Я сел на скамью рядом с ним, вздохнул и тихо сказал:
      - Знаете, я ведь мысленно говорил с вами об этом великое множество раз. И в этих мысленных беседах вы постоянно оправдывали себя. Вы говорили: "Мои побуждения были исключительно благими. С тяжелым сердцем совершил я этот выбор и сообщил полиции о террористах, которые готовят взрыв - у меня не было другого способа спасти от смерти десятки невинных людей!"
      - То ли я слишком предсказуем и глуп, то ли ты слишком умен, - так же тихо заговорил отец Себастьян, - но я, действительно, сотни раз повторял себе эти слова...
      - Но потом, в нашем мысленном разговоре я поднимал пистолет и приставлял его дулом к вашему виску - вот так! И тогда вы говорили мне совсем другое: "Теперь, когда я вижу как дорога мне собственная шкура, как трясусь и изворачиваюсь я в надежде ее спасти - теперь я вижу, что оправдания мои - всего лишь жалкая трусливая ложь!"
      Он вскакивает на ноги, разворачивается ко мне лицом, сверлит меня горящими глазами и орет:
      - Ты прав, Мануэль, будь ты проклят, ты прав! Эти оправдания - жалкая трусливая ложь! Разве не знал я - какие подонки и садисты работают в нашей полиции? Конечно, знал.
      Разве не знал я - какие неприятности ждут меня, если полиция узнает о делах Вероники без моего доноса? А я ведь знаком с ее семьей в течение многих лет...
      Эти люди в Оперном театре, которых должны были взорвать вместе с президентом - это такие же трусливые обыватели, как и я. А если и был среди них порядочный и смелый человек - такой ведь все равно в нашей стране не жилец! - Он всхлипывает, закрывает лицо руками и опускается на пол.
 
      - Возьмите! - Я протягиваю ему носовой платок. - Он чистый.
      - У меня есть свой. - Отвечает он.
      - Ваш весь мокрый, и он валяется на полу.
      Он берет протянутый платок, отходит, и садится на скамью в паре метров от меня.
      - Ты меня наизнанку вывернул, Мануэль. И полностью запутал. - Он пытается нащупать меня в полумраке своими подслеповатыми, заплаканными глазками.- Ты ведь этого и добивался, так?
      - Ну, вроде...
      - И этот план - с попаданием в ад - ты и сам в него не веришь?
      - Кто другой раскусил бы меня и раньше.
      - Меня ввело в заблуждение не то, что ты говорил. Увидь я нечто подобное на бумаге, ну, скажем, в письме, я сразу понял бы, что концы с концами тут не сошлись. Но то, как ты это говорил - это, действительно, убеждало.
      - Я основательно поработал над этим. Говоря словами покойного доктора Коэлито, у меня была сильная мотивация...
 

 
      Когда полиция начала слежку за Вероникой, они вышли еще на двух человек из "Гвардии Рассвета". Впоследствии их арестовали и подвергли пыткам.
      Но саму Веронику они решили живой не брать - у ее дома устроили засаду. Когда Вероника появилась, полицейские открыли стрельбу. Она...
      - Ради всего святого, Мануэль! Я слышал о том, как она умерла уже тысячу раз...
      - Вам придется выслушать и тысячу первый. Она истекала кровью, лежала на земле, и не могла пошевелиться, но была еще жива...
      Офицер, командовавший операцией, подошел к ней и наклонился. Он приставил пистолет к лицу Вероники, пристально посмотрел ей в глаза, ухмыльнулся и выстрелил...
      Я знаю об этом лишь с чужих слов. Меня не было рядом в ее последние минуты. Но эту ухмылка человека, которого я никогда не видел, встает перед моими глазами каждый день...
      Сначала я хотел просто застрелить вас за ваш донос, отец Себастьян. Но когда я мысленно прокручивал сцену вашей будущей смерти, вы всегда ухмылялись перед тем, как отойти в мир иной. Всегда самодовольно ухмылялись, как тот паршивый офицер!
      И было отчего: ведь в глубине души вы полностью оправдывали себя...
      Я понял тогда: просто убить вас мало - нужно заставить вас хорошо почувствовать - какое вы на самом деле дерьмо!
 
