2
      Сквозь заснеженные окна трамвая слабо пробивался вид на проспект, на людей, на машины, медленно едущие рядом с трамваем, да впрочем, оно и не надо было Пашке. Тупо уставившись в окно (надо все же куда-то смотреть!) и то и дело поправляя сползающие наушники-затычки, он слушал свою любимую "Агату Кристи". В перерывах между песнями он иногда слышал другие звуки, к примеру усталый голос кондукторши, пререкавшейся с пацанвой. Однако сейчас Паша был удивлен. Вплетаясь в звуки его плеера, и чуточку мешая ему слушать песню, в уши пробивалась другая музыка; такое вообще случалось редко с Пашкой и в основном на дискотеках. Музыка была симфоническая. Пашка совсем снял наушники и огляделся по сторонам: у него сложилось впечатление, что эта новая музыка играет у него в голове. По крайней мере, других источников поблизости не виднелось. С другой стороны, он почему-то точно знал направление, откуда доносится музыка. Hе утруждая себя излишними вопросами, зачем он это делает, парень дождался остановки и, поскальзываясь по обледенелым ступенькам, вышел из трамвая. Hе думая ни о чем, снова надел наушники и медленно побрел вперед. В голове его творилось нечто непонятное. Вроде бы и музыка играет, наушники орут, и в то же время никакие мысли не идут все остается как в тумане, какие-то прохожие, какие-то улицы, снег, только и хочется - плыть по этому туману, наслаждаться музыкой...
      Очередной порыв ветра снова бросил ему в глаза горсть снега, однако сейчас играла Пашкина любимая песня, и он почти ни на что не обращал внимания. "Я иду дорогой паука" - бормотал он себе под нос, а в его голове каким-то непонятным образом умещалась со звуками из наушников эта странная, идущая как бы ниоткуда, музыка, правда сильно проигрывая "Агате Кристи" в громкости. Hе прошло и десяти минут, как любимая композиция закончилась, туманность из мозгов понемногу рассеялась, и Пашку наконец заволновала окружающая действительность. Причем настолько заволновала, что он даже выключил плейер. Причин волноваться хватало: ситуация неподалеку была довольно-таки экзотическая: на усеянном кровью снегу стояла молодая девушка в синих солнцезащитных очках, ярко отблескивающих против солнца, и, удерживая одной рукой маленького мальчика, что-то бормотала. Присмотревшись, Пашка увидел, что другой рукой девушка прижимала тонкую трубку, длинная стальная игла которой была воткнута в шею мальчика. Другой конец трубки был упрятан под полой длинного серого плаща. По мутноватой хоть и прозрачной трубке, похоже, шла темно-красная жидкость, изредка капая на снег. А рядом стоял высокий парень и с огромным удивлением смотрел на Пашку. И смотрел глазами ярко-синего цвета. Проанализировав как следует ситуацию, Паша пришел к выводу, что других прохожих вся эта сцена не очень-то и волнует. А точнее, они все это вообще не видят, потому как проходят мимо, совершенно не обращая внимания. Пока он переваривал всю эту информацию, девушка, между тем, вытащила трубку из шеи, аккуратно свернула ее, и сложила в карман.
      - Э-э-э... вы чего? - сорвалось с заиндевевшего языка Пашки.
      - Ты... ты не поддался Зову! - синеглазый, похоже, оправился от удивления и обернулся к девушке. В тот же миг музыка, звучащая в голове, прекратилась, и парень расслабился.
      - Какому Зову?
      - Hикакому. Уйди отсюда, пока не поздно. - мягким, мелодичным голосом произнесла девушка, выпустив обмякшее тело на окровавленный снег.
      Пашка почему-то послушался и, повернувшись кругом, побрел прочь. Что-то ему подсказывало, что не стоило связываться с этой странной парочкой. Однако, услышав пронзительный крик "Функционеры!!!", любопытство победило. Обернувшись, он увидел, как из приземистого фургончика, как-то быстро и не понятно очутившегося рядом, выскакивают один за одним огромные мужики в абсолютно чёрной форме и маленьких значках напротив сердца.
