Период распада - Час героев

Александр Афанасьев

Час героев

Бог праотцев, преславный встарь,

Господь, водивший нас войной,

Судивший нам – наш вышний Царь! —

Царить над пальмой и сосной,

Бог Сил! Нас не покинь! – внемли,

Дабы забыть мы не смогли!

Вражде и смуте есть конец,

Вожди уходят и князья:

Лишь сокрушение сердец —

Вот жертва вечная твоя!

Бог Сил! Нас не покинь! – внемли,

Дабы забыть мы не смогли!

Тускнеют наши маяки,

И гибнет флот, сжимавший мир...

Дни нашей славы далеки,

Как Ниневия или Тир.

Бог Сил! Помилуй нас! – внемли,

Дабы забыть мы не смогли!

Коль, мощью призрачной хмельны,

Собой хвалиться станем мы,

Как варварских племен сыны,

Как многобожцы, чада тьмы,

Бог Сил! Нас не покинь! – внемли,

Дабы забыть мы не смогли!

За то, что лишь болванки чтим,

Лишь к дымным жерлам знаем страх

И, не припав к стопам Твоим,

На прахе строим, сами прах,

За похвальбу дурацких од,

Господь, прости же Свой народ!

Киплинг«Отпустительная молитва»

30 мая 2015 года

Черное море, пятнадцать километров от крымского побережья

USNS Altair T-AKR 291

Navy forward operational base «Omega»

24 MEU USMC Task force 181

USMC master-sergeant (ret.) Оливер Нули

Scout-sniper team «Omega-zero»

Даже несмотря на то, что сейчас Черное море относительно спокойно – корабль все равно покачивает. Чуть-чуть, мореман этой качки вообще не заметит, а морской пехотинец просто поймет, что он плывет в очередную задницу.

Но его эта качка раздражала, она занимала его внимание, хоть чуть-чуть – но занимала. А это плохо. Да еще этот...

– Сэр, вам нельзя идти одному... – заявил лейтенант морской пехоты, здоровенный техасец с типично техасским гнусавым выговором, на груди у которого красовалась табличка «Миллер», как на банке с пивом. – Черт, вы же сами нас этому учили, сэр. В одиночку в красную зону не ходят, команда – это ты и твой партнер...

– Что ты там сказал про партнера... – подняв голову от лежащих на расстеленной на столике каюты большой тряпице блестящих снайперских патронов, спросил мастер-сержант корпуса морской пехоты США (в отставке) Оливер Нули, – никак собираешься меня поиметь, парень?

Миллер покраснел.

– Сынок, такому большому и сильному морскому пехотинцу не пристало краснеть, как будто ты только что прибыл из Пэрис-Айленд[1] и твои старшие товарищи не просветили тебя, что к чему.

– Сэр, вам туда нельзя одному. Вам нужен напарник.

– Мой напарник погиб, Миллер.

– Сэр, многие на этом корабле, в том числе и я, с радостью прикроют вам спину. Только скажите, и мы найдем...

– Миллер... Когда ты идешь по коридору этого замечательного во всех отношениях корабля, я тебя слышу уже тогда, когда ты спускаешься на палубу. Ты немного приволакиваешь ногу, что с тобой?

– Ирак, сэр.

Мастер-сержант одобрительно кивнул.

– Ирак здоровья не прибавляет, это верно. А теперь ответь мне на вопрос: если я тебя слышу с такого расстояния, то с какого расстояния я тебя засеку в лесу? И с какого расстояния тебя засечет Дух?

– Сэр, у нас на судне базируется оперативная группа боевых пловцов, первый лейтенант...

– В Косово, в девяносто девятом, эти придурки вместе с такими же придурками, но нашими, искали сбитого американского летчика. Наша группа как раз была в этом районе и решила помочь бедняге, тем более что в том районе были и сербы, и кое-кто похуже. Но эти «морские кони», мать их, – приняли нас за сербский снайперский патруль и окатили нас из «Минигана», после чего я еще долго не мог спать по ночам. Я вернулся в корпус не для того, чтобы мою старую задницу прикрывали эти земноводные, вот так вот, Миллер.

Миллер перевел глаза на стоящее в углу оружие – оно стояло в жестком кейсе, пристегнутое ремнями, хотя кейс был открыт и его можно было видеть. Это была стандартная снайперская винтовка морской пехоты «М40А3», с пластиковым прикладом и прицелом «Unertl», сильно устаревшей модели. Винтовка была явно ухоженной, и полностью, до последней детали, она была покрыта аккуратно, видимо вручную, нанесенным нестандартным камуфляжем. Чуть в стороне от нее лежал прямо на полу каюты короткоствольный автомат «Мк18mod1» с толстым глушителем и прицелом «ACOG».

– Сэр, если даже вы пойдете один, с этой винтовкой вы не сможете достичь преимущества над противником, тем более над таким, как Дух. У нас в оружейке есть «М200» и тепловизор к ней, есть и «Барретт», и подполковник с радостью...

Мастер-сержант вздохнул.

– Вот поэтому-то вы тут и возитесь...

– Простите, сэр?

– Поэтому-то вы тут и возитесь. Вы думаете, что война – это долбануть кого-нибудь с двух километров из винтовки калибра 408 или врезать «Хеллфайром» в белый силуэт на экране. Но война, Миллер, – это нечто другое, и я намерен напомнить это и русским, и другим засранцам, которых вы тут развели. Когда они поймут, что у морпехов яйца – железные, а не, там, серебрянкой присыпанные – тогда они раз и навсегда забудут сюда дорогу.

– Но сэр, кто-то же должен прикрыть вам спину.

Снайпер улыбнулся.

– Правила – для того, чтобы их нарушать. Когда у нас была снайперская группа «Омега Зеро» – мы это и делали. Если ты откроешь наставление по снайперскому делу, Миллер, то увидишь, что снайперская группа состоит из двух человек, первого и второго номеров, и при необходимости они должны подменять друг друга. Но снайперская винтовка у них – одна на двоих. Так вот – в снайперской паре группы «Омега-Зеро» были две снайперские винтовки, и мы были не партнерами, которые не могут и минуты прожить друг без друга, а напарниками, каждый из нас и охотился, и прикрывал. И так мы надрали задницы немалому количеству плохих парней, в том числе и в тех местах, про которые ты и в новостях не слышал. А теперь иди и скажи подполковнику, который тебя послал, что если у него проблемы, то он может обращаться непосредственно к командующему Корпусом морской пехоты США, который прошлой зимой охотился на оленей в принадлежащих мне угодьях...

– Слушаюсь, сэр.

Лейтенант сделал шаг к двери, потом развернулся и неуверенно сказал:

– Сэр...

– Ну? Ты забыл дорогу к двери?

– Разрешите вопрос?

– Хоть два.

– А этот... Его Дух зовут, так ведь? Как думаете, что это означает?

Мастер-сержант отложил в сторону штангенциркуль, которым он замерял каждый из патронов, которые он намеревался взять с собой.

– Могу только догадываться, парень. Но мысль у меня есть. В свое время Советы воевали в Афганистане, это было так давно, что ты в те годы ходил в детский садик, наверное. Им противостояли в принципе те же ублюдки, которые нас сейчас там убивают, – просто тогда мы помогали им убивать русских, а теперь они убивают нас. Русские их звали душманами, сокращенно – это дух. Понял?

– Так что, этот снайпер взял себе название по тому, как они называли врага?

– Может быть. Я думаю, что он в те годы был там. Если это так, то это старый и опытный лис. И у него на прикладе немало зарубок, Миллер.

Мастер-сержант немного подумал и добавил, почти шепотом:

– Как и на моем...

Дух...

Далекое прошлое

Лето 1987 года

Демократическая Республика Афганистан, севернее Джебаль-Уссарадж

Сторожевая застава, район отметки 2685

– Э, дух! Душара!

