Как я догадывалась, вход в атмосферу планеты был делом хитрым, но Джордж особой озабоченности не показывал. Главная проблема заключалась в том же, что и при отлете с Корабля: нужно было установить равновесие между гравитационными полями так, чтобы люди на борту не расплющились об пол или, наоборот, не оказались бы вдруг в состоянии невесомости. Кроме того, пилот должен был доставить нас именно в ту точку поверхности, куда мы направлялись, и как он это делал, я сказать не могу. Джордж пользовался приборами, но для меня их показания ничего не значили. Он же, благодаря какому-то особому дару, понимал их прекрасно.
      Джордж включил экраны обзора, но на них ничего не было видно, кроме волнистой серой пустыни внизу. Купол над нашими головами становился все прозрачнее; внутреннее освещение тускнело по мере увеличения потока света снаружи.
      Пока мы спускались, я смотрела сквозь купол. Неприятные ощущения скрашивались любопытством, и я, привстав с кресла, напряженно оглядывалась вокруг. Зрелище, надо сказать, было не особенно ободряющим. Повсюду простиралась волнистая серо-белая пелена. На вид она выглядела мягкой и упругой; но оранжевое солнце, повисшее впереди низко над горизонтом и, по мере нашего снижения, поднимавшееся все выше, освещало ее ровным мрачноватым светом. Это было первое солнце, которое я видела с близкого расстояния, и оно мне не нравилось. Автоматический поляризатор купола плавно уменьшил его яркость, пока сверкающий диск не перестал резать глаза, но все равно красноватый свет был неприятен. Обзорные экраны показывали все ту же упругую атмосферную белизну.
      - Так и выглядят все планеты? - спросила я.
      - Это облака. Планета внизу, под ними. Похоже на сахарную пудру, а под ней булочка, - сказал Джордж и засмеялся.
      Он протянул руку, чтобы передвинуть тот самый рычажок, который уже двигал перед стартом, и увидел, что он и так включен. Джордж нахмурился на секунду, а затем объявил людям снизу:
      - Посадка через десять минут.
      Он ударил по переключателю, и тот дернулся вверх.
      - Пойду вниз, - сказала я.
      - Ладно, - ответил Джордж. - Увидимся позже.
      Он снова переключился на управление кораблем. Мы вдруг скользнули в молочные облака и мгновенно словно растворились в этой тошнотворной массе.
      В куполе понемногу начал загораться свет, компенсируя всепоглощающую серость снаружи. Заблудиться в этой мерзости - это было самым страшным, что я могла себе вообразить, и мне расхотелось смотреть по сторонам. Я спустилась по винтовой лестнице в теплый уют нижнего отсека и поискала глазами Папу. Он сидел в одном из кресел в центре помещения. Мистер Табмен, Папин помощник, следил за тем, как седлали лошадей. Люди сновали вокруг, завершая последние приготовления, в которых всегда возникает нужда за несколько минут до того, как будет слишком поздно. Папа держал в руках книгу и совершенно спокойно читал - как всегда, он игнорировал суету.
      Я уселась рядом в коричневое кресло и стала ждать, когда он поднимет от книги глаза.
      - Привет, Миа, - сказал наконец Папа. - Мы уже почти на месте. Как твои дела?
      - Нормально. - Мне не хотелось говорить, что я очень нервничаю.
      - А как ты поладила с Джорджем?
      Я пожала плечами.
      - Нормально.
      - Я попросил его присмотреть за тобой сегодня, пока я буду занят делами. Он покажет тебе достопримечательности города. Он уже бывал здесь раньше.
      - Ты будешь занят весь день?
      - Думаю, да. Если закончу до темноты, то найду вас обоих.
      Пришлось мне довольствоваться этим. Несколько минут спустя мы мягко коснулись поверхности планеты.
      Гравитация на Грайнау была больше, чем на Корабле, - это первое, что я обнаружила сразу после посадки. Поднявшись с кресла, я почувствовала добавочный вес - появились напряжение в лодыжках и боль в мышцах. Придется привыкнуть.