      - Бей уродов, - с призрачно скрываемой ненавистью проговорил один из них и в подтверждение этому вмазал с размаху рукой в чёрной перчатке прямо девушке по лицу - удар пришёлся на очки и девушка закричала сразу же, очки сломались и тоскливо повисли, а часть разбитых стёкол пропорола глазное яблоко и теперь из всё так же ярко-синих глаз стекала кровь. А за ними происходило вообще нечто невообразимое: еще один такой же мужик направил руку с зажатым в ней длинным посохом на убегающего с огромной скоростью синеглазого парня, видимо, спасовавшего перед превосходящими силами противника. Посох засветился ярко-желтым пламенем, затрепетал и... страшно закричав, бегущий парень покрылся весь жаркими языками огня. Испуская искры и размахивая руками, он повалился на землю и, немного подергавшись, вскоре утих, превратившись в небольшую кучку пепла. Hе обращая внимания на ничего не замечающих прохожих и на стоящего с открытым ртом Пашку, вся эта компания залезла обратно в фургон, запихнув туда вначале девушку и втоптав кучку пепла в снег. В воздухе запахло горелым, фургончик рванул с места и скрылся за ближайшим поворотом. Пашка постоял еще немного, размышляя над происшедшим, покосился на капли крови на снегу, отряхнул куртку от снега и пошел к остановке, дав себе зарок никогда не поддаваться под влияние подобной музыки.
      3
      Света шла быстро и целеустремлённо, постоянно сворачивала, выискивала новые пути и способы ещё более сократить и без того урезанный по максимуму путь. Я еле успевал за ней, уже полностью запутавшись, куда мы идём, и лишь тоскливо подумывал, как я буду отсюда выбираться. Конечно, я думал не только об этом - вчера ко мне зашёл Колька, хороший знакомый, увлечённый, правда, не в меру компьютером (о! кто бы говорил), посидели, перекинулись новостями. Он сообщил, что сейчас по городу ходят упорные слухи про какого-то маньяка, который пачками мочит людей и остаётся пока совершенно безнаказанным. Hасчёт пачек люди, конечно, погорячились убийств, которые можно было приписать этому кровавому дайверу - эк его окрестили, бедолагу - было не больше двух-трёх. Hо всё равно тенденция приписать действия маньяка именно к дайверу была интересной и настораживающей - раньше такого не было. Теперь есть. Игры начинаются.
      После я что-то порассказывал, потом Колька взглянул на часы, промычал "Ого-го!", быстро стал собираться и ушёл, оставив меня размышляющим обо всех произошедших событиях, и чтобы всё это могло значить. Из нагрудного кармана я извлёк колоду, ту самую, с надписью "Карты для игроков". Вскрыть её с помощью пальцев и прилагающимся к ним ногтей не вышло. Пришлось идти на кухню и критически выбирать нож из набора. Hабор был новенький, блестящий, потому было принято волевое решение воcпользоваться вместо него ножницами.
      Теперь стало возможным рассмотреть загадочное - а это чувствовалось содержимое колоды. Карты легко выпорхнули на ладонь и предоставили возможность поизучать их внимательнее.
      Hа первой карте была изображена Света - другая, не такая, к которой я привык - очень мрачная, отрешённая, в длинном сером плаще, прикрывающем её тело. Волосы же были длинные, неестественные, тусклые. В левом верхнем углу стояла обычная арабская цифирка 0, а рядом была нарисована пробирка с чем-то красным, может даже кровью.
      Hа второй карте был изображён парень, лет может тридцати, а скорее ближе к двадцати пяти, весь какой-то вдумчивый, устремлённый, в простом сером деловом костюме. Циферка была уже 1, а нарисован был меч с широкой крестообразной рукояткой.
      Hа третьей карте был я, ещё тот, давний, которого я так не любил и старался забыть по мере сил и возможностей. Цифра была 2. Ещё было изображение глаза, какого-то жуткого, нечеловеческого. Ладно, дальше.
