Шкатулка императора

Александр Асмолов

Шкатулка императора

В зеркале прошлого тени видней,

Знаки за гранью прочтет посвященный.

Глава I

Наверное, император был знойным мужчиной, если его именем назвали последний месяц лета. Подобно изнуряющему пеклу, власть Цезаря проникала не только в укромные уголки домов, спрятанных в тенистых садах, но и в души граждан великой империи, а уж рабов и вовсе приводила в трепет. Впрочем, в детстве Август был наречен проще, но после славных побед великий сенат дал ему титул, ставший позднее громким именем для всех императоров. Возвеличенный монарх, как и знойный месяц, довлели над миром. От обоих было душно.

Так же, как летом 2010 года в России. Огромная страна изнывала от жары и засухи, а в августе, когда начались пожары и едкий дым заброшенных лесов и торфяников мутными волнами накрывал Подмосковье, в столице стало невыносимо. Все, кто мог себе позволить отпуск, уезжали к морю или вообще за границу, оставив город на семи холмах изнывать от горячего дыхания раскаленных африканских песков. Толстые стены домов, призванные защищать жителей от сорокоградусных морозов, теперь, как губки, напитавшись жаром далекой Сахары, до глубокой ночи щедро отдавали его, навевая своим хозяевам тяжелые сны. От зноя не было спасения даже в подземке. Составы метро, словно огромные поршни, загоняли в туннели все новые и новые инъекции раскаленного солнцем воздуха и быстро разносили его по артериям всей системы, которая стала напоминать античные термы. Только к утру метро чуть остывало, но спешащие по делам люди быстро наполняли его своим горячим дыханием.

На станции «Третьяковская» удобно пересаживаться с «зеленой» на «оранжевую» ветку, поэтому там всегда многолюдно. Когда вагон метро, зашипев пневматикой дверей, жадно вобрал в себя разгоряченную порцию пассажиров, внутри стало тесно. Пожилую женщину, крепко державшую за руку девчушку лет пяти-шести, придавило к противоположной от входа двери. Она молча снесла это привычное для москвичей насилие, отодвинувшись так, чтобы девочке было посвободнее. Стоявшая рядом пассажирка лет двадцати сочувственно улыбнулась и тоже повернулась боком, пропуская девчушку к окошку. Та безразлично уставилась на большой рекламный плакат за стеклом. Было душно, и близость чужих разгоряченных тел вызывала раздражение. Еще нужно было куда-то спрятать глаза, чтобы не встречаться взглядом с остальными пассажирами. Тут-то расклеенная повсюду реклама и находила своих читателей. В который раз броские фразы и яркие картинки пытались вызвать желание купить что-то, но, как правило, достигали обратного эффекта. Те, кто ездит на метро, не покупают норковые шубы и бриллианты. Даже со скидкой в 70%.

Наконец-то вагон тронулся. Припавшая к окну девочка испуганно вскрикнула и резко отпрянула от стекла, пытаясь спрятаться в длинной юбке пожилой женщины. Отвернувшись, бедняжка стиснула в кулачках тонкую ткань одежды и уткнулась в нее лицом. Женщина инстинктивно прижала маленькое тельце к себе и настороженно взглянула в окно, пытаясь понять, что так напугало малышку. Следом за ней туда же посмотрела и молоденькая пассажирка, стоявшая рядом. Надменно улыбающееся лицо мужчины, чуть исподлобья смотревшего с яркого плаката, проплыло за стеклом.

– Нина! – укоризненно произнесла женщина. – Это же реклама. Ну, что ты.

В ответ не прозвучало ни слова. Девочка боялась даже пошевельнуться. Женщина ласково погладила черные кудряшки, спадавшие на спину ребенка, но та только дернула плечиком, словно отмахиваясь. Поезд набирал ход, заполняя шумом весь вагон, который то раскачивался, то вздрагивал на стыках рельс, словно делал это умышленно, чтобы продемонстрировать всем, кто тут хозяин. Девушка, ставшая невольной свидетельницей неприятной сцены, осторожно присела на корточки рядом с девчушкой. Наклонившись к самому ее уху, она зашептала так, чтобы ее услышала только перепуганная малышка:

– Я их тоже вижу. Тут ничего страшного нет. Главное, не заговаривай с теми, кто тебе неприятен. Сами они никогда первыми не начнут.

Перепуганная девочка даже не шевельнулась, но было видно, как она напряжена. Словно невыносимая ноша легла на худенькие плечи и согнула их. Колеса вагона застучали сильнее, унося прочь от страшного места, и девушка стала говорить громче, понимая, что подслушать невозможно.

– Ты ведь никому не скажешь, что я их тоже вижу. Правда?

Курчавая головка чуть повернулась, и на пассажирку, сидевшую рядом на корточках, посмотрел огромный глаз. Зрачок был так сильно расширен, что радужка вокруг него превратилась в тонкий карий ободок. Испуганный взгляд был долгим. Потом на девушку уставились оба глаза. Не мигая, они смотрели на простое открытое лицо незнакомки. Скользили, изучая его черты, словно читали книгу. Постепенно напряжение у девочки исчезло.

– Похоже, ты кому-то рассказала о них, – как можно спокойнее произнесла незнакомка, – и теперь тебя таскают к психологу, который задает глупые вопросы.

Девчушка растерянно опустила глаза и кивнула.

– Со мной была такая же история, – доверительно призналась девушка. – Представляешь, я однажды рассказала своей лучшей подруге о том, что вижу других, а та раструбила по всему двору. Надо мной сначала смеялись, а потом стали называть домовым. До сих пор помню их дразнилку. «Домовой над трубой поднимает дикий вой». Я даже дралась тогда.

– И с мальчишками? – неожиданно спросила девочка.

– Конечно! Я так научилась драться, что они меня уважали. Представляешь? Всегда в синяках была, но спуску никому не давала.

– А бабушка говорит, что драться нельзя.

– Это правильно. Но тут особый случай. Если бы она знала настоящую причину, то поняла бы. Ты, наверное, бабушке ничего не рассказывала про этих.

Девочка внимательно смотрела на незнакомку, словно прислушивалась, но ничего не ответила.

– Знаешь, рассказывать тем, кто их не видит, не стоит. Они не поверят. А ты сама скоро во всем разберешься. Уж поверь мне, раз ты их видишь, значит, ты необычная. Тебе многое дано, но никто не объяснит – зачем. Так выстроились звезды при твоем рождении. Верь только себе и ничего не бойся.

Далее произошло странное событие. То ли поезд резко затормозил, подъезжая к очередной станции, то ли девчушка сама решилась, но она кинулась к девушке в объятья и повисла у нее на шее, обвив их своими худенькими ручками. Пожилая женщина, наблюдавшая за ними свысока, бросилась было следом, чтобы воспрепятствовать этому, но незнакомка легко выпрямилась, подхватив легкое тельце рукой и бережно прижимая его к себе.

– Не беспокойтесь, она просто испугалась.

– Нет, нет. Что вы! Ниночка ни с одной няней не ладит. Да и нам выходить сейчас. Иди ко мне, детка.

Девчушка так доверчиво прижалась к столь общительной пассажирке, что женщина встревожилась не на шутку. Понимая, что сейчас может разгореться скандал, девушка мягко отстранила от себя малышку, передавая на руки женщине.

– Мне тоже выходить на «Павелецкой». Пойдемте, а то затопчут.

Они вовремя примкнули к потоку, покидающему вагон метро, потому что следом уже накатывался второй людской вал, торопившийся занять освободившееся место. Впрочем, троица уже была подхвачена течением, хлынувшим к эскалатору. Среди огромного, помпезно разукрашенного зала станции метро они были так плотно прижаты друг к другу, что, если бы и желали того, вряд ли смогли разойтись в стороны. Стоя на соседних ступеньках лестницы, поднимавшей их вверх, девочка и странная попутчица не отрывали глаз друг от друга. Пожилая женщина даже повернулась, чтобы заслонить собой незнакомку, но девчушка вывернулась, чтобы не потерять ту из виду.

Когда же они, наконец, покинули метро, оказавшись на шумной улице Садового кольца, расставаться, не сказав ни слова, было как-то неловко. Девушка решилась первой. Протянув свою узкую ладонь малышке, она очень просто сказала:

– Я не успела представиться. Меня зовут Варя.

Та совершенно спокойно взяла протянутую руку обеими своими ладошками и зачем-то начала трясти, словно пытаясь этим что-то высказать. Сцена получилась комичной, и все рассмеялись.

– Это Ниночка, а меня зовут Лидия Натановна, – за обеих ответила женщина.

– Очень приятно познакомиться с вами, – девушка застенчиво улыбнулась, высвобождая свою руку. – Надеюсь, я не была назойливой. Как-нибудь еще увидимся.

Она хотела сказать обеим что-то еще, но настороженный взгляд пожилой женщины ее остановил. Новая знакомая стушевалась, начала расправлять несуществующие складки на своем скромном платье. Потом неуверенно кивнула и повернулась, собираясь идти своей дорогой.

– Не уходи! – умоляюще произнесла Ниночка.

Это было сказано так искренне и очень по-взрослому, что все замерли. Варя медленно обернулась, одновременно поправляя рукой короткую прическу. Она отчего-то не решалась посмотреть девчушке в глаза, отводя взгляд в сторону, на людской поток, обтекавший их, как неодушевленное препятствие на своем пути. Затянувшееся молчание прервала Лидия Натановна. Каким-то свойским голосом она неожиданно озорно предложила:

– Девчонки, а давайте по мороженому! От этой жары с ума можно сойти. А?

