! – заделывается: гранаты начинает швырять и бутылки с зажигательной смесью. А оно нам надо?..

В общем, без брони мы – падать неоткуда, ноги целее будут.

Не первый день в подворотнички сморкаемся, опыту хоть отбавляй: до центрального майдана дохромали – ни одна шавка не заскулила, ни один пенсионер бессонный покой в постели не сменил на пост у окна. А то вскинется какая горластая домохозяйка, да как рыкнет! А у нас от громких голосов икота и стул. Жидкий. И то и другое – самопроизвольное.

Лейтенант перед нами извиняется, краснеет от смущения, но приказы все-таки шепчет:

– Ребята, вы это, потише, да?.. Пожалуйста. Очень прошу. Нам бы до утра, да? И до ночи? Простоять и продержаться. Благодарен буду, ребятки… А вы, Фуга, думайте, пожалуйста, настраивайтесь на подвиг, от вас многое зависит.

Фуга – это я. Прозвище у меня такое. И ничего не странное!

– Есть! – шепчу в ответ. И честно приступаю к выполнению поставленной задачи: думаю, настраиваюсь, подвига жажду. Да только страшно мне: что завтра будет, а? Как местные оккупацию воспримут? Вряд ли хорошо. Достанется нам по самые фрукты-овощи.

* * *

…и началось.

Бабы, конечно, кто ж еще? – женщины они такие: чувствуют мужскую слабость.

Парни весь поселок облепили плакатами. На кроваво-черным поле надпись – «СМИРИСЬ!»; коротко и тупо – для самых умных. В общем, дамочки первыми интерес проявили: а что это за макулатура на заборах и трансформаторных будках намусорена, кто ж это напаскудил, а? Как обычно, содержание наглядной агитации слабый пол не заинтересовало. А зря. Вот и делегация к нам пожаловала, а мы не знаем, куда глаза от стыда девать. Лейтенант вон окапывается усиленно: пехотной лопаткой асфальт ковыряет. В общем, боимся, а отступать еще страшнее – у нас боевая задача, при исполнении мы.

– Вы кто и чо приперлись? Чкаловские, да? Или, вообще, городские? На разборки пожаловали? Рэкет, да? И морды бить нашим хлопцам?

А мы:

– Что вы, отнюдь. Не наш профиль, простите. Мы, простите, воины, вас оккупировали и, поверьте, сопротивление бесполезно. Вам придется добровольно отдать материальные ценности и подчиниться нашему правительству, самому лучшему, самому авторитарно-демократичному.

Они смеялись. Долго смеялись.

А мы вжимали головы в плечи.

Нам было страшно.

Впрочем, нам всегда страшно. Ведь мы – завоеватели.

* * *

…камень – камешек – приласкал затылок лейтенанта: хрясь!

Дети – вечная проблема оккупантов, ибо дети не знают страха. Рогатки тоже оружие, не смертельное, но неприятное: шишка на затылке, синяк на спине, еще шишка, еще гематома… и вечное ожидание гранитного окатыша, проминающего висок… Дети – маленькие демоны, при виде которых у меня начинается икота и в зрачках мутнеет.

И так весь день. Камни. Грязь. Пивные бутылки. Мы боялись, мы терпели, ведь мы – элитное подразделение. Женщины приходили смеяться над нами, они задирали юбки и, когда мы в панике отводили взгляды, называли нас кастрированными баранами. Мужчины – высокие, сильные, в костюмах и при галстуках – отобрали у нас оружие и велели убираться, да поживее. Мы промолчали в ответ, как подобает истинным оккупантам, но не сдвинулись с места: продолжали сидеть посреди единственной площади поселка. Лейтенант попытался объясниться: мол, незавидность их положения несомненна. Но аборигены лишь рассмеялись, а потом расстреляли лейтенанта. Повезло командиру: отмучался. Труп свой оставил, а сам к БМПшкам побрел отдыхать. Тимурчик тут же потерял сознание: из солидарности и за упокой.

До самого вечера нас поливали помоями, в нас швыряли гнилые помидоры. Господи, откуда у них СТОЛЬКО перезревших овощей?!. Снорри, самого крупного бойца взвода, метр шестьдесят два с каблуками, отвели в сторонку и повесили на столбе линии электропередачи. По-настоящему повесили. Мол, так будет с каждым из нас, если мы не уберемся подобру-поздорову. И это было СТРАШНО. Но мы обороняем плацдарм, ни шагу назад, мы сидим на грязном асфальте – этот населенный пункт наш! Уже наш…

Скоро вечер.

Скоро ночь.

Василий допивает вторую флягу. В первой был спирт. Во второй – керосин. Отличная смесь. Васек говорит, помогает вжиться в образ.

* * *

…темнеет.

Будто чувствуют. Высыпали на площадь и орут на нас, орут! Дети пинают бойцов взвода куда придется. Женщины пышут злобой. Зубы мои лязгают, глаза то и дело закатываются.

Кудряшки, меленькие-меленькие, русые. Невинное личико ребенка в отблесках заката неотличимо от морды вампира из фильма ужасов. В руке у кровососа столовый нож. И острием мальчонка тычет мне в щеку. Слишком много страха, слишком…

Критическая масса.

Первым не выдерживает Тимурчик. У нас нет реального оружия – отобрали местные. Но Тимурчик на то и снайпер, чтобы всегда боеготовым быть: длинная композитная ерундовина вырастает коростой на его руках. Глушак и пламегаситель с пятью вырезами, легированный хромом и молибденом ствол, сошки, скелетный приклад.

Лазерный луч упирается в лоб вампиреныша.

Аборигены мгновенно замолкают.

Палец Тимурчика неспешно выбирает свободный ход спускового крючка и…

…выстрел!!

Толпа четко видит, как мальцу отрывает голову, как брызжут мозги, и теменная кость…

Солнца нет: скушал горизонт, не подавился. Денек простоять, ночь продержаться?

Продержались! Да!

Все, хватит! Сил больше нет бояться!