- Двое отсутствуют, - сказал он пожилому, когда закончил. - Отправь им вторичное уведомление. - Затем он повернулся к нам. - Моя фамилия Фоснайт. Я возглавляю отдел координации всех испытательных и предиспытательных программ. В том числе и классы выживания. В настоящее время шесть классов, проходящих тренировку, включая и ваш, собираются в различных районах Третьего Уровня. Ваш класс, согласно расписанию, отныне должен собираться здесь, у Ворот № 5, по понедельникам, средам и пятницам в двенадцать тридцать дня. Третий класс собирается здесь же по вторникам, четвергам и субботам. Если время сборов пересекается со школой, занятиями с учителями или еще чем-нибудь, вам придется искать выход. Наверное, придется изменить расписание. Другое, конечно, а не это. Или что-нибудь пропускать. Все полностью на ваше усмотрение. И только вы сами решаете -посещать ли вам тренировки. Но я могу обещать вам, что у вас окажется больше шансов вернуться с Испытания живыми, если вы будете их посещать. Ваша группа несколько меньше, чем обычно, так что обучаться вам будет легче. Вам также повезло, что вашим инструктором будет мистер Марешаль -он один из лучших наших шеф-инструкторов. - Мистер Фоснайт улыбнулся своему каламбуру .       Манеры у мистера Фоснайта были проворными и деловитыми, словно он действительно проставлял галочки на каждое свое слово. Повернувшись к Марешалю, он вручил ему свисток.
      - Свисток, - произнес он и затем снова повернулся к нам, стоящим перед ним тесной кучкой. - Любые вопросы.
      Но все только хлопали глазами - мистер Фоснайт был слишком стремителен. Никто ничего не спросил.
      - Хорошо. Тогда до свидания. - И мистер Фоснайт направился к станции челнока с таким видом, словно последняя галочка к полному его удовлетворению поставлена, и еще одна скучная, но необходимая обязанность - выполнена.
      Мистер Марешаль посмотрел сначала на свисток в своей руке, потом вслед ушедшему Фоснайту. Не похоже было, что он любил свистки. Медленно он опустил свисток в карман, затем, сложив, сунул туда же список. Так же неторопливо он оглядел нас всех, одного за другим, как будто оценивая, что мы за народ. Мы, в свою очередь, тоже старались хорошенько разглядеть человека, который полтора года будет нас опекать. И дело было не в том, что он за человек, вернее, не только в том, потому что дети в отношениях со взрослыми обычно исходят из предположения, что взрослый знает, что он затеял. Если же взрослый в себе не уверен и ребенок это поймет, тогда дело плохо, но вначале взрослый как бы обладает "презумпцией невиновности". Признаюсь, на первый взгляд, мистер Марешаль не показался мне сногсшибательной фигурой.
      - Да, - заметил он, - мистер Фоснайт забыл сказать кое-что, что он обычно говорит. Я попробую сказать вам это сам. Так вот, существует еще одно, антропологическое, название для Испытания: Обряд Перехода.
      Фактически - это переход из одной стадии вашей жизни в другую. Важно всегда помнить, что он делает значимой жизнь взрослого человека -повзросление доказывается возвращением с Испытания. И поэтому Испытание стоит того, чтобы на нем сосредоточиться...
      Тут мистер Марешаль посмотрел направо, и все мы повернулись в ту же сторону. К нам возвращался мистер Фоснайт.
      - Обряд Перехода? - спросил мистер Марешаль.
      - Да.
      - Ничего, я только что объяснил им это за вас.
      - А... - произнес мистер Фоснайт. - Тогда спасибо. - Он повернулся кругом и пошел обратно к станции челнока, прямо-таки весь сочась уверенностью в полном завершении своей работы. И лишь только он скрылся из виду, все рассмеялись.