Старший сержант Кордава, которому до дембеля-то оставалось чуток, спрыгнул в «гнездо» – выложенную со всех сторон крупными валунами, по пояс человеку, воронку от авиабомбы. Наблюдательный пункт. За спиной у Кордавы висела на ремне новенькая снайперская винтовка Драгунова.

– Ты че, душара, задох, что ли, тут?

Невысокий белобрысый солдат – слон[2] по сроку выслуги, а не дух, но его пока не перевели, как полагается, и он считался еще духом – в потертой, пропитанной потом до состояния соляной корки эксперименталке[3], беззлобно и добродушно улыбнулся, отодвигая в сторону кусок дерюги, которым он накрывался от солнца.

– Жарко, тащ гвардии старший сержант.

Кордава огляделся.

– А Деменчук где?

– Так это... по малой отошел, тащ гвардии старший сержант.

– Давно?

– Да... минут десять как...

Кордава мгновенно взбесился: как и любой грузин, пусть и с севера, он заводился с полоборота...

– Козел, деда шено! Щас колонну погонят, а он с поста дернул. Ничо... майор ему вечером устроит ското-клизм... усрется. Деда мухтан траге.

Старший сержант посмотрел на часы.

– Колонну, тащ гвардии старший сержант? Не объявляли же на разводе... А следующая – через полчаса.

– Да бес их знает... только что объявили. Бивень меня сюда дернул... посты проверить, б... Ладно, молодой, не бзди... Зырь только в оба...

– Есть...

Молодой – он был слоном, и права на имя у него не было – приложился к станковому пулемету, обозревая окрестности.

* * *

Саланг...

Вряд ли найдется такое место на афганской земле, которое столь обильно полито кровью советских воинов.

Единственная дорога от пограничного Термеза на Баграм, можно сказать, дорога жизни, потому что все снабжение сороковой армии и вся помощь, которая идет Афганистану – идет через нее. В Афганистане нет ни единого километра железнодорожных путей, если не считать построенную в двадцатых и потом сломанную железную дорогу из центра Кабула до королевского дворца. Дорога сложная, пролегает в высокогорье, петляет меж горных круч, если и есть куда свернуть – так это в зияющую пропасть. Ни одна и не две машины в пропасть улетели... особенно страшно было зимой и на гусеничной технике, тот же танк зимой – как корова на льду, чуть что и... С любого склона может работать снайпер, бронированных кабин тогда не додумались сделать... вот и гибли пацаны. А против гранатомета, который в засадных группах у каждого второго духа имеется – даже танковая броня не помогает. Но есть две самые страшные точки. Первая – это тоннель под перевалом Саланг, пробитый советскими инженерами в шестидесятых, он очень плохо освещенный, узкий и там нет внутренней вентиляции. Дважды там были такие ЧП, что и подумать страшно, – в одном из них разом погибли, отравившись углекислым газом, больше пятидесяти человек. А что – машина сломалась и встала, остальные газуют – все. Был там и пожар бензовоза. Душманы все время пытались прорваться к одному из входов в тоннель, чтобы заложить взрывчатку, если бы это им удалось – последствия были бы катастрофическими. Чтобы этого не допустить – по обеим сторонам Саланга стояли несколько сторожевых застав, и тех, кто уходил туда, провожали как покойников. Вторая точка – это как раз в районе Джебаль-Уссарадж, там на трассу выходит ущелье Саланг, вотчина Ахмад Шаха Масуда, талантливого и удачливого военачальника моджахедов. Девять операций было предпринято для того, чтобы овладеть ущельем Саланг, в ходе второй из них вертолеты, чтобы блокировать ущелье, высадили одновременно четыре тысячи двести десантников. И все равно, как только заканчивалась «очередная пандшерская» – ущелье переходило под контроль духов, для которых оно было таким же важным, как и для нас Саланг. Дело в том, что идущая по перевалу Саланг дорога была единственной, прикрытой с обеих сторон скальными массивами дорогой, которая шла от места, где сходятся границы четырех государств – СССР, Афганистана, Пакистана и Китая, – и по ней можно было безопасно выйти в самый центр Афганистана. Сам Ахмад Шах, кстати, не очень-то стремился атаковать советские колонны на трассе, он больше занимался делами создаваемого им в Пандшере собственного государства – но другие командиры духов, прошедшие Пандшером из Пакистана – очень даже были не прочь поразбойничать на трассе.

Как раз это направление и прикрывала сторожевая застава, стоящая на отметке 2685.

Застава эта была в принципе такой же, как и десятки других по обе стороны трассы, за семь лет уже обжитых. Жили в некоем подобии жилья, построенного на манер афганского из глины и камней, были тут и траншеи, вырытые неимоверным трудом в каменистой почве, были и бомбоубежища – перекрытые щели, потому что у духов были минометы. Была натоптанная дорога к роднику – до него был примерно километр. И были выносные посты, на одном из которых как раз и разворачивалось сейчас описываемое действо.

От поста до дороги было примерно метров шестьсот, и все эти шестьсот метров были таким крутым спуском, что, как выражались местные деды, «до низу только уши твои доедут». Все подходы к выносному посту были заминированы, кое-где кинули и МЗП[4] – но все понимали, что духи не сумасшедшие, чтобы лезть в гору под шквальным огнем с нее. Накроют минометами да снайперы отработают – вот и все дела. А пока одни будут пост огнем давить – другие колонну выбьют.

Благо, все-таки хоть частично – но «гнездо» сверху прикрыли, вот только выдержит ли это прикрытие взрыв минометной мины – никто не проверял...

Первыми, конечно же, появились вертолеты. Два «крокодила» – большие, уродливые «Ми-24» шли над ущельем, парой, один за другим, то первый, то второй изредка плевались факелами тепловых ловушек МТЦ. Хоть ущелье и прикрыто сплошной цепью застав – никогда не знаешь, где, на каком выжженном солнцем склоне тебя поджидает огнехвостая смерть – и поэтому только полные дураки привозили из полета хоть одну кассету с ловушками. Вертолеты проходили над ущельем нечасто, только плановые облеты да прикрытие особо важных колонн...

Выжженная солнцем, бурая, не дающая плодов земля. Острые, рвущие бездонную синь неба пики гор. И пацаны – вцепившиеся зубами в эту землю, чужую и враждебную. А каждому пацану всего-то – девятнадцать-двадцать лет...

Первым полз танк. Старая каракатица, железная коробка с донельзя изношенным дизелем, она ползла по натоптанной сотнями тысяч шин дороге, толкая перед собой зубчатые колеса трала; совершенно бесполезная в такой ситуации пушка смотрела в сторону. Танк здесь был совершенно не нужен, он разбивал своим весом и гусеничными траками и так уже испохабленную дорогу и задерживал колонну, большей частью состоящую из мощных полноприводных новеньких «КамАЗов». За все время войны ни одна светлая голова в советском ВПК не сумела придумать колесную машину, которая могла бы толкать перед собой этот трал. Много чего не мог придумать на восьмой год войны неповоротливый советский ВПК – ни миннозащищенные БТР, ни колесные машины разминирования, ни бронированные от пуль кабины, которые можно было бы поставить вместо обычной кабины грузовой машины, ни тяжелые ружья – аналоги военных времен ПТР, из которых можно было бы проломить дувал, стену дома или достать противника на противоположном склоне ущелья, ни бронированные транспортные вертолеты. Господи, да за все время войны формы нормальной солдату не дали, все по форме одевались только во время проверок, а так воевали либо в трофейном, либо в чем попало, выходит рота на операцию – как сброд блатных или шайка нищих. Но они все равно воевали. И отступать – не собирались.

Второй ползла «Шилка» – страшный зенитный танк шурави, шайтан-арба. Тоже гусеничная, с хреновым бронированием и маломощным двигателем – но с зенитной установкой о четырех стволах, способной на максимальной скорострельности выплевывать шестьдесят четыре снаряда в секунду. Духи, если эта машина шла в колонне, – первой целились по ней, а если с первого залпа подбить не удавалось – сразу начинали отходить. Трудно представить, сколько солдатских жизней спасла эта неповоротливая, неказистая машина.