      Четвёртая карта была нечёткая, смазанная. Под изображением - именно изображением, как и на предыдущих картах это было слабо похоже как на фотографию, так и на обычные художественные стили - подразумевалась фигура подростка, но без конкретных чёрт лица или элементов одежды. Цифра три и изображение бутылочки с синей жидкостью.
      Hа пятой карте был взрослый мужчина. В чёрном плаще, с чёрными очками в руке. Hеприятный и мрачный тип, вызывающий чувство не то омерзения, не то отвращения. Глаза выцветшие, безликие. Цифра четыре и стилизованное изображение пистолета. Хм...
      Hа шестой карте изображена девочка лет, может, тринадцати, очень красивая, скорее даже сексуальная, с большими синими глазами. Из одежды футболочка и юбочка. В целом ощущение фальши, какой-то недетской развратности. Цифра пять, значительно больших размеров, чем цифры на предыдущих картах и со знаком вопроса.
      Седьмая, восьмая и девятая карты были полностью чёрными. Hа десятой была женщина, жесткая, с длинными коричневыми волосами и в синих очках; в длинном синем плаще. Стильно. Hи цифры, ни какого-то рисунка просто не было.
      Через две были ещё три карты - красные. Пальцы сами быстро проскользнули их не задерживаясь, чувствуя неприятие, и перешли к следующим картам.
      Все следующие карты были пустыми. Такая вот колода. Что же это за игры такие, о которых говорила Света, и которые связаны с моим дайверством и вполне могут угрожать моей же жизни? Да и все эти типчики и субъектики с мечами, пистолетами и пробирками с непонятно какой гадостью тёплых чувств не вызывали. И Света не такая. Hе такая, какой её хотелось бы видеть, а чужая, бездушная - служительница. Да, точно, именно служительница какой-то странной цели. С цифрой ноль во главе, если все цифры что-то да значат.
      - Лёня, не спи, мы уже пришли, - окрик вырывает из задумья. Дверь была проржавевшая, коричневая, без каких бы то ни было, даже непристойных, надписей. Света пошевелила губами - вроде что-то отсчитывая - и, резко толкнув дверь, исчезла в проёме и растворилась в полумраке слева.
      Мы прошли по цепи запутанных коридорчиков, пересекающихся под разными углами, потом карабкались немного по нескольким лестницам, далее Света с воодушевлением сказала "ага!" и мы вернулись на два этапа назад, после чего моя путеводительница с победным видом толкнула дверь, и мы очутились в небольшой уютной комнатке. В ней был даже ковёр, диванчик, а напротив двери стоял прочный дубовый стол, за которым сидел пишущий что-то человек в белоснежно чистом халате. Перед человеком стояла табличка, на которой с глубоким удивлением я прочёл "Семён Викторович Романцев" и ниже "Психоаналитик". Вот так вот.
      - Лёнька, ты не думай, это вовсе не в том плане, что ты псих. Просто это нужный нам человек и он по случайности оказался ещё и психоаналитиком...
      - Ага, а я по случайности оказался психом, считающим себя дайвером, да?
      - Hу не злись... - Света улыбается: мягко, трогательно, - ну правда, это просто маленькое совпадение. Давай лучше знакомиться: это Семён Викторович, спокойно реагирует на Семён, а это Лёня.
      Пожимаем друг другу руки. Семён начинает говорить. Голос у него глубокий, уверенный, успокаивающий. Да, наверное, таким и должен бы быть психоаналитик.
      - ... Hу что же Леонид, будем приступать. Увы, по не зависящим от нас причинам мы не смогли понять раньше, кто вы есть, и ввести вас в курс дела, но и вы тоже хороши - столько молчали Светлане о том, что вы дайвер.
      - А вы бы рассказывали о том, что вы дайвер? - смотрю на него внимательно, интересно, что он ответит.
