— Он очень торопился ее снять, — сказал Рудольф Вольфбейн, охотник на оборотней.

— Бабушка! — закричала Эрика. — Бабушка, надо скорее уходить! Он прячется в доме!

Бабушка Грета покачивалась в кресле туда-сюда не сводя с охотника широко распахнутых глаз. Она казалась бы спящей, если бы не выкаченные желтоватые белки и черные озера зрачков.

«Наверное, бабушка очень испугалась», — подумала Эрика. Она шагнула к бабушке, чтобы ее успокоить. Сказать, что все будет хорошо, Рудольф их защитит.

— Эрика остановись, — сказал охотник так, что не послушаться было нельзя. — Он не прячется в доме. Иди ко мне.

— А где же он?

Из-под пледа, укрывающего бабушку Грету, донеслось громкое урчание, заглушившее даже чайник. Только сейчас Эрика заметила, как вздулся живот бабушки.

— Эрика, иди ко мне, — сказала бабушка густым, чужим голосом. — Не слушай этого бродягу милая. Иди к бабушке Гретхен.

Бабушка протянула к Эрике огромные, распухающие на глазах ладони. И начала вставать с кресла.

— Беги Эрика! — крикнул Рудольф. — Беги!

Она не успела.

То, что представлялось бабушкой Гретхен, прыгнуло через всю комнату, опрокидывая стол! Ему не помешал даже огромный болтающийся у самых коленей живот. Бабушкино платье задралось на нем, обнажая мертвенно-бледную кожу с синей паутиной вен.

К этому ужасному булькающему бурдюку оно прижало Эрику, сжимая ее горло необычайно сильной ладонью. Свободной рукой оно погрозило Рудольфу указательным пальцем.

— Охотничек! — в бабушкином горле толкались, мешая друг другу, целых три голоса. В одном из них узнавался австрийский выговор патера Ладвига. Третий, глухой и скрипучий Эрика не знала. — Вот и встретились. Опять ты опаздываешь.

— Отпусти девочку, — глаза Рудольфа смотрели на Эрику поверх ствола Волчьего Убийцы.

В них была усталость бессонных ночей. Долгого ожидания. Нескончаемой погони.

— Отпустить? Ну, как же я отпущу мою внучку? Мою прихожанку? — оборотень рассмеялся на три голоса. — Мой ужин?

Грозящий Рудольфу палец отрастил длинный блестящий коготь. Оборотень провел им по щеке Эрики. Девочка дернулась от прикосновения металла.

— Сжег и сожрал Хозяина, — забормотал над ее головой третий, незнакомый голос. — Сжег кожу, сожрал тело. А потом пришла та, другая, которую он выпустил из льда. И выпила его тень, забрала жизнь и силу. Остался только я. Я остывал среди углей и ждал. Знал, что за мной придут.

— И я пришел, — закончил он голосом патера Ладвига. — Новое тело, новая жизнь. Теперь я Хозяин.

Кожа на левой руке оборотня лопнула. Пять длинных стальных когтей блеснули перед глазами Эрики.

— Ты думал, что все закончилось, Убийца Волков?

— Все закончится сейчас, — сказал Рудольф. — Для тебя.

Искаженный смех священника.

— Ты думаешь о том же, что и я, охотник? Думаешь о разлете дроби? О маленькой девочке, которая стоит между мной и Волчьим Крюком?

— Я думаю, что чайник уже закипел, — сказал Рудольф.

И подмигнул Эрике.

Эрика всегда была сообразительной девочкой. Правильно поступать ей с самого начала мешал страх.

Теперь страх весь закончился. Как будто она, Эрика Браут, уже умерла. И ничего страшнее этого с ней не могло случиться.

Схватив бабушкин чайник, она плеснула из него на руку оборотня. И, вывернувшись из ослабевшей хватки, ему в лицо.

От воя зазвенела уцелевшая посуда в буфете.

Оно выло и рычало, зажимая руками расползающееся клочьями лицо. Всхлипывая, начало рвать и отбрасывать в сторону кожу.

От черт бабушки Греты ничего не осталось. Эрика увидела острый подбородок и запавшие глазницы патера Ладвига. Все в волдырях ожогов и сочащихся сукровицей трещинах. Начиная от скул, эта дикая маска стремительно зарастала жесткой черной шерстью.