      Немного дав нам повеселиться, мистер Марешаль сказал:
      - Ну ладно, хватит. Я хочу еще добавить кое-что от себя... Я и другие люди, которые еще будут вас тренировать, собираемся сделать все, что в наших силах, чтобы вы успешно прошли Испытание. И если вы отнесетесь к занятиям должным образом, у вас не должно быть никаких неприятностей. О'кей! А теперь, первое, что я собираюсь сделать - это выдать вам лошадей и научить вас основам верховой езды.
      Мистер Марешаль говорил медленно и не вполне владел грамматикой, но он умел заставить людей слушать себя. Не заглядывая в список, так и оставшийся у него в кармане, он называл фамилии ребят и клички лошадей. За мной закрепили животное по кличке Простофиля. Это вызвало смех. Лошадь Джимми звали Пет последнее "т" пишется, но не произносится, потому что это имя французское. Вениция Морлок получила лошадь по кличке Скелет. И как только лошадь выдали последней из нас - Рэйчел Юнг, мы прошли к коралю, и мистер Марешаль уселся на ограду.
      - Отныне эти лошади - ваши, - сказал он. - Но не будьте слишком сентиментальны. Они - всего лишь средство передвижения, как рюкзак-вертолет, и вы будете тренироваться и с тем, и с другим. Но вы сами будете заботиться и ухаживать за своими лошадьми. Лошадь - живое существо, и, значит, сломать ее легче, чем машину...
      Один из мальчиков поднял руку.
      - Да, Гершкович?
      Гершкович был немного удивлен, что его так быстро запомнили.
      - Если лошади так плохи, то зачем нам учиться на них ездить? Вот это я хочу узнать.
      Мистер Марешаль ответил даже медленнее обычного:
      - Наверное, я мог бы объяснить тебе причину, но суть в том, что вы должны пройти подготовку. Эта подготовка происходит по определенным правилам, и одно из правил гласит, что вы должны уметь ездить верхом на лошадях. Но не беспокойся об этом слишком сильно, сынок. Через некоторое время ты, может статься, обнаружишь, что лошади тебе нравятся.
      Он перемахнул через ограду и спрыгнул в загон.
      - А теперь я собираюсь показать вам верховую езду. Самое первое дело в верховой езде - это надеть седло на ваше животное.
      - Извините, но я уже умею ездить верхом. Нужно ли мне торчать тут, повторяя самые азы? - спросил один из мальчиков.
      - Нет, - сказал мистер Марешаль, - ты можешь и не торчать, Фармер. Можешь пропустить все, что хочешь. Но учти один момент... Прежде, чем ты отсюда уйдешь, тебе лучше быть абсолютно уверенным в том, что ты отлично знаешь все, что я собираюсь показывать. Потому что - будь я проклят, если стану делать это снова для тебя одного. Если ты пропустишь занятие по уважительной причине, то я, так и быть, возможно, проявлю великодушие, если буду в хорошем настроении. Но если ты отстанешь по собственной вине, тебе придется выкручиваться самостоятельно.
      И Фармер ответил, что он согласен "поторчать тут сегодня просто так, посмотреть, как у на пойдут дела".
      Мистер Марешаль поймал в корале одну из трех лошадей, ту светло-чалую кобылу, и, медленно, показывая нам как это делается, надел на нее узду. Затем он надел потник и седло с двойной подпругой. Потом все снял и снова надел, показывая сначала.
      - Ну вот, - сказал он. - А теперь вам придется попробовать самим. Разбирайте упряжь и выводите своих лошадей.
      Возникла толчея. Каждый хотел найти свою лошадь, собрать упряжь и выбрать такое место, где можно было надеть второе на первое.
      Простофиля оказался коричневой масти - что называется гнедой, и не очень крупный. Это был, скорее, пони, а не конь, ростом не полных пятьдесят шесть дюймов. Меня это обрадовало, потому что перед животным покрупнее я оробела бы соответственно сильнее. Но робеть было некогда: я едва успела встать в строй вместе с остальными, с упряжью по левому боку. Встав перед строем, мистер Марешаль объяснил, что нужно делать.
