13.

Модибо Нджала укладывал вещи. Точнее, укладывал Артур, а Нджала мрачно наблюдал.

У него не было женщины и одно это выводило из себя его и без того непредсказуемую натуру. Умница Артур старался быть ещё незаметнее, чем обычно.

Нджала беспокойно метался между пентхаузом и террасой. Давление ниже живота раздражало, как зуд. Он смотрел на залитый лунным светом Гайд-парк, на крошечные фигурки мужчин и женщин, садящихся в машины и такси на Парк-лейн. Пару раз казалось, что он слышит их смех, это дразнило воображение. Он вооружился полевым биноклем, но расстояние и угол зрения превращали женщин в мельтешение разноцветных пятен, возникающих и исчезающих в свете фонаря.

Он вернулся в помещение.

– Чёртов особняк. Дурацкая идея. Позвони этому Смиту и скажи, что я передумал. Не поеду.

– Да, сэр.

– Нет. Я сам позвоню ему. Который час?

– Полтретьего, сэр.

– Ненавижу женщин. Ты знал, Артур? Не-на-вижу.

– Нет, сэр, – отрапортовал Артур, – Этого я не знал.

Он продолжал укладываться. Нджала ещё пару раз прошёлся туда-обратно, потом остановился над стопкой книг.

– Это те, что мы берём с собой?

– Если вам угодно, сэр.

– Монтень. Да, мне нравится. Очень извращённый ум. Да, и Обломов. Все мы по натуре лентяи.

Он взял другую книгу.

– «Месяц в деревне». Ты ведь не пытаешься так шутить, да, Артур? Как бы то ни было одного русского мы взяли и этого достаточно… Странно, вначале они хотят меня убить, теперь пытаются спасти.

Артур без выражения посмотрел на него.

– Англичане, Артур. Я об англичанах.

– Вы на самом деле верите, что того человека посылали убить вас?

Нджала пожал плечами.

– Доказательств никаких. Но с учётом всех тогдашних обстоятельств – очень даже похоже на то.

– Не знал, что они занимаются такими вещами.

– Разумеется занимаются. Главное, чтобы игра стоила свеч. Они же пираты. И всегда были. Национальная традиция, вроде поэзии. Пиратство и поэзия. Теперь и то, и другое разумеется в упадке – как и всё остальное. Но из того, что они больше не ходят на абордаж с кинжалами в зубах ещё не следует, что они разучились убивать.

Помолчал. Выглянул в окно. Опять стало накрапывать.

– Готов поспорить, что там будет сыро и куча сквозняков. Или выключится отопление, и никто не будет знать, как его включить.

Внезапно, в приступе прорвавшегося бешенства он снёс со стола всю стопку. Артур подскочил.

– Женщину хочу! – заорал Нджала.

Элис проснулась рано. Сон был глубоким, пробуждение – тёплым и счастливым – чувствовать прикосновение спины Эбботта к своей. Он всё ещё спал. Она осторожно встала, стараясь не разбудить его, посмотрела в зеркало на себя, обнажённую, улыбнулась, зевнула, причесалась и наконец накинула халатик.

Спустилась к входной двери, забрала молоко. Похоже, днём опять ожидалась жара. Солнце уже взошло, но высушить улицы ещё не успело и они были мокрыми и свежими. Глубоко вздохнула и улыбнулась молочнику, добравшемуся уже до следующей двери. От счастья ей хотелось улыбаться всему миру. И ещё она чувствовала, что счастье это может кончится в любой момент.

Она взлетела по ступенькам, положила бутылки и заметила Соломона.

– Вот глупая птичка. Ну почему ты не поёшь? Ту, знаменитую: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня».

Соломон молчал.

Она приготовила чаю и отнесла в спальню. Положила чашку на тумбочку и только тут заметила, что Эбботт не спит а смотрит на неё.

Он уселся, расстегнул на ней халат и принялся покрывать поцелуями живот и бёдра.

