Двадцать один

Алекс Меньшиков

Двадцать один

Пролог

У меня дома, на съемной квартире в центре города, одиноко на белой штукатуреной стене висит картина.

На ней – удивительная игра тонких ощущений, выраженных в простом сюжете зарисовки.

Французские будни: он и она, с бокалами вина за крытым белой скатертью столиком у большого окна. Там, куда смотрят наши герои, за стеклом с большими буквами CAFE, на улице – только что кончился дождь и город согревается первыми выглянувшими лучами солнца. Этот свет пробивается в уютный полумрак заведения и заставляет играть множеством цветов жемчужины в ее ожерелье, вино в бокалах, позолоту на резных, обитых красной тканью стульях. Кажется, что украдкой, полувзглядом, девушка и молодой человек наблюдают друг за другом. И (возможно это рисует мое воображение), они сами не верят до конца своему счастью. Легко погрузиться в романтические фантазии, когда чувства выражены профессиональным художником!

Я купил эту картину, когда мне было 16. Всегда думал, что на ней изображены мы. Я и та самая – Девушка моей мечты. Взгляните на нее: темные волосы, изящная шея, худые запястья. Как журналист я должен уметь красочно описать героя. Но в этом случае – мне тесно среди слов.

Это образ запечатлелся в моем сознании своим особенным настроением, состоянием легкости, искренности. Я стал сравнивать с ним всех девушек, которых встречал. Шло время, но идеал никак не хотел воплощаться в жизнь.

Разочарования сменялись обидами. Те – еще большими разочарованиями.

Не знаю, встречу ли я ее когда-нибудь. Девушку с картины.

1

Заманчивая перспектива перемен

– Моя фамилия – Скворцов. Алексей Геннадиевич Скворцов, заместитель главного редактора журнала «Двадцать один», – с нажимом произнес мужчина лет тридцати пяти в болотного цвета пиджаке и с ежиком на голове. Усевшись на край стола и сложив руки на груди, он продолжил: – Вы, наверное, слышали обо мне. В свое время… ай, да ладно. Так откуда вы, Мирослав?

– Я студент факультета журналистики.

– Университета?

– Да. А у нас есть другие журфаки? – улыбнулся я.

– Вообще-то есть – у меня пол-ящика этих направлений. А вы, кстати, без бумажки явились! У вас есть опыт работы в печатных изданиях?

– Пока не очень большой, для этого я и устраиваюсь к вам на практику.

– Простите, но таких как вы слишком много. Не очень, – передразнил Скворцов, – опытных. Вас, кажется, должны были распределять?

– Понимаете, редакция, в которую меня определили, мне не подошла.

– Не подошла?

– Ну не то чтобы не подошла. Просто редактор, ну он… – Я не знал, как деликатно сказать, что мы разругались. – В общем, мы не сошлись…

– В общем, что вы можете? – перебил меня заместитель редактора.

– Могу… да все могу, репортаж, если нужно – событие осветить. Или интервью. Портретное. С какой-нибудь знаменитостью. Все могу!

– Чушь! Так не бывает. Нормальный журналист не может одинаково хорошо…

– Извините! – Слушать профессиональные журналистские издевательства мне надоело еще в прошлой редакции. – Я знаю, что вы сейчас мне скажете. «Не может журналист писать одинаково хорошо обо всем. А вот одинаково посредственно – может». Меня учить не надо, я не абитуриент какой-нибудь.

Я взглянул Скворцову в глаза и увидел в них плавно нарастающую злость.

Похоже, перебор! Я примиряюще заулыбался.

– Предположим, что так… Ну и чем вы собираетесь писать? Вы знаете, Мирослав, когда журналист должен взяться за перо? – Скворцов оставался не в духе, но в его голосе исчезли нотки сарказма. Я почувствовал свою маленькую победу – совсем недавно я не знал, как отвечать на подобные выпады и терялся.

– Нет, Алексей, расскажите.

– Когда он просто не может не написать о чем-либо! Когда у него где-то вот здесь, в груди горит непреодолимое желание узнать, разобраться, привлечь внимание! – Заместитель редактора был горд собой и своей сентенцией. – О чем вы не можете не написать?