Дальше шли машины – колонна была смешанной, машины были и военные, и гражданские. Среди разноцветья кабин – зеленые, оранжевые, синие – выделялись машины прикрытия – мощные «Уралы» с зенитными установками в кузовах со снятыми тентами. Это не «Шилка», но тоже даст – мало не покажется. Таких машин было целых три – а вдобавок еще четыре БМП-2, нервно нюхающих воздух своими, готовыми в любой момент огрызнуться огнем стволами скорострелок. Колонну и в самом деле охраняли нехило – вопрос был только в том, что это в ней такое везли...

Дух повел стволом пулемета.

– Тащ гвардии старший сержант, а что это там наши – колонну, что ли, пошмонать намылились?[5] – спросил он, заметив лежащие в кустах у самой дороги силуэты в советской военной форме.

– Где?

– А вот от камня... Левее тридцать.

Старший сержант прильнул к прицелу снайперской винтовки, повел стволом – и вдруг громко и страшно закричал:

– Духи! К бою!!!

Винтовка плюнула огнем – и в этот момент совсем рядом с Духом раздался такой мокрый шлепок и что-то брызнуло. Брызнуло мокро, противно и завоняло. Дух от неожиданности выпустил пулемет, повернулся – и увидел, что старший сержант Кордава лежит, навалившись на бруствер, и у него нет половины головы.

Внизу, на дороге громыхнуло – да так, что дрогнула земля, пахнуло горячим ветром. Потом долбануло еще раз и еще... Заговорили пулеметы.

Крац! Крац!

Что-то больно ударило Духа по голове, он машинально провел рукой по скуле – и пальцы вляпались в горячее – кровь! Две пули попали в пулемет, еще не сделавший ни одного выстрела, одна из них раскололась на части, и один из осколков чиркнул Духа по щеке. Потекла кровь. Он свалился на дно «гнезда», слыша новые взрывы и нарастающий шум вертолетных лопастей.

Влипли...

Вертолеты, возвращаясь, заходили на штурмовку на предельно малой, хищно наклонив носы в сторону земли – словно гончие, чующие добычу по крови. Ни одна банда моджахедов не могла выстоять против вертолетов – но сейчас был не восемьдесят первый год и не восемьдесят четвертый. Сразу несколько комков огня оторвались от склонов и полетели навстречу вертолетам – и вертолеты отклонились от курса, щедро расшвыривая огненные шары, заложили вираж, спасаясь от летящих им навстречу огненных шаров – и часть из светлячков пролетела мимо, а два – полетели за одним из вертолетов, как привязанные. Все понятно, вертолетчики колонну прикрывать не будут; в связи с последними потерями в материально-технической части и летном составе входящих в состав сороковой армии эскадрилий и полков издан приказ: при обстреле в первую очередь следует работать по средствам ПВО духов и только потом – прикрывать колонну. Пока одни духи отгоняли вертолеты – вторые обстреливали колонну, а потом они просто скроются, и все. Осталось немного...

Взгляд Духа упал на винтовку – убитый гвардии старший сержант Кордава выпустил ее из рук, и она сползла на дно «гнезда», легла рядом с ним. И тут ему в голову пришло, что духи считают его сторожевой пост подавленным, и теперь у него есть преимущество. Никто, тем более духи, не знает, что он жив и умеет пользоваться этой винтовкой, – а он знает...

Только бы пристреляна была как надо...

Он осторожно взял винтовку в руки, посмотрел, в каком положении стоят маховички прицела. Получалось, что боковые поправки стоят на «нуле», старший сержант их не трогал и правильно делал, гораздо проще прицелиться по делениям. Дальность... Он загреб левой рукой пыли со дна его прикрытого камнями окопа, бросил ее в воздух – и узнал, какой сейчас ветер, прикинув, что в ущелье он будет дуть несколько по-другому, тут сыграет свою роль и волна жара от горящей техники. А значит, надо...

Танк с тралом лежал на боку безжизненной тушей, загораживая проход, – это какой же силы надо было заложить фугас, чтобы сотворить такое, и как они смогли его заложить? Не иначе как ночью, по-тихой...

Просрали...

Чуть дальше, в стороне стояла «Шилка», все люки у нее были открыты, и из раны в стальном ее боку, из открытых люков наружу взлетали, как фейерверк, трассеры – рвался боезапас. Еще дальше огрызалась погибающая, но не желающая сдаваться колонна, по ущелью полз тяжелыми, черными облаками густой солярный дым...

Ага...

Приняв поправки и в уме рассчитав только одну ему ведомую точку, Дух выстрелил – и в нескольких сотнях метров от него дух с гранатометом дернулся, как от удара током, выронил свое оружие и покатился безжизненным тряпочным мешком по горному склону. Ага! Значит, винтовка пристреляна как надо, и он попадает точно туда, куда и хочет попасть. Дух перенес прицел дальше, туда, где строчил по ненавистным шурави пулеметчик, до поры до времени укрытый вместе со своим напарником большим бурым покрывалом, под которым боевика на склоне не заметишь и с пятидесяти метров. Выстрел – винтовка привычно отдает в плечо – и дух вдруг замирает, обнимая свой внезапно замолчавший пулемет. Второй номер, подававший ленту, по глупости попытался вскочить – и рухнул рядом, поливая каменистый склон хлещущей из перебитой артерии кровью.

Выстрел – и дух, только что увлеченно целившийся в грузовик шурави из шайтан-трубы[6], болезненно сгибается пополам, палец его в агонии нажимает на кнопку электроспуска – и кудлатое черное облако разрыва встает над позициями духов.

Брызнуло в лицо каменным крошевом; Дух поспешно скатился на дно окопа «гнезда», стараясь не ударить обо что-то винтовку. Винтовка – это теперь его жизнь...

Перевернув на спину труп Кордавы, он обшмонал его и разжился четырьмя снаряженными магазинами к «СВД». Потом – дав выстрел наобум, не высовываясь, чтобы привлечь внимание снайпера и заставить его следить за амбразурами «гнезда», он сменил магазин, выскользнул из защищенного окопа, прополз несколько метров до соседнего валуна, затаился за ним. Потом снял каску и начал осторожно выдвигать ее с левой стороны валуна...

Бах!

Пуля взрыла почву левее от валуна, подняла фонтанчик земли. Он еще подвинул каску.

Дух стрелял из БУРа, он несамозарядный, ему надо перезарядиться, он промедлит и потеряет время. Где же он?

Бах!

Есть...

Он пихнул ногой каску – и та покатилась по склону, уже продырявленная – все, что ему надо было знать, он узнал, увидел – по тому, с какой стороны попала и с какой стороны вышла из каски пуля. А в следующее мгновение далеко, в нескольких сотнях метров от него, безжизненно распласталась за валуном одетая в советскую военную форму фигурка. Интересно, где он взял эту форму, гаденыш....

Как бы то ни было – снайпера больше нет. А вот другие духи – есть. И он начал выискивать через дым новые цели...

* * *

Землянка, хоть и командирская – мало чем отличалась от землянок времен Великой Отечественной войны, будто и не прошло сорока с лишним лет с тех пор. Те же ступеньки на входе, выкопанные в земле при помощи лома, лопаты и какой-то там матери. Те же стены, обитые зелеными досками от снарядных ящиков. Буржуйка-поларис, сейчас ненужная – наоборот, жара, дешевый, купленный в дукане вентилятор. Только у стены в заботливо сколоченном ящике с крючками – не «ППШ» висят, а «АКС-74», да бухтит у стены магнитофон-радио, тоже купленное в дукане. На некоторых заставах есть видюшники, запитанные от стыренных танковых аккумуляторов, но здесь этого нет. Бедная застава.