      Джордж спустился вниз и подошел к нам. Папа сразу поднялся с кресла. - Ну, Джордж, ты готов? - Папа явно имел в виду меня.
      Джордж, возвышаясь над нами, как башня, кивнул, и Папа сказал вдруг: - Это была весьма занятная история, Джордж. В тебе есть таланты, о которых я и не догадывался.
      - Какая история? - спросила я.
      - Сказка, которую Джордж только что тебе рассказал. Динамик был включен с момента старта с Корабля, - пояснил Папа.
      Джордж усмехнулся:
      - Я заметил это только сейчас.
      - Это была прекрасная сказка, - повторил Папа.
      Сильно смутившись, я покраснела.
      - О, нет...
      Слушать сказки - одно дело, но чтобы об этом знали все остальные -совсем другое. Это стыдно...
      В моем-то возрасте.
      Я бросила на Джорджа испепеляющий взгляд и побежала в убежище. В туалет. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня сейчас.
      Но Папа поймал меня раньше, чем я успела скрыться за перегородкой. Крепко схватив за руку, он заставил меня остановиться.
      - Постой-ка, Миа, - сказал он.
      Я попыталась вырваться.
      - Пусти!
      - Не устраивай сцен!
      - Пусти меня! Я не хочу здесь оставаться!
      - Ну-ка, успокойся! - резко сказал Папа. - Я жалею, что допустил ошибку сказал тебе, что все слышал. Но Джордж сделал это не нарочно. И мне в самом деле понравилась его сказка. А ведь я в шесть раз старше тебя. - Не в этом дело, - сказала я.
      - Может, ты и права, но сейчас это не имеет значения. Сейчас пора выходить из корабля, и ты должна взять себя в руки и выйти вместе со мной. Мы сейчас встретимся с колонистами, и я не хочу, чтобы мне пришлось за тебя краснеть. Ты же сама не захочешь показать себя с худшей стороны, не так ли?
      Я покачала головой.
      - Вот и хорошо, - сказал Папа и выпустил мою руку. - Ты уж постарайся.
      Отвернувшись, я поправила блузку, подтянула шорты и, вроде бы чуть успокоившись, огляделась.
      Трап находился в противоположной стороне корабля, и я слышала шум, доносившийся снаружи. Кричали люди.
      - Пошли, - скомандовал Папа, и мы двинулись через центральный отсек. Проходя мимо Джорджа, я кинула на него взгляд еще убийственней первого, но он, сделав вид, что не заметил, зашагал следом за нами.
      На мгновение мы остановились на верхней ступеньке трапа, и это было воспринято как сигнал - оркестр заиграл приветственный марш, а люди заорали еще громче.
      Лошадей уже вывели наружу, их придерживал за уздцы мистер Табмен. Рядом с ним стоял официального вида мужчина в высокой шляпе с огромным поникшим белым пером. В другое время этот тип показался бы мне забавным.
      С ним было двое детей, мальчик и девочка, примерно моего возраста.
      Должно быть, мы совершили посадку на главную площадь этого городка. Со всех сторон нас окружали глазеющие и орущие толпы народа, и я чувствовала себя словно экспонат на выставке. Небо казалось серым и низким, а желтые кирпичи, которыми была вымощена площадь, отсвечивали, точно мокрые. Дул теплый, влажный бриз. Оркестр находился прямо перед нами, все музыканты были одеты в темно-зеленую форму. Они играли с энтузиазмом - то есть громко, но плохо.
      Оглядывая все это, я закрутила головой, но Папа вдруг подхватил меня под руку.
      - Пошли, поглазеть можно будет позже.
      Мы спустились по трапу, и толпа на площади завопила громче некуда. Я нервничала. Мне вообще никогда не нравилось, чтобы кто-нибудь рядом орал, тем более - столько народу, но сейчас это приводило меня в еще большее замешательство, потому что по их воплям невозможно было понять, насколько дружественно они настроены. Оркестр среди криков был почти не слышен, старания музыкантов привносили лишь малую долю в общую какофонию.