      В первый раз получилось плохо. Я надела все туда, куда, по моему мнению, следовало, но только собралась горделиво распрямиться, как седло с лошадиной спины исчезло. Буквально секунду назад оно сидело как влитое, но - съехало, хотя я могла бы поклясться, что прикрутила его довольно туго.
      Решив попробовать снова, я расстегнула чересседельник - ремень, идущий под брюхом лошади для крепления седла, поправила седло и снова затянула ремень. И в этот момент ко мне подошел мистер Марешаль.
      - Дай-ка я тебе кое-что покажу, - сказал он и вдруг сильно пнул Простофилю коленом в брюхо. Лошадь издала громкое "уффф", воздух вышел, и мистер Марешаль сильным рывком затянул подпругу. Лошадь посмотрела на него, явно не одобряя. Он будет надуваться каждый раз, если ты будешь позволять, - сказал мистер Марешаль. - Ты должна дать ему понять, что ты умнее.
      Седланием и расседлыванием мы занимались еще не меньше часа, пока не исчерпали дневную программу. По пути домой я спросила Джимми, что он обо всем этом думает. (В нашем челноке ехало еще полдюжины ребят.) - Марешаль мне нравится, - ответил Джимми. - Наверняка он и дальше будет о'кей.
      - Он не верит во всякую ерунду, мне это тоже нравится, - сказала одна из девочек. - Значит, мы не будем терять времени зря.
      С нами был и Фармер. Тот самый, который уже умел ездить верхом.
      - А я время потерял, - заявил он. - Сегодня Марешаль ничего нового для меня не показал. Только всякую чепуху.
      - Для тебя, может, это и чепуха, - парировал Джимми, - но остальные кое-чему научились. Если ты все знаешь, так не приходи, Марешаль же тебе говорил.
      - Может, и не приду. - Фармер пожал плечами.
      Пересев в горизонтальный челнок, который шел в Гео-Куод, я сказала Джимми:
      - Знаешь, я немного разочарована...
      - Марешалем?
      - Нет, всем этим днем. Я ждала чего-то большего.
      - Чего?
      Я бросила на него взгляд.
      - Тебе доставляет удовольствие меня подначивать, да?
      Джимми пожал плечами:
      - Мне просто хочется знать, что ты имеешь в виду, если ты вообще имеешь что-нибудь в виду.
      - Ну так вот, мистер Умник, я имела в виду, что все это выглядело слишком уж ординарно. Слишком деловито. Лучше даже сказать -недраматично...
      - Говорят, Шестой Класс всегда скучный. Месяца через три, когда мы пройдем основы, тренировки будут интересней.
      С минуту мы ехали молча, пока я обдумывала сказанное. А потом заявила:
      - Нет, не думаю. Держу пари, все останется по-прежнему - неважно, в каком классе мы будем заниматься. Все будет так же буднично.
      - Какая муха тебя укусила?
      - Никакая. Просто я больше не верю в приключения.
      - Когда ты это решила?
      - Только что.
      - Потому что сегодняшний день не был "драматичным"? А разве поездка на Грайнау - не приключение?
      - Ты считаешь, быть сброшенной в большую лужу вонючей воды - это приключение? - Я презрительно фыркнула. - А у тебя когда-нибудь были приключения?
      - Нет, кажется. Но это не значит, что их не существует.
      - Разве?
      Джимми покачал головой.
      - Не знаю, что с тобой случилось. Должно быть, у тебя плохое настроение. Кстати, готов заключить пари, что организую настоящее, крутое приключение. Только надо постараться.
      - Как? - бросила я вызов.
      Он упрямо замотал своей рыжей головой.
      - Пока не знаю. Но держу пари, что смогу организовать.
      - О'кей, - согласилась я. - Пари принято.
      Корабельная Ассамблея, как и большинство других массовых мероприятий, проходит по определенному сценарию. Кто-то должен присматривать за организацией дела, чтобы всем хватило стульев, чтобы работали микрофоны, и прочее. Теоретически, этим может заниматься любой человек, на которого взвалят эту работу, но окончательные решения принимает тот, кто председательствует на Ассамблее - в данном случае мой Папа. Я думаю, он и сам был заинтересован в том, чтобы на этой Ассамблее, первой, которая проходила под его началом, все прошло гладко.