– Я понял. Нужно подготовить список тем или событий, которые были бы мне интересны.

– Не только вам, но и читателю. Теперь-то вам ясно?

– Да.

Почему нельзя было сразу сказать, что нужно подготовить список? Зачем весь этот спектакль перед практикантом? Я стал торопливо убирать блокнот и ручку в сумку, когда сзади послышался низкий хрипловатый голос.

– Леш, здорово!

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич! – встрепенулся Скворцов.

Высокий, чуть полноватый мужчина вошел в кабинет и сел в редакторское кресло и кивнул мою сторону:

– Это тот парень, который на практику? До чего договорились?

«Видимо, это и есть главный редактор», – подумал я.

– Пускай работает. – Голос заместителя сделался нарочито усталым. – Не представляю, какие всем им давать задания. Ничего ответственного не поручишь…

Мужчина перевел взгляд на меня. Чувствуя, что от меня ждут, я быстро произнес:

– Я подготовлю список тем и пришлю завтра. Мне, наверное, пора?

– Подожди, – остановил меня главный редактор.

– Леш, свари пожалуйста нам кофейку, разговор к твоему практиканту есть.

Здесь он неожиданно подмигнул мне. Я смутился и опустил взгляд.

Скворцов недовольно хмыкнул, но все же послушно пошел к выходу. Понятное дело, что подавать кофе стажерам было ему совершенно не по статусу.

– Как тебя называть сокращенно? Слава?

– Лучше Мир. Так многие называют.

– Мир… Необычно. Но красиво! А меня – Сергей Соболев. Так чем ты занимаешься, Мир?

Соболев сидел напротив, и внимательно меня рассматривал. На вид ему было лет сорок пять. Темные, немного поседевшие волосы были зачесаны назад. На носу были одеты узкие очки в тонкой медной оправе. Его глаза, светлые, с жемчужным отливом смотрели мягко, но уверенно.

– Чем я занимаюсь? – переспросил я. – Учусь.

– Ну а кроме? Кем собираешься быть?

– Журналистом. Это ведь логично в моем случае, да?

– А почему так неуверенно?

– Я не знаю. Когда поступал, то хотел, прежде всего, получить образование.

– И как оно, это образование?

– Я уже на 4-м курсе, а что делать дальше – не понимаю, – признался я, испытывая к Соболеву какое-то необъяснимое доверие.

Зашел Алексей с тремя чашками на подносе. Аккуратно поставил перед нами кофе и приготовился сесть рядом, но главный редактор его остановил:

– Леш, мы тут пообщается пока тет-а-тет? Хорошо?

Алексей, поджал губы и вышел из кабинета, как мне показалось, слегка хлопнув дверью.

Я отпил кофе. Он показался мне невыносимо горьким. На блюдце лежало только 2 кусочка сахара, что было явно недостаточно. Я поморщился и сделал еще один большой глоток.

– Ясно. – понимающе проговорил Соболев. – А чем занимался в детстве? Кружки, секции? Ты прости, что так подробно тебя расспрашиваю. Я сам заканчивал в свое время журфак.

Вот интересно, какие студенты там сейчас учатся.

– Да ничего. До университета занимался танцами. Латиноамериканские и стандарт. Вальс, танго.

– И чего, бросил?

– Появились другие интересы. И потом я понял, что это не совсем мое. У меня слух не очень хороший, мне всегда партнерша считала: ча-ча-раз-два-три. Да и в коллективе были проблемы. То есть мы были все очень дружны, но…

– Девушка?

– Хм. Вы угадали.

Соболев рассмеялся.

– Сергей Анатольевич, а почему журнал называется «Двадцать один»?

– А подумай сам!

– Как-то связано с картами? – наугад спросил я.

– Не напрямую. Двадцать один год – это второй переходный возраст, причем не менее сложный, чем период полового созревания. Это возраст человека, когда он становится способным принимать решения, брать на себя ответственность за свою жизнь. Когда он совершает все выборы сразу: кем быть, какими жизненными ориентирами руководствоваться, каких людей держаться. С кем дружить, кого любить. Эти установки порой сохраняются всю жизнь. Ну и потом, если проводить аналогию с картами, то это шанс выиграть по-крупному. Как в Блэкджэке.

