Если наша коалиция строится на началах паритета, то я желал бы знать, гарантировано ли нашему ордену соответственное число мест в правительстве генерала Лафайетта? Ни один из нас, быть может, не имеет такого авторитета, как он, хотя нам, старым якобинцам, и памятна его роль в первые два года революции. Тем не менее (подчеркнуто скромно) и среди нас могут найтись опытные в политике заслуженные люди, готовые в настоящей обстановке принять на свои плечи тяжелое бремя власти. Если же принцип паритета в данном случае отвергается, то я предлагаю избрать комиссию, которая позаботилась бы о том, чтобы в коалиционном правительстве интересы нашего Ордена не были принесены в жертву эгоистическим интересам других группировок…

С улицы раздается страшный, продолжительный, все нарастающий грохот. Лина бросается к окну и раздвигает шторы. За окном как будто все объято пламенем. Все в волнении толпятся у окна. Только Второй Разведчик остается на своем месте, видимо недовольный тем, что его речь прервали; да еще Первый Разведчик продолжает невозмутимо писать протокол.

ЛИНА (нервничая все больше): Что это?.. Что это?.. Да скажите же!

ГОЛОСА: Это обвал!.. Довольно далеко отсюда!.. Господи, мой сын там!..

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК (обиженно): Я просил бы разрешения продолжать мою речь.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК (строго поглядывая на Бернара, который стоит у окна): Никто из Рыцарей не имеет права покидать места до закрытия заседания. (Торжественно, потрясая карандашом, как шпагой). Выть может, мы погибнем, но погибнем на своем посту!

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК (продолжая свою речь): Я видел список лиц, намечаемых в состав коалиционного правительства. Против некоторых из них я заявляю отвод в виду неясности их роли в некоторых событиях последних десятилетий…

ТЕ ЖЕ. ВОСПИТАННИК КАВАЛЕРИЙСКОЙ ШКОЛЫ ЛАВАЛЬ.

ЛАВАЛЬ (останавливается на пороге на вытяжку, затем поднимает три пальца. Это совсем молодой человек, все по привычке сбивающийся с «Рыцарских» приемов на военные. Повидимому, и те, и другие ему очень нравятся): Вера. Надежда.

ВСЕ: Честь. Добродетель.

ЛАВАЛЬ: Господин полковник… Рыцарь Избранник, разрешите доложить… Полчаса тому назад вся наша школа, друзья и враги, брошена на борьбу с пожаром. В здании школы никого не осталось. (Движение).

БЕРНАР: Лаваль, ваше сообщение чрезвычайно важно. Если весь состав школы брошен на пожар, то положение существенно меняется… Вы совершенно уверены в том, что говорите?

ЛАВАЛЬ: Господин полковник, я совершенно уверен. Мои товарищи, имеющие честь принадлежать к Ордену Рыцарей Свободы, именно поручили мне известить об этом рыцарей. Все они уже там. Чтобы не попасться коменданту, я задержался и вышел с бокового крыльца. Прошу разрешения удалиться.

БЕРНАР: Идите, Лаваль, благодарю вас. (Лаваль поворачивается по-военному, отдает честь и уходит). Это судьба! Судьба против нас! (Молчание. Чувствуется и некоторое облегчение). Кавалерийская школа была нашей главной надеждой. Если ее нет, мы восстания устроить не можем.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК: Я вынужден согласиться с мнением Рыцаря Избранника. Восстание было назначено шифрованным распоряжением главного парижского комитета за номером 54. Однако и по духу, и по букве устава, особенно его 12 и 13 параграфов, группы на местах автономны. Следовательно мы вправе отменить дело в виду непредвиденных чрезвычайных обстоятельств. Рыцарь Избранник, предлагаю решить вопрос голосованием.

БЕРНАР (почти механически): Кто за то, чтобы отложить наше выступление, тех прошу поднять руки. (Все с видимым облегчением поднимают руки). Выступление отложено единогласно.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК: О дне восстания все присутствующие будут мною извещены именными повестками.

БЕРНАР: Порядок дня исчерпан. Уже не в качестве Избранника предлагаю тем из присутствующих, которые по своему возрасту способны к физической работе, немедленно отправиться на место пожара и вместе с нашими молодыми товарищами из кавалерийской школы принять участие в борьбе с бедствием, обрушившимся на наш город. Рыцари, напомню вам, что если ближайшая наша задача заключается в восстании, то более общая цель ордена сводится к помощи несчастным и обездоленным. (Общее одобрение). Заседание закрывается. (Встает): Вера. Надежда.