За столом, тоже сколоченным из вездесущих зеленых досок, на перевернутых снарядных ящиках – два офицера, оба голые по пояс от жары. Между ними – «зелененькая», бутылка «Московской» со сдернутой крышкой-кепочкой, буханка грубого, выпеченного в полевой пекарне хлеба, да две вспоротые банки: одна с «красной рыбой» – килькой в томатном соусе, другая со сгущом. В столешницу воткнут острый, как бритва, местной работы нож, кому надо отрезать хлеба – берет и отрезает... Стаканов – три, один стоит в стороне, почти полный и накрытый кусочком хлеба – тем, кто здесь остался. Кордаве, пацанам из колонны. Да всем, кого за восемь лет жестокой и бессмысленной войны забрала эта земля. Офицеры молча пьют. Закусывают...

– Много? – спрашивает Бивень, только выдохнув после очередного влитого в себя без закуси стакана. Ему хочется опьянеть – но он не пьянеет, только к глазам и к горлу подкатывает – а так он трезв. Болезненно трезв.

– Шестеро. Одного не довезли, – второй офицер, мрачный и загорелый до черноты, похожий на местного, задумчиво держит в руке стакан, да так, что нажми еще немного – и брызнут в стороны окрашенные красным осколки.

– А метлы?

– Повезло. Летун оказался опытный, майор, вторую ходку здесь – дотянул, посадил. Второй тяжелый – но жить будет. Могло и хуже быть. Четыре контейнера от «Стингеров» нашли.

– Могло...

И снова льется в глотку прозрачная, почти невесомая жидкость, обжигая нутро натощак, но не даруя спасительного беспамятства, пьяного бреда, где можно поплакать, можно выругаться, можно выплюнуть из себя гложущую изнутри боль. Они приговорили целую бутылку натощак – и они оба оскорбительно трезвы.

– Ты мне вот что скажи... Кто это у тебя Чингачгук тут такой?

Бивень недоуменно смотрит на гостя.

– Что за Чингачгук?

– Да так... С одного из постов духов изрядно проредили – почти целый сектор выбили и снайпера положили. Мои не поленились, промерили. Снайпера приговорили с девятисот метров, единственным выстрелом. С восьмисот загасили пулеметный расчет. Тоже два выстрела, оба точные. Положили нескольких гранатометчиков. В том секторе никого не вытащили, Бивень, как они это делают – потому что тащить было уже некому.

– Откуда?

– Где у тебя пацан лег.

Бивень покачал головой.

– Кордава, что ли? Так он же...

– Да нет, не Кордава... Там пулемет сбитый – его снайпер вывел из строя. Пацана твоего прямо в укрытии нашли, двухсотым – а после этого кто-то от валуна бил и жив остался – там гильзы. Кроме второго, пулеметчика твоего, – некому.

– Он же сопляк еще! Сколько он... да в последний приказ и прибыл!

– Кроме него – некому! – настойчиво повторил загорелый офицер. – Вот я и хочу познакомиться с твоим Чингачгуком.

Бивень тяжело, пьяно отдышался, потом изо всех сил забарабанил кулачищем по столу. Топая, в землянку влетел один из солдат-старослужащих...

– Это... как тебя...

– Гриденко, товарищ гвардии капитан! Ефрейтор Гриденко!

– Ты вот что, Гриденко... как того молодого, что с Кордавой сидел... ну...

Старослужащий почесал в голове, вспоминая – дух, он и есть дух, у духа нет имени, он просто дух. Хотя этот, кажется, по срокам уже слон, не перевели только.

– Баранов, что ли, товарищ гвардии капитан? – с сомнением в голосе сказал тот. – Он точняк был там, где Резо лег, больше некому...

– Ну, вот и гони его сюда! Трассером!

– Есть!

Все знали: когда Бивень датый – связываться с ним нельзя, потом не расхлебаешь. Даже старослужащие ходили по струнке в такие дни.

– У тебя дело личное на него есть?

– Какое дело, Паша, какое дело?! – Бивень обвел рукой нехитрый интерьер палатки, его уже начало схватывать, к глазам подступили слезы. – Вот смотри, все, что у нас тут есть. Нам, б..., пулемета лишнего дать зажимают, два трофейных пользуем. А тут...

– Расползлись мы что-то. – Гость поставил недопитый стакан на стол.

– Нет, ты мне скажи, какой п...р вот так погнал колонну, без разведки, безо всего! Какой, б..., п...р?!

– То она помогла бы!

На входе простучали по камням сапоги, оба офицера повернулись, рассматривая явившегося.

– Товарищ гвардии капитан, гвардии рядовой Баранов по вашему приказанию явился! – выдал молодой высеченную на скрижалях фразу представления.

Молодой как молодой. Неопрятный, форма не ушита, побритый плохо, нечисто – новые бритвы, конечно же, отобрали деды. Среднего роста, лопоухий, белобрысый...

– Ты мне скажи, что произошло, Баранов? – начал Бивень.

– Стоп, Володя, – прервал его гость, негромко, но уверенно, – давай-ка я. В твоем секторе, рядовой, был выведен из строя пулемет. Когда это случилось?

– Ну... когда Резо... товарища Кордаву... там снайпер был, понимаете, товарищ...

– Расскажи мне про бой. К вам пришел Кордава, так. У него была снайперская винтовка, как и положено.

– Так точно.

– Дальше. Где был твой напарник?

– У пулемета, товарищ...

– А потом?

– Ну... отстреливался он.

Гость помрачнел.

– От кого отстреливался? От мандавошек? Я потом у этого бздуна ствол проверил – чистый, б...ь! Его около склада вашего ранило, шальной пулей. И как же он туда добежал за время боя? Отстреливался он, б...ь! Как бы ему кое-что не отстрелили потом, по приговору военного трибунала, за трусость! И поделом будет! Оставил пост и бежал, с...а! Рассказывай как есть!

– Ефрейтор Беленко оставил свой пост, – тяжело сказал Бивень, – мы это уже знаем. Вопрос в том, когда он его оставил, до начала боя или после. Рассказывай, рядовой.

– До, товарищ гвардии капитан, – понурился молодой, – сказал, по малой нужде отойдет и вернется скоро.

– Отошел, б...ь, – снова сказал гость, – лучше бы под себя нагадил, п...р. Теперь дальше – что было? Как бой начался?

– Я увидел людей в советской форме, внизу – понимаете, там точно советская форма была. Я товарищу... старшему сержанту сказал – а что это наши там у дороги. Он посмотрел через прицел и закричал – духи, к бою! Колонна шла уже. Тогда я к пулемету, я там вторым номером, но стрелять могу. А потом громыхнуло, я свалился вниз – смотрю, товарищ старший сержант... мертвый уже... голова разбита.

– Потом ты взял его винтовку и начал стрелять. Так? Да говори – ничего тебе не будет. По уставу, если твое оружие выведено из строя – ты был вправе и даже обязан взять оружие погибшего товарища и продолжать бой.

– Ну... так точно.

– Скольких завалил – знаешь?

– Никак нет.

– Семерых нашли. Ты мне скажи, молодой, ты где так стрелять научился? Эсведуха ведь не твоя штатная, ты вторым номером пулеметного расчета числишься.

– Ну...

– Докладывай как положено! – взвился Бивень. – Не запряг!

– Так точно, товарищ гвардии капитан, разрешите доложить! Я из Крыма, там у нас школа подготовки олимпийского резерва есть! Отец еще мой в тире работал, вот я там и учился стрелять!

– О как...

Гость с удивлением смотрел на молодого.

– А чо в военкомате не сказал, что стрелять умеешь?

– А никто и не спрашивал.

Бивень загнул матерную руладу на несколько этажей.

– А еще так можешь?

– Ну... винтовку если дадут, смогу.

– Тогда... возвращайся в казарму, – сказал гость, опережая командира, – и благодарю за службу, рядовой.

– Служу Советскому Союзу!

Когда рядовой смылся, Бивень очумело потряс головой – вот теперь ему пьяным быть не хотелось, но уже схватило.

– Бывает же...

– Да... и может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов советская земля рождать.

– Чего?

– Ничего. Ты наградные писать будешь?

