10.

У Фрэнка Смита выдался тяжёлый день. После ночи без сна и утра с Нджалой, Фрэнк собирался на пару часов исчезнуть домой, поваляться, послушать музыку.

Но день принёс новые проблемы. Не слишком серьёзные, но неприятные для усталого человека, мечтающего отдохнуть.

Произошла утечка. Скорее всего, через пресс-службу отеля. Стало известно о внезапном усилении охраны Нджалы и его скором отъезде за город. Пресса жаждала информации. Журналисты обратились в Скотленд-Ярд и Министерство обороны, но получили только сухие отговорки. Учуяв сенсацию, они попробовали прозондировать МИД.

Там им вначале скормили официальное заявление (шедевр невнятицы даже по мидовским меркам), потом послали срочную записку Фрэнку Смиту. Тот мог (а вообще-то был и обязан) разобраться с ней сам, но предпочёл переправить министру. Пусть почувствует, как зарабатываются чёртовы деньги.

Мелкая пакость, но и чувствовал себя Фрэнк Смит пакостно. День выдался такой тяжёлый.

Он позвонил всё тому же возомнившему секретаришке и получил раздражённый ответ, что министр занят. Это стало последней каплей.

– Хочешь сказать, – Фрэнк Смит изобразил голосом искреннее изумление, – он ещё не кончил трахать ту чёрную сучку из Фалхэма? Он вообще, как, вылезает из своего гнёздышка?

Это, судя по всему, вышибло из секретаря дух – в трубке слышалось только придушенное клокотание.

Фрэнк положил трубку и от души расхохотался. Настроение поднималось на глазах.

Потом позвонил в МИД и предложил провести пресс-конференцию, где он сделает заявление и ответит на вопросы.

Конференция прошла гладко, да и заявление получилось довольно правдоподобным. Поступила информация, что этими весной-летом ИРА планнирует похищения и убийства высокопоставленных особ, посещающих Великобританию. Информация, конечно, непроверенная, слухи, можно сказать, но… Фрэнк Смит развёл руками. Похищение Хэрремы, помните?

– А почему Нджала уезжает из Лондона?

– Чтобы встретиться с другом.

– Какого рода другом? – поинтересовался кто-то из присутствующих под дружный мужской хохот. Единственная на весь зал журналистка возмущённо фыркнула.

Вечерняя Уайтхолл смывала накопившуюся одурь. Был последний день апреля. За ночь погода сменилась. С подозрительной поспешностью она перешла от холодной и дождливой к солнечной и тёплой. Фрэнк попытался вспомнить ту строчку из Шекспира, об изменчивости апрельского дня. Пахло грозой и это немного беспокоило его.

Машина уже ждала. Он сказал водителю ехать домой. На Мэлл он открыл окно. Влажно блестела зелень, девушки оделись в летние платья. Расцвели в одну ночь, как цветы после дождя. Чудо, которое не устаёшь видеть каждый год. Там бедро, тут грудь или локон – Смит откинулся на сиденье и улыбнулся, вспомнив Джоан Эбботт и её очаровательные округлости. Наверное, не стоило принимать всерьёз её «нет». Женщины всегда говорят одно, а хотят другого. Беда в том (это кроме вины перед Ричардом), что он побаивался женщин. Любил их, хотел, но – побаивался. Разумеется, физиология время от времени брала своё, но отношения выходили недолгими. Как и многие другие, Смит боялся привязанности. Неудивительно, что он до сих пор сидит в холостяках.

Фрэнк всё ещё думал о Джоан, когда машина свернула с Сент-Джеймс-стрит на Пикадилли. Возле отеля «Ритц» он заорал «Тормози!» и выскочил наружу в уверенности, что видел Эбботта. Вернулся красный и запыхавшийся. Господи, да я совсем не в форме – пришло в голову.

Они медленно двигались по Пикадилли. Фрэнк вглядывался в толпы пешеходов, уже не обращая внимания на девушек и всё ещё продолжая разыскивать Эббота. Хоть и понимал, что это нелепо.