      Папа и официального вида человек пожали друг другу руки.
      - Приятно снова увидеть вас, мистер Дженнаро, - сказал Папа.
      Тот ответил:
      - Вы удачно выбрали время, мистер Хаверо. Дождь здесь кончился меньше часа назад. Правда, я не могу гарантировать, что он не начнется вновь... Папа слегка подтолкнул меня вперед.
      - Это моя дочь, Миа. С мистером Табменом и Джорджем Фахониным, моим пилотом, вы, кажется, уже встречались.
      Пожимая руку, я постаралась хорошенько разглядеть этого Дженнаро. У него были подобострастные манеры, к которым я не знала, как отнестись, а по Папиным интонациям и лицу - как обычно - ничего нельзя было понять. Дженнаро показал на мальчика и девочку.
      - А это - мои дети, Ральф и Хельга. Когда вы сообщили, что привезете дочь, я подумал, что ей будет приятно встретиться с ребятами ее возраста. - Он словно включил на время улыбку, а потом снова ее выключил.
      Мальчик с грязно-белыми волосами был лишь чуть повыше меня, но куда более плотного сложения. Девочка тоже была коренастой, но примерно моего роста. Оба они поздоровались без излишней приветливости, и я последовала их примеру.
      - Неплохо придумано, - сказал Папа мистеру Дженнаро.
      - Рад служить, рад служить. Все ради добрых отношений... Ха-ха... Так сказать...
      Народ и оркестр продолжали шуметь.
      - Поехали? - предложил Папа.
      - О, да! - воскликнул мистер Дженнаро. - Дети, следите за своими манерами. - Он строго посмотрел на Ральфа и Хельгу.
      Мне Папа ничего не сказал, только бросил на меня острый взгляд.
      Мистер Дженнаро влез на свою лошадь, Папа и мистер Табмен - на своих. Оркестр, не переставая играть, отступил на несколько шагов, чтобы они могли проехать, и, зацокав копытами, лошади поскакали прочь с площади. Оркестр, по-прежнему играя громко и фальшиво, последовал за ними вместе с доброй частью толпы.
      - Почему они так встречают Папу?.. - спросила я.
      - Твой отец - знаменитость, - иронически громыхнул стоящий позади Джордж Фахонин.
      Я вовсе не собиралась с ним разговаривать. Просто неосторожно подумала вслух. Но это напомнило мне, что я твердо решила никогда больше с ним не общаться. Пожав плечами, я отодвинулась в сторону.
      Оставшаяся часть толпы подтянулась поближе к кораблю, желая, наверное, разглядеть нас получше. Джордж посмотрел на них без особого удовольствия. Ему словно бы хотелось шугануть их отсюда.
      - Подожди здесь, - сказал он мне. - Я сейчас вернусь.
      Он поднялся по трапу, туда, где, с интересом разглядывая собравшихся людей, стояли три члена экипажа. Они что-то сказали Джорджу и засмеялись, но Джордж не засмеялся в ответ. Он раздраженно помотал головой и отправил их внутрь корабля.
      - Что будем делать? - обратился тот мальчик, Ральф, к своей сестре, и я повернулась к ним.
      На Корабле такая большая продолжительность жизни и, наоборот, маленькая плотность населения, что почти невозможно встретить брата и сестру, у которых разница в возрасте была бы меньше двадцати лет. Такие погодки, как эти двое, на Корабле большая редкость. А все мои знакомые ребята - единственные дети у своих родителей.