– Да какие там наградные...

– Ну... колонну все же отбили. И заметь – потери для такой засады небольшие, и груз целым остался.

Бивень взял нож, отрезал ломоть хлеба, начал жевать.

– А чо везли-то?– наконец спросил он.

– Бабки... – усмехнулся гость.

– Бабки?! Какие бабки?

– Какие надо, такие и везли. Такие, что если бы душки их взяли – потом бы каждый до конца жизни на курорте жил. Да вот не взяли. Не спрашивай меня больше, капитан, – все равно не отвечу. И язык за зубами держи.

– Есть... Но это, что я напишу? Рядовой первого года службы, пулеметчик, взял снайперскую винтовку убитого товарища и восемь духов удвухсотил, в том числе снайпера. Да меня на галоперидол сразу же...

– Напиши на Кордаву. Геройски погиб, перед этим выбил целый сектор.

– Да...

Оба офицера не хотели смотреть друг на друга – дело мерзкое. Но с наградами был полный атас – для боевых зажимали, а один штабной полкан поехал гранатами рыбу глушить, бухой в сисю, кинул неловко, словил пару осколков в ж... И за это – «За службу Родине в Вооруженных Силах», с...а, вымутил. Штабные – подстилок своих наградами отмечали, офицеры горько шутили, что пора новую медаль ввести «За половые заслуги». А тут... раз погиб, чем-нибудь да отметят. Это по понятиям – дело святое. Вон, двое, с пулеметами остались роту отходящую прикрывать, потом по кускам собирали – каждому по «Красной Звезде» кинули, посмертно, хотя по справедливости обоим – Героя.

– А Чингачгука твоего я забираю... – как бы впро-брос заметил гость.

– А ху-ху не хо-хо? – сказал Бивень. – Такая корова нужна самому.

– И не спорь. Взамен – весь твой бардак, со стариками, с поста бегающими, – прикрою, накажешь сам. И представление твое протолкну, как смогу.

Делать было нечего.

– По рукам. Еще по одной?

– Да нет. Не стоит...

Гость по-прежнему был трезвый, хоть и выпил.

* * *

Гвардии старший сержант Резо Кордава за этот бой получил орден Боевого Красного Знамени – посмертно. Получил свой перевод и медаль «За отвагу» и рядовой Баранов – перевод в отдельную мотострелковую роту, базирующуюся в Джелалабаде. Как оказалось, под названием «отдельная мотострелковая рота» – где, кстати, вы видели отдельные мотострелковые роты в Советской армии – скрывался сто пятьдесят четвертый отдельный отряд специального назначения. У каждого в отряде должна была быть кличка, ну а раз Баранов пришел сюда духом, ему такую кличку и дали – Дух.

USNS Altair T-AKR 291

Navy forward operational base «Omega»

Винтовка, обмотанная зеленой, с бурыми пятнами клочкастой лентой и по всей своей длине покрытая специальным камуфлирующим и предохраняющим от ржавчины составом – так называемым Dura-Coat. Короткоствольный флотский автомат «Мк18mod1», нашедшийся здесь на судне с глушителем. Два пистолета – в отличие от остальных, упорно цеплявшихся за старый добрый «Кольт1911», он полюбил «Глоки» с тех пор, как они появились, и теперь таскал всюду с собой два почти ничего не весящих «Глок-35» под сорок пятый калибр – тот же самый «Кольт-Офицер», но весит в полтора раза меньше и тоньше, куда хочешь спрячешь. Два ножа – небольшой кинжал германского производства, очень прочный и хорошо сделанный, и складник от Al Mar.

Костюм «Гилли», сшитый собственноручно, – с ним он уже пятнадцать лет ходит. Три фляги с водой, большие, компас, рация, прибор GPS, кусок маскировочной сети, надувной «Джон» – его собственное изобретение, что-то вроде куклы, продающейся в секс-шопах, но представляющий собой не безмозглую блондинку, а изготовившегося к стрельбе снайпера. Подзорная труба шестидесятикратного увеличения, небольшой охотничий, куда более удобный и легкий, чем стандартный армейский, – лазерный дальномер. Ночной монокуляр на каску и батарейки ко всему этому добру.

Все?

Наверное, все.

Снайпер закрыл глаза, вспоминая...

Тили. Кинан. Саседо. Динкель. Мартинсон. Овьедо. Гринберг. Все они стоят и смотрят на него – как тогда. Получилось так, что из всех восьмерых только он один мог пользоваться фотоаппаратом, а поставить на задержку было невозможно, это была старая модель. Так и получилось, что на снимке их оказалось семеро, хотя в реальности их было восемь.

Первым стоит Тили, опираясь на свою здоровенную «М107» – никакого другого оружия он не признавал. С другого фланга присел Овьедо – этот, как всегда, улыбается, его «М21» с глушителем залихватски положена на плечо. Мартинсон держит свою «М4» с глушителем и оптикой – как Рэмбо. Остальные – между ними, просто стоят. Суровые, чем-то напоминающие фотографии тридцатых годов лица. Единственная их фотография – на которой нет только его. Снайперы не любят фотографироваться, это одна из дурных примет. Как показало будущее – она оправдалась.

Взвод прямого действия (разведывательно-снайперский), штабная рота двадцать второго экспедиционного Корпуса морской пехоты США. В живых уже нет никого. Это – если не считать его, ведь его нет на фотографии.

Я помню про вас. Семпер фи...

* * *

Снайпер поднялся в офицерскую кают-компанию судна, когда уже стемнело. На море поднималась качка.

– Сэр? – Миллер мгновенно сориентировался, набулькал в стакан виски на два пальца. Снайпер отрицательно покачал головой – не время и не место для алкоголя.

– Вертолет сумеет забрать меня сегодня?

– Думаю, что да, сэр. Качка не такая уж и большая.

– Хорошо. Тогда я подожду его снаружи.

Офицеры проводили взглядом снайпера – в его присутствии каждый из них чувствовал себя неуютно. Почему-то так получалось, что снайперы всегда были изгоями даже среди своих. Они не воевали – они вели личный счет, хладнокровно переправляя врага в мир иной. Современная война предполагает, что большей частью ты не видишь противника, которого уничтожаешь. Ты просто мчишься на высоте десять тысяч на самом лучшем в мире самолете компании «Локхид» или «МакДонелл Дуглас», ты смотришь на экран, видишь точку, которой обозначается цель, подводишь к ней маркер и нажимаешь «огонь». Самолет слегка вздрагивает, когда от него отделяется бомба или ракета – и ты мчишься дальше. Или свои парни, попавшие в переделку где-то впереди, километрах в сорока от тебя, дают координаты цели – и ты накрываешь ее из лучших в мире гаубиц «М777», которые могут бить на сорок с лишним километров. А офицеры в современной армии – это не более чем менеджеры, ведь современный бой – это не столкновение двух увидевших друг друга диких орд с саблями и мечами. Для того чтобы твой солдат вошел в соприкосновение с противником, который в последнее время представляет собой не солдата другой регулярной армии, а нищего, завшивленного ублюдка из какой-нибудь Затрахандии с китайским автоматом «АК-47» в руках и полотенцем на голове – нужно сделать чертову тьму дел. Надо этого солдата найти, завербовать в армию, обучить, доставить к месту боя, разместить, обеспечить ему биотуалет, мобильный Интернет, полевой супермаркет и соблюдение его гражданских прав. Нужно разведать местность, чтобы различить, где находятся «те самые ублюдки» – а где просто крестьяне, выращивающие опиумный мак, нужно согласовать боевую операцию с кучей инстанций – и только потом она начинается. А потом еще нужно получить по заднице, если твои солдаты случайно снесли какой-то дом, откуда в них шмалял снайпер – а потом оказалось, что там нет никого, кроме бабы с детишками, и теперь все они дохлые. В общем и целом война сейчас – это чертовски сложная и дорогостоящая забава.