– Давайте! Давайте! – тут же подхватила Ниночка.

– Только, чур, потом за столом не капризничать, – строго предупредила та девочку, – а то нам обеим от Софьи Львовны достанется.

– Лидочка Натанна, да я умру, но все съем! – воодушевилась егоза.

– Нет, умирать мы не будем, – пошутила Лидия Натановна в ответ, – но и живыми не дадимся. А? Варя, идем.

– Идем, идем, – ответила за девушку малышка.

Ухватив Варю за руку, она потащила ее за собой. Сопротивляться было бесполезно. Они остановились у киоска с мороженым, задумавшись, чем бы полакомиться. Впрочем, тон в выборе задавала Ниночка. Со знанием дела она стала аргументированно объяснять, что ни в коем случае нельзя покупать, а что непременно нужно попробовать. Взрослые только развели руками. Ребенок был на недосягаемой высоте. Его познания в тонкостях вкусовых особенностей широкого ассортимента были убедительны. Улыбчивый азиат, торговавший в ларьке, только цокал языком, одобрительно покачивая головой.

Свернув на улицу Бахрушина, веселая троица прибавила шаг, чтобы мороженое не успело растаять. Благо идти им было недалеко. За небольшим парком, прямо у его дальней ограды возвышался добротный двухэтажный дом, простоявший за литой оградой более века. Выглядел он очень солидно и казался старым аристократом среди крикливых новомодных построек, кичившихся своим достатком, но, по сути, переделанных из старых «хрущевок» в деловые офисы, «кафешки» или апартаменты.

– Варя, сюда! – девчушка потянула свою спутницу во дворик.

За изящной оградой был свой мир. Аккуратные дорожки с фонариками у самой земли петляли среди миниатюрных клумб, откуда-то доносился шелест водных струй фонтанчика, а нежный запах цветов дополнял приятную картину. Духота и жара остались где-то за оградой, и каждый, входящий сюда с улицы, замедлял шаг и оглядывался. Если бы из кустов на дорожку вышел павлин или антилопа, это не вызвало бы особого удивления. Впечатление было такое, что в этом мире все возможно.

– Ну, пойдем же, – Ниночка нетерпеливо дернула Варю за руку.

– Как красиво! – восторженно отозвалась та, словно не слыша ее. – Ты здесь живешь?

– Это бабушкин дом, – с явной неприязнью бросила вполоборота девчушка.

Колокольчик на двери мелодично оповестил о пришедших. Мужчина спортивного типа в строгом сером костюме вопросительно посмотрел на Варю, и та сразу сникла под пристальным взглядом. Сказка мгновенно улетучилась, и девушка почувствовала себя чужой.

– Витя, это со мной! – холодным властным тоном отчеканила Нина.

Для Вари это прозвучало так неожиданно, что она даже вздрогнула. Превращение испуганного зверька в домашнего деспота выглядело не комично, а угрожающе. Красивый дом за литой оградой, только что приведший ее в восторг своим сказочным садиком, вдруг превратился в зловещее темное здание, где ничего хорошего быть не могло. Даже ласковая прохлада, так приятно обволакивающая тело, вдруг стала чуждой и даже раздражала.

– Виктор, – замялась Лидия Натановна, – мы пройдем на кухню.

– Вы согласовали? – мужчина загородил дорогу гостье.

– Витя, мы тебе мороженое принесли, – укоризненно произнесла девчушка, – а ты…

Серый костюм, еще секунду назад сидевший как влитой на спортивной фигуре, неожиданно сморщился и пошел складками, но дорогу не освободил. Ситуацию спасла Лидия Натановна, уже вынырнувшая откуда-то с красивой тарелочкой, на которой лежала пара ярких упаковок мороженого. Лицо охранника осталось неподвижным, но строгий взгляд потеплел.

– Только не торопись, – хихикнула Ниночка, – а то простудишься.

Она по-хозяйски отстранила серый костюм в сторону и увлекла гостью за собой. Кухня скорее напоминала большую столовую, отделенную барной стойкой от плиты и прочей кухонной техники, аккуратно расставленной вдоль стены. Добротный овальный стол темного дерева посреди столовой выглядел очень солидно. На гладкой чистой поверхности его не было ни одного предмета, и свет из окна удлиненным прямоугольником пересекал столешницу наискосок, словно широкая перевязь для шпаги на военном мундире. Чувствовалось, что везде царил раз и навсегда утвержденный порядок.

– Варь, садись сюда, – Нина уже пододвигала от стены пару резных стульев с высокими спинками.

– Ого! – невольно вырвалось у гостьи. – Как в фамильном замке.

– Бабушка любит старые вещи, – пыхтя, выдавила из себя девчушка.

Они сели рядом, словно подружки, и стали болтать ногами под сиденьями стульев. Это выглядело неким протестом против строгости всего интерьера. Тем временем Лидия Натановна постелила перед каждой красивые вышитые салфетки и расставила приборы. Все это она проделала быстро и ловко, явно заученными движениями. Когда все принялись за мороженое, женщина аккуратно спросила:

– Варя, а ты москвичка?

– Нет, я родилась в Геленджике. Это на Черном море. В Москве три года. Сначала училась на дневном, а потом перевелась на заочный. Работаю в библиотеке.

– Не замужем?

– Нет, – девушка удивилась такому строгому допросу.

– И детей нет? – продолжала Лидия Натановна.

– Нет, а почему вы спрашиваете?

– Варь, иди ко мне няней, – неожиданно выпалила девочка, перестав есть мороженое.

– Нина! – одернула ее женщина. – Иди-ка лучше поиграй.

– Лидочка Натанна, – взмолилась та, – я тихонько посижу. Честно-пречестно.

Женщина покачала головой, но строгости во взгляде не было. Более того, она неожиданно улыбнулась и стала похожа на заботливую добрую хозяйку большого дома, чьи умелые руки обеспечивают уют и тепло всем его обитателям. Варя заметила седые корешки волос в редеющей прическе и морщинки, которые был не в силах скрыть макияж.

– Я ничего не решаю в этом доме, – скромно начала женщина, – но могу попросить Софью Львовну поговорить с тобой. Вижу, что вы как-то расположены друг к другу.

Она ласково глянула на девочку, потом на гостью.

– А у нас беда с воспитателями. Последняя уволилась неделю назад, и теперь Нина со мной, а я ведь только по кухне помогаю. Какой из меня психолог.

– Ну, я тоже не психолог, – начала было девушка.

– Не торопись отказываться. Условия здесь очень хорошие. Семья интеллигентная. Поговори с хозяйкой, а там видно будет.

– Но у меня, право, таких планов не было.

Тут гостья почувствовала, как маленькая горячая ладошка легла на ее руку. Это был жест признания и просьбы одновременно. Дав обещание молчать, сорванец не нарушил слова, и это говорило о многом.

– Вы застали меня врасплох, – чуть хрипловатым голосом произнесла Варя. – Каких-то серьезных обязательств сейчас у меня нет, но с детьми я не работала.

Горячая ладошка нежно сжала ее руку.

– Не будем ходить вокруг да около, – серьезно сказала Лидия Натановна. – Я поднимусь к Софье Львовне. Если она захочет, то сразу и поговорит с тобой.

Кабинет хозяйки тонул в полумраке и прохладе, несмотря на знойное солнце за окнами. Тяжелые темные шторы, добротная старая мебель, дорогие безделушки и картины в солидных рамах создавали настроение покоя и достатка. В глубоком мягком кресле у инкрустированного столика сидела полная женщина с властным лицом. Большой парик и пышные одежды старательно маскировали ее возраст и тучность. Горбинка на носу и пристальный взгляд темных глаз придавали выражению ее лица некую строгость.

Хозяйка указала жестом вошедшей девушке на кресло перед собой. Перехватив ее любопытный взгляд, пробежавший по картам Таро, лежащим на инкрустированном столике, дама улыбнулась краешком густо накрашенных губ.

– Лида рассказала мне о вашей встрече, – она как бы ненароком пододвинула к девушке колоду с необычными картинками на «рубашках». – Возьми одну.

Гостья, не задумываясь, вытащила карту из середины колоды и положила на столик картинкой вверх. На ней была изображена девушка, спокойно сидящая около льва и одной рукой треплющая его гриву, в другой ее руке на ладони лежала восьмерка.

– Интересно? – ухмыльнулась хозяйка. – Ты знаешь, что это обозначает?

– Сила, – спокойно ответила Варя. – Одиннадцатый аркан Таро. Символизирует духовную силу, преодолевающую физическую. Преобладание разума над инстинктами. Перевернутая карта означает деспотизм, зависть, обиду.

– Ну, перевернута она сейчас только по отношению ко мне, – мрачно улыбнулась дама. – А вообще-то одиннадцатый аркан еще называют «Справедливость» и «Дочь Пламенного Меча». Осознавший свои нравственные силы способен побеждать в самых сложных ситуациях. Хозяин судьбы. Хотя в перевернутом смысле можно все обратить во зло, став жертвой своей неуемной жажды удовольствий.

Девушка промолчала в ответ, но взгляда не отвела. Хозяйка, внимательно разглядывая лицо девушки, задумчиво произнесла:

– У Нины часто выпадает десятка «Мечей» – символ насильственной смерти, страданий и горя.