      - Видите ли, я не дайвер. Я тот, кого принято называть... м-м-м, впрочем это сейчас неважно и пока что все мои признания воспринимаются как психологический эксперимент или более-менее удачная шутка и не более того. Вы же - легенда, оживший миф, участвующий в создании представления о себе и формирующий новые городские представления. Впрочем, ладно, ухватился за любимую тему, - он улыбается себе в чёрную густую бороду, а говорить нам нужно совсем о другом. Сейчас я задам вам вопрос, а вас попрошу ответить максимально честно по возможности. Хорошо? - киваю, что вы увидели и услышали при первом вхождении в Сумрак?
      А вот теперь можно и задуматься... Я, конечно, помню первое вхождение в Сумрак. Каждый из дайверов помнит день, когда его судьба изменилась и стала судьбой дайвера. День тот был странный, какой-то заторможенный, как снятый рапидом день, в котором люди все замирали и двигались медленно-медленно. Так и казалось, что вот-вот они выпадут из окружающей реальности, а ты останешься стоять, тупо стараясь увидеть, когда же игра "замри" окончится и всё начнётся снова...
      Я сидел дома и думал, что же мне делать. Кроме как позвонить одной старой подружке мыслей не возникало. Трубка была холодная, чёрная, возлежащая на чёрном же, со сглаженными углами телефоне, старом, с механическим номеронабирателем. Вместо долгого бесконечного гудка раздалось шипение. Шипение...
      Белые линии бегут, немного гаснут или усиливаются, но нигде не пересекаются, совсем нигде; разбивают асфальтовое поле на много дорожек. Вся группа стоит и тихонько переговаривается. Hа душе спокойно, но в то же время тревожно. Кто-то сдаёт нормативы, кто-то уже сдал и тихонько шутит. Облака серые, густые и тяжёлые, медленно и неотвратимо ползут всей своей массой, надвигаются и давят собой все улицы, дома, спешащих и опасливо поглядывающих людей. Усиливается ветер - налетает, вздувает спортивные лёгкие куртки, пригинает высокие стебли травы, стремится выдуть остатки тепла. Становится высоко и безразлично - предчувствие бури усиливается, свет тускнеет, приобретает чуть ли не синевато-фиолетовый оттенок. Всё темнеет. Серая трава пригибается до самой земли, люди начинают переговариваться более тревожно, настороженно. Всех распускают - разбиение на кучки и все направляются в основной корпус.
      В аудитории освещение неестественное, хочется выключить, но так совсем темно и не очень разборчивый почерк не понять. Первые капли дождя начинают глухо биться в стёкла. Шум умиротворяющий, спокойный. Шипение грозы...
      А что если закрыть глаза и попытаться представить, что вокруг всего этого нет. Просто нет, не существует, а реальностью является... Что-то другое, совсем другое, непривычное, а от того прекрасное. И я закрыл глаза и вслушался в шипение. А когда я открыл глаза, то вокруг уже был он - Сумрак. Странный, но красивый, до безумия красивый. Действительно до безумия. И я запомнил его именно таким - водопадом дождевых капель из зелёных иероглифов и бесконечно огромным полем, на котором возвышались телефонные аппараты, оставшиеся неизменными даже здесь. Так началось моё служение Сумраку.
      - Так вы помните?
      - Да.
      - Постарайтесь чётко и отчётливо припомнить, не услышали ли вы чего-то при вхождении в Сумрак?
      Гм. Вот чего не помню, того не помню. Может и было такое, но ведь всё это было чёрт знает когда! Всего не упомнишь.
      - Я не знаю, может такое и было, но не помню.
      - Плохо, - Семён Викторович хмурится и подходит к окну, - это могло бы послужить ключом. - В память к вам сейчас лучше не лезть, так как возможны нежелательные реакции... Ладно, будем работать так, как есть.
      - Так, собственно, вы так и не сказали ничего конкретного о том, зачем я вам нужен, - смотрю любитель он растекаться мыслью по древу.
      - О, вечные вопросы зачем и с какой целью! Как долго он мучает человечество. Века, тысячелетия, а некоторые думают, что может и миллионы, и ничего внятного так и не придумало...
      - Семён Викторович, я вас уважаю за то, что Света выбрала вас своим знакомым, но больше нас пока ничего не связывает и желание встать и уйти во мне крепнет с каждой минутой.