      В тот вечер, когда должна была собраться Ассамблея, ко мне в гости на ужин пришла Зена Эндрюс. Так уж получилось, что мы с ней подружились. У нее осталась привычка временами скулить, но это не самый худший изъян в мире, и смелость у нее все-таки была.
      Мы еще не принялись за десерт, когда раздался звонок в дверь. Это пришел мистер Табмен.
      - Ты просил зайти в шесть тридцать, - оправдываясь, произнес он, видя, что мы еще не закончили ужин.
      - Все в порядке, Генри, - успокоил его Папа. - Я уже почти готов. Миа, ты знаешь, где находится десерт. Когда поедите, вымой тарелки и поставь их на место.
      - Зачем ты мне напоминаешь? - обиделась я.
      - Извини, - ответил он. - Просто не так уж много времени прошло с тех пор, как мне незачем стало напоминать. Это старая привычка. - И Папа с мистером Табменом отправились на Второй Уровень.
      На десерт был пломбир. Мы принялись за него, и Зена спросила:
      - А чего это вдруг собирается Ассамблея? Мои папа с мамой идут туда, но зачем, они мне не объяснили.
      - Об этом же все вокруг говорят. Я думала, ты знаешь, - удивилась я. - А вот и не знаю, - сказала она. - Я не слежу за подобными вещами.
      Пари держу, ты раньше тоже не обращала на них внимания, пока твой Папа не стал Председателем Совета Корабля.
      - Ну пусть не следила, но вообще интересовалась.
      И я рассказала ей все, что знала сама.
      - Ерунда какая. - Зена пожала плечами. - Они всегда могут избавиться от ребенка. Все равно она не смогла бы тайком родить и вырастить его. По-моему, здесь слишком много шума из ничего.
      - Это дело принципа, - сказала я.
      Зена опять пожала плечами и вернулась к пломбиру. Это у нее была уже вторая порция. Казалось, она вообще все на свете воспринимает проще, чем я.
      Доев и выбравшись из-за стола, Зена уселась на полу в моей спальне и принялась методично разбирать одну из моих кукол. К счастью, она и предназначалась для разборки. Требовалась только осторожность - кукла была деревянная, старая и растрескавшаяся. По происхождению она была русской и попала в нашу семью очень давно, еще на Земле. Внутри большой куклы помещалась другая, поменьше, которая разбиралась тоже, а всего там было целых двенадцать кукол, одна в другой. На такую игрушку человек тратит уйму времени.
      Сидя на постели и скрестив ноги, я наигрывала на старинной игрушечной флейте, которую обнаружила пару месяцев назад, простенькую мелодию. Ничего более сложного у меня не получалось, для этого нужно было быстрее двигать пальцами, а этого-то я и не умела. Но и так выходило неплохо.
      - Тебе нужен этот шум? - спросила Зена.
      - "Тот, у кого нет музыки в душе, - проговорила я, - того не тронут сладкие созвучья". - Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить дальше. -"...Способен на грабеж, измену, хитрость..."
      - Что это значит?
      - Это цитата. Из Шекспира.
      - Если ты имеешь в виду меня, - сказала Зена, - то не по адресу. Я музыку люблю.
      Я снова взялась за флейту.
      - Ну так это - музыка.
      - Тебе бы стоило попрактиковаться наедине, пока ты не научишься играть.
      Я подпрыгнула, отложила флейту, перескочила через Зену на пол, чтобы добраться до видика, и включила первый канал.
      - Ассамблея уже началась.
      Зена бросила на меня кислый взгляд.
      - Мы что, обязаны это смотреть?
      - Мне и Джимми полагается, - ответила я.
      - То есть Джимми Дентремонту?
      - Да.
      - Ты проводишь с ним много времени?