– В смысле?

– Вот смотри. С одной стороны, можно недобрать, сил или уверенности, и переложить ответственность за свой успех на других. С другой стороны, можно самонадеянно перебрать и проиграть ставку сразу. И только особо удачливые могут Блэк-джэк получить. Играл хоть раз?

– Если честно, нет.

– Сыграешь еще! Тебе, Мир, сколько лет?

– Мне двадцать.

Соболев улыбнулся.

– Ну вот, скоро тебе все это предстоит.

– Заманчивая перспектива.

Главный редактор откинулся на кресле и залпом проглотил остатки своего кофе.

– Мерзкий кофе. Ты как думаешь?

– Немного горьковат, – честно сказал я.

– Да его пить невозможно! Леша! – Соболев встал и вышел из кабинета.

Оставшись один, я стал оглядываться. Я никогда раньше не был в кабинете главного редактора. Помещение было не очень большое, но светлое. Окно справа занимало почти всю стену. На стенах, подвешенные на металлических цепочках, висели большие фотографии с сюжетами из городской жизни. Здания на фотографиях напоминали мне Нью-Йорк, даже точнее Манхеттен. Они были именно такими, какими я их себе представлял: стального серого цвета, из стекла и бетона, высокие до самого неба. Под фотографиями располагался широкий диван. Похоже, раскладной. Я сидел на гостевом стуле около большого деревянного стола с толстой столешницей. На столе лежала массивная подшивка газет, совсем близко к краю на пластиковой подставке лежала золотая медаль. Я присмотрелся: она была не такая, какую вручают отличникам при окончании школы. На медали был профиль человека с длинными волосами. На кого же он похож?

– Ну что, Мирослав, давай думать, чем ты будешь заниматься, – внезапно услышал я голос Соболева.

– Ты заснул что ли? Неужели кофе не придал тебе бодрости лет этак на 5 вперед?

– Нет, просто задумался.

Соболев открыл ежедневник и стал внимательно рассматривать мелко исписанную страницу.

– Начнем твою практику, как в Штатах – с репортерской работы. Там нужно на старте карьеры хорошо побегать, чтобы получить стол с именной табличкой. Скажи, ты как относишься к молодежным политическим движениям?

– Эмм… Никак, – осторожно ответил я.

– Отлично! Завтра в клубе «Подземка» пройдут дебаты. Будут оппозиционеры и «Свои». «Свои» – это движение такое. Обязательно заранее почитай об участниках, подготовься. С тебя – репортаж на 6 тысячи знаков. Послезавтра с утра жду текст!

– Так быстро?

– А кому интересно читать старую новость? Новость потому так и называется, что она новая. И помни: мне нужна полная объективность. Постарайся отбросить личные предпочтения. Хотя, вижу, у тебя их еще нет. В общем, все понял?

– Да, я все понял.

– Тогда свободен! – улыбнувшись, попрощался Соболев.

Уже у дверей я вспомнил:

– Сергей Анатольевич!

– Да!

– А можно вас спросить?

– Конечно.

– А что за медаль у вас на столе?

– Эта? – Соболев, казалось, немного смутился.

– Расскажу потом как-нибудь, хорошо? Это долгая история, а у меня много работы.

Главный редактор уткнулся носом в свой ежедневник. Он явно не торопился домой, несмотря на то, что часы над дверью показывали пол одиннадцатого вечера.

– Хорошо. До свидания, Сергей Анатольевич!

– Пока, Мирослав. Жду материал в среду. Не забудь!

– Не забуду, обещаю.

В приемной висело большое зеркало, и я задержался, поймав в нем свое отражение. Уложенные набок темные волосы, нос с небольшой горбинкой и карие, почти черные глаза. Взгляд уверенный и немного нагловатый. Я подправил пару прядей и спустился вниз.