ВСЕ (вставая): Честь. Добродетель.

Все поспешно одеваются и выходят, простившись с хозяевами.

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК (Рыцарю почтенного возраста): Какие уж мы с вами пожарные! Старость не радость. Не зайдем ли в кофейню? Я не хотел возражать Бернару, так как не люблю много говорить, но я не могу согласиться с его словами о более общей цели ордена. Мы не филантропическое учреждение. Если хотите, я кратко и сжато изложу вам свои мысли об этом вопросе.

РЬЩАРЬ (уклончиво): В другой раз я буду чрезвычайно рад. Кофейни верно закрылись. Если восстание отменяется, то я пойду на мессу. (Испуганно) Только зайду в церковь за женой.

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК: У нас сегодня индейка с каштанами. Мы по традиции празднуем Сочельник дома. (Поспешно). Всегда в тесном семейном кругу. (Уходит).

БЕРНАР. ЛИНА. ДЖОН.

БЕРНАР: Дело свободы чистое и благородное дело. Почему его преследует злой рок?

ЛИНА: Дело не в роке, а в людях.

ДЖОН: Позвольте мне с вами проститься. Я ухожу на пожар.

БЕРНАР (холодно): Вы хорошо делаете. Я тоже пойду туда через несколько минут.

ДЖОН: Прощайте, полковник… Я хотел принять участие в восстании и для этого приехал в Сомюр. Но если оно отменяется… виноват, если оно откладывается, то я вернусь в Париж. У меня уже есть билет на корабль в Нью Иорк.

БЕРНАР: Желаю вам счастливого пути. Быть может, мы когда-нибудь опять встретимся.

ДЖОН (смущенно): Я тоже надеюсь. (Прощается с Линой и уходит; незаметно, после некоторого колебания, оставляет на столике бумажник)

БЕРНАР. ЛИНА.

БЕРНАР: Не понимаю, зачем этот молодой человек приехал в Сомюр. Иностранцам незачем участвовать во французском восстании.

ЛИНА: Тем более, что восстания не будет.

БЕРНАР: Успех был почти обеспечен. Случай работает на Бурбонов… До свиданья. Я скоро вернусь, мы выпьем вина.

ЛИНА: Да. (Смущенно). – Марсель, у меня совершенно нет денег. Я заплатила прачке, и эти Рождественские начаи… Нет ли у тебя?

БЕРНАР (тоже смущенно): Конечно, конечно… Я тебе отдал всю пенсию за декабрь… Теперь у нас как будто уходит больше, чем уходило еще недавно, и у меня осталось немного (Роется в кошельке). Десять… Пять… Еще два… Вот тебе семнадцать франков. Прости, что не могу сейчас дать больше.

ЛИНА (со вздохом): Это твои карманные деньги… Спасибо.

БЕРНАР: Кажется, ты начала сокращать расходы на стол? И отлично, мне ничего не надо. Не сокращай только твоих расходов на туалеты, ты и так брала у меня очень мало. До свиданья, милая. (Уходит).

ЛИНА. ПОТОМ ДЖОН.

ДЖОН (робко входит с букетом цветов): Лина, простите меня, я забыл у вас бумажник.

ЛИНА (смеется): Я это заметила еще тогда, когда вы так старательно его забывали. (Берет бумажник со стола). Смутно подозреваю, что эти цветы для меня.

ДЖОН (тоже смеется): Вы не ошиблись, я забыл бумажник нарочно: чтобы объяснить мое возвращение.

ЛИНА: Какой он хитрый, это просто изумительно! Вы ждали против нашего дома в цветочном магазине, пока не уйдет мой муж? (Кладет цветы на окно).

ДЖОН: Да. Он, кажется, меня ненавидит?

ЛИНА: Марсель ненавидит всех мужчин от семнадцати до семидесяти лет, которые хоть раз в жизни на меня взглянули. А с вами это иногда случается. Я удивляюсь, как он меня не ревнует к обоим Разведчикам: им вдвоем не более ста тридцати лет. В наказание за ваши хитрости я просмотрю все, что у вас в бумажнике. (Смотрит). Тысяча франков… Пятьсот… Господи, какой вы богатый, Джон! Это билет в Америку?.. Корабль «Кадмус"… На 8-ое января… Так скоро! Как я хотела бы путешествовать! Я иногда бываю в ужасе оттого, что проживу свой век, не побывав в какой-нибудь Индии. Место наверху. Это самое лучшее? Ваши родители вас балуют.