– Но в перевернутом виде, – тут же продолжила гостья, – эта карта указывает на выигрыш, удачу, прибыль.

В наступившей паузе казалось, что последняя фраза осталась незамеченной.

– Ну что же, Варя, давай знакомиться. Меня зовут Софья Львовна. С Ниночкой у нас не все так просто. В мае она потеряла родителей. Моя внучка Инна, вопреки воле семьи, жила в гражданском браке, отдельно от нас. Девочку мы почти не видели, но после автомобильной катастрофы Нина живет у меня. Нервные срывы и сложный характер в ее возрасте создают определенную проблему в общении с няней. Но девочка не может быть одна. Надеюсь, тебе понятно, что я не могу взять в свой дом человека с улицы и должна узнать тебя поближе прежде, чем приму решение.

– Конечно, – согласилась Варя.

– Обычно я не читаю каких-то рекомендательных писем или резюме. Мне достаточно посмотреть человеку в глаза. Не возражаешь?

Девушка кивнула, давая понять, что согласна.

– Тогда пододвинься ко мне поближе. Вот сюда, к свету.

Какое-то время хозяйка молча рассматривала лицо гостьи, потом заглянула в глаза. Варе это явно не понравилось, но она не отвернулась. Тем временем взгляд темных с красными прожилками на белках глаз Софьи Львовны словно царапал ее изнутри. Пожилая женщина явно носила очки, но сейчас они лежали в стороне.

Наконец девушке надоела эта экзекуция, и она, чуть наклонив голову набок, но не отводя взгляда, посмотрела сквозь неприятные темные глаза. Очевидно, гостья думала о чем-то приятном. Судя по мимолетной улыбке, тронувшей уголки тонких ненакрашенных губ, мысли посетительницы были далеко отсюда. Она прикрылась ими, словно щитом, от всех невзгод на свете.

– Хорошо, хорошо, – сдалась без боя в этой молчаливой дуэли хозяйка. – Расскажи-ка мне, что ты думаешь о Нине. В двух словах.

– Мне теперь понятно, почему ее так назвали.

– Интересно, – темные глаза блеснули.

– Вопреки распространенному мнению, Нина – не грузинское имя, – спокойно начала девушка. – Действительно, в священных писаниях встречается равноапостольная Нина, пришедшая в Грузию с проповедями из Иерусалима. Она обратила в христианство сначала царя и его семейство, а затем и весь грузинский народ.

– Что же тут не так? – спокойно спросила хозяйка.

– Думаю, что кто-то очень тонко сыграл на чувствах родителей девочки, подсказав такое имя. Скорее всего, отец ее был грузином, потому и мать Нины была отвергнута семьей, как вероотступница. На самом деле имя Нина имеет очень древние корни. Они относятся к пятому тысячелетию до рождества Христова. К первой империи нынешней цивилизации – Ассирии. Один из ее правителей назвал столицу великого государства своим именем. На ассирийском это звучит, как Ниневия, то есть – госпожа. На шумерском Нина это – царица, а с древнееврейского Нина переводилась как правнучка.

Девушка говорила быстро и уверенно. Однако в ответ не было сказано ни слова, и казалось, что полумрак в комнате стал сгущаться. Какое-то время спустя хозяйка шумно вздохнула и спокойно добавила:

– Думаю, что версия греческого происхождения имени от Нинос, племянницы иерусалимского патриарха Ювеналия, которая положила начало христианства в Грузии, более известна в наше время. Хотя на иврите действительно есть два созвучных слова. Пнина – жемчужина, и нун – правнук. Но это для специалистов. Кстати, откуда такая осведомленность?

– Мои родители по образованию археологи, преподают историю в средней школе. Я унаследовала их увлечение.

– М-да, – тяжело вздохнула грузная дама, – теперь такие знания редкость. Молодежь стремится сразу ездить в «Мерседесах», а если ходить, то только по подиуму. Варя, а ты водишь машину?

– Да, но своей не обзавелась.

Девушка отвечала коротко и только по существу, уже поняв, что собеседница не любит споров или диалогов. Она привыкла, чтобы ее слушали, и долгой паузой оттеняла все, что было сказано прежде.

– После автомобильной катастрофы, в которой погибли родители Нины, я боюсь машин и запрещаю возить девочку. Пусть пользуется метро. У Нины нелегкая судьба, но она последняя из нашего рода. Ее дядя, мой внук Арик, едва остался жив, когда в Ташкенте начались погромы. Тогда, при развале Союза, там был сущий кошмар. Они все погибли. Вся семья. Только Арика удалось спасти, но у него никогда не будет детей.

Лицо грузной дамы как-то осунулось, и морщины стали глубже.

– Арик, это сокращенно от Аристарха или Ариэля? – только чтобы разрядить обстановку спросила девушка.

– Ариэль, – едва слышно произнесла хозяйка, – хотя в советские времена многие скрывали свои настоящие имена, чтобы не навлечь на себя беду. Изя становился Игорем, а Моше – Мишей. Правда, Арик всегда переводил стрелки на популярную «ВИА Ариэль», и это сходило с рук. До поры до времени.

– Был еще одноименный роман Александра Беляева, – вскинулась Варя и, подумав, добавила. – Если не ошибаюсь, на иврите Ари звучит как лев, эль – Бог, то есть – божий лев. Алтарь в Первом Храме тоже носил имя Ариэль, да и сам Иерусалим иногда так называли. Думаю, что имя внуку тоже дали не случайно. Судя по возрасту, он родился в день Ариэля. Так называют день объединения Иерусалима после шестидневной войны в 1967 году.

– Деточка, это нетактично напоминать мне о возрасте, – улыбнулась хозяйка. – Впрочем, мне по душе твое увлечение историей. А ты была в Иерусалиме?

– Нет.

– Необычный город. Для него нужно созреть душой, как для романов Достоевского, иначе ничего не поймешь.

Они помолчали. Гостья скромно разглядывала карты на столике, не продолжая затронутую тему. Внезапно хозяйка обратилась к ней сама:

– Попроси Лиду приготовить чаю. Не откажешь мне в компании?

Варя молча кивнула. Незаметной тенью она выскользнула на кухню и, выполнив поручение, тут же вернулась. Условия игры были приняты безоговорочно, что вполне устраивало хозяйку.

– Я редко выхожу на улицу, и круг общения достаточно узок. Те вертихвостки, что приходили до тебя ухаживать за девочкой, думали только о деньгах и мужчинах. Мне кажется, что с тобой мы могли бы поладить. Хотя предупреждаю сразу, я человек жесткий и прямолинейный, вранья не переношу. Кстати, а ты как с детьми-то? Общий язык находишь? Нина у нас не подарок. Бывают нервные срывы.

– Признаться, я никогда няней не была, и опыта такого нет.

– Та-ак, – протянула дама. – Еще интереснее. А ты кем работаешь?

– Библиотекарем, – смутилась гостья. – Еще подрабатываю посыльной.

– И куда же тебя посылают?

– Последний раз я была посыльной в стоматологической клинике, – девушка едва улыбнулась. – Везла коробку с протезами из мастерской. Ну, по дороге уронила ее. Коробка упала, из нее высыпались челюсти и зубы.

– Как высыпались? – удивилась дама.

– Ну, так. По асфальту. Тут прохожие топчутся, а я зубы собираю.

Судороги приступов смеха охватили грузное тело хозяйки, но она еще сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– А я все в коробку зубы заталкиваю, – продолжала Варя, – и думаю, как же я их потом на место поставлю. В челюсти. Их много, и они все новенькие. Потом смотрю, а зубы-то пронумерованы фломастером. Отлегло сразу. Но что-то меня настораживает. Понимаю, что ползу на четвереньках, прорываясь между ног прохожих к зубу, отфутболенному в сторону. А на нем номер. 48! Господи, думаю, что же это за монстр такой. Зубастый.

Обе не выдержали и расхохотались. А гостья сквозь слезы пыталась продолжить.

– Только потом, в клинике, мне объяснили. Ой, я не могу! Дантисты по-особому нумеруют зубы. Первая цифра обозначает челюсть. А вторая. Простите.

Вошедшая с подносом домработница застыла у двери кабинета с плотными шторами, не решаясь нарушить атмосферу безудержного смеха. Она давно не видела хозяйку, смеющуюся так искренне, что ей приходилось смахивать слезу. Уловив, наконец, короткий жест, Лидия Натановна быстро поставила чайные приборы на столик и разлила душистый чай по красивым, тонкого фарфора чашкам. Добавив в одну из них молока, она вопросительно взглянула на девушку. Та утвердительно кивнула, едва справляясь с очередным приступом смеха. Наверное, тут сказались и нервное напряжение, и действительно забавная ситуация, и желание как-то сгладить тяжелые воспоминания хозяйки.

Порой мы неосознанно становимся причиной острых переживаний собеседника, случайно затрагивая потаенные струны его души. Осознавая такой проступок, мы становимся мягче и предупредительнее, пытаясь загладить невольный грех. Не разучившись сопереживать, мы берем на себя часть тяжелой ноши собеседника, который, выговариваясь, облегчает свою душу. Но такое откровение возникает не часто, для него нужен либо самый близкий друг, либо незнакомец, чем-то расположивший к себе.