– Ричард, – сказала она срывающимся голосом, – Ричард, если ты не прекратишь, я растаю. Растекусь в тёплую лужу.

Он молча привлёк её к себе.

– Чай, – только и успела сказать она, – чай же остынет.

Когда они сели за стол, уже совсем рассвело. Тёплое утреннее солнце било сквозь окна гостинной, они говорили о чём-то, на столе стояли кофе и тосты – а Элис чувствовала себя, как в счастливом сне.

Она пыталась запомнить какие-то детали: потёртость на белой скатерти, на которой лежала его рука, оторванную пуговицу сорочки, беспечно закатанные рукава, вены на тыльной стороне ладоней, ямочку на подбородке, чуть нависшее веко… Ей казалось, что вспомнив эти детали, она сможет вспомнить и всё остальное, сможет оживить эти чувства и греться в их свете…

– Уютное место. Очень уютное. Помню…

– Что?

– Мы возвращались сюда, после того, как ходили куда-нибудь ужинать и пили здесь кофе.

Она кивнула.

– Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты решил пригласить меня к себе.

– Всё ещё готовишь варенье? Твоё? – он показал на баночку на столе.

– Да.

– Как сейчас в офисе?

– Политика и разврат – всё, как обычно.

– Как старина как-его-там? Ну, этот, который заведовал отделом связи.

– Эдвардс? Ушёл в отставку. Теперь там Пилкингтон.

– Знаю, выпивоха. А парень из Финансов? Ещё имя такое забавное – Гимбел? Тот ещё сукин сын. Ни разу не оплачивал всех расходов.

– О, он всё ещё в деле.

Она остановилась, посмотрела на него.

– Зачем это тебе? Они же не были твоими друзьями.

– Имел с ними кое-какие дела, – он пожал плечами, – Да и просто интересно.

Элис оказалась проницательнее, чем он думал. Эбботт решил сменить тему.

– Ты куда-нибудь выходишь? По магазинам и вообще?

– Думаю купить тебе кое-что из одежды. Новый пиджак, для начала. А ещё неплохо было бы пару рубашек, брюк и несколько пар носков. Да, и халат.

Эбботт критически осмотрел свой рваный и залитый кровью пиджак.

– Да, пожалуй. Но всё остальное…не стоит тратить денег.

– Я хочу купить тебе что-нибудь. Мне будет только приятно.

– Хочешь, чтобы я пошёл с тобой?

– Зачем рисковать? У нас там несколько сотен человек, разыскивающих тебя.

– А ты единственная, кто нашёл.

– Я искала дольше всех. Всю жизнь.

– Элис, – сказал он после секундного молчания, – Знаешь, я не смогу быть с тобой долго.

Ему не хотелось вводить её в заблуждение.

– Что такое «долго»?

– Не знаю. Дня два-три.

– Говорят, важно не время, а как ты его проводишь. Но когда всё, что у тебя есть – только время, когда несколько часов – то, что останется с тобой на всю жизнь, может быть… Вообще-то это психологическое, так?

– Что?

– Время. Идёт быстрее, когда ты счастлив, медленнее, когда тебе плохо. Это все знают. Так что – не буду беспокоиться о будущем. Когда мне не хочется думать о чём-то, я…просто не думаю об этом. Есть, знаешь, такая птица – страус.

– Так многие живут.

– Но не ты.

– И я.

– Но это ведь просто способ убежать от реальности, так?

Она привычным движением закинула прядь за ухо – открыв юное лицо и ямочку между грудями – в запахе халата.

– Но что есть тогда реальность? Когда я счастлива, мне хочется знать, что это – не сон.

Он молча положил ладонь чашечкой ей на грудь, чуть касаясь большим пальцем соска.

– Это реальность, – прошептала она, – Господи, это всё на самом деле…

Она не шевелилась – застыв в грациозной неподвижности животного, а он нежно ласкал её. Ей удалось разбудить в нём чувственность, о которой он и не подозревал.

– Мы сошли с ума, – сказал он.