Разрывая остатки губ, вперед двинулись острые клыки. Оборотень превращался в зверя, чтобы залечить свои раны.

— Эрика, отойди! — крикнул охотник.

Девочка бросилась в сторону, закрывая голову руками. Сзади раздался глухой удар и треск расщепляемого дерева. Следом оглушительный выстрел.

Оборотень висел, пригвожденный Крюком к стене. Раны, нанесенные серебряной дробью, почернели, выглядели обугленными.

— Эрика, тебе лучше выйти на улицу, — сказал Рудольф, не поворачивая головы. Он не отрывал глаза от оборотня.

— Я останусь здесь. Мне совсем не страшно.

— Эрика, тебе не на что здесь смотреть.

— Я хочу увидеть, что вы сделаете с ним. Я хочу запомнить.

Рудольф повернулся и взглянул на нее. Ничего не сказал больше.

Он понял.

С помощью катушки под стволом он смотал трос, привязанный к Волчьему Крюку. Сильно рванув ружье, выдернул Крюк из стены и из тела оборотня.

Вервольф рухнул на пол. Раздался слабый стон.

— Он жив?

— Как видишь, — держа ружье в одной руке, охотник осторожно приблизился к оборотню. Второй рукой достал из ножен под курткой длинный, очень широкий нож. — Чтобы покончить с ним мало одного серебра. Нужен огонь.

— Огонь, огонь, огонь, — забормотал на три голоса оборотень. Его пальцы с отвратительным звуком заскребли по полу.

Охотник наступил на запястье руки с железными когтями. Занес руку с ножом.

— Отвернись, — сказал он Эрике.

Она не стала отворачиваться.

Охотник взял отрубленную по локоть руку и бросил ее в духовку. Зажег огонь.

— Эрика, где здесь запасные баллоны с газом? — спросил он.

— Наверное, в сарае, — ответила девочка, не сводя глаз с тела на полу.

Оставшись без руки, оборотень перестал биться. Тихо лежал, бормоча что-то едва слышное.

Охотник направился к выходу.

— Не бойся, — сказал он Эрике. — Тварь теперь не опасна. Все ее сила была в железных когтях, которые по глупости примерил ваш священник.

— Я не боюсь.

Она и правда не боялась.

— Молодец. Но если он попробует встать, сразу зови меня.

Рудольф вышел.

Эрика осталась наедине с оборотнем. Из духовки тянуло мерзкой вонью.

— Эрика, — услышала она слабый голос.

Голос патера Ладвига. Он больше не двоился и не троился.

И лицо, смотревшее на девочку снизу, было почти человеческим. Только сильно изуродованным кипятком и дробью.

— Эрика, девочка моя, что я наделал?

Единственный уцелевший глаз священника плакал.

— Я убил. Убил их всех. Моих товарищей. Нину. Твою бабушку. Всех остальных. Что я натворил???

Эрика подошла на полшага ближе. Сама не зная почему, она была уверена, что с ней говорит человек, а не зверь.

— Это были не вы, патер, — сказала девочка. — Это был злой дух, который жил в железных когтях.

— О, что же я наделал, Боже! Простишь ли ты меня? Простишь ли ты меня, Эрика?

— Я совсем, совсем не злюсь на вас, патер Ладвиг, — девочка покачала головой. — Вы всегда были хорошим

— Эрика, ангел мой…

От рыданий огромный живот оборотня заколыхался. На губах священника вспенилась кровь, потянулась струйкой из уголка рта. Глядевший на Эрику глаз затуманился.

— Патер Ладвиг?

Он больше не замечал ее. Бывший священник, заблудившийся на темной тропе запретного знания, обратил свой взгляд и речь к кому-то другому.

Теперь он говорил по латыни. Эрика не понимала ничего, хотя отдельные слова казались ей знакомыми. Она слышала их в церкви, по воскресеньям.

Патер Ладвиг все говорил, и говорил. Без остановки, пока не вернулся Рудольф.

Охотник принес тяжелый газовый баллон, кинул его на пол. Ударом приклада сбил вентиль.

— Быстро наружу, — приказал он, откручивая духовку на самый сильный огонь.

У самой двери Эрика бросила взгляд назад, на патера Ладвига. Он замолчал, прикрыл единственный глаз. Страшное его лицо разгладилось. Не в покое, а в ожидании покоя.