Когда собеседницы перестали смеяться и принялись за чай, между ними возникла внезапная симпатия. Ни возраст, ни социальное положение, ни жизненный опыт не могли быть тому причиной. И все же, нечто тонкое, неосязаемое связывало их души. И обе признались себе в этом странном расположении к незнакомому человеку. Поразмыслив, они пришли к одному выводу. Причиной была девочка, ее непростая судьба и желание как-то все исправить к лучшему. Они еще не представляли, как это возможно, но чувствовали, что в состоянии сделать это вместе.

Первой нарушила молчание хозяйка.

– Мне кажется, Варюша, ты именно тот человек, который сейчас нужен Ниночке. Назвать мы можем это как угодно. Няня, воспитательница, наставница. Договор оформим по всем правилам. У тебя будет своя комната, питание и прочее. С компенсацией мы решим так, – умножь свою зарплату на десять и округли. Напиши мне телефон своего начальника, и я решу вопрос о твоем переходе на другую работу. Хочешь подумать или ответишь сразу? Судя по тому, что мне рассказала о тебе Лида, особых обязательств у тебя нет.

– Я согласна, – уверенно произнесла девушка.

Глава II

– Нина, если ты не будешь слушаться, Софья Львовна меня завтра же выгонит.

– Не выгонит, ты ей понравилась.

Новоиспеченная воспитательница сидела на краешке постели своей непослушной подопечной и пыталась ее убаюкать, но та ни в какую не хотела засыпать. Девочка была не по возрасту развита и наблюдательна. С первого взгляда определяла характер собеседника и быстро решала, интересен ли он ей. Она тянулась к Варе всей душой, впервые найдя искренний отклик на проблемы, которые ее так угнетали.

– А ты давно видишь этих, – неожиданно прервав пустую болтовню о сказках, спросила Нина.

– Я их всегда видела, – призналась наставница. – Даже не знала, что это нечто особенное и не всем дано. Просто в какие-то моменты картинки или фотографии становились выпуклыми и начинали двигаться. Для меня это было естественно, ведь изображения людей были скопированы с живых. Когда я начинала их пристально рассматривать, я словно спрашивала о чем-то, и они откликались. Как и в жизни, человек обращает на тебя внимание, если ты его рассматриваешь на улице. Он даже может обернуться и спросить, что не так, ну, или просто улыбнуться.

– И они всегда разговаривали с тобой? – карие глаза округлились.

– Нет, конечно, – Варя ласково улыбнулась и покачала головой. – Картинки в книгах и журналах всегда разные. Черно-белые и цветные. Раньше такого количества журналов с глянцевыми фотографиями у меня не было. Я, как сейчас, помню названия «Огонек» и «Смена», там всегда были добрые лица. А вот в газетах было много странных и даже злых лиц. Мне иногда становилось любопытно, как это из точечек получается изображение. Когда я внимательно рассматривала газетные снимки, точечки оживали и превращались в иголки. Они постепенно вытягивались из бумаги, обретая очертания человеческого лица. Но многие из них мне не нравились, они всегда что-то просили. Другое дело – картинки из фильмов. Мне очень нравилось «Искусство кино», но мои родители не покупали таких журналов, и я подбирала его выпуски летом на пляже.

– Почему? – удивилась Нина.

– Для родителей это было дорого. Они увлекались только историей и археологией. А мне нравилось кино. Люди придумали его, вкладывая свои мечты и надежды. Меня покоряли сильные герои и красивые женщины. Я наклеивала их фотографии, вырезанные из журналов, на большой лист бумаги, висевший над кроватью в моей комнате. Однажды ночью мне не спалось, и я начала разговаривать с картинками. Некоторые из них стали выпуклыми, словно набухали изнутри, а потом появились в комнате.

– Другие?

– Да. Только они, скорее, напоминали не самих людей, а тени, вот я и стала их так называть. Они проявлялись постепенно, нависали надо мной, всматриваясь куда-то внутрь, но молчали, пока я не заговаривала первой.

– Они были лохматые? – голосок у девочки задрожал.

– Давай, ты не будешь бояться, а то мне придется отложить разговор.

Собеседница только кивнула, но подтянула простыню до подбородка.

– Раньше многое было по-другому, – спокойно пояснила Варя. – И музыка, и разговоры, и кино, и передачи по телевизору. Не было столько ужастиков и монстров. Тени с клыками и лохматые появлялись редко. Чаще из картинок приходили добрые видения. Наверное, поэтому я их не боялась, а с одним даже подружилась.

– Правда? – глазенки у девочки округлились.

– Он намного старше и умнее меня. Но главное… Он настоящий воин! Очень красивый и сильный. Правда, любит надо мной подшутить.

– Ты не говоришь про него – был.

Варя насторожилась. Чуть наклонив голову, внимательно посмотрела на девочку, но та и не думала отступать. Было видно, что ей не по себе, но любопытство брало верх.

– Действительно, он и сейчас иногда появляется… Помогает советом.

– Как его зовут? – прошептала девчушка, словно боясь вспугнуть кого-то.

– Александр.

– Варь, а как ты узнала, что он хороший?

Девушка на минуту задумалась, что-то припоминая.

– Даже не знаю, как тебе объяснить. Просто почувствовала.

– А я их всех боюсь. Этих теней.

Во взгляде малышки появился нешуточный страх. Он искажал хорошенькое цветущее личико, обещавшее стать красивым. И от этого вызывал еще большее сострадание. Отчего-то жизнь иногда незаслуженно сурово распоряжается судьбами детей, подвергая их неокрепшие души серьезным испытаниям. И, к великому сожалению, эти души не выдерживают. Ломаются и переполняются ненавистью к окружающему миру, допускающему насилие в детстве. Этой злобы хватает на всю оставшуюся жизнь. И многие из них бессознательно и беспощадно мстят. За себя, за утерянное детство, за непознанное счастье.

– Я понимаю тебя, дружок, – как можно спокойнее произнесла Варя. – Потому и осталась в вашем доме.

– Это не мой дом, – быстро, словно отстраняясь от чего-то чуждого, прошептала Нина. – Мой там. – Она неопределенно махнула в сторону. – Но бабушка туда никого не пускает.

– Если быть точной, то Софья Львовна тебе прабабушка.

– Она не любит, когда ее называют прабабушка. И ты так не говори, а то рассердится.

– Хорошо, – попыталась успокоить ее Варя. – Не буду.

– Смотри! – девочка обхватила своей ладошкой узкое запястье наставницы. – Она тут главная. Как скажет, так и будет. Даже Арик ее боится.

– Почему ты так думаешь?

– Он всегда глаза опускает, когда с бабушкой разговаривает. А когда ее нет, – сутулится, если о ней говорят.

– Какая ты у нас наблюдательная!

Ниночка насторожилась и собралась было обидеться. Однако, заметив бесхитростную улыбку девушки, смягчилась. Отчего-то она очень доверяла своей новой воспитательнице. Да и бабушка быстро приняла Варю в дом, а мнение хозяйки все уважали. Безропотно. Чтобы не углубляться в семейные отношения, девчушка вернулась к интересующей ее теме:

– Варь, а ту тень в метро ты, правда, видела?

– Не веришь? – усмехнулась воспитательница и попробовала его описать. – Такой круглый, обросший, глаз почти не видно.

Девчушка промолчала, лишь нахмурив брови.

– Он не с той картинки был, которую ты рассматривала. Давно в метро сидит, вот и злится. Его картинку уже пару раз новой поверх заклеили.

– Правда?

– Правда, правда! Нинка, ты спать собираешься? Я еще почитать хотела.

– Так не честно! – демонстративно обиделась та.

– Все по-честному, – спокойно возразила воспитательница. – Чтобы быстрее вырасти, малыши должны спать больше. И не должны бояться всяких.

– Почему?

– Вот ты скоро вырастешь, и мальчики на улице тебе проходу не дадут.

Карие глазенки вопросительно уставились на Варю.

– Ты будешь очень красивой, и все будут предлагать познакомиться.

Глаза умоляли не останавливаться и продолжать.

– А со всякими мы знакомиться не будем. Мы на них даже внимания обращать не будем, а уж бояться и подавно не будем! А если что, и в глаз можно дать. Прости, я тебе этого не говорила.

– Научишь меня драться?

– Нинка, бабушка меня точно выгонит.

– Я ее давно прошу меня в школу карате записать, а она заладила: «Скрипка, скрипка». Ненавижу!

– Что, кто-то пристает во дворе? – смягчилась воспитательница.

– В школе.

– Погоди, а ты в каком классе?

– В третий пойду. Не смотри, что я маленькая. Мне в сентябре будет семь, и я сразу во второй пошла.

Варя с интересом взглянула на свою подопечную.

– Мама обещала, если я на отлично закончу этот год, то купит для ноутбука большой монитор.

Девчушка осеклась, словно, заигравшись, с разбега налетела на запертую дверь. В ее больших карих глазах заблестели слезы и тут же покатились сразу по обеим щекам на подушку. Это было так искренне, что у девушки ком подступил к горлу, и она сама чуть не расплакалась. Тут же. Навзрыд. В каком-то порыве Варя обняла воспитанницу, от которой сейчас почти ничем не отличалась. Прижав к себе ее маленькое тельце, она всем сердцем ощутила ее горькое одиночество в этом недобром мире. Чтобы как-то успокоить Нину, она зашептала ей:

– Это хорошо, что ты любишь и не забываешь маму. Только ведь и ей нелегко. Она же беспокоится за тебя. Оставив тебя тут не по своей воле, она места себе не находит, думая, как помочь. Но теперь мы с тобой вместе. Отпусти маму. Скажи, что теперь тебя есть кому защищать.