      - У нас один учитель, и мы в одном классе выживания, - ответила я.
      - О, - произнесла Зена. Она расставила кукол в ряд. - Он тебе нравится? Мне он всегда казался слишком ушедшим в себя.
      - Не знаю, - ответила я. - Он умный. И вообще - нормальный парень.
      Я плюхнулась на пол и прислонилась спиной к постели. На экране видика Ассамблея должна была вот-вот открыться.
      - Всегда успеем выключить, если будет неинтересно, - сказала я.
      Следующие два часа мы наблюдали за Ассамблеей.
      Казалось, все заранее знали суть вопросов, требующих разрешения. Оставалось только изложить дело представителям обеих сторон, задать вопросы из зала, вызвать свидетелей, задать еще несколько вопросов для проформы и окончательно проголосовать. Таков протокол. Папа, как Председатель, сам в спор не ввязывался.
      За Корабль выступил мистер Табмен. Еще один член Совета, мистер Персон, подал прошение за другую сторону. В число свидетелей входили Корабельный Евгеник, юрист, назвавший параграф нарушенного закона, Алисия Макриди, которая выступала сама за себя, и несколько людей, знавших ее и выступавших в ее пользу.
      Совет и свидетели сидели за столом в центре амфитеатра. Каждый взрослый на Корабле имел собственное кресло в зале и мог попросить слова, если хотел. Теоретически Ассамблея могла длиться часами, но это-то и было заботой Папы. Он руководил Ассамблеей, заставляя свидетелей говорить побыстрее, и прекращал ненужную болтовню, предоставляя, однако, равное время для выступлений обеим сторонам. Как Председатель Совета он не должен был отдавать предпочтения ни одной из них, и, насколько я понимала, он так и делал, хотя в данном случае я знала, каким было его собственное мнение. За него говорил мистер Табмен.
      Воистину, стороне Макриди нечем было крыть. Им оставалось лишь подать просьбу о снисхождении. Алисия Макриди заплакала даже, но Папа заставил ее прекратить.
      - Итак, мы все согласны, - заявил мистер Персон, - что это был глупый поступок. Что же еще обсуждать? Алисия Макриди - гражданка этого Корабля. Она прошла через Испытание. Она имеет такое же право жить здесь, как и любой из нас. Вы все видели, как она унижалась сейчас перед вами. Без сомнения, такое просто не может произойти вновь. Это была ошибка, сделанная в минуту слабости, но она повлекла за собой чистосердечное раскаяние. На этом я предлагаю поставить точку в деле Алисии Макриди. Мистер Табмен в ответной речи говорил куда резче, чем я ожидала:
      - Можно, конечно, ничего не добавлять к сказанному, но есть несколько поправок, которые я хотел бы сделать. Если то, что мистер Персон называет "публичным унижением", - наказание, то Макриди причинила его себе сама, и его смело можно сбросить со счетов. Дело мисс Макриди можно было решить на Совете. Вынести его на Ассамблею - ее собственный выбор. А во-вторых, это так называемое раскаяние. Раскаяние, если разобраться, чересчур легко ей далось, и, значит, его тоже можно спокойно сбросить со счета. "Ошибка, сделанная в минуту слабости"? Едва ли. Ей потребовалось больше месяца трудиться своими половыми органами, чтобы забеременеть. Вряд ли здесь можно говорить о "минуте" слабости - так что забудьте и об этом тоже. Но есть и еще кое-что. Тут речь идет об основном принципе. Мы - крошечный, бесценный островок, затерянный во враждебном океане. Мы избрали такой образ жизни, который, если ему неукоснительно следовать, позволит нам уцелеть и продолжить род. Но если мы будем нарушать свои же законы, мы не выживем. Алисия Макриди сделала выбор. Она решила родить пятого ребенка, несмотря на то, что Корабельный Евгеник не дал на то разрешения. Это был выбор между ребенком и Кораблем, и выбор сделан. Он должен повлечь за собой последствия, о которых Алисия Макриди знала, когда делала свой выбор. Будем ли мы справедливы к ней и к себе самим, если не встретим сами и не поможем ей встретить лицом к лицу эти последствия? Мы не варвары. Мы не станем убивать ни мисс Макриди, ни ее ребенка, который еще не рожден. Мы лишь предлагаем ей то, что она избрала сама: ребенка, а не Корабль. Мы высадим ее на ближайшую планету-колонию. И пожелаем ей удачи.