ДЖОН: Они теперь стали на ноги. Прежде нам помогали родственники из Европы.

ЛИНА (отдает ему бумажник): Все-таки в другой раз, мой милый, если вам нужно будет иметь предлог, чтобы вернуться к женщине, в которую вы влюблены, то оставляйте что-либо другое, а не бумажник. Правда, сегодня вы ничем не рисковали. (Смеется). Рыцари Свободы честнейшие люди на земле. Как вам понравилось сегодняшнее заседание?

ДЖОН (улыбаясь): Мне показалось, что кое-что сегодня было не вполне необходимо.

ЛИНА: Именно. Вы нашли правильное выражение: необходимо, но не вполне… Мой милый, вы однако сказали, что пойдете тушить пожар.

ДЖОН (успокоительно): О, еще есть время! Этот пожар будет продолжаться долго.

ЛИНА: Сегодня мы не затворяем дверей, люди будут заглядывать до поздней ночи. В Сомюре поздняя ночь это одиннадцать часов вечера. Я не хотела бы, чтобы кто-либо вас здесь застал. В маленьких городках все падки на сплетни. Даже Рыцари Свободы.

ДЖОН: Я должен уйти сейчас?

ЛИНА: Да.

ДЖОН: Постойте… Я хотел вам сказать… Нет, я только хотел поцеловать вам руку.

ЛИНА: За ваши цветы и за вашу любовь вы имеете право на большее. (Берет его за голову и целует).

ДЖОН: Лина!.. Я этот поцелуй буду вспоминать всю дорогу… Всю жизнь!

ЛИНА: «Всю дорогу» это мало. «Всю жизнь» это много. Месяца через три вы влюбитесь в другую женщину… Вспоминайте обо мне ласково. Думайте: «Она была нехорошая, легкомысленная, лживая женщина, но не злая. Она никому не хотела зла, она только себе хотела добра… И даже не добра, а чего-то другого, чего жизнь почти никому не дает"… Впрочем, вы этого не понимаете.

ДЖОН: Лина, я все понимаю! Я знаю, вы меня считаете добрым мальчиком, который ровно ничего не видит. Поверьте, я многое вижу и понимаю, но не говорю, потому что желаю быть джентльменом.

ЛИНА: Что за дикое желание! Зачем быть джентльменом? (С интересом). Что же вы такое видите?

ДЖОН: Будете ли вы мне писать?

ЛИНА: Нет. Я люблю болтать, но писать я не люблю и не умею. А вот вы мне пишите. Не на дом, на почту, а то Марсель был бы способен из ревности прочесть ваше письмо.

ДЖОН: Нет, он джентльмен.

ЛИНА: К сожалению, он тоже джентльмен… Он джентльмен из Плутарха.

ДЖОН: Впрочем, я никогда не позволю себе сказать в письме что-либо такое, чего не мог бы прочесть ваш муж.

ЛИНА: Мой милый Джон, зачем мне такие письма, какие мог бы прочесть мой муж? Впрочем, пишите, все равно. (Вынимает из букета розу, целует ее и отдает ему). Вот вам в награду еще за то, что вы «все видите».

ДЖОН: Лина, если ферма моего отца даст доход, я в будущем году приеду опять во Францию.

ЛИНА: «В будущем году»? Неужели вы думаете, что будет «будущий год»!

ДЖОН: Я даже в этом уверен.

ЛИНА: Я никогда так далеко не заглядываю. Надо жить тем, что есть сегодня, самое большее завтра. Ну что ж, если ферма вашего отца даст доход, приезжайте. Прощайте, мой милый Рыцарь Свободы.

ДЖОН: До свиданья, Лина.

ЛИНА. ПОТОМ ЛИДДЕВАЛЬ.

Лина подходит к окну, смотрит вслед Джону. Неожиданно вытирает слезы. Затем начинает убирать комнату, ставит стулья к стене, прячет в шкаф топорик и штатив с кинжалами, снимает красную скатерть. Замечает на ней с досадой пятно, достает бутылочку и начинает его затирать, спиной к двери. В дверях появляется Лиддеваль. Он окидывает взглядом бедную комнату. Вид у него смущенный. Лина вдруг его замечает и вскрикивает.