– Нет. Мы совершенно нормальны. Единственные в этом сумасшедшем мире.

Нджала, как обычно, завтракал один. Женщину ему достали в три часа ночи; теперь она спала.

Он чувствовал прилив бодрости и энергии. Поглотил чудовищных размеров завтрак, просмотрел утренние газеты и внимательно ознакомился с докладом шефа своей полиции – о подозреваемых и даже потенциальных политических оппонентах.

Фрэнк Смит завтракал с Джоан. Ощущение было странным: завтрак в компании, приготовленный и поданный кем-то другим.

Требовалось что-то сказать.

– Легко, э-э, разобралась там, на кухне?

– Фрэнк, послушай, я тоже не слишком привыкла разговаривать за завтраком. Так почему бы тебе не вести себя как обычно и не продолжать читать газету?

Наблюдая, как она одевается, Эбботт спросил, известно ли ей что-нибудь об охране Нджалы.

– Нет, – ответила Элис, – И даже если бы знала, ты вряд ли мог рассчитывать, что расскажу.

Она натянула чулки, аккуратно разгладила их обеими руками, так что они гладко облегали ноги.

– Они знают, что отель ты уже нашёл. И собираются переправить Нджалу куда-то ещё. Последнее, что я слышала: он сопротивлялся.

Она критически осмотрела себя в зеркале, убедилась, что с чулками всё в порядке, после чего надела лифчик, блузку и юбку.

– Толстею, – сообщила она в конце концов.

– Неправда.

Она повернулась к зеркалу боком, держа во рту заколку и принялась расчёсывать волосы – длинные, каштановые с медным отблеском.

– Шеппард, – пробурчала она сквозь зубы, – думает, что ты псих. Иногда я с ним согласна.

Шеппард. Вот значит какой сукин сын дышал тогда под ухом у Джоан. Да, он помнил и Шеппарда, и его методы.

Эбботт посмотрел на часы:

– Пройдусь.

Ей хотелось возразить, предостречь, переубедить – но как?

– Тебе понадобится машина?

Она показала на маленький Фиат-500 под окном.

– Флоренс.

– Флоренс?

– Да. Машинка довольно старомодная, но и хозяйка не лучше. Фиат-Флоренс.

– Спасибо, думаю машина не понадобится.

– Ты надолго?

– Не думаю. Час наверное.

– Пожалуйста, Ричард, будь осторожен.

Когда он вышел, Элис села и уставилась на телефонный аппарат. У неё был огромный соблазн позвонить Фрэнку Смиту и рассказать всё. Это определённо спасло бы жизнь Нджале а, вероятно, (что куда важнее) и Ричарду.

Несмотря на субботу и раннее утро, движение на Парк-лейн было уже оживлённым. Эбботт остановился рядом с отелем Нджалы, закурил. Его взляд сканнировал вход и – через стеклянные двери – фойе.

Снаружи: молодой человек с неприметным лицом – высокий, широкоплечий, в тёмно-синем костюме. Беседует с толстым швейцаром в форме. В нескольких ярдах от них – ещё один молодой человек, похожий на первого, как близнец – разве что лицо другое и костюм серый. Спецотдел. Отличаются реакцией и точностью стрельбы при скоротечных огневых контактах (Ему вспомнились слова инструктора: «Просто наводи и стреляй. Ты ведь не ошибаешься, когда наводишь указательный палец? Так представь, что ствол – это твой палец»).

Фойе. Ещё двое близнецов, сидят тихо и незаметно в чёрных кожанных креслах, сканнируя каждого входящего.

Потом из отеля вышли. Девушка. Шатает девушку. Пьяная. (В девять утра? Ага, в девять).

Девушка заметила толстого швейцара:

– Друг, вызови такси.

Акцент был безошибочно кокни. Обращение – достаточно вежливым. Но присутствие людей из Спецотдела похоже резко повысило самооценку швейцара. Кроме того, девочкам такого сорта подобает выходить с заднего входа.

– Сама вызовешь, – отрезал он, – Я с другом разговариваю.