– Правда? – девочка сжала в объятьях свою наставницу.

– Ну, конечно. Пусть идет с миром. У тебя все будет хорошо.

– А почему я ее не вижу, как других? – очень серьезно спросила малышка.

– Мама еще не там, откуда можно приходить. Она в дороге.

– В тоннеле?

– Ты начиталась в Интернете всякой ерунды, – тихо произнесла Варя, стараясь говорить как можно спокойнее. – На самом деле никакого тоннеля нет. Просто, когда сердце останавливается и мозг не получает питания, он по очереди отключает свои наименее значимые участки. Когда дело доходит до зрения, мышца хрусталика глаза без управления, расслабляясь рефлекторно, расширяется и создает иллюзию ярко освещенного тоннеля. Это последнее реальное ощущение. Если в этот момент сердце не заработает снова и не подаст обогащенную кислородом кровь в мозг, он умирает окончательно.

– Я не все понимаю из твоих слов, – медленно проговорила девочка.

– Главное, чтобы ты поверила, что мама тебя любит и тоже скучает. Отпусти ее сейчас. Она научится и сможет преодолевать барьер между мирами.

– Когда? – воспитанница даже привстала с кровати.

– Этого я не знаю. А, может, ты первая научишься. Если очень захочешь.

– Я очень хочу! – Нина в порыве чуть не вскочила с кровати.

– Тогда нужно тренироваться и соблюдать режим, – Варя мягко удержала ее.

– И есть манную кашу? – неожиданно по-взрослому съязвила подопечная.

Что-то неуловимое появилось в ее взгляде, делая его серьезным и вдумчивым. Она не морщилась, не щурилась, пытаясь копировать старших, она как-то сразу превратилась из девочки во взрослого человека. Ни голос, ни манеры, ни мимика не изменились, но на собеседницу смотрел взрослый человек.

– Нинуль, – Варя была предельно серьезной. – Каждому судьба посылает испытания, и то, как он их преодолевает, определяет его будущее. Ты же понимаешь, что ты необычный человек. Значит, испытания предстоят необычные.

Их взгляды встретились, и девушка не сразу нашлась, что добавить.

– Давай-ка я тебе лучше сказку расскажу. Только потом, чур, спать!

Карие глаза моргнули в знак согласия.

– Давным-давно жил на Востоке великий царь. Звали его Осирис, и было у него огромное богатое царство. Правил Осирис справедливо, и все его уважали. Но вот беда, его младший брат по имени Сет стал завидовать. Да так сильно, что решился убить Осириса, чтобы самому править. Когда подвернулся случай, он совершил злодейство. А чтобы старшего брата не нашли, расчленил его тело на десять частей и бросил в реку.

Варя посмотрела на свою притихшую слушательницу, но у той выражение лица не поменялось. Современные дети от таких подробностей под одеяло уже не прячутся.

– А еще в той Восточной стране жил волшебник по имени Анубис. Он решил восстановить справедливость и оживить царя. Отыскал Анубис все части тела убитого Осириса и соединил их как надо. Да вот беда, глаз бывшего царя он так и не нашел. Хитрый Сет бросил их на съедение кровожадным крокодилам, а без них оживление было невозможно. Тогда мудрый Анубис подсказал вдове, как родить ребенка от убитого Осириса. Скоро у Исиды появился сын по имени Тот. Он попросил волшебника взять один глаз сына и отдать отцу, чтобы чудо свершилось. Анубис так и сделал, но хитрый Сет наложил очень сильное заклятье на тело убитого брата, и вернуть его в мир живых не смог даже волшебник.

Малышка, не мигая, смотрела на сказочницу.

– Тогда храбрый Тот сразился с коварным Сетом и убил его. Заклятие ослабло, но лишь наполовину. Осирис смог жить только в мире мертвых, которым и стал править, а своего брата-убийцу он заточил в самое глубокое подземелье. Храбрый Тот со своей матерью Исидой стали править в мире живых. Так одна царская семья правила двумя мирами. Живых и мертвых.

Девчушка, не шелохнувшись, молчала, ожидая продолжения. Когда же стало ясно, что на этом сказка закончилась, неожиданно спросила:

– А как они выходят из мира мертвых?

– Это уже совсем другая история! – попробовала сопротивляться наставница.

– Ну, пожалуйста, Варенька. А то я не засну.

– Ах, ты, хитрюга! Ладно, слушай… Врата мира мертвых охраняет собака с хвостом змеи и о трех головах. Зовут ее Цербер. Она очень злая и все про всех из мира мертвых знает, потому что ее головы сразу смотрят в настоящее, прошлое и будущее. Но вот беда, боится Цербер света.

– Как вампир? – предположила Нина.

– Нет. Вампиров вообще не существует. Это все выдумки тех, кто видит плохо. Есть только тени. Только они могут проскользнуть мимо Цербера.

– Почему?

– Потому, что тень появляется только от света, а его Цербер боится.

– Откуда же в подземелье свет?

– В этом и сила тех из мира мертвых, кто умеет его создавать впотьмах.

– С помощью заклятий?

– Нет, ну вы только посмотрите на нее! – всплеснула руками Варя. – Это не ребенок, а детектив какой-то.

– Я не ребенок, – тихо и очень серьезно произнесла девочка. – Мне нужно во всем разобраться. В то воскресенье, когда мама с папой собирались ехать в гости…

Нина замолчала, глядя куда-то вдаль, словно пытаясь там что-то рассмотреть.

– Ты говоришь о том злополучном дне, когда они… Больше не вернулись?

– Да. Они не захотели брать меня с собой. Я так обиделась на них, потому что в доме наших знакомых, куда они собирались ехать, был терьер Тэдик. Мы с ним дружили и всегда играли подолгу.

– И ты осталась в своей комнате, обидевшись на весь белый свет, и что-то видела?

Девочка удивленно округлила глаза, пытаясь понять, откуда ее наставница так осведомлена. Но Варя остановила ее вопрос жестом, давая понять, что это не важно и лучше не прерывать рассказ из-за таких мелочей.

– Да, я сидела на подоконнике, глядя, как они что-то укладывают в машину, и злилась на родителей. Потом из стены появился этот. Он показал рукой на машину и покачал головой.

Нина умоляюще сцепила ладошки у себя на груди, глядя прямо в глаза своей наставнице.

– Если бы я только знала.

– Тихо, тихо, девочка моя, – Варя погладила ее по кудряшкам. – Твоей вины тут нет. Совсем нет. Думаю, что причина гибели родителей иная.

– Но этот, из стены, предупреждал меня. Он качал головой. Нельзя им было ехать!

– Видишь ли, дружок, все уже было предрешено, и случилось бы рано или поздно. А предупреждали именно тебя. Иначе бы остановили твоих родителей.

– А почему их не предупредили? – слезы опять переполнили карие глаза.

– Уже ничего нельзя было изменить. Книгу судеб нельзя переписывать.

– А как же я?

Маленькие ладошки закрыли глаза от этого несправедливого мира. Любящее сердце не хотело соглашаться ни с чьей-то злой волей, ни с книгой судеб, ни со странным законом, запрещающим все исправить, или, как говорят дети, «переходить».

– У тебя есть предназначение. Тебе дано понять, что так повлияло на твою судьбу и кто стоит за всеми печальными событиями.

Испуганный взгляд был красноречивее любого ответа.

– Только не говори мне, что ты маленькая, что ты боишься теней, что ты хочешь только играть в куклы.

Запомни, никто тебя не будет заставлять. Ни я, ни бабушка. Насколько я понимаю, Софья Львовна не видит тени, но какие-то догадки или подозрения у нее есть.

Варя ласково погладила черные кудряшки и спокойно продолжила.

– А вот тебе, дружок, дано их видеть и понять. Вопрос только в том, захочешь ли. Это главное. Ведь на свете время от времени появляются люди, рожденные с самыми разными необычными способностями. У одних особое зрение, другие слышат чужие мысли, третьи по запаху определяют прошлое, иные на ощупь продвигаются во времени, а есть и такие, кто вдруг узнает то, что было написано или сказано очень-очень давно, встречаются и такие, кто может всем приказывать делать то, чего бы они никогда не захотели. Да мало ли. Все эти особенности не измерить обычными мерками, и тогда… Кто-то пугается увиденного и осознанно отказывается от непонятной способности еще в детстве, кто-то пытается использовать подслушанное в корыстных целях, и его останавливают, у кого-то ощущения просто дремлют всю жизнь за ненадобностью. И лишь единицы целеустремленно развивают свои способности, четко зная, чего хотят.

– Я хочу вернуть маму. Это можно?

– Нет. Вернуть никого нельзя. А вот найти причину, покарать злодея и отпустить маму с миром – да. Еще можно научиться вызывать тени и говорить с ними. Это не совсем правильно с точки зрения устройства этого мира, но поступать так дозволительно, если ты никому не мешаешь или пресекаешь несправедливость. Этому не учат в школе и не обсуждают в книгах, но есть тайные рукописи.

– Почему тайные?

– Потому что на необычных людей всегда охотились, как на редких животных, а рукописи о развитии способностей были ценнее золота. Во все века их пытались заставить работать на царей или сжигали на кострах.