ЛИНА: Ты!.. Вы здесь!

ЛИДДЕВАЛЬ: У вас дверь не затворена.

ЛИНА: Что вы тут делаете?

ЛИДДЕВАЛЬ: Тут, это в Сомюре? Я приехал следить за ходом восстания. Говорю правду. Мне не до иронии.

ЛИНА (Тотчас справившись с собой): Конечно, нет: восстание не состоится и вы не наживете на бирже денег.

ЛИДДЕВАЛЬ: Лина, теперь не в этом дело… Не сердитесь на меня и не судите меня слишком строго. Я позволил себе прийти сюда для того, чтобы вас предупредить. Четверть часа тому назад обвалилась стена горевшего дома. К несчастью, задавлено человек десять, все, кажется, офицеры и воспитанники кавалерийской школы.

ЛИНА (с ужасом): Кто? Кто?

ЛИДДЕВАЛЬ: Не ваш муж. Он жив и здоров, я только что его издали видел… Но… На трупе одного из погибших молодых людей найден весь план вашего восстания, со всеми именами.

ЛИНА: Не может быть!..

ЛИДДЕВАЛЬ: Это невероятно, но это так. Этот двадцатилетний Рыцарь носил в кармане список заговорщиков!

ЛИНА: Не может быть!.. Откуда ты знаешь?

ЛИДДЕВАЛЬ: У меня есть знакомые везде. Список теперь просматривает генерал Жантиль Сэнт-Альфонс. Ему это очень тяжело. Я уверен, что он бросил бы список в огонь, но в это дело уже вмешалась полиция. Не сомневаюсь, что Бернар в списке на одном из первых мест. Ему необходимо бежать, бежать не откладывая ни на минуту. Тебе бежать незачем: тебя в списке нет. Этот молодой человек перечислил только офицеров. У вас, конечно, нет денег. Не отрицай: откуда у такого человека, как Бернар, могут быть деньги? Я принес тебе пять тысяч франков, вот они. Пусть Бернар уедет в Англию, в Америку, куда угодно.

ЛИНА: Спрячь свои окровавленные деньги!

ЛИДДЕВАЛЬ (морщась): Лина, не говори вздора. Мои деньги не окровавлены: не я затеял это дело и не я его провалил.

ЛИНА: О, нет! Ты только сыграл на понижение. Я уверена, что твои люди уже скачут в Париж на Биржу с сообщением о заговоре. Я это вижу по той радости, которая сквозит у тебя в глазах, в словах.

ЛИДДЕВАЛЬ (нетерпеливо): Лина, дело идет о голове твоего мужа. Восстания не было, но была попытка восстания. Твой муж офицер. Офицеры во всяком случае будут наказаны. Вы опоздали с восстанием, демократы всегда и везде опаздывают, – не опоздайте же хоть с бегством… Я кладу деньги вот сюда (выдвигает ящик стола и кладет туда деньги). Вероятно, в Бельфоре дело было подготовлено так же хорошо, как у вас в Сомюре. Кажется, Лафайетт выедет туда завтра. Он должен был выехать сегодня. Знаешь, почему он не выехал? 24 декабря это годовщина смерти его жены. Он каждую годовщину ее смерти проводит в ее комнате в Лагранже. Он не мог от этого отказаться и сегодня. Ритуал – великая вещь… И такие люди хотят устраивать восстания! В революции всегда побеждают мерзавцы. Это сказал перед казнью достаточно компетентный человек: Дантон. Вероятно, вы отложили восстание для того, чтобы принять участие в борьбе с пожаром? Это делает честь вашему человеколюбию. Ваша беда в том, что среди вас нет мерзавцев.

ЛИНА: Ты узнал о восстании из того письма?

ЛИДДЕВАЛЬ: Нет. У меня есть разные источники осведомления.

ЛИНА: Поклянись мне, что ты узнал не из того письма!

ЛИДДЕВАЛЬ (стараясь говорить шутливо): Клянусь головой генерала Лафайетта!.. Ты все хочешь заниматься угрызениями совести? Не надо, Лина. Ты ни в чем не виновата. Ты хорошая женщина, ты гораздо лучше, чем сама думаешь.