Он продолжал думать об Эбботте. Уже у Куинс-Гейт, на самом подъезде к дому, он попросил водителя вернуться в офис. Ему вдруг захотелось ещё раз прослушать ту запись. Быть может, упущена какая-то мелочь, зацепка. Что-нибудь.

…Он прокручивал запись снова и снова. Ничего нового. Голос Эбботта звучал так же, как всегда: спокойный и уравновешенный. Фрэнк позвал Элис, но время шло за пять и она спешила домой – принять душ и заняться домашними делами.

– Извини, что задерживаю.

– Ничего страшного, – ответила она, по обыкновению опустив глаза.

На Элис тоже было летнее платье, и когда она наклонилась к магнитофону (вообще-то мысли её блуждали где-то возле очень недурной пары джинсов в обтяжку), стала видна дорожка между двух холмиков – там, где кончалась шея.

Фрэнка кинуло в жар, он попытался смотреть в сторону.

Она была привлекательна. Это удивило его (он находил её привлекательной каждый год – примерно на полчаса – и каждый раз удивлялся).

Он прислушался к её голосу из магнитофона и удивился ещё раз – силу чувств в нём.

– Он на самом деле тебе нравился? – спросил Фрэнк, выключая запись.

– Да, – ответила она, не поднимая глаз.

Смит хотел спросить ещё что-то, но не решился. Помешала обычная застенчивость.

– Поздно уже. Я подброшу тебя до дому.

В машине его не оставляло ощущение, что стоило бы узнать побольше о ней и Эбботте. Может из-за странного весеннего настроения, может – тёплый весенний вечер, близость женского тела, внезапно прорвавшийся запах женщины.

– Он приглашал тебя с собой?

– Ричард? Несколько раз. Когда у него открывался свободный вечер.

– Он не говорил чего-нибудь…м-м-м…что может помочь нам? Хочу сказать…чего-нибудь…странного?

Честно говоря, он сам не знал, что хочет сказать.

– Мне он всегда казался совершенно нормальным.

– О чём вы говорили?

– Не знаю. Ничего такого. Нет, не помню.

До Холланд-парк-роуд ехали в молчании.

– Ты когда-нибудь…

Он запнулся. Опять чёртова застенчивость.

– У тебя было что-нибудь с ним?

Элис удивлённо посмотрела на него:

– Нет, – она улыбнулась. Ложь далась с легкостью, удивившей её саму. Её с детства учили быть вежливой и правдивой.

– А если и было?…

– Ну, может, ты бы узнала бы что-нибудь, чего мы не знаем.

Элис горько рассмеялась:

– Точно. Узнала бы. Надеюсь, узнала бы.

– Извини. Я имел в виду…я хотел сказать, – Фрэнк почувствовал, что краснеет, – Забудь.

Машина остановилась. Элис поблагодарила его и вышла.

– Никогда в голову не приходило, – обернулась она, перед тем как исчезнуть в подъезде.

Ножки у девочки – это что-то, в который раз подумал Смит.

Если Смит думал о женщинах, то Элис мечтала наконец оказаться дома и пропеть тонким голоском: «Мама дома, Солли. Мама дома».

Соломоном звали канарейку – Элис она напоминала старого, мудрого еврея. И хоть пела канарейка нечасто, но делала это с большим чувством. Песнь Соломонова.

К моменту, когда Фрэнк добрался до дому, беспокойство, мучавшее его весь день, стало ослабевать. Просторные комнаты, изящество тщательно подобранной дорогой мебели, комфорт, тишина, свет, льющийся из высоких окон – всё тут успокаивало и смывало накопившееся за день напряжение.

Он облегчённо вздохнул, положил чемоданчик и прошёл в гостинную. Где пережил сильнейшее потрясение.

В его любимом кресле, лицом к двери удобно расположился Ричард Эбботт – собственной персоной.

– Я же говорил, что свяжусь с тобой.

Фрэнк с трудом верил своим глазам, но ошибиться было невозможно: то же лицо – костистое, с квадратным подбородком – разве что глубже ушли глаза, сильнее впали щёки. И голос – тот же голос – moderato, с лёгкой хрипотцой.