– Зачем? – не поняла Ниночка.

– Страх. Обычный страх перед неизвестным. Вот, например, ты видишь человека, идущего к тебе навстречу по улице. Он выше, сильнее тебя, и ты на всякий случай посторонишься, уступая дорогу. Он тебе не угрожает, но ты видишь его широкие плечи и сильные мускулы под одеждой. Возникает чувство опасности. А если тебе в дремучем темном лесу вдруг покажется, что кто-то огромный и сильный крадется сзади? Страх погонит прочь. Что есть духу. Люди часто боятся того, что не понимают. Причем всегда окружают неизвестное им явление различными легендами и сказками. Ну, чтобы хоть как-то объяснить. И если еще совсем недавно сказки были только в книгах, то теперь с помощью компьютеров их сделали такими реальными, что маленькие девочки воспринимают ужастики наравне с музыкальными новостями.

– Значит, я ненормальная?

– Наоборот, ты самая обыкновенная… за некоторым исключением. И это нужно ценить и развивать. Вот послушай. Есть обыкновенные люди, но среди них кто-то самый красивый, кто-то самый ловкий, кто-то самый сильный, кто-то самый быстрый… Люди устраивают разные соревнования, чтобы определить чемпиона. А ты уже родилась чемпионом. Понимаешь?

Большие глаза, не мигая, смотрели на воспитательницу. Очевидно, такой разговор у нее был впервые в жизни.

– Варь, ты разговариваешь со мной, как со взрослой, – призналась девочка. – Но я все понимаю. Даже странно. Ни мама, ни учителя, ни воспитатели никогда так со мной не говорили. Почему?

– Потому что тебе нравится быть маленькой. За тебя все решают и за все отвечают. Ты хорошенькая куколка. Можешь быть веселой или капризной, но не более того. Повзрослеешь, когда сможешь хотя бы себе самой четко сказать, чего ты хочешь в этой жизни добиться.

– Я хочу разговаривать с мамой, а слушать чужие мысли не хочу.

– Видишь ли, дружок, одного желания тут мало, – воспитательница развела руками, показывая, что это не изменить. – Многие хотели бы обладать таким даром, как у тебя, но им не дано. А те, у кого он есть, будут нести этот тяжкий крест, как бы они ни закрывали глаза или ни надевали темные очки.

– Я боюсь этих теней.

– Знаю, – кивнула Варя, – я видела в метро. Но очертания теней не всегда соответствуют их намерениям.

– Как это? – насторожилась подопечная.

– Надеюсь, ты была на каком-нибудь костюмированном балу и понимаешь, что костюмчик зайчика или лисы надел твой товарищ, а под шубой Деда Мороза или Снегурочки прячется твой школьный учитель?

Нина скорчила обиженную рожицу, показывая, что уж это-то она отлично понимает.

– Есть еще театр теней, в котором актеры с помощью рук и небольших предметов перед лампой ловко изображают на экране целые спектакли. Зрители заранее соглашаются с тем, что они видят на экране не то, что есть на самом деле. Так и в реальной жизни. Вот только те, кто вызывает тени, обладают разным мастерством. Одни кроме лохматого чудища ничего показать не могут, а иные клыки и когти спрячут, да невинным ягненком прикинутся.

– Зачем? – испуганно прошептала девочка.

– Здесь мне бы полагалось по закону жанра зарычать страшным голосом: «Что бы съесть тебя…», но я не буду этого делать. Ладно?

– Ладно, – в карих глазах еще остался испуг.

– Просто не разговаривай с тенями, если они тебе неприятны. Не обращай на них внимания. Отстанут. А главное, попробуй сосредоточиться на том, кто указал на машину родителей перед их последней поездкой. Запомнила, как он выглядел?

– Не очень, – призналась Нина. – Он, когда из стены появился, я так испугалась.

Варя ласково улыбнулась и погладила маленькую ладошку.

– Когда человек пугается, он способен на большее, чем в спокойном состоянии. Правда, только если он воин. Знаешь, как раньше воеводы выбирали себе ратников?

Черные кудряшки мотнулись по подушке следом за отрицательным движением головы.

– Воевода усаживал кандидата за стол перед собой, угощал чем-нибудь, вел неторопливую доброжелательную беседу. А по его незаметному сигналу кто-то из воинов подбегал с диким криком к претенденту сзади и острой саблей со свистом срезал пару волосинок с головы гостя.

– Зачем?

– Это был экзамен. Если испытуемый побледнел, моргнул, онемел от страха, – не воин. А напружинился, румянцем пошел, а то и в сторону увильнул, – прирожденный боец. Такой и во сне оружие выхватит, если опасность рядом.

– Варенька, миленькая, – вскинулась к ней девочка, – возьми меня в ратники! Научи драться. Ну, или испытай сперва.

– Это лишнее, – искренне улыбнулась наставница. – Я вижу, что ты воин. Только сама еще не веришь в это.

– А как ты видишь?

– Не глазами, – смутилась воспитательница.

– И я могу научиться кирпичи кулаками разбивать? – Нина просто подпрыгнула на кровати. – Как каратисты в кино?

– Нет, кирпичи мы оставим каратистам, – улыбнулась няня.

– А как же в глаз? – чуть не плача пробубнила послушница.

– Ну, это святое, – Варя прикрыла рукой рот, чтобы не прыснуть со смеху. – Давай-ка лучше спать. Утро вечера мудренее.

– Вот так всегда! – попробовала протестовать маленькая воительница.

– Нет, сегодня будет не как всегда, – строго пресекла ее возмущения няня. – Ты закроешь глаза и постараешься вспомнить все-все о том воскресенье, когда родители собирались в последнюю свою поездку. Начни с самого утра. С того момента, который был всегда одинаков. По выходным вы завтракали вместе?

– Да, мама очень любила, когда мы втроем садились на кухне. Она всегда готовила что-нибудь вкусненькое и просила не торопиться.

– Вот и чудесно. Вспомни все до мельчайших подробностей. Какая была скатерть, что приготовила мама, что вы говорили. Ты быстро заснешь, и то воскресенье повторится в сознании. Пожалуйста, будь спокойна, это будут просто воспоминания. Когда ты опять будешь сидеть на подоконнике и появится тень, ты все запомнишь. Знай, тень – твой друг, потому что она предупредила об опасности. Постарайся спросить, как ее зовут, чтобы обращаться по имени. Это важно. И запоминай. Все-все запоминай. Поверь, тебе все под силу.

– Это мой экзамен? – неожиданно серьезно спросила девочка.

– Только, если ты решила стать воином.

– Я не побледнею и не зажмурюсь, – взгляд карих глаз был полон решимости.

– В таких случаях всегда говори без отрицания, – поправила ее Варя. – Я все увижу, все пойму. Я буду готова ко всему и одолею любого врага.

Она сжала губы и кивнула.

– И почаще повторяй одну фразу – «я все вижу». Особенно с закрытыми глазами.

Ниночка сомкнула веки, и губы ее зашевелились. В отличие от многих своих предков, повторяющих в ночной молитве вечные слова покорности и раскаяния в грехах перед Господином, девочка шептала нечто иное.

Глава III

Черноглазая красавица-ночь, словно услышав призывные аккорды андалузийской гитары, взметнула вверх тонкие руки и щелкнула незримыми кастаньетами, а сумрак, подобно пышным юбкам ее воздушного черного платья, заполнил площади и улицы старого города, красовавшегося вокруг бухты на берегу Средиземного моря. Граница дня и ночи едва уловима в современной суете, но те, для кого это таинство не секрет, каждый раз получают удовольствие, наблюдая переход в совершенно другой мир. Именно так. Правда, это дано не многим. Погруженные в свои повседневные дела никогда не увидят чуда в том, что происходит каждый вечер. Но это не зависит от них. Настоящие чудеса не нуждаются в зрителях, как на представлениях фокусников. Чудеса живут своей жизнью.

Сначала медленно, но не робко или застенчиво, а от сознания своей необычности – величественно, заполняет собой все вокруг, преображая и наполняя новым смыслом, красавица-ночь. Не случайно она с тружеником-днем мужского и женского рода, каждому присущи противоположные черты. Их перечисление займет слишком много времени, а танцовщице в черном платье, чьи пышные юбки стремительно развиваются в такт ее страстным движениям, нравоучения скучны. Незримые кастаньеты и звонкие аккорды гитары уже выводят знакомую мелодию. Это фламенко. Только здесь этот танец звучит по-настоящему, в остальных местах он скован, как в неволе. Ему нужны гулкие узкие извилистые улочки, сбегающие с холмов к морю. Они вымощены особым камнем, способным отзываться на перестук крепких каблучков. Ударят ловкие пальцы по струнам андалузийской гитары, и тут же отзовется дробь каблучков. Что там сцены, подмостки театров и концертных залов, где перед чопорной публикой, убаюканной мягкими креслами, танцовщицы пытаются исполнять фламенко! Увы, там этот танец – невольник, ибо душа его живет только на брусчатке Барселоны.