      "У меня есть родственник, очень близкий мне человек. - С этого я начал разговор с Коэлито. - Но он частенько, совершая нехорошие вещи, полностью оправдывает себя. Возможно, он просто не способен взглянуть на себя со стороны. Реально ли с помощью каких-то психологических методов помочь человеку резко изменить свою точку зрения? Подтолкнуть его к тому, чтобы он взглянул на все совершенно под другим углом?"
      Коэлито задал мне несколько вопросов. Разумеется, я многое в своей истории изменил. Оставил только суть проблемы - как выбить человека из прежней картины реальности.
      Коэлито дал пару неплохих советов. Практик он был никудышный, но за литературой в своей сфере следил. Он и мне, кстати, порекомендовал пару толковых книг, из тех, что написаны без зауми, простым и понятным языком.
      В итоге у меня и сложился такой вот двухслойный план. На обертке: безумный проект убийств ради путевки в ад. Эта оболочка должна была ввести вас в состояние крайней растерянности. В комбинации с испугом.
      На этой фазе я сам незаметно подталкивал вас к мысли доказать свою греховность и непригодность в качестве невинной жертвы. И вы проглотили все наживки одну за другой.
      Что ж, мне действительно пришлось попотеть, чтобы добиться достоверности. Я ведь и вправду ходил по библиотекам, и тщательно конструировал свой "бред". Но одних теорий было мало. Требовалось, как следует вжиться в роль психа, влезть в его шкуру!
      Я часто ездил в Саргону - больницу для психов за нашим городом. Сквозь решетку забора я часами наблюдал за чокнутыми, гулявшими в больничном парке. Учился подражать их движениям, гримасам, манере говорить...
      Я отлично освоил свою роль!
 
      - Увы, - говорит отец Себастьян, - я вынужден полностью согласиться с тобой. Теперь, когда ты рассказал свой истинный план, я могу только признать, что ты преуспел в его воплощении.
      Твой рассказ многое прояснил. Непонятным остается только одно: почему ты убил доктора Коэлито?
      - Почему-почему?! Здесь что - вечер вопросов и ответов?! Я пришел вас убить, отец Себастьян! Разоблачить вашу двуличную натуру, а потом пристрелить, вы не забыли?!
      - Такое не забывается, Мануэль! И я откровенно признаю теперь: ты заставил меня обвинить в тяжелых грехах себя самого, раскопал в моей душонке все прятавшееся там дерьмо! В твоей руке пистолет, и ты можешь убить меня с легким сердцем.
      Но неужели так трудно перед тем, как нажмешь на курок ответить хоть вкратце на очень простой вопрос: почему...
      - Отец Себастьян! У вас, что нет иных забот накануне собственной смерти?
      - Я просто чувствую, что в этом вопросе...
      - К черту вопросы! К стенке, твою мать!
      - Мануэль! Почему...
      Я выстрелил ему прямо в сердце. Он рухнул на пол дергающейся кучей и быстро затих.
      Я направился к выходу, но остановился у дверей, и повернул назад - к неподвижно лежащему телу...
 

 
      Тем не менее, поначалу это было довольно трудно - перевоплощаться в психа, убедительно рассказывать о его видениях и навязчивых идеях. Поначалу.
      Потом все пошло гораздо легче. Даже как-то уж слишком легко!
      Я репетировал свои монологи, потом с воодушевлением повторял их еще и еще, и уже попросту не мог остановиться!..
      Это уже становилось проблемой. Да и придуманные мною видения...
      Чем больше я о них рассказывал, тем ярче их представлял...
 