ЛИНА: Ступай вон!

ЛИДДЕВАЛЬ: Я ухожу. Прощай… Советую Бернару не ночевать дома.

Выходит и в дверях сталкивается с Бернаром.

ЛИНА. БЕРНАР. ЛИДДЕВАЛЬ.

ЛИДДЕВАЛЬ: Здравствуйте, полковник.

БЕРНАР (изумленно): Здравствуйте. (Смотрит на него, на Лину).

ЛИДДЕВАЛЬ: Не удивляйтесь моему посещению. Я изложил его причину вашей супруге и кратко повторю вам. Ваше дело раскрыто, вам необходимо тотчас бежать.

БЕРНАР (очень мрачно): Какое дело?

ЛИДДЕВАЛЬ: На трупе одного из погибших при обвале молодых людей найден план вашего восстания и список заговорщиков.

БЕРНАР: Какой план? Какое восстание? Что вы несете?

ЛИДДЕВАЛЬ: Я несу то, что мне сказал мой приятель, генерал Жантиль Сэнт-Альфонс.

БЕРНАР: Почему вы находитесь в Сомюре?

ЛИДДЕВАЛЬ: Полковник, теперь не время для расспросов и для игры в конспирацию. О вашем заговоре давно говорит вся Франция. О нем до сих пор не знало только наше бездарное правительство. Вы должны бежать, не теряя ни минуты. Вашей жены в списке нет, она может оставаться дома.

БЕРНАР: Благодарю вас за заботу о моей жене. По какой причине вы мне оказываете услугу?

ЛИДДЕВАЛЬ (пожимая плечами): Это мой долг порядочного человека.

БЕРНАР: Я не имел понятия о том, что вы порядочный человек. Это сенсационная новость.

ЛИНА: Марсель, перестань…

ЛИДДЕВАЛЬ (со скукой в выражении лица и голоса): Полковник, бросьте это. Я вас на дуэль не вызову, да и не могу вызвать: не посылать же вам секундантов в тюрьму… Признаюсь, мне непонятна ваша враждебность. Я хотел оказать вам услугу.

БЕРНАР (делает шаг к нему): Идите с вашей услугой ко всем чертям!

Лина хватает его за руку.

ЛИНА (Лиддевалю): Уходите…

ЛИДДЕВАЛЬ (в дверях): Аптеки еще не закрыты. Пошлите за успокоительными каплями. (Уходит поспешно, по с достоинством).

БЕРНАР. ЛИНА.

ЛИНА: Марсель, что с тобой? Он ведь действительно хотел оказать услугу.

БЕРНАР: Я именно не могу понять, почему он хотел оказать услугу! Он прохвост и мошенник!

ЛИНА (стараясь говорить спокойно): Да, да, у вас ведь всегда так. Вы мажете людей одной краской, черной или белой. Если Рыцарь Свободы, то значит благороднейший человек. А если делец, то это разбойник, готовый на шантаж, на воровство, на убийство, на что угодно.

БЕРНАР: Как он оказался в Сомюре?

ЛИНА: Вероятно, у него здесь дела, но…

БЕРНАР (перебивая ее): Какие дела могут быть в крошечном городе у этого международного афериста-миллионера! Да еще на Рождество! И именно в день восстания! Ты не станешь утверждать, что это случайное совпадение.

ЛИНА: Марсель, какое мне дело до того, почему барон Лиддеваль оказался в Сомюре? Это совершенно не интересно. Важно то, что он сказал. Неужели найден список!

БЕРНАР: Я знаю только, что при обвале стены погибло много наших людей. Может быть, список и найден.

ЛИНА: Марсель, тогда надо бежать! Тебе надо бежать. В Англию, в Америку!

БЕРНАР (подозрительно): Мне бежать? А тебе?

ЛИНА: Я в списке не значусь. Хорошо, бежим вместе! Но сейчас, сию минуту.

БЕРНАР (несколько мягче): Бежим на наши семнадцать франков? Бросив здесь всех других? (Замечает букет). Откуда эти цветы? Кто их принес?

ЛИНА: Джон.

БЕРНАР: Это неправда! Никаких цветов у Джона не было.

ЛИНА: Клянусь тебе, что это цветы от Джона.

БЕРНАР: Ты клянешься? Странно. Вопрос не так важен, чтобы из-за него клясться.

ЛИНА: То ты орешь как бешеный, то «вопрос не так важен»!