      Это был изящный способ вынести почти стопроцентный смертный приговор. Но здесь мистер Табмен не был не прав - она заслуживала того...
      Затем состоялось голосование. 7983 человека высказались за то, чтобы позволить Макриди остаться; 18401 - за изгнание с Корабля.
      Алисия Макриди упала в обморок - реакция истерички. Мистер Персон и несколько друзей окружили ее. Люди начали покидать огромный зал. Ассамблея закончилась.
      Я встала и выключила видик.
      - А как бы проголосовала ты? - спросила я.
      - Не разбираюсь я в этих вещах. - Зена подняла на меня взгляд. За происходившим на экране она следила только краем глаза. - Ей не дадут ни лошади, ни оружия, ни ранца-вертолета, когда высадят на планету, вообще ничего, да?
      - Наверное, да.
      - Ты не считаешь, что это слишком сурово?
      - Мистер Табмен же говорил: у нас есть законы, которые мы обязаны соблюдать. И если кто-то не соблюдает, он не может оставаться здесь, на Корабле. Ей оказали снисхождение уже тем, что позволили вынести вопрос на Ассамблею.
      Зена с кислым видом взглянула на меня и сказала:
      - Что сделает твой отец, когда вернется домой и обнаружит, что ты не выбросила остатки от ужина?
      - О, небо! - спохватилась я. - Я же совсем забыла!
      Я вообще предпочитаю откладывать работу на будущее. Даже когда ее можно сделать быстро. Об оставшейся с ужина посуде я умудрилась забыть начисто.
      Пока я собирала пластиковые тарелки и швыряла их в мусоросжигатель, Зена от меня не отставала:
      - Почему ты так ратуешь за соблюдение законов?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ну, ты так за них цепляешься, совсем не допускаешь исключений. А этой Макриди теперь предстоит умереть.
      - Я же не голосовала. Я никакого отношения не имею к решению Ассамблеи.
      - Не в этом суть...
      Но в чем заключалась суть, Зена мне не сказала.
      Папа вернулся домой минут через десять после того, как я успела замести следы ужина.
      - Голосование прошло, как ты ожидал? - спросила я у него.
      - Да.
      - А я убрала все тарелки.
      - Я ни на минуту в этом не сомневался, - ответил Папа.
      Тот же вопрос я задала при следующей встрече мистеру Мбеле.
      - Я не был удивлен, - ответил мистер Мбеле. - Точку зрения твоего отца разделяют на Корабле многие. Поэтому он и стал Председателем.
      Быть может, это анахронизм - говорить на Корабле о временах года, но это традиция. Например, июль, август и сентябрь мы называем "лето". Несуразность этого никогда не бросалась мне в глаза. И только в пятнадцать или шестнадцать лет, начав изучать факторы, определяющие погоду на планетах, я впервые всерьез задумалась о значении терминов, которые мы так небрежно используем.
      Ясно было, что с годами на Корабле они утратили свой первоначальный смысл и теперь означали просто деление года на четверти. И, если уж на то пошло, тот факт, что мы до сих пор пользуемся земной календарной системой - и вовсе анахронизм, но это тоже традиция.
      Однажды я упомянула о своих раздумьях одному своему другу. (Я не называю его имени. Он несколько раз появляется в этой книге, но у него хватает забот и без того, чтобы выглядеть дураком в этом эпизоде.) Я сказала:
      - Ты понимаешь, получается, что раз мы считаем ноябрь осенним месяцем, то, значит, большинство населения Корабля - потомки тех, кто первоначально жил в северном полушарии Земли...