Смит не знал, о чём говорить и что делать. Особенно – что делать. А делать что-то требовалось срочно. Бросил взгляд на телефон – чудесно переместившийся поближе к Эбботту.

– Пожалуйста, Фрэнк, – Эбботт покачал головой, – не надо спешки.

Его пиджак распахнулся, демонстрируя пистолет в подмышечной кобуре.

– Профилактика – не всегда лучшее лекарство.

– Ты убьёшь меня? – Фрэнк Смит наконец обрёл дар речи, – ты в самом деле будешь стрелять в меня?

Эбботт задумался.

– Нет, – наконец объявил он, – если даже дойдёт до этого – не думаю, что смогу.

Его рот искривился в лёгком намёке на улыбку:

– Впрочем, не хотелось бы ошибиться.

– А если я попытаюсь уйти? Или воспользоваться телефоном?

– Придётся воспрепятствовать. В конце концов, я младше и в лучшей форме. Я даже ещё помню кой-какие уроки рукопашного боя сержанта Эванса. А ты?

– Я? Я помню кое-какие твои уроки. Например, что добрый удар по яйцам стоит всего китайского Кунг-Фу.

Мужчины заулыбались, вспомнив прошлое и старую дружбу. Потом они вернулись к реальности – на самую грань войны.

– Чего ты хочешь, Ричард, денег?

– Нет.

– У тебя что, есть деньги? – Смит выглядел удивлённым.

– Пара шиллингов.

– Да…а выпить?

– Может быть позже.

– Кофе?

– Нет, спасибо.

– Перекусить? Есть сэндвичи.

– Кончай ты это, Фрэнк.

– Что?

– Метод исключения. Старо, как мир. У него нет денег – значит исключается гостиница. Значит, живёт он либо на улице, либо у друзей. Он выбрит и не голоден – следовательно живёт не на улице.

– Значит, у друзей?

– Расскажу непременно. Прямо сейчас.

– Но ты уже рассказал. Метод исключения…

– Осталось всего лишь исключить заведомые неточности.

Двое молча смотрели друг на друга. Потом Смит решил, что разговор зашёл в тупик.

– Ричард, так чего ты хочешь?

– Поговорить.

– Такой риск, просто, чтобы поговорить?

Эбботт пожал плечами:

– Хотелось, чтобы ты знал. Мы же были друзьями, в конце концов…

– Мы и сейчас друзья, не так?

– …Или хотя бы доказать, что я не настолько рехнулся, как, несомненно полагают чёртовы политики и Департамент.

– А это имеет значение?

– Имеет значение то, что думаешь ты.

Смит не видел ни малейшего намёка на безумие или хотя бы неуравновешенность, но внешность может быть обманчива. Он был уверен только в одном: Эбботт пришёл сюда не для того, чтобы доказывать что-либо.

– Значит, ты вернулся, чтобы отомстить?

– Отомстить? – теперь удивлённым выглядел уже Эбботт, – нет, больше. Намного больше, – он помолчал, – Мне дали задание. Я собираюсь выполнить его.

– Ты с ума сошёл.

– Как бы то ни было, но если бы я хотел отомстить, то мстил бы Департаменту, – он опять помолчал, пристально смотря на Смита, – Меня сдали.

Смит порывисто выдохнул. Была его очередь выглядеть удивлённым. Он надеялся, что получится убедительно.

– Тебя сдали? Департамент? О чём ты говоришь? Тебя сдали местные контакты.

Губы Эбботта снова искривились.

– Вот значит какую историю они запустили по Департаменту.

– Историю?

– Местные могли сдать меня только по прямому приказу из Лондона.

– Что ты имеешь в виду?

– Местные и не догадывались о моём существовании. Пока им не сообщил Лондон.

– Хочешь сказать, ты не выходил на связь с ними? Несмотря на приказ?

Эбботт снова скривился:

– Я никогда не выполняю приказов автоматически. Предпочитаю вначале обдумывать. Ещё в самолёте я решил действовать в одиночку. Может и сложнее, зато безопаснее.

– Хорошо. Но зачем Лондону понадобилось сдавать тебя? Да ещё Нджале Всея Народа?

