БАРОНЕССА: Не знаю. Кажется, чтение газеты. Опять было что-то об этой атомной бомбе, о надвигающейся войне. Если на Нью-Йорк будет сброшена бомба, я сойду с ума!.. Когда, по-вашему, начнется война?

МАКС: Это знают каких-нибудь десять человек на земле: члены Политбюро, да и то, вероятно, не все. Президент Трумэн знает об этом столько же, сколько мы с вами… Успокойтесь, скорее всего никакой войны не будет. А если будет, то вы уедете к себе в Южную Америку, где об атомных бомбах вы будете узнавать только из газетных телеграмм. На расстоянии в несколько тысяч миль это будет не такое уж страшное чтение. Во всяком случае занимательное.

БАРОНЕССА (раздражительно): Почему вы вечно шутите? Это утомительно.

МАКС: Это даже просто глупо. Я это делаю по пятидесятилетней плохой привычке, от которой уже поздно отучиться.

БАРОНЕССА: Или от неврастении.

МАКС: Неврастению выдумали психиатры для увеличения своих заработков. Хуже психиатров есть только психоаналитики. И у вас тоже никакой неврастении нет.

БАРОНЕССА (с надеждой): Вы думаете? А мне иногда кажется, что я медленно схожу с ума, что я все забываю. Это неверно?

МАКС: Даже следа этого нет. Вы все ваши дела помните не хуже вашего управляющего. Я как-то присутствовал при том, как он, в докладе вам, ошибся в дивидендах Мидлэнд Стил, и вы тотчас его поправили.

БАРОНЕССА: Свои дела я помню хорошо. Это у меня от отца. Он сам нажил свои миллионы в Южной Америке… Да, о чем же мы говорили? Я знаю, что вы меня любите не за богатство. Я десять раз предлагала вам место секретаря с хорошим жалованьем, и вы наотрез отказывались. Между тем мне известно, что вы сейчас без работы.

МАКС: И я очень этому рад. Мое главное достоинство: я ленив, т. е. люблю делать только то, что мне нравится, и, еще лучше, ничего не делать. Очень приятно пожить год без всякой работы. У меня есть две тысячи сбережений. Кроме того, я получаю в течение 26 недель пособие для безработных. Вы скажете, что не совсем прилично получать пособие для безработных, когда я могу поступить на службу? Но, во-первых, я не такой уж совестливый человек, каким вы меня считаете. А во-вторых, я всю жизнь честно платил налоги казне Соединенных Штатов, и нет никакой беды в том, чтобы казна Соединенных Штатов в течение полугода платила мне. Это не самая глупая из всех ее трат. Чем, например, я хуже Чан-Кай-Ши?

БАРОНЕССА: Допустим. Но чем же в таком случае моя «казна» хуже казны Соединенных Штатов?

МАКС: Вам я никогда никаких налогов не платил… А что, если б вы меня чем-либо угостили? Я с молодыми красивыми женщинами люблю говорить за вином.

БАРОНЕССА (Она польщена): Я, разумеется, угощу вас, но этого не следовало бы делать. Вы слишком много пьете, милый друг. Вы спаиваете и моего мужа.

МАКС: Его спаиваю! Он сам споил бы Фальстафа. (Наливает себе виски). Чего налить вам? Хочу с вами чокнуться.

БАРОНЕССА (смотрит на часы): Ровно десять. Я выпью с вами Квиеталя. (Протягивает ему рюмку Квиеталя, чтобы чокнуться. Он сердито отдергивает руку).

МАКС: Не хочу! Вы злоупотребляете этой дрянью! Она в сто раз хуже всех крепких спиртных напитков. Квиеталь новое средство, очень сильное и еще плохо изученное. Мне знакомый врач сказал, что от больших доз Квиеталя люди теряют память!

БАРОНЕССА (тревожно): Неужели?.. Впрочем, что же тут страшного? Потерять память, забыть обо всем, что было!.. Хорошего было так мало. Детство в Южной Америке в доме отца! Он был недурной человек, но я знаю, как создаются богатства. Где миллионы, там грязь и скандал.

МАКС: Так говорят социалисты. А вам неудобно, милая, быть социалисткой, имея восемь миллионов долларов.

БАРОНЕССА (поправляет): У меня нет восьми миллионов. Самое больше шесть с половиной… После дома отца эти два брака!

МАКС: Вы сами виноваты: зачем вы выходили замуж за каких-то экзотических аристократов? Вы не янки по крови, но во всем остальном вы почти американка, и гораздо лучше сделали бы, если б вышли замуж за настоящего американца. Не могу простить вам эту вашу несчастную любовь к титулам… (После некоторого колебания). Слава Богу, что вы решили развестись с бароном.

БАРОНЕССА (тоже после колебания): Я еще не совсем решилась. Хотя я отлично знаю, что он подлец.

МАКС (недовольно): «Подлец» слишком сильное слово. Что же бы вы тогда сказали о шпионах, об изменниках, о гангстерах? Он просто очень слабый человек, еще более слабый, чем большинство людей.

БАРОНЕССА: Он поступил со мной подло! Притворялся влюбленным, а я, дура, поверила! Разве в миллионерок влюбляются?

МАКС (уклончиво): Вероятно, он был влюблен в вас. Он сам мне говорил, что никого никогда не любил больше, чем полгода.