      - Ну, - ответил он, - если тебе захотелось это узнать, запроси из библиотеки старые Корабельные Списки. В чем тут проблема?
      - Ты считаешь, это неинтересно? - спросила я.
      - Ага, неинтересно, - ответил он.
      Наверное, "дурак" - не то слово, которое я хотела употребить. Здесь лучше подходит "вздорный тип".
      Так или иначе, лето моего двенадцатилетия прошло. Сейчас оно представляется мне чередой множества событий, и я уже не помню, в каком именно порядке они происходили. Я могла бы сама выдумать их хронологию, но, поскольку ни одно из этих событий не является слишком важным, я не буду этого делать. К примеру, тем летом у меня начались месячные - но это важно лишь в том плане, что стало еще одним признаком взросления. И только.
      Потом были уроки танцев. Вы вполне законно можете удивиться, какое отношение к нам имеют уроки танцев, но они действительно были частью наших тренировок в классе выживания.
      - Эти уроки даются вам не для развлечения или забавы, - объяснил нам мистер Марешаль. - Все очень серьезно. Вы спотыкаетесь о собственные ноги, вы не знаете, куда девать свои руки. Если вы окажетесь в такой ситуации, когда вам придется мгновенно сделать единственно верное движение, вы должны суметь его сделать. Ваше тело должно работать на вас, а не против вас. И, клянусь, я дам вам не только уроки танцев, но и вязания тоже. Конечно, мы обучались не только вязанию и танцам. В программе был и рукопашный бой, и инструктаж по оружию, и преподавал все это мистер Марешаль. Он показывал нам фильмы о том, как правильно выхватывать пистолет, как ронять его, чтобы потом удобнее было подбирать; были фильмы о том, как безопасно падать с лошадей (я потом сама дважды это проделала); фильмы о людях, охваченных паникой. Эти ленты снимались на полосе препятствий, а там действительно можно потерять голову. В конце лета, перейдя из Шестого Класса в Пятый, мы сами стали проходить через полосу препятствий. Главной целью этих занятий было научить нас не каким-то конкретным умениям, а искусству спокойно и разумно реагировать в экстремальных ситуациях.
      Да, пожалуй, я была не права, что обучение с начала до конца будет скучным. Класс выживания - серьезная вещь, учиться там трудно, но интересно. Приключений, правда, было маловато, но меня это больше не беспокоило, моя жажда авантюр почти бесследно исчезла.
      В классе выживания я приобрела новых друзей и тратила на них довольно много времени. Теперь я гораздо меньше виделась с людьми вроде Зены Эндрюс, а встретившись как-то с Мэри Карпантье, обнаружила вдруг, что нам почти нечего друг другу сказать. И, кажется, мы так больше и не перезванивались никогда.
      Но, наверное, самым важным было то, что из тридцати одного члена нашего класса выживания как-то сама собой выделилась группка-ядро из шести человек. Нас едва ли связывала взаимная дружба, поскольку в группу не вошли некоторые из моих хороших друзей, но зато вошла Вени Морлок. Это была просто компания. По настоянию Джимми я сводила ребят на Шестой Уровень, и мы потратили целый день на его исследование. В экспедицию ходили я, Вени и Джимми, Эллен Пак, Ригги Аллен и Атилла Сабоди. Атилла, Эллен и, пожалуй, Джимми были моими личными друзьями, Ригги был старым другом Атиллы, а Эллен и Ригги, в свою очередь, чем-то привлекала Вени. Таким вот образом и подобралась наша компания, и путешествие на Шестой Уровень - наверное, некоторые воспринимали его как нечто вроде приключения, хотя я просто развлекалась - создало еще одну объединяющую связь. Обычно мы собирались на час-другой после каждого занятия в классе выживания, но иногда и по выходным. Изредка к нам присоединялись другие ребята, но рано или поздно они обязательно отсеивались.