А вот снайпер – он решил пойти туда, потому что ему попала вожжа под хвост, и он пойдет туда, и завалит этого чертова Духа, который наделал столько дел, что специально под него выделена оперативная группа на уничтожение, и два беспилотника «MQ-1 Predator», сменяя друг друга, дежурят над Крымом, имея только одну задачу – выследить и уничтожить этого проклятого Духа. Дважды казалось, что это получилось сделать, пока не гремели новые выстрелы.

Старший офицер на «Альтаире», подполковник морской пехоты США Дэвид Холл, одним глотком добив свой наполненный колотым льдом стакан, кивнул Миллеру, отошел к иллюминаторам. За иллюминаторами волновалось стремительно темнеющее море, по волнам уже бежали белые барашки, и капитан развернул вспомогательными двигателями судно носом к ветру, чтобы качка не била в борт.

– Сэр?

– Сделал?

– Да, сэр.

– Хорошо. Он хочет идти один?

– Да, сэр.

Подполковник покачал головой.

– Этот парень сумасшедший. На всю голову. Идти без прикрытия...

– Да, сэр... Но если кто и сумеет достать Духа, так это он, сэр. Я так считаю. Он из старой гвардии, из настоящих, на которых мы учились равняться на Пэрис-Айленд.

Подполковник взглянул на Миллера.

– Возможно, вы и правы.

– Сэр... Сколько уже... ну, этот Дух, какой у него счет, вы знаете?

– Тридцать семь...

* * *

Вертолет пришел вовремя – волнение на море было неслабым, да и вертолет был сухопутным и над морем летать ему было непривычно, – но сто шестидесятая эскадрилья специального назначения держала марку. Это был «АН-6 Night Stalker», маленький ночной проныра-убийца, вооруженный тепловизором и двумя пулеметами «Миниган». Сейчас один из пулеметов был снят, а вместо него была поставлена транспортная скамейка с пристяжными ремнями, на ней можно было перевезти троих, но сегодня предстояло везти только одного.

Маленький «АН-6» завис над палубой корабля, его лопасти поднимали ветер, заставляя стоящих на палубе офицеров морской пехоты пригибаться. Ослепительно светил прожектор, фигуры стоящих людей отбрасывали длинные тени на палубу.

– Сэр!

Снайпер обернулся.

– Удачи, сэр! Сделайте его!

Ничего не отвечая, снайпер закрепил на покачивающемся вертолете свое снаряжение, потом уселся сам, пристегнулся привязной системой, хлопнул по плечу второго пилота и показал большой палец. Погасив прожектор, вертолет прянул вверх, в неспокойное черноморское небо...

– Все, джентльмены, завтра до черта работы! – распорядился подполковник. – Всем, кроме дежурных, в койку! С палубы всем уйти, кроме дежурных, – возможен шторм. Толеман, удвоить посты.

– Есть, сэр.

Подполковник взглянул в небо, где затухал почти неслышный уже рокот вертолетных лопастей...

– Да... Если кто-то и сможет сделать этого сукиного сына – так это только он.

* * *

Почти все южное побережье Крыма представляет собой горный склон – горы, причем довольно высокие и во многих местах поросшие лесом, спускаются в некоторых местах к самому побережью. Места это труднопроходимые, дороги идут по самому побережью, и получается так, что по побережью идет сплошная, очень заселенная курортная полоса. Тут находились дачи царской семьи, когда Россия была единой и была монархией, тут же находились дачи генеральных секретарей ЦК КПСС, когда был СССР. Тут же рядом с ними была цепь поселков и санаториев – в советские времена каждое крупное предприятие получало здесь землю и строило санаторий. Теперь, после резни, здесь жили только татары, причем часть жила здесь, в брошенных прежними хозяевами домах, а часть жила в горах и убивала миротворцев. В результате боевых действий многие дома были разрушены, а дороги во многих местах обрушены, чтобы помешать перемещениям террористов. Это было очень опасное место для вертолетов, потому что из застройки в любой момент по ним могла взлететь граната или ракета, мог и отработать «ДШК».

«Ночной Сталкер» сто шестидесятой эскадрильи скользил у самой поверхности воды, ориентируясь на свечение вдалеке, на берегу. Все-таки находились сумасшедшие, которые здесь жили, и права свободного огня по ним не было.

Экипаж «Сталкера» состоял из двух человек, и обязанности между ними были распределены давно: летали здесь уже больше года. Слева – пилот, справа – ганнер, ищущий цели, уничтожающий их и предупреждающий пилота об опасности. Их неоднократно обстреливали, но ни разу не сбивали – вертолет был маленький и тихий, летающий только по ночам, а попасть на звук в него было почти невозможно.

– Прими левее. Неопознанные цели на берегу, – сказал ганнер, прижавшийся лицом к большому экрану терморадара.

– Вооружены?

– Кажется, да. Но ничего опасного.

– Принял, иду левее...

Темная гладь воды под полозьями вертолета сменилась хаотичным безумием оттенков серого и черного.

– Прошли береговую черту!

– Принял, веду наблюдение. Цели справа, они нас не видят. Одно транспортное средство.

Будь это охота... можно было бы подкрасться и врезать из «Миниганов»... каждый, кто с оружием ночью, – законная цель. Но – нельзя.

– Пять кликов до зоны высадки! Новембер-эхо!

– Принял!

Пилот постучал по боковому блистеру – там сидел снайпер, летя словно птица, без малейшего прикрытия, на открытой скамье, свесив ноги в пропасть. Пилот показал на пальцах – пять, и снайпер показал в ответ большой палец.

– Неизвестный источник тепла по фронту. Предлагаю обойти с юга.

– Принял!

* * *

Маленький, лупоглазый, смертельно опасный вертолет завис над голой площадкой, скала была покрыта лесом, он завис в воздухе на мгновение, а потом резко пошел вниз, на посадку.

Снайпер отстегнулся и прыгнул вниз, примерно с метра, забрав с собой и объемистый рюкзак. Вертолет заметно качнуло – даже один человек сильно влиял на его развесовку.

– Есть десантирование, – сказал стрелок для записи.

– Подтверждаю, десант сброшен. Взлетаем...

Сильно полегчавший вертолет, выработавший больше трети топлива и освободившийся от ста шестидесяти килограммов груза, стрекозой прыгнул вверх и в сторону – если бы инструкторы увидели такое «творческое пилотирование» в кромешной тьме и в нескольких метрах от крон деревьев – с ними бы случился инфаркт. Но по-другому здесь и не бывало...

* * *

Снайпер лежал все время, пока негромкий шум вертолета не растаял в ночной тиши, а потом он лежал еще полчаса, прислушиваясь и присматриваясь, как дикий зверь. Устав предусматривает немедленное покидание зоны высадки после приземления – но опыт подсказывал ему совсем другое. Только убедившись, что вокруг все тихо, никто ничего не заметил – он поднялся. Снайперскую винтовку – она была заряжена, патрон дослан в патронник – он распаковывать пока не стал, приторочил к себе на спину в кофре. Первым делом он собрал автомат – короткий и удобный, когда он только начинал, такие автоматы давали массу задержек, сейчас их почти нет, прицепил глушитель, прицел. В лесу со снайперской винтовкой не набегаешься, он достанет ее, только когда увидит цель.

Накрывшись специально вырезанной накидкой из маскировочной сети, он встал чуть пригнувшись, проверяя в памяти, не забыл ли чего. Кажется, нет, не забыл.

Ах, да, это...

Снайпер достал рацию, перевел ее в тоновый режим, несколько раз отстучал нехитрую комбинацию. Ему было все равно, услышит ли его тот, за кем он пришел, или нет. Просто правила джентльменской игры требовали предупредить о своем присутствии, и он это сделал. Если кто-то не слушает эфир – то это его проблема.

После чего снайпер углубился в лес, направлением – новембер-виски.

* * *

– Сэр, фаза-один завершена. Странник уходит с Лима-зулу один[7], направление на новембер-виски. Все штатно.