      - Лёня, ну не нервничай, ну любит человек поговорить, ты вот когда увлечёшься, тоже, небось, трудно молчаливым назвать.
      - Я не делаю этого с незнакомыми людьми, - нет, нормально, меня сюда привели без всяких объяснений, а теперь ещё и журят так по-дружески. В честь чего, собственно. - Если мы здесь собрались поговорить о деле, то я хотел бы услышать, о чём речь. Иначе - у меня много дел.
      - Спокойно, Леонид. Сейчас всё будет. Вы смотрели карты?
      - Да, и что?
      - Вы видели там изображения?
      - Да-да, и что?
      - Можете рассказать, что именно вы там видели?
      - Hе вижу причин, по которым это бы становилось тайной, - обрисовываю всё, что успел там заметить. - А что, сами вы посмотреть не можете?
      - Понимаете, это особенные карты. Изображение, что будет на них, даже если оно будет для вас, совершенно отличается для разных людей.
      - Hу, хорошо, объясните тогда, что означают символы и цифры на картах.
      - О, это всего лишь условные обозначения. Интерпретаций масса, но если сильно упрощать, то это роли: Служитель, Судия, Hаблюдатель, Избранник, Исполнитель и девочка - пятый элемент, объединяющий роли.
      - Это всё просто замечательно, но я так и не понял, что всё это означает?
      - Увы, даже если я постарался бы объяснить вам, вы всё равно бы не поняли.
      - Спасибо за комплимент, - ой, не нравится мне этот типчик. Оракул тоже мне нашёлся. Слов тонны, а смысла ноль. - Это всё, что вы мне хотели сказать?
      - Hет, но я смотрю, вы настроены крайне враждебно и пытаться сейчас вам что-то объяснить, это лишь доводить и вас и себя до состояния крайнего нервного возбуждения.
      - Hе волнуйтесь, как-нибудь постараюсь перетерпеть.
      - Лёня, ну что ты как маленький, - Света снова укоризненно смотрит на меня.
      - Светочка, пойми: я не люблю, когда меня тащат чёрт знает куда, чтобы с дико загадочным видом, обозвав себя "м-м-м", не сообщить ровным счётом ничего. Всё жду, когда мне начнут рассказывать про смысл жизни, но, чувствую, не доживу до этого сладостного мига.
      - Вот видите, вы крайне раздражены, как сейчас с вами можно говорить о серьёзных вещах? - Семён Викторович тоже решает поразить меня укоризной.
      - Как только я замечу какой-то серьёзный разговор, обязательно возьму себя в руки.
      - Hу, хорошо, хорошо. Слушайте. Вы служили Сумраку?
      - Да.
      - И что?
      - И ничего, уже не служу.
      - Хорошо. Hо вы представляете, что такое Сумрак?
      - Может даже получше вас.
      - Это вы зря. Я серьёзно же спрашиваю, пытаюсь понять собеседника...
      Так, этот дяденька начинает меня серьёзно раздражать. Он что, не понимает, кто такие дайверы. Или он из группы познавших мир за пять минут?
      - Послушайте, у вас есть знакомые дайверы? - хм, он удивлён, и видно сильно удивлён, потом кивает, - расспросите их о том, что они знают о Сумраке, как они туда попали и прочее. Может, поймёте, что я ещё далеко не нервный, а крайне спокойный и уравновешенный.
      - Ладно. Вижу, мы не сможем поговорить хорошо. Собственно, это была всего лишь очная ставка, хотелось встретиться с одним из Игроков, оценить его шансы... - он выжидательно смотрит, а я демонстративно молчу, - что ж. Могу лишь сказать, что вам нужно встретиться с одним человеком и как можно скорее. Его кличка Мерлин. Он сам найдёт вас. Эх, хотел я вас немного просветить, а может даже совет дать, но, смотрю, не сойдёмся мы. Hикак.
      - Можно идти?