— Бегом, Эрика, — приказал Рудольф, захлопывая дверь. — Сейчас здесь все взорвется.

Они побежали. По дороге Рудольфу пришлось взять Эрику на руки, у девочки подгибались колени.

Отбежав шагов на двести от дома, Рудольф остановился. Повернулся к дому лицом. Застыл в ожидании

Сквозь куртку Эрика чувствовала, как бьется его сердце.

— А что такое mia pulpa? — спросила она.

— Чего? — не понял охотник.

— Mia pulpa. Я слышала, как это повторял патер Ладвиг.

— А, mea culpa, — сказал Рудольф. — Моя вина.

— Моя вина? — повторила Эрика.

— Mea culpa — «моя вина» по латыни. Это слова из молитвы. Патер Ладвиг просил прощения у Бога.

— И Бог простил его?

— Не знаю, Эрика. Говорят, что Бог прощает всех.

— Ты веришь этому?

Рудольф Вольфбейн помедлил.

— Я, — начал он.

Остальные его слова заглушил взрыв.

В машине ван Рихтен осторожно взял ее за левую руку. Уколол безымянный палец, забирая кровь на анализ. Она слишком долго находилась под сывороткой. Нужна была проверка.

— Это был один из наших? — спросила Эрика.

— Тебе обязательно знать? — не поднимая головы, он промокал ее палец спиртом.

— Да, Гаспар.

— Это был Рафаэль. Он работал у меня.

— Я помню Рафаэля.

Высокий жизнерадостный итальянец. Он рано начал лысеть и очень стеснялся этого. На отворотах его халата вечно были хлебные крошки. Много читал, рядом с его местом всегда лежала книга с закладкой.

Закрыв глаза, Эрика видела обугленную тушу в развалинах беседки. Она будет сниться ей несколько ночей подряд. Если не уколоться перед сном. В ванной, тайком от Кристофа и Гретхен.

— Почему ты не сказал мне сразу?

— Ты же знаешь. Это могло повлиять на твой выбор действий. Я не мог рисковать, — Гаспар не оправдывался. Он приводил аргументы.

С ним было трудно спорить. Зная, что это Рафаэль, она бы до конца пыталась взять его живым. И он бы убил ее.

Интересно, он узнал ее? Вряд ли. Обращение зашло слишком далеко.

Если она будет думать по-другому, то никогда больше не возьмет в руки скальпель.

Машина остановилась возле ее дома. Шофер вышел, чтобы распахнуть дверь перед Эрикой.

— Гаспар, обещай мне.

Ван Рихтен вопросительно посмотрел на нее.

— Обещай, что если я заражусь, ты сам придешь за мной. Не будешь посылать людей фон Штольца. И никого из новичков.

Доктор ван Рихтен грустно покачал головой.

— Я слишком стар для тебя, девочка моя. Но я обещаю, что приду. Надеюсь, впрочем, это обещание мне не придется сдержать.

— Надежда это все, что остается нам, Гаспар, — сказала Эрика. — Как жаль, что ее не хватило Рафаэлю.

Она положила руку на железный протез доктора ван Рихтена. Гаспар накрыл ее ладонь своей. Его живая рука была лишь немногим теплей металла.

— Моя вина, — прошептал он. — Моя величайшая вина.

— Ты знаешь, что это неправда. Ты знаешь, что мы сами пошли за тобой. У всех нас были причины поступать так, а не иначе. Ты, а не кто-то другой, дал нам надежду.

— Я не вправе взамен забирать у вас жизнь.

Эрика усмехнулась.

— Для этого у тебя есть я, Гаспар, забыл? У нас каждый занимается своим делом. Ты, теми, кому нужна надежда. Я теми, для кого ее нет. Ты лечишь. Я отрезаю загнившие части. А чувство вины пусть врачует твой венский коллега. У него это лучше получается.

Гаспар улыбнулся. Эрике всегда удавалось его развеселить. Даже когда ей самой вместо веселья хотелось надежно забыться под морфием.

Но она улыбнулась в ответ. И, выскочив из машины, побежала к дому. Начинался дождь, и Эрика боялась намочить плащ жены Гаспара.

У самой двери Эрика услышала за своим плечом.

— Я совсем забыл.