      Эти брат и сестра ничем не походили друг на друга, за исключением телосложения. В книгах наоборот: либо дети - копии друг друга, либо они -вылитый какой-нибудь дядя Макс, который давным-давно пропал, но зато владеет всеми семейными деньгами. У Хельги были темные волосы, правда чуть светлее моих, но гораздо длиннее. Уложенные в прическу с помощью гребешков, они спадали на Хельгины плечи, затянутые в платье с кокеткой. Ее брат носил длинные штаны, вроде тех, которые Папа надел сегодня, и простую рубашку. Они явно принарядились для торжественной встречи, и это придавало им немного скованный вид. Наверное, я для них выглядела так же странно, как и они для меня. Я была невысокой темноволосой девчонкой с короткой стрижкой, одетой в свою обычную белую блузку со свободными рукавами, синие шорты и сандалии на толстой подошве. В этой одежде я чувствовала себя удобно почти в любой компании на Корабле. Я не оделась бы так для игры в футбол - тут нужно что-нибудь менее официальное, да и обувь должна быть покрепче. Но сейчас я считала, что выгляжу вполне опрятно и презентабельно. Хотя, после блеска этих темно-зеленых мундиров, в глазах этих ребят моей одежде могло не доставать элегантности.
      Мы долго и пристально смотрели друг на друга; затем мальчик спросил, отойдя чуть в сторону:
      - Сколько тебе лет?
      - Двенадцать, - ответила я.
      - Мне - четырнадцать, - сказал он. - А ей двенадцать.
      - Папа велел нам показать тебе наши достопримечательности, - сказала Хельга, пуская пробный шар. Я глубоко вздохнула и произнесла только:
      - Ладно...
      - А как насчет него? - спросила Хельга, показывая на трап, где на самом верху спиной к нам стоял Джордж. - Он же велел тебе ждать его здесь. - Он должен за мной присматривать, но меня-то это ни к чему не обязывает... - Я усмехнулась. - Давайте смоемся, пока он не вернулся?
      - Пошли, - сразу согласился Ральф.
      Он побежал вдоль высокого борта разведкорабля - совсем в другую сторону, чем та, в которой скрылись Папа и его собственный отец. Мы с Хельгой последовали за ним. Джордж, заметив, что я убегаю, что-то крикнул, но я, естественно, и не думала останавливаться. Будь я проклята, если стану обращать на него хоть какое-то внимание.
      Ральф слегка наклонился и шлепнул ладонью по нижней выпуклости корабля может, для того, чтобы продемонстрировать свою смелость, а после всем об этом рассказывать, а может - просто так. Пробежав под всем кораблем, мы вынырнули с другой стороны. Тут тоже было немало народу, но меньше, чем с той, где был спущен трап, - скорее всего, потому, что с этой стороны нельзя было поглазеть на нас, людей с Корабля. Мы промчались сквозь толпу, не обращая внимания на окрики и удивленные взгляды этих плотно сбитых аборигенов, и завернули за первый попавшийся угол какого-то здания. Я казалась себе ужасно смелой, как будто отважилась на великое приключение.
      Мы несколько раз быстро свернули с одной улицы на другую, и если Джордж нас преследовал, то теперь он наверняка отстал. К этому времени я окончательно потеряла представление о том, где нахожусь. Мы стояли на улице, как близнец похожей на любую из тех, по которым мы только что пробегали, мощенной круглыми камнями и шириной примерно с большой коридор на нашем Корабле. Дома из дерева и камня, некоторые - из кирпича, располагались по обеим ее сторонам.
      - Подождите! - попросила я. - Не могу я больше бежать...
      Я задыхалась, ноги гудели. Бег здесь требовал гораздо больших усилий, чем дома. И я нисколько не сомневалась, что если упаду, это будет намного больнее. Грайнау была планетой, про которую говорили: "Она на девяносто процентов такая же, как Земля". Но в остальные десять процентов умещалось довольно много всяких странностей и неудобств, повышенная гравитация, например. Ее одной хватило мне, чтобы почти сразу же устать.
      - Что случилось? - спросил Ральф.
      - Я устала. Давайте просто пройдемся.
      Они обменялись взглядами, потом Ральф согласно кивнул:
      - Ладно.
      Дышать было немного трудновато, воздух казался густым, теплым и влажным. Как прогулка в парилку - и так же приятно...
      - Тут у вас всегда такой воздух? - спросила я.
      - Какой такой? - В голосе Хельги послышалась едва заметная нотка угрозы.
      - Густой...