– Потому что за минуту до того, как я собираюсь всадить пулю в этого сукина сына, Лондон заключает с ним сделку. Нефть, уран и Бог знает что ещё. И он моментально превращается в нашего сердечного друга. Так что надо останавливать всё и всех. И разумеется Ричарда Эбботта.

– Это только предположения.

– Но остановить меня Лондон не может, потому как не имеет ни малейшего представления, где я нахожусь. И тогда вы посылаете сообщение местным контактам…

– Я такого не делал.

– Не ты лично, Фрэнк. Контролер. Или кто-то выше.

Фрэнк Смит решительно мотнул головой:

– Я был твоим координатором. Любые сообщения шли через меня.

На сей раз Эбботт улыбнулся по-настоящему. Улыбка вышла бледной и грустной.

– Нет, Фрэнк, таких сообщений через друзей не посылают.

– Каких?

– Сообщений, которые наверняка останавливают кого угодно. Например, меня.

– Ричард, ты говоришь загадками.

– Другими словами, если местные контакты не находят меня к определённому времени – а они естественно не находят – им следует сделать анонимный звонок в полицию Нджалы, – опять бледная печальная улыбка, – сдали меня основательно. Засветили весь маршрут из Лондона.

– Это догадки, Ричард, только твои догадки.

– Но чертовски правдоподобные, согласись?

Даже чересчур, – подумал Фрэнк Смит. Слишком хорошо согласующиеся с его собственными. Он просто не мог принять их – тогда разваливался последний из священных устоев веры: что Государством, при всех его недостатках, управляют Честные Парни, а значит, всё в порядке. Несмотря на весь свой ум и скептицизм, он предпочитал вытеснять такие мысли куда-то на обочину сознания. Как бы то ни было, у Эбботта нет ни единого свидетеля.

– Как бы то ни было, у тебя нет ни единого свидетеля.

– Эти самые местные контакты. Могли быть отличными свидетелями – если бы не были столь убедительно мертвы.

– Послушай, согласен, здесь много случайностей, много совпадений, много загадочного, я бы сказал даже подозрительного, если тебе так нравится…

– Чертовски подозрительного. И мне не нравится.

– И всё-таки – ни единого свидетеля, ни единого факта.

– О, фактов предостаточно – если вспомнить всю историю. Но тебе известна только часть. Которую ты к тому же скорее всего подзабыл.

– Я помню, какая прорва времени понадобилась, чтобы убедить тебя взяться за эту работу.

– А чего вы ждали? Я же не наёмный стрелок – безотказный ствол и полное отсутствие воображения. Таких вы могли спокойно нанимать за пару тысяч фунтов где-нибудь в Каракасе или Маракаибо. С эсэсовской татуировкой на левой руке.

– Департамент не нанимает военных преступников, чтобы…

Смит осёкся.

– …Чтобы совершать убийства. Только честных парней – так?

Эбботт невесело расхохотался:

– О tempora, о mores! Ты ещё помнишь что-нибудь из оперативного плана?

– Не слишком много. Большинство деталей оставлялись на твоё усмотрение. Помню, что ты планнировал операцию на День Независимости.

Эбботт кивнул.

– Его День. День, когда он принимает парад на площади своего имени. Украшенный, как рождественская ёлка. Потом совершает путешествие по реке, и толпы, не попавшие на площадь могут приветствовать его с берегов и кидать в воду цветы. День королевского величия и народной любви.

Эбботт скупо улыбнулся.

– Хороший день, чтобы убить его, – он встал и подошёл к окну, – впрочем, чтобы убить его, хорош любой день.

Он внимательно осматривал улицу внизу, крыши и дома напротив.

– Думаешь, место под наблюдением? – улыбнулся Смит.

– Привычка. Машинальное. Почти рефлекс.

Эбботт повернулся к нему, но садиться не стал. Было в этой небрежной настороженности что-то зверинное.

– Я прекрасно приготовился. Снял квартиру на третьем этаже, с видом на излучину реки. С какой бы стороны не шло судно, примерно двадцать секунд оно бы представляло отличную фронтальную мишень. Всё, что от меня требовалось – навести Лезервудовский прицел на его большое чёрное сердце и плавно нажать на спусковой крючок. Пустяковое дело.