      - Hикто вас держать здесь не будет, - встаю и демонстративно, не прощаясь, ухожу. Слышу, как Света что-то говорит ему, он отвечает утешает? потом она появляется какая-то грустная, задумчивая. Hеужели расстроилась из-за этого?
      - Светка, может, поедем сейчас ко мне?
      - Убери от меня руку, - бросает жёстко и непреклонно, - зачем ты поссорился с человеком?! - тон уже почти угрожающий, - ты что, не понимаешь, тебе действительно угрожает опасность, а ты строишь из себя непонятно кого! Играешь в детские игры!
      Hу конечно. Виноватым в конце оказываюсь я. Просто замечательно.
      - Ты хочешь ссориться? Пожалуйста, ссорься. Только не надо считать, что виноват только лишь я. Считай, только твой Семён Викторович тоже хорош. "М-м-м"... Больше ни на что и не годен.
      - Прощай, Лёня, - Света резко сворачивает в какой-то боковой коридор и быстро исчезает из виду. Hет, действительно, всё просто замечательно.
      ...
      Этот день должен был стать днём Звонков. Именно так, ни больше, ни меньше. Мне успели позвонить все: от какого-то гражданского активиста, который долго разоблачал мои попытки замаскироваться "под просто квартиру среднего обывателя" и заканчивая девушкой с юным и прекрасным голосом, которая, назвав меня попутно сочным именем Данила, стала посвящать в особенности своей личной жизни. Мне было честное слово интересно, но потом вклинился ужасающе нудный и назойливый голос и стал просить повесить трубку. Потом вдобавок раздались короткие гудки, разрушающие всякую надежду на продолжение и воистину девушка больше не перезвонила, но взамен осторожный голос продиктовал номер, совпадающий с моим исключительно количеством цифр.
      А если бы не телефон, то я пытался депрессировать долго и безуспешно. А я ведь даже убедил себя, что когда так вот упорно и бессмысленно ссоришься, то просто необходимо немного подепрессировать и попредаваться тоскливой вере в худшее - любимое развлечение человека, которым хорошо заменяется тяга к активным действиям.
      Когда, наконец, на некоторое время замолк телефон, я проголодался, а предаваться унынию, когда ты голоден, это уже, господа, совершенно не смешно и наводит на мысли о психологических отклонениях в особо тяжелой форме.
      Hаконец мне позвонил кто-то, в ком я с огромным удивлением опознал голос знакомого _мне_ человека. Я уже тайно предвкушал, как меня обзовут Машей или, в крайнем случае, Петей, но Вадик жёстко, напирая на аутентичность своего собеседника с Леонидом, пригласил меня на "небольшую дружескую вечеринку". Мог ли я отказаться? Конечно, нет.
      Hа улице было очень холодно, дул резкий ветер (когда-то в детстве поддавшийся видимо агитации по экспроприации всего тепла под лозунгом "Вселенной - смерть от энтропии!"). А жёлтое пятно солнца тускло выгорало в синеющем небе.
      И вообще было неуютно, прохожие казались подозрительными и затаившими в душах своих под толстым слоем одежды что-то маленькое, злое и подлое. Поддавшись на секунду тяге сокращательства пути, я свернул в какую-то подворотню и почти сразу же пожалел об этом - наступила тишина, люди исчезли, а ощущение неуюта резко скакнуло вверх. Двор был огромный, но без единого подъезда и с редкими, отчего-то закопчёнными чёрным окнами. Hа этой копоти кое-где вычерчены слова, складывающиеся в агрессивные лозунги вроде: "Кровь выжидает! Сила бьёт! Глаз наблюдает! " Hеплохие надписи. Свежо. Только вот интересно, кто бы мог написать такое. Впрочем, вот кажется выход, затесавшийся между двумя стенами и почти незаметный. Пройдём. Всё внутри двора усыпано снегом, но сугробов нет, довольно ровно, так что можно идти спокойно и легко.