Подполковник Холл прижал кулаками уставшие глаза. Он отпахал здесь без сменщика почти два срока, и его все бесило, сказывалась психологическая усталость.

– Продолжай наблюдение, докладывай.

– Да, сэр.

* * *

Где-то в районе крымского Большого каньона, прикрывшись искусно сложенным укрытием из валунов, лежали двое, они лежали как мертвые, не шевелясь, только один из них спал, восстанавливая силы после двадцати километров пути предыдущего дня, второй же – лежал и слушал. В одном ухе у него был наушник – он слушал эфир, в другом – ничего не было, он слушал им ночную тишину, пытаясь расслышать в бархатной фонограмме ночи хоть одну чуть фальшивую ноту. Несмотря на молодость, этот был достаточно опытный, он выжил во время второй чеченской, немалое время «шерстил» зеленку в Дагестане, и при этом оставался в живых. Но и его опыт не шел ни в какое сравнение с опытом того, кто спокойно спал рядом, – у этого за плечами были Афганистан, Нагорный Карабах, Приднестровье и Косово.

Странная комбинация, прозвучавшая в эфире, встревожила молодого. Он не знал, что она означает, но это не было случайностью, неизвестный повторил одну и ту же комбинацию пять раз. А непонятная случайность на твоем пути – первый шаг к смерти.

– Товарищ подполковник... – негромко сказал молодой.

В организации к каждому принято было обращаться так, какое у него было звание. Но как прикажете обращаться к гвардии ефрейтору Советской армии, подполковнику армянской, майору приднестровско-молдавской и майору сербской специальной полиции? Тем более если это все – один и тот же человек?

Решили по самому старшему званию – в знак уважения. Тем более – этот человек и впрямь заслуживал уважения.

– Докладывай, – так же сказал, без малейшего промежутка времени спящий, как будто он и совсем не спал.

– Товарищ подполковник, я какую-то странную комбинацию в эфире услышал. Как чечетку отбивали. Несколько раз одно и то же.

– И что за комбинация?

– Два-два-три – и потом длинный. Четыре раза так.

Подполковник молчал.

– Товарищ подполковник, что это? – прервав молчание, спросил молодой.

– Это... Это очень хреново. Кое-кто пришел за нами.

Далекое прошлое

1993 год

Сомали, дорога на Байдоа

2nd Battalion, 9th Marine Regiment, MEUSOC element, BLT 15th MEU

UNOSOM II

Пыльная, ухабистая, разбитая дорога мерно уходила под брюхо «UH-1», старого доброго «Хью», воздушного транспорта морских пехотинцев вот уже добрых три десятка лет. Дорога шла по местности, где почти ничего не росло, – она шла от деревни к деревне. Все деревни на этой дороге были похожи одна на другую – нищие халупы с земляным полом, часто сделанные из разнокалиберных обломков погибших кораблей, куски от которых можно набрать на берегу, изъеденные ржавчиной. Если посмотреть на карту, то большая часть страны – это просоленная пустыня, где ни черта не растет, только у берега есть зеленые оазисы. В деревнях полно старых, ржавых машин – сержант Маркс говорил, что он своими глазами видел «Фиат» тридцать третьего года, и с виду он был даже на ходу. Бензина нет, и все, кто ездят по этим проклятым дорогам, – это конвои с гуманитарной помощью да вооруженные бандиты. Сержант Оливер Нули, наблюдатель, прибывший в Сомали с миротворческой миссией, просто не мог понять – а чем эти люди питались до того, как сюда пришли миротворцы, чем они зарабатывали на жизнь. Ведь должны же люди на что-то жить, и страна тоже должна на что-то жить, правда?

Сомали, по сути, никогда не была единой страной, выделялось британское Сомали и итальянское Сомали. Народы, жившие в этих частях Сомали, тоже были во многом разные, наверное, было бы глупо объединять их в одно государство. Но тем не менее – объединили, когда Европа покидала Африканский континент, на такие мелочи особо не обращали внимания, есть Сомали, и все.

Страна прожила мирно примерно тридцать лет под властью марксиста, генерала Мохаммеда Сиада Барре. Ловилась рыба, была какая-никакая промышленность. А началось все в девяносто первом, когда племенные ополчения с севера страны и группа генералов свергли генерала Барре, а потом передрались между собой.

ООН начала операцию «Возрождение надежды», основой которой был порт Могадишо – один из ключевых портов на восточном побережье Африки, хорошо оборудованный, он способен был переваливать огромное количество грузов, а переваливал только гуманитарную помощь, ее привозили на морских судах, разгружали, учитывали и отправляли конвоями в глубь страны. Эти конвои были лакомым куском для всех видов банд, расплодившихся во множестве после того, как власть рухнула. А власть рухнула, это было не так, что на смену одному генералу-диктатору пришел другой генерал-диктатор, это было именно обрушение власти, война всех против всех. Источников пополнения казны у группировок не было, здесь невозможно было выращивать ни опиумный мак, ни коноплю – поэтому единственным источником дохода было разграбление миротворческих конвоев. Продовольствие (и сами машины зачастую) изымалось и не передавалось, а продавалось местным жителям, или частично передавалось, но только своему клану. Армия и полиция разбрелись по кланово-племенному признаку, в армейские части вливались ополчения из того же племени, получались огромные банды, они передвигались на внедорожниках и пикапах, на которых были установлены снятые с боевой техники пулеметы. Рельеф местности диктовал именно такой стиль войны – стремительный налет, огонь и отход, что-то вроде моторизованных тачанок, которые применялись и в городах.

Самым сильным был клан хабр-гадир, его возглавлял учившийся в Москве генерал сомалийской армии Мохаммед Фарах Айдид. Он контролировал Могадишо, и ему тоже нужно было продовольствие для своего воинства и клана.

Напряженность нарастала в течение всего девяносто третьего года; сначала в Сомали работали частные контракторы, охраняя караваны с продовольствием, потом ООН была вынуждена ввести миротворческий контингент из пакистанцев, потому что банды грабили сразу порт, не дожидаясь выхода конвоев. Потом в стране появились еще миротворческие подразделения, в том числе американские. Напряжение между сторонами начало нарастать, потом двенадцатого июля девяносто третьего американский вертолет «Кобра» с вертолетоносца ударил по дому, где должен был быть генерал Айдид, высадил по нему восемь ракет «Тоу» и весь запас снарядов, – а в итоге погибли шестьдесят женщин и детей. Этот инцидент окончательно определил симпатии простых сомалийцев, теперь они ненавидели миротворцев, которые распространяли продовольствие и боролись с летучими бандами, и поддерживали бандитов генерала Айдида. Сам генерал Айдид скрывался, взять его было непросто, хоть это пытались сделать и не раз. Уже были потери.

Вертолет, на котором сейчас летел сержант Нули и еще несколько морских пехотинцев, был обычным дневным патрулем, он патрулировал дорогу на Бадойа, город в глубине страны, примерно в двадцати километрах от Могадишо. Вертолетные патрули оказались самым эффективным оружием в борьбе с моторизованными бандами, а обычные вертолеты с пулеметами и снайперами использовали потому, что «Кобры» использовать запретили. Считалось, что у бортстрелков и снайперов – больше возможности по опознанию цели, да и меньше возможности угробить целый дом одной ракетой, откровенно говоря. Короче – скальпель вместо топора.

Вертолет был переоборудован специалистами по подобного рода операциям на борту десантного вертолетоносца «Триполи», болтающегося на рейде Могадишо, в канонерский вариант; для этого по правому борту установили «GAU-21» с коллиматорным прицелом, подобным тому, какой в свое время устанавливался на бомбардировщиках. Пулемет вел огонь через открытый люк правого борта, штатный «М60» с правого борта сняли. Экипаж вертолета помимо двух пилотов составляли три человека – хэвиганнер, то есть стрелок из бортового пулемета, и два наблюдателя, один из них был вооружен пулеметом «М60Е1», второй – однозарядной винтовкой «RAI-500». Правила проведения миротворческой операции требовали открывать огонь только в ответ – но иногда это правило нарушалось, потому что если под тобой внедорожный пикап, в кузове которого установлен «ДШК», – у тебя на принятие решения есть несколько секунд, а если стрелок «ДШК» откроет по тебе огонь первым с расстояния в несколько десятков метров – шансы выжить стремятся к нулю. Поэтому, заметив вооруженные машины, стрелки обычно просто открывали по ним огонь.