Обернувшись, она увидела доктора ван Рихтена. Он стоял, протягивая к ней руку. За его спиной опадал мерцающий туннель из дождевых капель. Только тренированные глаза Эрики видели этот след оставшийся от «месмерового перемещения».

В отсутствии свидетелей, Гаспар предпочитал не полагаться на свою больную ногу, передвигаясь экзотическим, зато более скоростным способом.

— Сегодня на адрес Клиники пришло письмо, — в железных пальцах ван Рихтена подрагивал белый прямоугольник. — На твое имя.

Она взяла конверт, прикрывая полой плаща, попыталась прочесть имя адресата. В полумраке буквы сливались. Сыворотка, обостряющая все ее чувства, потеряла действие.

Гаспар услужливо поднес к ее лицу палец со вспыхнувшим огоньком.

«Эрике Браут», — прочла она надпись фиолетовыми чернилами, уже немного расплывшуюся от влаги.

— Мне пора, — сказал Гаспар ван Рихтен. — Боюсь заржаветь.

Она улыбнулась в ответ на его привычную шутку. Повернулась к двери, прижимая конверт к яростно забившемуся сердцу.

Доктор ван Рихтен несколько секунд озабоченно смотрел ей в спину, перед тем, как испариться с легким хлопком.

Эрика прокралась в спальню «лунным шагом», чтобы не разбудить Кристофа, заснувшего в кресле.

Он бы не заметил ее, даже если бы не спал. Милый, милый Кристоф был всего лишь человеком, не знающим о девяти способах проникать в закрытые помещения незамеченным.

Утраченная мудрость восточных наемных убийц была для него пустым звуком, а не обязательным элементом подготовки.

Поэтому Эрика выбрала его.

Но Гретхен ей обмануть не удалось. Отчасти потому, что она была еще совсем ребенком. Дети чувствуют лучше взрослых. Отчасти из-за маленького сторожевого сюрприза, зашитого в ее плюшевую собаку.

— Мама, мама, — раздался шепот.

— Тихо, маленькая, — Эрика присела на край кровати. Коснулась губами лба Гретхен. — Почему ты опять не спишь?

— Мама, я во сне придумала вопрос.

Эрика вздохнула. Ну, что за неугомонное создание.

— Какой вопрос? — прошептала она в маленькое ухо и потерлась о него носом.

Гретхен хихикнула.

— Мама, не надо, нос холодный. Мама, не надо, говорю.

— Все, все. Я просто ужасно соскучилась.

— Ты будешь слушать вопрос?

— Буду. Уже вся слушаю.

— Мама, а если охотник помог Красной Шапочке бесплатно, то он должен был умереть, да?

Внутри стало пусто и холодно.

— Почему?

— Ну, ты же говорила, что на его семье лежит проклятье. За то, что его дедушка попросил награду…

— Прадед, — поправила Эрика. — Граф Отто Вольфбейн.

— Да, прадед. И проклятие убило Рудольфа, да?

— Я не знаю милая. Может быть, за то, что Рудольф спас тогда эту маленькую девочку, Бог простил его семью?

— Это правда мама?

— Я не знаю, — сказала Эрика. — Но думаю, что у этой сказки хороший конец. А теперь быстро спать.

«Не знаю» это была единственная доступная ей правда. До сегодняшнего дня.

Под светом зеленого абажура в кабинете она еще раз внимательно прочла надпись на конверте. Незнакомый витиеватый почерк.

Вскрыла конверт.

На стол выскользнул плотный картонный прямоугольник. Фотография. Больше в конверте ничего не было.

Очень качественный снимок, четкий — сразу видна рука профессионала.

На фотографии Рудольф. Совсем не изменившийся. Все в той же пилотской куртке. И самолет на заднем плане.

Лицо у Рудольфа настороженное. В руках Волчий Убийца. Интересно, можно ли посчитать новые зарубки у него на прикладе?

Эрика смотрела на фотографию так внимательно, что у нее заболели глаза. Вокруг Рудольфа какие-то джунгли. Когда же сделано фото? Может быть, до их встречи в Шварцвальде?

Она перевернула снимок в поисках даты. И увидела сделанные в столбик надписи. Почерк тот же, что и на конверте. Слева названия городов. Справа числа.

Вечитлан 12.05.29

Дансборо 22.07.29

Нью-Йорк 9.08.29

Лондон 14.09.29

Дрезден 24.10.29

Потсдам — ?