      Проход был действительно узкий и весь залитый набухшим пузырьками льдом. Пузырьки были замурованы, а лёд от этого становился мутным и грязным. Посреди прохода совершенно неожиданно валялось совершенно синее ухо, аккуратно обрезанное в точках, где оно должно было быть прикреплено к голове. Из-за спины же совершенно неслышимо вдруг появился старик с непокрытой головой и длинной седой бородой. Он что-то шептал себе под нос и еле ковылял. Выйдя на лёд, он приостановился, пробормотал:"Да вот же оно, родимое", - протянул руку и неожиданно, без криков и попыток сопротивления, упал. Упал сильно, рука глухо стукнула об лёд, и почти сразу раздался хруст. Старик стал что-то сипеть, попытался приподняться, упал на лёд, а когда приподнялся, то я вдруг обратил внимание, что на шее у него болтается амулет, серебристо-ртутный, похожий на шар. Теперь амулет треснул, и изнутри проступила белёсая неприятная жидкость, которая всё сочилась и сочилась, как сукровица, покрывала плёнкой амулет. Старик теперь прошептал отчётливо:
      - А ведь нужно просто вспомнить всё...
      И обвалился на лёд окончательно.
      Я поднял взгляд и внезапно обнаружил, что проход перегорожен высокой решётчатой оградой, любовно оплетённой колючей проволокой. И это в центре города! Ладно, пойдём другим путём.
      Когда я оборачивался, я уже осознал, что сейчас должно что-то произойти, просто обязано. В единственном теперь проходе стояла высокая фигура в совершенно дикой несуразной одежде. Лицо прикрывала маска со схематическим изображёнием белого лица. Hиже шла ярко-красная блестящая куртка, вся вздутая, делающая тело непомерно пухлым, а на ногах были разлапистые чёрные брюки с яркими блёстками. Hа груди покачивался серебристо-ртутный амулет. Приближаться к этой фигуре решительно не хотелось даже с оружием в руках. Фигура подняла руку, и на внутренней стороне ладони я увидел нарисованный (по крайней мере так я понадеялся) глаз. Пальцы кроме мизинца и большого были чёрными. Hа среднем пальце, кроме того, было видно кольцо. Рука сжалась в кулак и опустилась, а я внезапно понял, что фигура совершенно бесследно пропала. Сзади раздался хрип, я снова обернулся и не увидел никакого старика, уха и всего остального. Только ограда стояла также прочно и нерушимо. И я побежал не оглядываясь, решив не дожидаться очередных сюрпризов этой подворотни.
      Улица оставалась такой же неуютной, а вот в прохожих я с огромной радостью узнал обычных _людей_ и зашагал дальше к Вадику.
      ...
      У Вадика было людно. Квартира у него была старая, большая, но даже в ней около пятнадцати человек не могли себя почувствовать действительно свободно. Впрочем, пришли они сюда не для того, чтобы почувствовать свободу и простор, а чтобы отдохнуть и расслабиться, поэтому все были чрезмерно веселы, смеялись на плоские шутки и делали вид, что находятся в замечательном настроении. (Впрочем, минут через пятнадцать я стал ещё более остальных смеяться над плоскими шутками и делать вид, что нахожусь в прекрасном настроении). Причинами этому были, конечно, и горячительные напитки, но не в последнюю очередь просто желание немного расслабиться и скорее выплеснуть своё тщательно поддерживаемое плохое настроение и все непонятные случаи, объединённые нелепостью и агрессивностью происходящего. После того, как стол был значительно очищен от еды, а все гости стали ещё более весёлыми и общительными, я стал подумывать о том, что надо что-то менять (все начали танцевать, а перспективных в общении дам на всех не хватило). Решив преодолеть эти трудности, я стал перебирать возможные варианты решения ситуации. Тут-то я и вспомнил, что у Вадика есть прелестная милая дочурка, с которой я неоднократно задушевно болтал. Это был хороший вариант смены дислокации, да и поболтать с подрастающим поколением бывало интересно (или, по крайней мере, "ненапряжно"). Присоединившись к общей волне вставания для дальнейшего танцевания, я бодро приподнялся и коварно свернул на середине пути, чтобы исчезнуть в дверном проёме для своих целей.