      И вонючий к тому же, могла бы добавить я. Воздух действительно был насыщен всевозможными незнакомыми мне запахами, но я сочла за лучшее промолчать. Говорят, что на планетах воздух "свежий". Не знаю. Но воздух Грайнау мне не понравился.
      - Просто сегодня сыро, - сказал Ральф. - Но скоро посвежеет, поднимается ветер.
      В начале знакомства мы, все трое, немного побаивались друг друга. Но Ральф и Хельга быстро поняли, как глуп был их страх, и скоро, когда они забывали за собой следить, в их поведении стало проскальзывать пришедшее на смену страху пренебрежение. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, в чем дело: постоянно обмениваясь многозначительными взглядами, они явно считали дурацким почти все, что я говорила.
      Я и в самом деле ничего не знала. Не знала, например, сколько сейчас времени. И едва я заикнулась, что, по моим понятиям, сейчас еще утро, как они мигом недоуменно обернулись ко мне. Оказалось, что здесь уже вторая половина дня, а то, что я завтракала перед самым стартом с Корабля, не имело никакого значения.
      Показав на одно из зданий, я спросила, что это такое.
      - Это магазин. Ты что, никогда не видела магазина?!
      - Не видела. Я о них только читала. У нас на Корабле такое маленькое общество, что нет смысла торговать. Если что-нибудь нужно, ты просто предъявляешь требование, и тебе доставляют эту вещь. Можешь жить скромно, можешь - роскошно, как тебе нравится, но есть предел тому, сколько вещей помещается в одну квартиру. Некоторые живут вплотную у этого предела, но в обществе, где каждый может иметь почти все, что захочет, нет никакого престижа в обладании бесполезными вещами. Поэтому большинство у нас живет просто. А можно мне посмотреть магазин?
      - Конечно, - пожал плечами Ральф.
      Это был магазин одежды, и большая ее часть, на мой взгляд, выглядела странно. Назначения некоторых вещей я просто не поняла.
      К Ральфу подошел человек, заправлявший этой лавочкой. Громким шепотом он поинтересовался:
      - Чего это он так вырядился?
      - Это девочка, - точно таким же шепотом, который, наверное, был слышен на милю вокруг, сказала Хельга. - У нее нет ничего лучшего.
      Уши у меня покраснели, но, притворившись глухой от рождения, я продолжала рассматривать вешалки с платьем.
      - Она с Корабля, - добавил Ральф. - Они там одежды вообще не носят. Она думала, что мы ходим в таком же барахле, которое на ней.
      Мужчина осклабился, плюнул мне под ноги и демонстративно отвернулся. Он явно хотел меня оскорбить. Зачем? Я не понимала. Неужели дело было только в том, что я не одевалась в те ужасные вещи, которые он продавал? Когда мы выходили из магазина, хозяин пробурчал что-то насчет "хапуг". Я опять не поняла, а Ральф с Хельгой сделали вид, что ничего не слышали. Может быть, они и не притворялись, но спрашивать у них я не стала.
      Свернув за угол, мы стали спускаться по улице вниз. И тут я резко остановилась.
      - Что это? - спросила я.
      - Где?
      Я показала на мертвенно-серую равнину с белой каймой, в которую упиралась улица у подножия холма.
      - Это вода?
      Они опять переглянулись, а затем тоном "уж это-то любой болван знает" Ральф ответил:
      - Это океан.
      Океан я хотела увидеть давно. На Корабле они встречаются даже реже, чем магазины.
      - Можно мне посмотреть?
      - Конечно, - сказал Ральф. - Почему нет?
      Первым делом я увидела каменный пирс и тянувшиеся по обеим сторонам склады. Гавань ограничивалась двумя огромными молами-руками, охватывающими широкое водное пространство. Из молов, словно пальцы, торчали деревянные пирсы на сваях, возле которых покачивались на волнах суда всех размеров. Ближе к нам располагались многомачтовые великаны, настолько большие, что они несли на себе лодки поменьше, и повсюду болтались привязанные к пирсам совсем маленькие лодчонки.