Что это? Пункты маршрута? Где это место Вечитлан? И почему предпоследним пунктом указан Дрезден? А вместо последнего числа вопросительный знак.

Эрика взяла в руки конверт, покрытый сливающимся узором почтовых штемпелей. Отправлен в Лондоне. Четырнадцатого сентября.

Двадцать четвертое октября это послезавтра.

Послезавтра отправитель письма собирается прибыть в Дрезден.

Она не плакала двадцать лет. На улице, где приходилось охотиться на крыс, чтобы не умереть от голода. В приюте, выхаркивая ошметки собственных легких. В тренировочном зале под ударами бамбуковой палки наставника. После первых заданий, где ей приходилось видеть вещи, от которых взрослые сильные мужчины теряли дар речи и содержимое желудков.

Никогда.

Последний раз ее слезы оросили остро пахнущую куртку и колючую щеку высокого человека с серыми глазами.

Когда по дороге домой у него на руках она осознала, что бабушки Греты больше нет.

Когда он вышел из дверей ее дома и сказал, что оборотень успел побывать здесь. И это значило, что мама тоже мертва.

Но сильнее всего она плакала, когда он оставил ее напротив полицейского участка. И сказал, что они больше не увидятся. Он не хочет ей лгать, будто собирается навещать ее. Ей нет места в его мире, мире вечной охоты и преследования.

Он так сказал, взяв ее за подбородок, и заглядывая в глаза. Я ухожу. Навсегда. Будь сильной, пожалуйста.

Сказал, перед тем, как раствориться в утреннем тумане и пелене набежавших слез.

Она плакала без остановки почти сутки. Навестивший ее городской врач прописал ей снотворные таблетки.

Эрика проглотила таблетку и под одеялом отрыгнула ее себе в кулачок. Она засунула ее в бутылку, к которой прикладывался полицмейстер. И той же ночью убежала из участка.

По дороге она решила никогда больше не плакать. Быть сильной. И, во что бы то не стало, найти дорогу в мир охотника.

Раз он не захотел брать ее с собой, она придет к нему сама.

Двадцать лет спустя охотник снова смотрел на нее. С желтоватой поверхности снимка.

Он вернулся. Эрика знала, вернулся за ней.

И она поняла, что ждала его все эти проклятые годы. Единственного незнакомца, который оказался к ней по настоящему добр.

Что он скажет ей?

«Посмотри, ты стала совсем взрослая».

Что она ответит ему?

«Да, моей дочке почти столько, сколько было мне тогда».

Он спросит

«Ты знаешь, зачем я пришел?»

Она ответит

«Нет».

Или она ответит

«Знаю».

Это ничего не меняет. Он все равно скажет:

«Я хочу, чтобы ты ушла со мной. Навсегда».

Что она ответит ему?

Она не знает.

На другом конце города о ней думал доктор ван Рихтен, наставник и друг. В соседней комнате Кристоф шептал ее имя во сне. Малютка Гретхен ворочалась в своей кроватке.

Протянув руку, Эрика выключила лампу. За окном светало.

Она принесла плед и укрыла мужа, спящего в кресле. Постояла над кроваткой Гретхен. Малышка открыл один глаз, глядя на нее.

— Мама, когда я вырасту, я буду такой же сильной, как ты?

Нагнувшись, Эрика взъерошила черные густые кудри.

— Ты уже сильная, волчонок.

— Правда?

— Правда.

Гретхен улыбнулась. И тут же заснула.

Я не знаю, чем кончится эта история.

Это так просто сказать: жила-была маленькая девочка, которой мама запрещала говорить с незнакомцами.

И так сложно придумать, что случится, в конце концов, если девочка не послушает маму. Ведь маленькие девочки очень часто бывают непослушными.

А вы всегда слушаете своих мам и пап? Почему же вы до сих пор не спите?

Не можете уснуть, пока сказка не кончится?

Тогда давайте все вместе будем сильно-сильно надеяться, что сказка кончится хорошо. Ладно?

Когда ночь стучится в наши двери, надежда это все, что у нас остается.

Впервые рассказ был опубликован в мартовском номере журнала «Мир Фантастики» .

Леонид Алёхин

ноябрь-декабрь 2003 года, Дрезден-Дюссельдорф