БЕРНАР: По какому праву этот мальчишка приносит тебе цветы?

ЛИНА: Это довольно принято в обществе. Он на днях у нас обедал.

БЕРНАР: В день восстания заговорщики не приносят цветов дамам. Ты лжешь, это цветы от Лиддеваля.

ЛИНА: Если ты говоришь таким тоном, я отвечать не буду… Марсель, подумай сам, Лиддеваль пришел сказать, что твоя жизнь в опасности, мог ли он при этом принести цветы? Неужели тебе не стыдно? Марсель, брось этот вздор. Повторяю, надо бежать! Ты говоришь, что нет денег. Я достану деньги. Я завтра рано утром побегу в ломбард, у меня есть брошка, она стоит две тысячи франков…

БЕРНАР: Две тысячи франков? Ты говорила мне, что заплатила за нее пятьсот!

ЛИНА: Я не хотела тебе говорить… Я боялась… Да, я дала пятьсот, но с тем, чтобы выплачивать помесячно остальное. Я и выплачивала из моих сбережений.

БЕРНАР: При нашем годовом бюджете в две тысячи франков ты выплатила полторы тысячи из сбережений? Лина, что это? Я ничего не понимаю.

ЛИНА: Это невыносимо! Если ты меня подозреваешь, то скажи, в чем именно. (Плачет).

БЕРНАР (смягчаясь): Я ни в чем тебя не подозреваю, это было бы слишком ужасно. Но согласись, что все это странно.

ЛИНА: То есть, ты меня не подозреваешь, но подозреваешь. В чем? В чем? В том, что брошку мне подарил Лиддеваль? И подарив, сказал мне, что она стоит две тысячи франков? Да? Я выплачиваю за брошку по пятьдесят франков в месяц. Ты еще сегодня говорил, что я стала сокращать расходы на стол, да, это правда, я их сокращаю, чтобы выплачивать ювелиру, и еще далеко не все выплачено. Я завтра побегу к нему и попрошу взять ее назад… Мне так хотелось иметь эту брошку, у меня ведь ничего нет, у Люсиль есть три брошки, кольцо и браслет, а у меня ничего. Могла ли я думать, что ты будешь так сердиться!

БЕРНАР: Милая, дорогая, что ты говоришь! Я виноват. Но одно слово. Поклянись мне, что этот Лиддеваль… Что он никогда не ухаживал за тобой?

ЛИНА (сквозь слезы): Ты только что говорил, что странно клясться из-за пустяков: «вопрос не так важен!"

БЕРНАР: Я говорил о Джоне, а не о Лиддевале. Поклянись!

ЛИНА: Клянусь.

БЕРНАР: Моей головой?

ЛИНА (после нескольких секунд колебания): Твоей головой.

БЕРНАР: Я тебе верю. Я знаю, что ты не могла бы так поклясться, особенно теперь.

ЛИНА: Ты меня измучил!.. Но мне твоя жизнь дороже, чем твое отношение ко мне. Брось меня, но беги… Марсель, я все тебе скажу!.. (Плачет все сильнее).

БЕРНАР: Лина, «бросить тебя»! Разве ты не знаешь, что ты для меня все! Ты для меня дороже, чем жизнь, дороже чем свобода, даже чем честь! Это правда, я ревнив, я помешан! Как могла у меня хоть на минуту, хоть на секунду возникнуть мысль, будто ты, ты можешь говорить неправду! Лина, милая, ради Бога, прости меня! Ложь – и ты, Лина! На меня просто нашло затменье! Нет, нет, я никогда в тебе не сомневался и никогда не усомнюсь! Если тебе не верить, кому же верить? Лина, знай, быть может, меня арестуют, быть может, меня казнят, но я до последнего вздоха буду думать о тебе, мой ангел! Верь мне, я взойду на эшафот с улыбкой, вспоминая тебя, думая только о тебе. Ты останешься для меня воплощением чистоты, самым лучшим из всего, что я видел, самым благородным из всего, что существует на земле!

ЛИНА: Марсель… Нет, не надо… Марсель, я все тебе скажу!

БЕРНАР (не слушая или не понимая ее слов). Мне только будет мучительно-больно вспоминать, что я мог связывать с тобой хоть подобие недостойных мыслей! Только подобие, но и это было клеветой, тяжелым, очень тяжелым грехом. Прости меня!