      - Вы не поверите, отец Себастьян, - объясняю я лежащему в луже крови мертвецу, чьи глаза остекленело смотрят в потолок собора, - иногда я силой заставлял себя заткнуться, и заняться чем-то другим, но проклятый текст уже крутился в голове сам собой!
      Я отворачиваюсь от покойника и иду к дверям. Стою возле них несколько секунд. Возвращаюсь назад. Туда-обратно, туда-обратно... Боже мой!!!
 
      Самым пугающим было то, что голоса и видения стали меняться сами по себе. И они все больше сползали с тщательно намеченной траектории...
      Я все отчетливее видел эту зловещую пасть черной бездны, эти пылающие в ней звезды-костры, и Веронику, сгорающую в багровом огне.
      "Не нужно никаких дурацких очков, - шептал голос в моей голове, - всего лишь застрелись сам, и ты сразу встретишься со своей русалочкой, ты сразу попадешь в ад!"
      И стоило закрыть глаза, как вспыхивал перед моим внутренним взором прекрасный путеводный свет - пурпурная звезда из грядущего, далекий костер, в пламени которого мы с Вероникой соединимся вновь...
 

 
      На самом деле, доктор Коэлито, сказал я, главная проблема совсем в другом. Время от времени, я обнаруживаю, что рука моя, действуя, словно сама по себе, берет вдруг воображаемый пистолет и наводит его на мое собственное сердце!..
      "Ну, Мануэль, - сказал доктор, пристально глядя мне в лицо, - пока пистолет этот - воображаемый, многое еще можно изменить. Ведь так?"
      "Вроде бы", - согласился я.
      "Плохо, что ты не рассказал об этом раньше. Ты многое недоговаривал, Мануэль, и я не уверен, что и теперь говоришь все"...
      Я пожал плечами...
 
      Эти его пристальные взгляды... Их стало чересчур много...
      И намеки. Сначала дурацкие намеки, а потом уже и прямые уговоры...
      Тебе, говорит, пошло бы на пользу стационарное лечение. Под постоянным наблюдением специалистов. Саргона, говорит, очень неплохая больница. И специалисты там замечательные...
      Видел я этих специалистов. С этой стороны забора. От психов их только по одежде и отличишь!
      Это была очень неудачная идея - запереть меня там внутри.
      Но у Коэлито она стала просто навязчивой!
      Добровольное согласие он от меня не получил бы никак, но ведь существуют и другие пути!
      Решив меня изолировать, этот маньяк мог настучать не только в психушку, но и в полицию. Там тоже хватает специалистов...
      Если уж священник пошел в стукачи, то психологу, как говориться, сам Бог велел...
      Но мертвые не доносят. И доктору Коэлито пришлось умереть.
      Потом за ремонт моих мозгов взялся Учитель Санчес. С аналогичным результатом - во всех смыслах.
      И рука моя по-прежнему тянется к пистолету, чтобы, в конце концов, навести его на меня же...
      Вот и сейчас, вот и сейчас. Почему? По...
 
      Открываю глаза. В последний момент перед выстрелом чудовищным усилием воли я отклонил свою руку на несколько сантиметров вбок. Пуля прошла рядом с сердцем...
      Это мало что изменит: слишком много крови потеряно, слишком много сил. Просто маленькая отсрочка минут на пять...
      Но теперь я могу сделать кое-что еще, перед тем, как покину этот мир...
      Подползаю к стене. Касаюсь пальцами раны на груди. Крови вполне достаточно... Вполне достаточно, чтобы написать...
      Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ВЕРОНИКА. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ...
      Падаю, но все еще могу смотреть на написанные мною слова...
      Потом надпись рассыпается сотнями красных искр. Тьма, черная бездна... Багровые отблески мутных, зловещих светил...
      Но я верю, что однажды в глубинах черно-кровавой бездны вдруг засияет пурпурным светом новая молодая звезда...