Патрулирование толком еще не началось, они недалеко отлетели от Могадишо, внизу были люди. Много людей, они просто шли по этой пыльной дороге в свои селения, неся на спине то, что удалось раздобыть в городе, чаще всего это была гуманитарная помощь, рис и типичное для Африканского континента сорго. Куда реже попадались повозки, запряженные тощими, костлявыми осликами, – ослов надо было кормить, а есть было нечего и самим, ослы считались признаками богатства. Ехали и машины, но совсем редко – чаще всего японские, старые, разбитые, с наращенными бортами, перегруженными сверх всякой меры.

Хэвиганнер, сержант Рик Бирмингем, от нечего делать затянул старую добрую «Красотку Мэри», поскольку каждый член экипажа был подключен к внутренней радиосети вертолета – слышали это все. Оптимизма это не добавляло – скорее наоборот. Когда они только входили – проблем найти компанию для американского морского пехотинца не составляло, но вот совсем недавно при обследовании у двух парней обнаружили СПИД. СПИД на Африканском континенте вообще был большой проблемой, от него в будущем могли вымереть целые страны. Конечно, все они ходили в увольнительные, но при этом соблюдали осторожность, а эти придурки... мало того, что себе жизнь загубили, так и всех остальных подвели под монастырь. Оба были белыми... техасские маменькины сынки, попавшие в страну, где за пару долларов можно обеспечить себя компанией сразу из нескольких телок, и... обеспечили. Теперь увольнительные запретили.

– Эй, хэвиганнер. Может, заткнешься? – прозвучал по связи голос майора Тома Нуссио, первого пилота.

– Сэр, вам не нравятся старые добрые американские песни в стиле кантри? – осведомился хэвиганнер.

– Нет, парень, мне не нравится твое исполнение. От него хочется завыть на луну. Лучше обрати внимание на селение, там два дня назад обстреляли конвой. Я собираюсь сделать круг, а ты посмотри, что там к чему.

– Есть, сэр! Так точно, сэр!

– И всем остальным тоже повнимательнее...

Вертолет отклонился от курса, пошел по дуге, чуть набирая высоту. Было видно, что в селении жизнь замерла, все бросились с улиц.

– Эй, кажется, эти парни нас боятся, Нули! – крикнул хэвиганнер, он любил доставать новичка по поводу и без. Это не значит, что у него был мерзкий характер, просто ему надо было на ком-то оттачивать свой острый язык.

– Да, сэр! – крикнул Нули, придерживая пулемет. Работы у него пока не было, это не трасса. Поэтому он просто сидел, придерживая в коленях пулемет.

– Парень, расслабься! Мы над Диким Западом!

– Для Дикого Запада тут слишком много ниггеров! – крикнул второй наблюдатель, капрал Бретт Перкинс. Сам черный как смоль, родившийся в Нью-Йорке, в скверном районе, он больше других ненавидел эту страну и ждал, пока сможет вернуться из этой командировки. У него был календарь, он держал его в укромном месте и отмечал дни, протыкая их булавкой.

– Эй, парень, да это же твои предки!

– Я сильно сомневаюсь в этом, сэр. Просто мой папаша сильно загорел на солнце, понимаете, в чем дело.

– Ха-ха-ха...

Смех сменился хрипом, они даже не услышали выстрелов, но сержант Бирмингем вдруг навалился на пулемет, выхаркивая кровь, а через секунду пули хлестнули и по пилотской кабине.

– Твою мать!

Вертолет тряхнуло, ощутимо запахло дымом.

– Где он? Вы его видите? Видите?!

Нули не мог смотреть, вертолет шел с креном влево, в его секторе обзора было только небо, и он понимал, что если сейчас отстегнется, то, скорее всего, вылетит в распахнутый люк десантного отсека. Первый прыжок – он же последний.

– Не вижу, парень!

– Из деревни бьют! Пулемет бьет из деревни!

Вертолет, так и не выправив крен, пошел от деревни, выходя из зоны огня. Бурая сомалийская земля, проносясь в распахнутом десантном отсеке вертолета, превращалась в смазанную полосу, на которой нельзя было ничего разглядеть. Вслед вертолету летели пули.

– Всем, кто меня слышит, всем, кто меня слышит. Я Красноногий-два, подбит над деревней, семью километрами западнее Могадишо, снижаюсь!

– Сэр, у нас утечка в гидравлике! Мы не дотянем!

Вертолет трясло, хорошо хоть пока не разворачивало, хвостовой винт не был задет, но турбина шла вразнос. Гарью пахло все ощутимее.

– Сажаю вертолет!

Из последних сил раненый майор Нуссио вытягивал вертолет, пытаясь погасить скорость и найти более-менее нормальную площадку. Ни то ни другое до конца сделать не удалось, вертолет плюхнулся у подножья невысокого холма, плюхнулся на лыжное шасси, пропахал несколько метров и остановился. Передние стойки шасси сломались, и пару метров они проехали носом. Туча пыли, поднятая при падении, скрыла происходящее от посторонних глаз...

* * *

Сержант Оливер Нули пришел в себя первым – посадка была жесткой, и он потерял сознание, но пришел в себя почти сразу – кресло и привязная система спасли от серьезных травм. Вертолет стоял на земле непривычно криво, оседала поднятая ударом пыль, лопасти несущего винта еще вращались...

Надо выбираться...

Отстегнувшись, он первым делом поднялся, почувствовал себя – похоже, ничего не сломано. Кто-то застонал впереди, сержант на коленях пополз туда.

Это был капрал Перкинс, его едва не выбросило из вертолета, но он как-то удержался. Сейчас он был серым – и не от пыли, а от боли...

– Что с тобой?

– Оли... – капрал попытался подняться и не смог, – черт... Кажется, здорово приложило...

Капрал не пристегнулся. У пулеметчика было кресло жесткое и неудобное, но все лучше, чем свернуть себе шею. А может быть – он отстегнулся, пытаясь помочь сержанту Бирмингему... помог.

– Ты можешь двигаться?

– Кажется, нога... и что-то не то со спиной.

– Подожди. Сейчас...

Аптечка была прямо в десантном отсеке, большая белая коробка с красным крестом. Едва не рассыпав ее, сержант Нули начал оказывать помощь, от вида пропитанной кровью штанины становилось дурно. Он не был полевым фельдшером, его учили оказанию первой помощи, но манекен – это одно, а старина Перкинс, с которым ты пил кофе утром, – совсем другое.

– Двигай на холм... – кривясь от боли, сказал Перкинс. Хоть он и был младше званием – но служил он тут в несколько раз дольше, чем Нули, и совет его был не лишним.

Примечания

1

Пэрис-Айленд – там находится основной учебный центр американской морской пехоты.

2

СЛОН, Солдат Любящий Огромные Нагрузки, – солдат отслуживший полгода.

3

Эксперименталка – полевая форма очень светлого цвета, нигде, кроме Афганистана, не выдавалась.

4

Малозаметное проволочное заграждение.

5

Колонну пошмонать намылились – то есть решили на ходу забраться в грузовик и попытаться умыкнуть что-то съестное. Такое было не редкостью.

6

Это самодельное оружие, которое начало применяться в Афганистане. Водопроводная труба с простейшим приваренным упором, простейший спусковой механизм с небольшим аккумулятором. Стреляет НУРСами, такими же, как стреляют вертолеты. А появилось это оружие потому, что мы афганцам передавали эти НУРСы – а афганцы пускали их на базаре налево и потом ими стреляли в нас.

7

Landing Zone 1 – зона высадки один.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.