Красавица-ночь это знает. Каждый вечер, начиная свой завораживающий танец, она покоряет светлый мир, и он опускается перед красоткой на колени, потому что понимает, ему не устоять. Темный мир живет не разумом, но сердцем, и превыше всего ставит любовь. Эта богиня властвует безраздельно. Ей покоряются и ее превозносят без храмов, соборов и монастырей. О ней грезят с детства и ее вспоминают на смертном ложе. Любовь – лучшее, что дано Создателем смертному. Днем, когда разум преобладает над человеком, он пытается придумать себе иного Господина, называя его на разных языках разными именами. Смешно и грустно. Единая религия и единая Госпожа давно есть у каждого. Любовь живет в душе каждого еще до рождения. Мать и дитя любят друг друга, и весь мир сосредоточен для обоих в них самих. Так Создатель пытается научить смертных единственной религии, которая нужна людям. И это настоящее. И это на всю жизнь. И это умеет каждый. Нет первородного греха, есть самая первая любовь, и ей не нужны Талмуд, Коран или Библия; святые отцы, выдуманные обряды или жертвоприношения. У человека есть душа. Она всегда подскажет, откроется навстречу и простит. Никто так не умеет любить и ненавидеть, как обладающий душой. Никто не умеет так прощать, как душа любящая.

Красавица-ночь сверкает черными очами, в которых хочется утонуть. Нет сил сопротивляться, да и незачем. Вместо молитв звучит гитара, вместо поклонов – огненное фламенко, вместо попов – стремительная байлаор. Темное трико обтягивает ее соблазнительный торс, закрывая от шеи до ладоней. Нет обнаженного тела, но есть огненная страсть танца. Оборки и воланы пышными волнами вьются за байлаор, но ее уже там нет. Это только след той, что умеет любить страстно, ненасытно, безгранично. Долой кастаньеты, и трепетные кисти изящных рук начинают свой монолог. Не нужны толмачи, все понятно без слов. Фламенко впитал в себя традиции мавров, обычаи индусов, свободолюбие цыган, лукавство иудеев и неукротимость испанцев. Для любви не существует вавилонской башни, это порождение дневного разума. Мелькнул в руках байлаор веер, и монолог окрасился новыми яркими фразами. Какое богатство! Смотрите и наслаждайтесь, ваша душа все поймет. Когда же кантаор с надрывом зайдется на самых высоких нотах, выводя голосом не слова, а невообразимый восторг, и ритм каблучков будет соперничать с бешеным темпом струн, взметнется красная шаль с длинными кистями. Тут вы почувствуете непреодолимое желание вскочить со своего места и ринуться в танец. Не сдерживайтесь. Это ваша душа отозвалась на голос Госпожи вашей – великой и единственной царицы по имени Любовь.

Когда красавица-ночь заполнила собой город и тысячи огней украсили его дома, на улицах и площадях стало многолюдно. Летом испанцы ведут преимущественно ночной образ жизни. В послеобеденное пекло большинство остается дома. Сиеста затягивается до пяти вечера, после чего возобновляется рабочий ритм. Оживают стройки, магазины и предприятия. Только вездесущим туристам этот закон не писан. Они хотят всюду успеть за те несколько дней, что подарила судьба для отдыха, и никакая жара или местные традиции не остановят их. Недобрым словом вспоминают приезжих работники туристических фирм, отелей, сувенирных лавок и огромных супермаркетов, но они нужны друг другу.

У тонированного окна кабинета на семнадцатом этаже бизнес-центра в деловом квартале Барселоны стоял мужчина в строгом светлом костюме. Высокий, смуглолицый, темные волосы аккуратно подстрижены. Он умел и любил элегантно одеваться. В платяном шкафу его кабинета всегда было несколько костюмов и обувь, которые он носил только в офисе. Подобно опытной женщине, знающей толк в украшениях, он тщательно подбирал для себя одежду, подчеркивающую его фигуру. Он относился к одежде, как к драгоценным камням, которые притягивают взгляды окружающих, не акцентируя внимания на лице или руках их обладателя. На юге, где столько соблазнов, трудно сохранить стройность и юный овал лица. Эта постоянная борьба с удовольствиями и неминуемыми их последствиями вынуждает маскироваться. Коллегам свою необычную страсть к одежде мужчина объяснял профессиональными секретами общения с клиентами. И надобно сказать, что дела его шли отлично. Несмотря на тяжелые времена затянувшегося мирового кризиса, фирма сохранила свои позиции, и это давало повод ненадолго расслабиться в конце рабочего дня. Было приятно представить себе, будто несравненная Барселона покорно стелет к его ногам свой ковер из разноцветных огней.

Взгляд мужчины отыскал высокие шпили собора «Святого семейства», которые эффектно подсвечивались снизу, отчего казались яркими пиками, устремленными в черные небеса. Названные в честь Спасителя, Марии и апостолов, они словно стояли на страже творения великого Гауди, оберегая островок светлого мира от темноты. Впрочем, это было напрасно. Никто, кроме самих людей, на протяжении века его затянувшегося строительства не посягал на собор, который то строили, то разрушали, то восстанавливали. Вечная проблема финансирования теперь отчасти была переложена на плечи туристов. Каждый посетитель гордо сознавал, что и его посильная лепта останется на века, воплощая в каменной фантазии непревзойденного Антонио.

Огненная река бульвара Лас Рамблас пересекала Барселону от высокого холма к самому порту. Некогда высохшее русло реки постепенно стало самым веселым местом города. Сейчас по ярким световым рекламам мужчина отыскивал на бульваре свой любимый ресторанчик и магазин женской одежды, где работала знакомая по имени Тереса. Они встречаются по пятницам и подолгу гуляют среди приезжих. Там просто затеряться, не боясь случайно встретиться с кем-нибудь из знакомых. А вон и площадь Каталонии. Она никогда не спит. Медленно, словно светлячки, огибают ее по кругу фары машин, растекаясь в стороны по прилегающим улицам Фонтанелья, Пасеч де Грасия или дальше по Лас Рамблас.

Приглядевшись, мужчина заметил крохотные огоньки, медленно плывущие над городом. Это кабинки канатной дороги. Он усмехнулся, подумав, что отважных туристов не предупредили о том, что антикварные кабинки, как и сама канатная дорога, еще ни разу не ремонтировалась за восемьдесят лет своего нелегкого труда. Конечно, заманчиво, подобно чайке, зависнуть над ночным городом, рассматривая море огней под ногами, но когда восторг постепенно сменит волнение, а затем придет страх, тут уже не до красот и достопримечательностей. Статуя Колумба на шестидесяти метровой металлической колонне покажется нелепой, а «воздухоплаватель» в кабинке, раскачивающейся на невидимом в темноте канате, ощутит себя самым несчастным и обманутым человеком в мире. Вот поэтому Кристобаль жестом зовет всех, смотрящих на него снизу, на морские просторы, а не вверх. Впрочем, толпящимся на остановке канатной дороги у крепости Монжуик это только предстоит испытать. Пока они лишь ощущают свежий морской бриз и слушают шум волн, разбивающихся о валуны у подножия обрыва, отвлекаясь на захватывающий рассказ гида о пятиконечной крепости, возведенной в давние времена для охраны города от мавров, впоследствии перешедшей в руки Бурбонов и ставшей символом оккупации, а затем и вовсе служившей тюрьмой при Франко.

Справа вспыхнуло разноцветными огнями водяное облако Поющих фонтанов. Сегодня четверг. Летом четыре последних дня недели прохладные струи, подсвеченные радужными огнями, отплясывают свои замысловатые «двадцатиминутки» под музыку Бетховена, Чайковского и Баха. Смотреть на это захватывающее представление можно бесконечно. Словно языки разноцветного пламени, управляемые незримым кочегаром из преисподней, струи фонтана взмывают в такт чарующей музыки в черное небо. Это красиво. Огонь и вода всегда завораживают.

У мужчины запершило в горле. Захотелось курить. Рука автоматически потянулась в карман модного пиджака, где лежала пачка «Фортуны», но остановилась на полпути. В офисе курить запрещалось, а идти сейчас в курительную комнату, где кроме гудящих кондиционеров в это время никого нет, не хотелось. Его «Фортуна» предполагала общество, вернее, неторопливую беседу, когда, выпуская тонкую струйку, можно выдерживать паузу или прятать взгляд, прищуриваясь от дыма. Сигарета в разговоре, особенно деловом, это палочка-выручалочка, и тот, кто владеет ею более искусно, одерживает верх. «Фортуна» всегда выручала мужчину. Вообще, в его жизни было много необычного и, как он верил сам, мистического. Вот, взять хотя бы его имя. Оно, несомненно, определило необычность его судьбы.

Согласно традиции, имена и фамилии в Испании могут быть абсолютно необычны и многословны. Это определяется фантазией родителей. Другое дело – регистрация. Согласно испанского законодательства, в документе может быть только два имени и две фамилии. А если, например, клерк не сможет однозначно определить из имени пол ребенка, он вправе отказать в регистрации. У себя дома называйте свое чадо как угодно, а документ – дело серьезное. Поэтому два первых имени по традиции стандартны. Первое имя мальчику дается по отцу, второе – по деду. У девочек, соответственно, по женской линии. Полное имя мужчины, разглядывающего ночную Барселону, звучало так: Владимир – Анхель – Хосе – Луис – Рамон. В паспорте же значилось, что сорокалетний уроженец Таррагоны Хосе-Луис Мартинес-Мороз еще холост и зарегистрирован в родном городе на улице Сан-Антонио, 23. Вернее, в том старом доме, что стоял неподалеку от кафедрального собора, проживала его мать Пилар-Гомес Диас. Но это было официально. На самом деле последнее время Мартинес-младший жил в Барселоне, а родственники и друзья звали его Влахель, с ударением на последнюю гласную. Только покойный отец частенько очень серьезно обращался к сыну, называя его Владимир Великий. Он верил в мальчика и пророчил ему замечательное будущее.