Её голос взлетел на целую октаву:

– Не говори со мной так, ты, пидор жирный, я тебе задницу на голову натяну!

Она замахнулась сумочкой. Боец Спецотдела – похоже очень юный и очень смущённый быстро встал между ними и удержал её за руку.

– Теперь будь умницей и иди домой.

– Отвали!

Она рванулась, пытаясь вырваться и увидела Эбботта.

– Джордж, – завопила она, – Джордж!

Это была Дорис, чёртова Дорис. Разумеется. И уже под градусом.

Секунду он пребывал в нерешительности. Притвориться, что не заметил? Ещё подозрительнее. Боец уже смотрит сюда. Описание Эбботта у него точно есть, вблизи он вполне может опознать его.

Эбботт расстегнул пиджак, облегчая доступ к «Магнуму», и, широко улыбаясь, двинулся к ним. В конце концов, безоружный полисмен – одно дело, стрелок из Спецотдела – совсем другое. Дёрнется за оружием – будет трупом.

– Привет, Дорис, любовь моя, что за шум у тебя тут?

– Эти козлы, думают, что могут…

– Забрал бы ты её отсюда, парень, – посоветовал боец, – пока мы сами не забрали.

Он смотрел на Эбботта, но, похоже не видел – и из-за смущения, и потому как буйствующая пьяная шлюха совсем не была тем контекстом, с которым ассоциировался Эбботт.

– Забрали? Меня? – завелась Дорис, – Да кто эти чёртовы козлы, чтобы забирать меня? Я вам не пятишиллинговая потаскуха, я имею дело с самыми крутыми шишками, какие только тут есть, – она махнула в сторону отеля.

– Я тебя забирать не собирался, моя прекрасная шлюха, – сказал Эбботт, – пошли отсюда.

Дорис это почему-то развеселило, она захихикала. Эбботт взял её под руку и повёл. Стоило некоторого усилия повернуться спиной к спецотделовскому стрелку. Он шёл, как по лезвию, каждую секунду ожидая оклика: «Минутку, сэр» и наведённого пистолета. Высвободил правую руку, но чувствовал себя всё равно что голым. Но ничего не случилось. Эбботт перевёл дыхание.

Дорис икнула, пошатнулась и вцепилась ему в левую руку. Он поморщился.

– Ты-это-чего?

Он рассказал про Хаки Мак-Таклей.

– Говорила я тебе? Где драка, там и Хаки Мак-Мать-их-растакли.

– Похоже, они драку нутром чуют.

– Угадал. Чуют. Как мухи – дерьмо. Чинарик будет?

Он дал ей сигарету, она попыталась зажечь её – тряслись руки. Он зажёг её сам.

– Дорис, как ты ухитрилась набраться в таком часу утра?

– Я? Не набиралась я, вымоталась, как собака. Ни минуты не спала. Наш чёрный приятель останавливается только, чтобы подкормиться. Ну да, выпила капельку. Ага, шампанское с утра. Он меня значит спрашивает, чего мне хочется, а я говорю, что всегда хотела шампанского с утра. Ну он хлопает вот так в ладоши и говорит этой второй маккаке, Артуру – шампанского для Эрминтрюды. Он меня всегда называет Эрминтрюдой.

Она зевнула, едва не вывихнув челюсть.

– Как насчёт кофе?

– Мо-о-о-ет, поможет проснуться.

Он привёл её в кафе. Чашки со второй она почти перестала зевать.

Он расспросил её о мерах безопасности в отеле, но не узнал ничего, о чём бы не знал или не догадывался.

Устало (уже порядком вымотался) поинтересовался, что Нджала в ней нашёл. Разве что круглосуточную доступность? Или воспоминание о свалках, откуда произошёл сам? Французы называют это nostalgie de la boue.

Он ошибался. С Дорис ему всё-таки очень повезло.

– Любит он меня, старый ты пошляк.

– Любит?

– Ага. А знаешь, что нравится ему больше всего?

– Умные разговоры.