Дорога к метро пролегала мимо парка и я решил пройтись пешком. Я шел медленно, вдыхая вечерний воздух и подняв голову к небу. Мне нравятся прохладные летние вечера, в это время дня город перестает быть шумным и пыльным. Всем телом ощущается свежесть, ты чувствуешь запахи деревьев, здания растворяются в сумерках.

Сегодня все сложилось удачно. Теперь я – настоящий журналист. Приятное ощущение.

Я достал телефон, отыскал в записной книжке нужный номер и нажал на кнопку вызова.

– Алло! Привет, Маш! Рад, наконец, услышать твой голос.

2

Экстрим с утра пораньше

– Алло! Привет, Маш! Рад, наконец, услышать твой голос…

– Алло. Это кто? Мирослав? Что случилось? – послышался в трубке усталый шепот.

– Давай встретимся? Выпьем по чашечке кофе. Мы так давно не виделись…

– У меня вся неделя занята, давай потом созвонимся. Пока, Мир!

Голос умолк, и раздался сигнал окончания разговора. Вечер, который казался почти идеальным, был испорчен.

Я ускорил шаг и на ходу набрал еще один телефонный номер.

– Кирюх, ты в городе? Нам просто необходимо поговорить!

– Да, только вчера приехал, завтра утром – идет?

Я ехал в пустом вагоне метро и чувствовал, что силы, отпущенные мне на этот день, вдруг закончились. Теперь только спать.

На следующий день рано утром я завтракал в кофейне рядом с факультетом. Напротив меня, развалившись в кресле и глотая крепкий эспрессо, сидел мой друг Кирилл. Я неторопливо ел блинчики, запивая апельсиновым фрешем, и радовался, что, наконец, смогу излить душу понимающему меня человеку.

Было всего восемь утра – Кирилл поднял меня чуть ли не в шесть. Он будил меня своими звонками долго и настойчиво. Когда, наконец, я взял трубку, бодрым голосом поинтересовался:

– Ты что, спал?

– Догадайся, – раздраженно ответил я.

– Вставай давай! Сегодня солнце!

Я открыл шторы. И вправду – солнце!

Кириллу простительно так себя вести – я считаю его своим лучшим другом.

– Она тебе вот так прямо и сказала?

– Ага. «Я занята, созвонимся потом».

– Так сколько вы уже не виделись? С летней сессии?

– Да дольше! Я ее на факультете редко встречаю. Мы же в разных группах – расписание не совпадает. Если видимся, только: «привет-пока». Никак поговорить не удается нормально.

– Так у тебя же с ней любовь была?

– Не совсем… То есть не только с ней. Хотя я ей особенно шансов-то не давал.

– Так зачем она тебе сейчас? Где твой остальной девчачий фан-клуб?

– В том-то и дело, что в один прекрасный день я понял, что начинаю заинтересовываться ей, понимаешь? А она – раз! – перестает со мной общаться. Как отрезала, в один вечер!

– Что, зацепила? Поставила тебя в игнор, а твое самолюбие взяло и разыгралось?

– Говорю же, она меня начала раньше интересовать!

– И чем же?

– Маша, она…

– Красивая, умная, добрая? Это, друг мой, и так понятно.

– Ничего тебе не понятно! Хотя, конечно, то, что ты сказал – все так. Но еще она такая…такая непосредственная, естественная. Очень уверенная в себе и в своих поступках. Когда ты с ней рядом – тебе очень хорошо и спокойно. Ай, даже не знаю!

– Она просто ломается, – вынес свой вердикт Кирилл. – Здесь осада нужна. Хотя… это не твой стиль. Лучше забудь про нее, пускай сидит одна, раз такая умная. У тебя есть из кого выбрать! Весь факультет гудит: Мирослав-Мирослав.

Почему Кирилл видит ситуацию так поверхностно? Оставить Машу я не мог, во всяком случае, сейчас.

– Как отдохнул-то? – я сменил тему – Вырос, мне кажется, еще на полметра. Я и так на носочках с тобой по улице хожу, а теперь ты на полторы головы выше меня стал. И волосы выгорели, превратился в натурального блондина!

Лицо Кирилла расплылось в широкой улыбке.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.