Дело в том, что в 1936 году, когда франкисты подняли мятеж против законного правительства, дедушка Анхель, как высокопоставленный чиновник министерства финансов, отбыл в Москву, сопровождая золотой запас Испании. На эти деньги СССР в течение трех лет поставляло вооружение и своих военных специалистов в Мадрид. Вплоть до падения республики. Все это время семья товарища Мартинеса жила на столичной улице Горького, где морозным январским утром 1941 года у испанского эмигранта родился мальчик по имени Родригес – Владимир. Второе имя было дано в честь вождя мирового пролетариата, но не было внесено в документы в целях конспирации. Зато уж сыну своему, родившемуся в 1970 году, это имя и память о русских морозах Родригес передал с гордостью. Он очень любил мальчика, выделяя его, как наследника, поскольку остальные трое детей были девочками. Впрочем, если быть честным, Влахель не стал мачо, – над ним тяготело «женское» воспитание. Он унаследовал мужественные черты лица своих предков, но отнюдь не мужской характер. За глаза сослуживцы частенько называли его «Рахель», передразнивая уменьшительное домашнее имя Влахеля на женский манер. А имена, как известно, сильно влияют на наши судьбы.

Влахель всегда прилежно учился, осваивая фамильную профессию финансиста. Отцовские связи и память некоторых столичных функционеров о славном прошлом деда помогали карьере. Однако у него не было такой поддержки в общении с прекрасным полом. Ему не составляло труда завязать знакомство с какой-нибудь красоткой, но через месяц они расставались. Была ли тому причиной его бережливость или чрезмерная мягкость, Влахель не знал. Он умел нравиться, негромко и уверенно говорил, разбирался в цветах и никогда не путал предпочтения своих избранниц, но они все равно покидали несостоявшегося кабальеро.

Подобно средневековым дворянам или рыцарям, которые превыше всего ценили честь фамилии и уважительное отношение к семейным традициям, Мартинес-младший искал даму сердца. Будь рыцарские поединки в наше время, он бы вряд ли преуспел в них, но вот грамотно распорядиться сбережениями, вложить их в надежное дело и получать доход, пусть небольшой, но стабильный, он мог в совершенстве. Очевидно, профессия накладывала свой отпечаток на его взаимоотношения с женщинами. Хосе-Луис признавался себе, что он мог взглянуть иногда на обладательницу стройного шоколадного тела, как на клиентку, чьи средства он собирался выгодно вложить. Но это бывало редко. В остальном же он старался вести себя как настоящий мачо. Подарки, пусть не дорогие, но с намеком; поездки на выходные, пусть не во Францию или Италию, но очень интересные; романтические вечера, пусть не в дорогих ресторанах, но с вполне приличной кухней. Ну, не мог же он тратить бешеные деньги на понравившуюся женщину. Другое дело – жена, тогда, может быть.

Что же касается цветов, то Влахель знал в них толк и мог составить букет по всем правилам флористики, демонстрируя даме свои пылкие чувства. Однако зачастую он со своей очередной пассией говорил на разных языках. Проходила пара месяцев знакомства, и все надежды рушились. Впрочем, были и такие претендентки, что доходили до знакомства с мамой. Тогда они приезжали вдвоем на взятом Влахелем напрокат кабриолете в родную Таррагону, и Пилар-Гомес готовила свою знаменитую паэлью. Дорогая мама, как и вся семья Диас, были родом из Валенсии и считались непревзойденными мастерами этого блюда из риса, морепродуктов и курицы. Особая заправка из оливкового масла, мускатного ореха и шафрана была фамильным секретом всех, живших долгие годы на улице Сан-Антонио, неподалеку от кафедрального собора.

Замечательный вечер на прохладной террасе в старом доме, к строительству которого приложили умелые руки все мужчины семейства Диас, всегда проходил в рамках старых традиций. Настроение, окружающая мебель, посуда и приготовленная мамой паэлья всегда вызывали слезы умиления у Хосе-Луиса. Он ощущал себя законным наследником двух старинных испанских фамилий – Диас и Мартинес, и вел себя подобающим образом. Правда, в течение такого вечера в похвалах и комплементах рассыпались только гостьи. Суровый и опытный взгляд Пилар-Гомес всегда быстро разоблачал охотниц за приличными мужьями, особенно потому, как эти дамочки говорили и ели. Ни одна из приезжих штучек не прошла экзамен успешно. Но разве мог любящий сын перечить матери. Святая женщина! Она всегда права. Да и сорок лет для холостяка вполне прилично в наше время. Теперь даже женщины в эти годы стремятся делать карьеру, а не родить к тридцати троих детей, как это было в прежние времена.

Сегодня был четверг, и Влахель должен был зайти в бар на углу улиц Аугусты и Либертат. Именно должен. Эта странная история тянется много лет. Помнится, в 1996 году, когда еще был жив отец, в их старый дом на улице Сан-Антонио приехал давний друг Мартинеса-старшего. Важный гость из Мадрида долго беседовал с отцом за стаканчиком хереса. Поздно вечером, прощаясь со всеми членами семьи Мартинес, гость по-отечески потрепал по щеке тогдашнего менеджера местного отделения столичного банка, пообещав приятные новости. Так и случилось. Через несколько месяцев Влахель переехал работать в Барселону, став директором небольшой посреднической фирмы под названием «Эсмиральда».

Он был так счастлив, что не придал особого значения тому, что в учредительных документах владельцем компании значился неизвестный ему господин Гридман из России, а в конфиденциальном соглашении к договору о найме на работу Хосе-Луис обязался руководствоваться в своих действиях директивами, которые он будет получать от владельца. Первый год прошел абсолютно спокойно. «Эсмиральда» удачно вошла в посреднический бизнес в сфере управления активами не очень богатых сограждан и фирм. Клиентская база постепенно росла, сделки набирали обороты, а полученная прибыль позволила переехать в солидный офис, набрать приличный штат и зарекомендовать себя как надежного партнера. Никаких ограничений или давления со стороны реального хозяина не ощущалось, и Влахель убедил себя в том, что это один из тех богатых русских, коих теперь немало появилось в Испании. Они покупали хорошие квартиры в столице и на курортах, дорогие дома и яхты на побережье, вкладывали немалые средства в транспортные компании, доставлявшие весь год свежие продукты для Европы. Мартинес-младший не удивился, когда среди клиентов «Эсмиральды», словно по чьей-то команде, появилось три десятка хороших клиентов, работающих в одной из новых компаний Ла Пинеды.

Этот маленький городок в сотне километров от Барселоны имел добротные причалы для танкеров и нефтеперерабатывающий комплекс. Иногда по дороге в Салоу, куда Влахель любил прокатиться с очередной знакомой, чтобы покупаться на бескрайних пляжах и подурачиться в аквапарке, он проезжал мимо этого черного монстра с пугающим переплетением труб. Возникший в период нефтяного кризиса шестидесятых, перерабатывающий комплекс получил новый толчок в своем развитии уже в конце девяностых. Тогда в Ла Пинеде неожиданно появилась огромная частная компания «Гефест», получившая в свою собственность десятки новейших танкеров из России и крупнейшие контракты по перевозке нефти из Новороссийска и Туапсе. Поговаривали, что это бывшие хозяева-коммунисты выводили из разваливавшейся страны свои активы. Кто знает. Однако при «Гефесте» появились новые рабочие места, налоги потекли в местную казну, а «Эсмиральда» получила очень хороших клиентов. Правда, все они были похожи друг на друга, как близнецы – русские, купившие недвижимость в Салоу, внесшие большие деньги в развитие «Гефеста» и, главное, переводившие средства на свои счета в «Эсмиральду». Регулярность и размер этих переводов говорили о том, что это не только солидная зарплата, но и огромные бонусы от сделок. Поначалу Влахель чувствовал себя очень неуютно. Он перепроверял все финансовые документы от «Гефеста», но с точки зрения закона нарушений не было. Директор «Эсмиральды» понимал, что кто-то прятал огромные деньги от торговли нефтью в «заграничный» карман, но Испании это было выгодно. Законопослушные иностранцы вкладывали большие средства в экономику чужой страны, чтобы потом стать ее добропорядочными и состоятельными гражданами. Они редко появлялись в купленных ими домах и рабочих кабинетах, где кто-то работал за них, но хозяева издалека зорко следили за своими деньгами. Мартинес-младший частенько видел запросы на выписки по счетам клиентов из «Гефеста», но тут был полный порядок. Хосе-Луис знал свое дело и отрабатывал зарплату на все сто.

Рассказы отца об огромной богатой России, затерявшейся где-то на заснеженной окраине Европы, так и остались для Влахеля чем-то нереальным, но вот некоторых русских теперь он знал лично. Это были солидные клиенты, не скупившиеся на личные бонусы сверх всех установленных комиссионных при удачных сделках. А сделки благодаря русским становились все масштабнее. Западный мир побаивался русских медведей, но охотно брал деньги от «Эсмиральды». Небольшая посредническая компания из Барселоны приобретала для своих клиентов акции самых известных и надежных мировых корпораций. Дела шли просто замечательно.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.