ЛИНА: Ты должен бежать! Да, мы уедем, уедем в Америку, мы начнем новую, совсем новую жизнь, где лжи и обмана не будет!.. Я стану там другой! Подумай, какая это будет радость, какое счастье! Мы уедем на корабле «Кадмус», он отходит 8 января… Я знаю это потому, что на этом корабле уезжает маленький Джон… Деньги будут! Я завтра продам брошку… Завтра Рождество, магазины закрыты, все равно, мы достанем денег в Париже… Мы будем работать в Америке, я буду делать все, втрое больше того, что я делаю здесь! Я буду стирать белье!..

БЕРНАР: Лина, не все еще потеряно. Быть может, Бельфорское восстание удастся. Нельзя терять голову! Первым делом… Что первым делом? Я сам потерял самообладанье… Что делать? Да, прежде всего нужно уничтожить некоторые бумаги. Постой, у меня есть кое-что в том ящике. (Быстро подходит к столу. Лина тихо вскрикивает, делает два шага вперед и останавливается как вкопанная. Бернар выдвигает ящик. Там лежат деньги Лиддеваля). – Что это?

На его лице выражается изумление, потом тревога. Он смотрит на Лину и темнеет. Лина, оцепенев, смотрит на него остановившимися глазами.

БЕРНАР: Деньги… Тысячи… Что это?

ЛИНА (шепчет почти беззвучно): Деньги.

БЕРНАР: До его прихода у нас не было ничего…

Долгое молчание. Дверь вдруг растворяется настежь. В комнату быстро входит генерал Жантиль Сэнт-Альфонс в сопровождении солдат.

ЛИНА. БЕРНАР. ЖАНТИЛЬ СЭНТ-АЛЬФОНС. СОЛДАТЫ.

ГЕНЕРАЛ (смущенно кланяясь Лине): Полковник, вы арестованы.

ЛИНА: Оставьте его! Я во всем виновата!

ГЕНЕРАЛ (так же): Сударыня, вас никто ни в чем не обвиняет. Мне жаль, что я вас взволновал. (Солдатам). Подождите на лестнице, я вас позову, когда будет нужно. (Солдаты выходят). Марсель, мне очень тяжело исполнять эту обязанность в отношении старого друга и боевого товарища. Но я хотел явиться сюда раньше полиции.

БЕРНАР (холодно): Генерал, я не ваш друг. Вы служите Бурбонам, а я участник заговора против Бурбонов.

ГЕНЕРАЛ: Дело властей выяснить, участвовали ли вы в заговоре. (Понижая голос). Если у вас есть компрометирующие бумаги… (Показывает на камин и отходит к Лине. Тихо). Лина, где нельзя производить обыск? (Замечает на столе деньги). Если это деньги вашего мужа, я должен отобрать их. Но, может быть, это ваши личные деньги?

ЛИНА (еле слышно): Это мои деньги.

ГЕНЕРАЛ: Тогда благоволите их взять.

Лина машинально прячет деньги в ящик, с ужасом глядя на мужа. Он быстро отворачивается, берет из ящика связку бумаг и бросает ее в огонь. Генерал делает вид, что ничего не видит.

ГЕНЕРАЛ: Нет, не в ящик, Лина. Полиция явится сюда через полчаса. Вам пришлось бы объяснять, откуда у вас эти деньги.

БЕРНАР (поспешно): Это наши сбережения за два года.

ГЕНЕРАЛ: Есть ли у вас оружие?

БЕРНАР: Есть. (Вынимает из другого ящика три пистолета).

ГЕНЕРАЛ: Один пистолет? Нет ничего странного в том, что у отставного офицера есть один пистолет. Оставьте его здесь. (Прячет два пистолета в карманы). Больше ничего нет?.. Тогда мы можем идти? (Подходит к двери и зовет солдат. Солдаты возвращаются). Ведите арестованного в комендантуру. Полковник, вы можете проститься с женой.

Бернар, не глядя на Лину, выходит из комнаты. Генерал с изумлением смотрит на него, на Лину, затем, поклонившись, выходит за Бернаром.

ЛИНА (шопотом): Марсель!.. Марсель… (Стук двери внизу. Она растворяет окно. Комната ярко освещается пламенем пожара. Внизу стук шагов). Марсель!.. Марсель!.. (Хватает с подоконника букет и бросает его вниз). Марсель!.. Марсель!..