      Даже внутри гавани вода гуляла горками с белыми гребешками и громко хлопала по камням и дереву пристаней. Кругом летали птицы: белые, черные, серые, коричневые. Некоторые кружились в воздухе, некоторые ныряли в воду. В воздухе сильно пахло, я думаю, рыбой.
      Но за акваторией порта вода катилась целыми валами, по сравнению с которыми волны в гавани казались пигмеями. Океан тянулся до самого горизонта, сливаясь где-то там вдали с серым небом.
      Мне хотелось задать им кучу вопросов - о запахах, о работающих в порту людях, - но спрашивать нужно было осторожно, чтобы не вызвать обидный смех. К этому времени я поубавила свою непосредственность и уже не видела в Ральфе и Хельге союзников, как раньше, когда мы убегали от Джорджа.
      Пройдя по молу, мы остановились у одного из деревянных причалов. Ральф присел на маленький мостик и показал на привязанное суденышко. Оно было примерно двенадцати футов длиной, с высокой, торчащей над пирсом мачтой. Суденышко было выкрашено в приятный белый цвет с черными полосами, а на носу у него красовалось странное название: "Гуакамоль".
      - Как она тебе нравится? - спросил Ральф.
      - Очень милый кораблик, - вежливо ответила я.
      - Это не кораблик. Это лодка, парусный ялик. Он наш - Хельги и мой. Мы часто на нем плаваем. Хочешь поплавать под парусом?
      Хельга посмотрела на брата, явно довольная.
      - Ой, а мы можем это сделать?
      - Если она поедет с нами, - сказал Ральф. - Ей решать. Иначе нам придется остаться с ней, как велел отец.
      - Ой, поплыли! - Хельга повернулась ко мне.
      Я посмотрела вниз - вода выглядела страшной, лодка маленькой. Никуда мне не хотелось плыть...
      - Мы только по гавани... - уговаривающе сказала Хельга.
      - Это не опасно, - добавил Ральф, посмотрев на меня оценивающим взглядом.
      Допустить, чтобы он подумал, будто я боюсь, было невозможно, и минуту спустя, пожав плечами, я начала спускаться с пирса по деревянной лестнице. Пожалуй, в последнее время я видела больше лестниц, чем мне того хотелось. Суденышко поднималось и падало на разбивающихся о пирс волнах.
      Дождавшись, когда корму лодки подкинуло в очередной раз, я перепрыгнула через борт, оступилась, но, чудом удержавшись на ногах, осторожно пробралась, помогая себе руками, до мачты и плюхнулась там на поперечное сиденье. Следом в лодку спрыгнула Хельга, а за ней Ральф.
      Я моргнула - брызги воды попали мне на щеку.
      - Мы что, вымокнем? - спросила я.
      Они не расслышали, и я переспросила погромче.
      - Это просто пена, - ответила Хельга. - Ничего страшного. Мы не промокнем.
      - А кстати, - добавил Ральф, - если ты и вымокнешь, это будет хорошо. Вода тебя отмоет. Я знаю, вы там, на своем Корабле, воды почти и не видите.
      Вот это меня в них и раздражало. У них было множество каких-то извращенных представлений о жизни на Корабле, и они ими настойчиво щеголяли. Особенно Ральф, он был догматиком и действительно верил в то, что говорил. Например, он считал, что мы ходим голыми всегда и везде. Да, действительно, некоторые люди ходят голыми в уединении собственной квартиры, но хотела бы я посмотреть на того, кто решил бы поиграть голым в футбол. Но суть в другом: хотя Ральф был не прав, он и слышать не хотел об этом. Он преспокойно высказывал свои бредовые представления и ждал, когда ты с ним согласишься.
      Он заявил и еще одну вещь. Плохо, сказал он, что люди на Корабле вынуждены жить в переполненных тесных клетушках, - и разве мне не больше по душе здешний вольный простор? Я попыталась объяснить ему, что "клетушки" были давно, сейчас теснота забыта, но потом, желая быть до конца честной, допустила ошибку, упомянув об интернатах. Там-то действительно тесно. Но так я только запутала вопрос, и в конце концов Ральф отмахнулся - всем, мол, известно, какая у вас гнусная жизнь, и нечего оправдываться.