Фрэнк Смит на секунду задумался:

– Ричард, теперь, постфактум…ты уверен, что всё шло нормально?

Эбботт покачал головой.

– Никаких происшествий. Я поехал туда, чтобы работать – и работал. И никто не докажет обратного.

Эбботт прибыл в страну за два месяца до Дня Независимости. Согласно легенде, он был геологом, ведущим исследования для одной финансовой группы. Это было почти правдой – до поступления в Департамент он работал геологом в Африке. Финансовая группа тоже существовала. Зарегистрированная на Багамах, в качестве прикрытия для операций СИС.

– И проблем со связью тоже быть не могло. Ввиду отсутствия таковой.

После посадки в аэропорту Нджала, Эбботт послал в Департамент (через Багамы) кодированную телеграмму о прибытии. И всё. Если что-то пошло бы не так – отследить связь с Лондоном было бы невозможно. Политическое убийство – метод КГБ, ЦРУ и всяких террористических групп, но никак не правительства Великобритании. Такое непредставимо…и должно оставаться непредставимым.

– А оружие? – спросил Смит, – они не могли отследить его пересылку?

– Только если бы вскрыли дипломатическую почту, – устало сказал Эбботт, – а это повлекло бы международный скандал. Можешь не сомневаться.

Оружие – разборная снайперская винтовка, сконструированная на основе Армалайт 15, была переслана в посольство с дипломатической почтой, там упакована в чемоданчик лично военным атташе и оставлена в ячейке камеры хранения аэропорта. Ключ к ячейке переслали Эбботту. До востребования, под вымышленным именем.

– Так что до сих пор всё шло отлично?

– Лучше не бывает. Катилось, как по маслу – до самого утра Дня Независимости, – голос Эбботта стал сухим и бесстрастным, – тут всё и посыпалось.

Он внезапно уселся и посмотрел на Фрэнка Смита.

– Сразу после восхода я слышу грохот. Полиция Нджалы. Выносят дверь, вламывются, как стадо носорогов, поднимают меня с постели, месят немного, после чего начинают выяснять, где я прячу оружие.

Я естественно интересуюсь, какое оружие. Они месят меня ещё. Потом разносят всё в доме верх дном. Выворачивают наизнанку ящики, шкафы, всё остальное. Включая меня самого. Под конец они уже стены выстукивали. И ничего не нашли.

– Так где, чёрт побери, оно было?

Эбботт слабо улыбнулся.

– На эвкалипте. Завёрнутое в промасленную бумагу. А эвкалипт тот, поверишь ли, растёт в парке имени Нджалы.

– Умно.

– Так как они вышли на меня, Фрэнк?

Смит развёл руками:

– Мы не могли сдать тебя. Мы сами не знали, где ты.

– Достаточно было паспортного имени. Как и все иностранцы, я должен был регистрироваться в полиции. В Лондоне знали об этом.

Смит молчал, пытаясь найти возражение.

– Мне всё ещё кажется, что ты мог где-то ошибиться. Привлечь внимание, например.

– Как? Я проработал там два месяца. Уезжал, приезжал, вёл геологическую разведку в буше – всегда с местными носильщиками и проводниками и с полной экипировкой. Более того, исследования велись всерьёз. И отчёты, которые я посылал в тот липовый офис на Багамах, и их копии для местного Министерства Недр – всё было настоящее. Невозможно работать точнее или открытее.

– Послушай, ты же знаешь, у них же паранойя на иностранцев. Выпил может не с тем человеком не в том баре. Пустяк какой-нибудь. Которого ты и не вспомнишь.

– Я помню всё. Я не пью с незнакомцами. Я с ними даже не заговариваю. И очень не люблю, когда они заговаривают со мной. Я знаю, как избегать неприятностей, Фрэнк. Большой опыт на этот счёт.

– А продажные чиновники? Они там на каждом шагу. Ты мог подмазать не того человека, или не подмазать нужного.

– Западная Африка – это моя территория. Я знаю, кому давать взятки, когда и сколько.