ЗАНАВЕС.

Гостиная в небольшом домике в одном из глухих штатов Америки. Обстановка как у средних зажиточных людей. Книги. Их не очень много. Гитара. На одной стене портрет Бернара в черной рамке. На другой – портрет Лафайетта и гравюры с тех же картин, которые висели в гостиной замка Лагранж.

ЛИНА. ДЖОН.

ДЖОН (с озабоченным видом сидит у стола с книжечкой в руке. Против него Лина): Сколько всего штатов есть в нашей стране?

ЛИНА: Двадцать четыре.

ДЖОН (с восторгом): Совершенно верно! А сколько в нашей стране было президентов?

ЛИНА: В вашей стране было четыре президента: Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мадисон и теперь Монро.

ДЖОН (огорченно): Лина, Монро на прошлой неделе ушел в отставку. Теперь у нас президент Джон Квинси Адамс.

ЛИНА: Ах, да, я что-то слышала. Но я не виновата: это прошлогодний учебник… Как, опять Адамс?

ДЖОН: Другой. Тот был Джон Адамс, а этот Джон Квинси Адамс.

ЛИНА: Слишком много Адамсов, вы только сбиваете людей с толку. И нельзя называться Квинси! Почему у нас во Франции никто не называется Квинси?

ДЖОН (мягко): Не говори «у нас во Франции», говори «у нас в Соединенных Штатах": ты забываешь, что ты скоро станешь американской гражданкой.

ЛИНА: Срок еще не вышел. (С надеждой). А может быть, меня не примут.

ДЖОН (подсаживается к ней): Лина, зачем так говорить? Франция прекрасная страна, но Америка гораздо лучше. Во Франции твоему первому мужу отрубили голову. Здесь полная свобода, ты можешь думать, говорить, делать что хочешь. Тебя впустили сюда без паспорта, без малейших препятствий, без малейших затруднений, не спрашивая, кто ты, что ты, зачем ты сюда едешь.

ЛИНА: Нет, меня спросили, не собираюсь ли я убить президента Соединенных Штатов. Я ответила: нет. Чиновник, кажется, не был удивлен: вероятно, и некоторые другие отвечали то же самое. Он еще спросил меня, не намерена ли я открыть дом терпимости. Я тоже ответила: нет.

ДЖОН (улыбается): Да, у нас остались эти старые вопросы, но это милый анахронизм, который никому решительно не вредит. Никаких затруднений не было и при нашей женитьбе. (Грустно). Милая моя, может быть, я не должен был жениться на тебе, не имея возможности предложить тебе хороших условий жизни.

ЛИНА (точно что-то вспоминал): Разве я когда-нибудь жаловалась?

ДЖОН: Это правда, никогда, ни разу. Но мы скоро будем богаты. Наша меховая торговля идет прекрасно, особенно с тех пор, как ты мне помогаешь. Еще год-другой, и мы сможем переехать в Нью-Йорк. Я уже облюбовал там большой дом с садом на Уолл стрит, мы его купим, у нас будут свои лошади, свои коровы, свои овцы, они будут пастись на Бродвее. Нью-Йорк огромный город, в нем сто пятьдесят тысяч жителей.

ЛИНА: В Париже полтора миллиона жителей.

ДЖОН (с легким раздражением): Если ты вернешься в Париж, тебя немедленно посадят в тюрьму. На процессе выяснилось, что и ты была в ордене Рыцарей Свободы. Мы уехали вовремя!.. Вся Европа находится в рабстве у королей и у царей, Соединенные Штаты – единственная свободная страна в мире, однако вы, европейцы, жалуетесь: вам здесь скучно! В парижской тюрьме тебе было бы еще скучнее! (Смягчается). Ну, вот, через четверть часа ты будешь с французом: генерал Лафайетт обещал приехать ровно в три. Воображаю, как ему надоели все эти приемы и торжества в его честь: арки, плакаты, речи, стихи. Такой триумфальной поездки, я думаю, никто не совершал в истории. Конгресс поднес ему в дар имение и двести тысяч долларов, в возмещение денег, которые он пятьдесят лет тому назад потратил на борьбу за независимость. Наша страна бедна, но она не любит оставаться в долгу. Генерал был чрезвычайно смущен, он хотел отказаться от дара, но ему сказали, что американцы обидятся.