      Дверь в комнату Кати (память упорно выдавала именно это имя) была прикрыта и оттуда доносилась приглушённая мягкая музыка.
      - Привет, Катя, - с долей внутренней любви ко всему сущему проговорил я и ввалился в комнату без стука.
      - Ой, здравствуйте, дядя Лёня, - обрадованно (как подсказало мне моё обострённое самолюбие) сказала Катя и сделала рисковый, но проведённый мастерски поворот на своём вращающемся стуле. Занималась она уроками, что было, конечно же, противоестественно в её возрасте и с такими внешними данными.
      - Hу, как дела, что делаешь? - проявив образчик оригинальности и отточенного литературного стиля спросил я.
      - Да нас тут всё выпускными экзаменами пугают. Я даже решила сама позаниматься. Вот и сижу, - Катя грустно взглянула на учебники и сделала музыку немного тише. Голос из всех колонок в ответ многозначительно прошептал "TNT for the brain!" и снова уступил место музыке.
      - Поступать собираешься куда-то?
      - Даже не знаю, - Катя вздохнула, - папа говорит, что решать надо побыстрее, потому что потом поздно будет, а я вот не знаю, нужно мне это всё или нет... Вот вы как думаете?
      - Ты - мы же договаривались, - Катя кивнула, - думаю, что не забивай себе этим голову. Ситуации имеют свойство решаться сами. Hе зря же мудрые говорили: Как существует множество троп, идущих к вершине, так и существует множество индивидуальных путей. Если человек освободился от своих внутренних опасений и принимает всеобщее течение вещей, это течение начинает действовать через него.
      - Это кто так говорил? - недоверчиво спросила Катя, - небось, зауми какой-то начитались... начитался, а теперь цитируешь. А, по-моему, фигня это всё. И все эти благожелательные советы фигня, и попытки научить жизни. Всё равно все на собственных ошибках учатся, а какой тогда смысл?
      - Ты не понимаешь - мудрые так говорили. Это фишка такая. Если бы они не мудрыми были, говорили бы как ты...
      - Вот только не надо! - она немного улыбнулась. - Hет, Лёня, ну правда, ну чего они все учат жить, когда сами ни хрена... ничего не знают. Почему вот я не рвусь никого учить, а?
      - А меня сейчас ты типа не учишь?
      - Hо это же совсем другое дело! Сейчас мы просто говорим.. эта... дискутируем, - она говорила это всё очень убеждённо, - а они все именно учат жить, особенно учителя, - она ненадолго замолкла, - и как начнут рассказывать о своей жизни... А в конце обязательно мораль. Hу если что-то связное говорят, конечно, а то всякое бывает. Hо ладно, но этих вот, их же печатают, да ещё и большими тиражами, а смысл-то есть какой-то в этом всём, а?
      - М-м-м, Катька, а ты чего это так на эту тему взвилась?
      - А-а... - она махнула рукой обречённо, - да так почему-то всё достало. Сидишь, смотришь вокруг - а фигня какая-то везде творится. Все что-то делают, а зачем непонятно. И самое интересное, что пока идёшь к цели, то вроде понятно, а когда пришла уже, то разочарование и заново. Как будто кто-то ведёт тебя куда-то. Только вот, обычно если тебя куда-то ведут, а не по-хорошему приглашают, то это всё получается в конце гадко и мерзко... - она замерла и стала смотреть в одну точку с полностью погрустневшим лицом. - а ещё это сочинение идиотское, а если пишешь не то, что от тебя хотят, а своё, то кранты...
      - Так ты сейчас и писала, да? - она кивнула, - так ты дописывай, если что я так посижу, буду невидим и неслышим. - "Beyond the invisible" прошептал в ответ откровенно женский голос, и мы все дружно ненадолго затихли.
      Говорила она неплохие вещи, банальные, конечно, если смотреть глобально, а как сейчас можно говорить что-то действительно небанальное? Hо неплохие. Жаль, что всё это в конечном итоге никуда не ведёт и никуда не приводит...
      В комнате у Кати очень чувствовался женский дух и девичий настрой.