      В один прекрасный день после занятий мы впятером сидели в Общей Зале закусочной Лео-Куода на Пятом Уровне. На челноке это совсем близко от Входных Ворот № 5 - самое удобное место для наших сборищ, потому что лишь несколько челночных пересадок отделяли каждого из нас от своего дома. В Лео-Куоде мы никого не знали и ориентировались там не очень хорошо, но так уж вышло, что у нас здесь было постоянное место, свой уголок, и через некоторое время мы уже не чувствовали себя чужаками.
      Из всей компании отсутствовал один Джимми. Последнюю неделю он каждый день куда-то спешил после занятий, бормоча и подсмеиваясь про себя, словно у него было некое собственное тайное дельце. Всем видом он показывал, насколько он наслаждается своей тайной, но пусть он будет проклят, если что-нибудь кому-нибудь расскажет.
      Я лениво водила карандашом по листку бумаги, прорисовывая одну пришедшую в голову идею. На столике стояла еда и напитки, но мы не особенно на них налегали и просто болтали о том о сем. Этот красный столик в левом углу помещения, отведенном детям до четырнадцати лет, был нашим излюбленным местом.
      Больше всего мы обсуждали предстоящую в субботу утром игру в футбол; матч должен был состояться в родном Куоде Атиллы - Рот-Куоде, Четвертый Уровень, и самая главная проблема заключалась в том, сумеем ли мы набрать необходимое число игроков. Мне вдруг подумалось, что с недавнего времени я сумела пройти определенный путь: сейчас я уже не чувствовала прежней привязанности к родному Куоду.
      - Может, Джимми будет играть? - спросил Атилла.
      Атилла был самым рослым из нас и очень спокойным парнем. Обычно он мало говорил, просто молча сидел, но иногда вдруг выдавал нечто совершенно потрясающее, тем более удивительное, что он не был той личностью, от которой ожидаешь услышать что-нибудь интересное, умное и значительное.
      - Его Миа попросит, - сказала Эллен.
      - Ладно, - согласилась я. - Я передам ему, чтобы он вам позвонил. Я тоже думаю, что он захочет поиграть, если только не будет занят этим своим таинственным делом. А вообще, он неплохой полузащитник. - И я снова сосредоточилась на своем рисунке.
      - Что это ты там делаешь? - спросил Ригги и выхватил листок у меня из-под руки. Ригги - тип, которому не в футбол бы играть, а фрикадельки гонять по тарелке. Мне он казался отнюдь не самым симпатичным человеком в мире. У таких людей отсутствуют всякие тормоза, и они, сделав первое, что пришло им в голову, неважно, есть ли в этом хоть малейший смысл, обычно затем искренне огорчены последствиями. Но Ригги не глуп, ему не чужд такт, у него только нет чувства меры.
      - Что это значит? - спросил он, показывая на бумагу. Вени и Эллен, сидевшие на его стороне стола, тоже взглянули на листок.
      После нескольких неудачных попыток я довольно похоже изобразила кулак, сжимавший длинную гладкую стрелу. Я не художник, и мне приходилось все время поглядывать на свою собственную руку, чтобы нарисовать поразборчивее. Стрелу я сумела нарисовать без образца.
      Я попыталась отнять рисунок, но Ригги убрал его за пределы моей досягаемости.
      - Угу, - сказал он, передавая листок Вени. Вени, нахмурясь, посмотрела на бумагу, следя, чтобы я ее не отобрала.
      Пожав плечами, я сказала:
      - Если хотите знать, у этой штуки есть смысл. Это своего рода рисованный каламбур.
      - Ребус? - уточняюще спросил Атилла.
      Я кивнула.
      - Дай-ка мне поглядеть. - Он забрал листочек у Вени.
      - Что-то я не врубаюсь, - сказала Вени. - Стрела в руке...
      - В кулаке, - поправил Ригги. - Пальцы сжаты.
      - Это моя фамилия, - устало объяснила я. - "Владеть стрелой" .       - Да ну... - проговорила Вени. - Неинтересно...
      - А мне кажется, это не так уж глупо, - возразила Эллен. - По-моему, неплохая идея.