– Ему нравлюсь я сама. Говорит, у меня натура авантюрная и лёгкая на подъём.

– Не сомневаюсь. Легче пёрышка.

Эбботт терял интерес на глазах. Решив, что он ей не верит, Дорис сказала:

– Думаешь я всё выдумываю? Смотри, он меня даже с собой за город пригласил. Завтра вечером.

Кофе Эбботта остановился на полпути. Очень осторожно он поставил чашку на стол.

– С собой за город?

– Ага. И, представляешь, я туда полечу. На вертолёте, вот.

– Куда?

– Без понятия. Всё шито-крыто. Что-то там с безопасностью, такая он важная шишка.

На такое он даже не надеялся. Ну не мог Нджала быть настолько глуп или беспечен. Как бы то ни было, это уже информация. Теперь он в курсе ожидающихся передвижений Нджалы. И может расчитывать на большее. Намного большее.

– Слушай, – сказал он, – это может быть просто великолепно. Историю о том, как вы провели вместе ночь в его загородном особняке можно продать и на континент, и в Штаты, и куда угодно. Это будет бомба.

– Каких размеров?

– По минимуму, гарантированному минимуму, штук пять.

– Гос-споди, – выдохнула она, мгновенно протрезвев и проснувшись, – Пять штук… О, господи!

– Но понадобится много подробностей: как выглядит дом, сколько там слуг и охранников, меры безопасности и так далее.

Он сделал паузу, чтобы дать ей переварить услышанное.

– Любые детали.

– За пять штук, парниша, – отчеканила Дорис, – ты получишь все детали, какие сможешь представить. Даже длину его большого чёрного друга. В сантиметрах – специально для Общего Рынка.

От её хохота задрожали кофейные чашки.

Выйдя из джунглей (последние два дня были кромешным кошмаром) – он почувствовал себя слабым и разбитым. Всё, чего хотелось – лечь, как раненому зверю, где-нибудь в кустах и умереть.

Как добрался до побережья – память не сохранила. Просто как-то ночью обнаружил себя на дороге, прорубленной в мангровом лесу. Нужно было двигаться на север, туда, где порт. Его огни он видел с холма в коротких африканских сумерках. А может, это тоже был мираж.

Дорога была асфальтированной, но запущённой и в колдобинах, идти по ней в темноте было нелегко. Время от времени, сверкая фарами, проносилась машина или армейский джип, и он прятался в кустах или в кювете.

Он ориентировался по Полярной звезде и двигался так быстро, как мог. Но самому ему движение казалось нестерпимо медленным, как будто он продирался сквозь вату. Застывшая дорога и лунный свет – так иногда бывает во сне. Потом дорога перепрыгнула мелкую речушку, какие-то болота и он увидел отражение луны в покрытых разводами водах гавани.

Место казалось пустым и безжизненным. Под ноги ложились длинные тени пришвартованных кораблей. Потом на палубе над ним кто-то тихо запел. Скорее всего это был сигнал – из темноты возникли два чёрных амбала. В руке у одного блестнул нож, что в общем-то роли не играло – его пистолет уже смотрел на них.

– Валите, придурки, – местное наречие похоже удивило двоих больше, чем оружие.

Он двинулся навстречу огням города. Город Нджалы. Город располагался выше, чем порт, а на северной окраине вдобавок поднимался небольшим плато. Плато занимал президентский дворец, обдуваемый прохладным бризом. Когда-то тут находилась резиденция британского губернатора. После провозглашения независимости новый президент перестроил его в более роскошном стиле. Второй раз дворец перестроили при Нджале, в ходе короткого и кровавого переворота уничтожившем нового президента вместе с его семьёй, друзьями и сторонниками. Нджала превратил дворец в крепость, днём и ночью охраняемую отборными войсками.

Присутствие его было неотвратимым и вездесущим. Площадь Нджалы, плац Нджалы, улица Нджалы, статуи и портреты Нджалы на каждом шагу. Даже майки – и те с Нджалой.