      Хельга была более терпимой. Она только задавала вопросы.
      - А правда, что вы не едите пищи на вашем Корабле?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ну, говорят, что вы не выращиваете пищу, как мы, а едите землю и всякую гадость?
      - Нет, конечно, - отвечала я.
      - А правда, что вы убиваете детей, которые рождаются с уродствами?
      - А разве вы так делаете?
      - Мы нет, но все говорят, что так делаете вы.
      Ральф действительно меня обидел своим замечанием "Вода тебя отмоет". На Корабле сохранилась очень ясная память о том, какими грязными были колонисты и как дурно они пахли. Сам же Ральф явно не замечал неприятных запахов, наполнявших воздух в порту. Не иначе, у него был какой-то дефект обоняния. Но больше всего мне не нравился безапелляционный тон, которым он все это говорил.
      Я следила, как Ральф и Хельга установили парус, отвязали лодку от пирса, потом Ральф взялся за небольшой румпель, потянул за канат утлегера - и бриз наполнил парус звучным хлопком.
      Мы отчалили от правого мола, ветер дул в спину. Впереди пролегла вся акватория порта. Меня раздражали удары волн и брызги, серый день наводил тоску, но почему-то мне подумалось, что будь погода получше, а у меня -время привыкнуть к этой планете, плавание получилось бы куда приятнее.
      Но, к сожалению, я не могла не вспоминать, что у себя, на Третьем Уровне, мы управляем погодой гораздо лучше, чем они здесь. Если планируется дождь, все заранее знают, когда он пойдет. Поворот рубильника - и дождь льется, пока его не выключат. И никому не приходится дышать таким вот неимоверно влажным воздухом.
      Мы плыли, и Хельга, желая, видимо, выказать дружелюбие, начала разговор.
      - У тебя есть братья или сестры? - спросила она.
      - Нет, - ответила я. - По-моему, нет. Я никогда о них не слышала.
      - Как, разве ты не знала бы о них? Может, у тебя есть сводные?
      - Точно не знаю, но мне о них никто не говорил. Мои родители поженились так давно, что если бы у меня и был брат, он давно был бы взрослым. Или даже умер бы.
      Может показаться странным, но меня никогда не занимал этот вопрос. Я вообще не думала о братьях и сестрах. Это было интересное наблюдение, но тогда я не приняла его во внимание, хотя стоило бы.
      Хельга посмотрела на меня озадаченно.
      - Поженились? Я думала, вы вообще не женитесь, как люди. Я думала, вы живете с кем хотите...
      - Мои родители, - сказала я с достоинством, - женаты уже больше пятидесяти лет. Земных лет.
      - Пятьдесят лет?! Не может быть! Я же только что видела твоего отца, он на вид младше моего...
      - А сколько лет твоему папе?
      - Сейчас скажу... - Хельга что-то подсчитала в уме. - Около пятидесяти.
      - Ну, а моему - восемьдесят один. Земных.
      Они посмотрели на меня с выражением полнейшего недоверия.
      - О, ты лжешь!
      - А матери моей - семьдесят четыре! Или семьдесят пять, не помню точно.
      Хельга бросила на меня полный негодования взгляд и отвернулась. Но я говорила правду, и если она не хотела мне верить, тем хуже для нее.
      Не скажу, что состоять в браке пятьдесят лет - обычное дело для жителей Корабля. Как правило, люди устают друг от друга после двадцати или тридцати лет и затем расстаются. Есть и другие, их немало, которые, не желая перманентного брака, просто сходятся и живут вместе. И есть третьи, которые, не будучи даже знакомыми, заводят детей лишь потому, что так советует Корабельный Евгеник.
      Но что бы там Хельга ни утверждала, это было искажение действительности.
      Мои родители были странной парой. Женатые полвека, они уже восемь лет не жили вместе. Когда мне было четыре года, матери представилась долгожданная возможность - изучать искусство под руководством Лемоэля Карпентера. И она ушла. Правда, если вы женаты целых пятьдесят лет и ожидаете, что впереди вас ждет еще столько же, то перерыв лет на восемь едва ли будет заметен.
      Честно говоря, я не понимала, что мои родители находили друг в друге. Слишком они были разными людьми. Я любила и уважала отца, но мать не любила совсем. Быть может, мы просто не находили общего языка. Например, я считала, что это ее "искусство" - самая настоящая ерунда. Однажды, в одно из редких посещений ее квартиры, я увидела некую скульптуру.
      - Это называется "Птица", - сказала мать.
      Я и сама видела, что больше всего "это" похоже именно на птицу. Мать работала прямо с фотографии, но "птица" выглядела настолько тяжеловесно и неестественно, что казалась абсолютно безжизненной. Естественно, я не преминула ей об этом сказать, и, конечно, она обиделась, мы заспорили, и кончилось тем, что мать выставила меня за дверь.
      Но тут было не только взаимное непонимание. Мать совершенно ясно дала мне понять: она родила меня, выполняя долг, а вовсе не потому, что хотела этого. И почему-то я считала, что она только и ждет моего Испытания, чтобы снова вернуться к Папе. Но, повторяю, я не любила ее.
      Добравшись до противоположного конца порта, мы, вместо того, чтобы сразу же плыть назад, как я ожидала, повернули и поплыли под углом к выходу из акватории. Лодкой управлял Ральф. Качка резко усилилась - мы оказались теперь к волнам левым бортом. Лодка вздымалась на гребнях и проваливалась в ложбины, и через несколько минут такого удовольствия меня начало тошнить. Но эта тошнота была совсем другого рода, чем та, которую мне доводилось испытывать раньше. Мною завладела самая настоящая морская болезнь - тошнота усугублялась головокружением.
      - Нельзя ли вернуться назад? - попросила я Хельгу. - Меня тошнит.
      - Это и есть самый быстрый путь назад, - сказала она. - Мы же не можем плыть против ветра. Нужно лавировать.
      - Ужасно медленно... - проговорила я.
      Ральф рванул за привязанный к утлегеру канат, перебросил утлегер на другую сторону лодки, одновременно поворачивая румпель, и мы медленно совершили поворот на другой галс. К этому времени я чувствовала себя совсем скверно.
      - Не волнуйся! - весело сказала Хельга. - Скоро вернемся! - Она повысила голос: - Ты уже поуправлял, Ральф! Дай мне!
      - Ладно, - очень неохотно согласился Ральф.
      Хельга перебралась на корму, перехватила у брата румпель и канат утлегера. Потом она кивнула в мою сторону.
      - Ее тошнит.
      - О, - произнес Ральф. Он пробрался ко мне и, усевшись рядом, сказал: Чтобы привыкнуть к качке, нужно время. Поплаваешь - приспособишься.
      Он замолчал, с легкой завистью следя за Хельгой. Мне подумалось, что плавание под парусом, разумеется, если ты вообще способен им наслаждаться, гораздо интересней для рулевого, чем для пассажиров. По крайней мере, Хельге и Ральфу больше нравилось управлять парусом, чем сидеть со мной рядом. Хотя это могло быть оттого, что они считали своей обязанностью заводить со мной разговоры, а это им было трудно.
      - Э-э-э, как ты думаешь, наши отцы поладят? - спросил Ральф.
      Я сглотнула, стараясь обуздать желудок, и ответила:
      - Не знаю. Понятия не имею, о чем они собрались вести торг.
      Он удивленно посмотрел на меня.
      - Как это, ты не знаешь?! Мы вкалываем на копях, добываем для вас вольфрамовую руду, везем ее за тридевять земель, а ты об этом понятия не имеешь?!
      - Почему вы не... - Осекшись, я изо всех сил ухватилась за борт лодки, стараясь сохранить самообладание при виде неожиданно раскрывшейся перед нами бездны между волн. - Почему...
      Вы не добываете эту штуку, как ее там, сами для себя?