БАРОНЕССА (раздраженно): Это, конечно, очень лестно для моего самолюбия! Впрочем, мне он изменил еще раньше. Как только мы вернулись в Нью-Йорк после свадебного путешествия, он сошелся с этой женщиной. (С бешенством). Что он в ней нашел? Она даже не так красива! У нее наружность манекена из модного дома в провинции. В Нью-Иорке или в Париже ее не взяли бы в манекены! Она покупает мужчин своей молодостью. Пользуется тем, что я старше ее, для того, чтобы отобрать у меня мужа! (Нерешительно смотрит па Макса). Она ведь моложе меня лет на пять. Ей верно двадцать шесть или двадцать семь?

МАКС (с полной готовностью): Если не больше!

БАРОНЕССА: И как гадко все это было сделано! Сошелся с переписчицей нашего отеля, которую я же, идиотка, ему рекомендовала для книги! Он ведь пишет книгу! Хорош писатель! Хемингуэю и Фаулкнеру не придется повеситься от зависти. Он даже не образован. Отнимите у него титул – и он никто! (подозрительно). Я знаю, вы только что подумали, что если отнять у меня деньги, то я тоже никто.

МАКС: Я этого не подумал. Но это можно сказать почти обо всех людях вашего круга. Все вы какой-то анахронизм. Нельзя жить ресторанами, ночными клубами и туалетами… Я всегда говорю вам правду, дорогая, не сердитесь. Отчего бы вам не заняться каким-либо полезным благотворительным делом?

БАРОНЕССА (Скучающим тоном): Каким?

МАКС: Мало ли каким. (Старается придумать). Например, Society for Advancement of Colored People? Или общество помощи беженцам из Уругвая? Верно, есть какие-нибудь беженцы из Уругвая, правда? Да и не все ли равно кому помогать? Все нуждаются, а у вас миллионы.

БАРОНЕССА (с легким раздражением): Я каждый день получаю десять просьб о пожертвованиях из разных обществ и посылаю, но крайней мере, половине. А если я буду ходить на их заседания, и подписывать какие-то их бумаги, то, во-первых, это будет совершенно бесполезно, а во-вторых, я тотчас по насмешке в их глазах увижу, что им нужна только моя подпись на чеках. Я пробовала.

МАКС: Ну, так займитесь собиранием коллекций. Вас не интересует, например, французская мебель восемнадцатого века?

БАРОНЕССА: Нисколько. Дом в моем имении полон всевозможных коллекций, и я ни в чем ничего не понимаю, как мой муж ничего не понимает в фарфоре. Он выбрал Франкенталь, потому что ему нравится это слово, да и Севр или Мейссен для него слишком банальны. (Со все возрастающим раздражением). Хорош эстет! Сошелся с полуграмотной стенографисткой! Я ей прежде диктовала письма, этой вашей Марте. Она пишет с грамматическими ошибками. Я ей давала хлеб, а она украла у меня мужа! Подлая, подлая женщина, без стыда, без совести!

МАКС (тоже с раздражением): Вот она, психология богатых людей! Вы думаете, что вы «даете хлеб» всем, кто на вас работает. Бросьте это!

БАРОНЕССА: Да, да, ведь вы хотите, чтобы я дала на прощанье пятьдесят тысяч долларов этой труженице? Никогда!

МАКС (так же): Не ей, а вашему мужу. Она ваших денег и не взяла бы, она с шестнадцати лет живет своим трудом. Но он, если вы ему ничего не дадите, будет жить на ее заработки. Вы ей создадите этим выигрышную роль. Барон уже почти падший человек. Если вы откажете ему в деньгах, он станет совершенно падшим.

БАРОНЕССА (плачет): И пусть!

МАКС (тотчас смягчается от ее слез, ставит свой бокал на стол и берет ее за руку). Нет, дорогая моя, вы этого не думаете. По вашей доброте и благородству, вы дадите ему пятьдесят тысяч.

БАРОНЕССА (вытирает слезы): Он их истратит на нее в один год!

МАКС: Не на нее, а на себя, и не в один год, а в три. Он не так беззаботен, как вы думаете. Быть может, он даже немного прикидывается беззаботным. А Марту он бросит через три месяца.

БАРОНЕССА (с надеждой): Вы думаете?

МАКС: Я в этом уверен.

БАРОНЕССА: Да, я знаю, он только делает вид, будто влюблен в нее. (Нерешительно). Но если так, то зачем нам собственно разводиться?

МАКС (вздыхает и разводит руками): Как знаете. Я сам долго колебался, что вам посоветовать. (Приводит свой последний довод): Вы знаете, дары не облагаются налогом. Вы вычтете эти пятьдесят тысяч из вашего income tax return.

БАРОНЕССА (очевидно, уже об этом справлявшаяся): Я не уверена, что это возможно… А что будет с ним через три года?

МАКС: Дорогая моя, я так далеко никогда вперед не заглядывал. Даже до изобретения атомной бомбы… Все-таки вы, во всяком случае прежде, очень его любили. Дайте ему на прощанье денег.

БАРОНЕССА (сердито): Не отдать ли ему половину моего состояния?

МАКС: Нет. Пятьдесят тысяч долларов это меньше одного процента вашего состояния. Вы могли бы дать ему и больше.

БАРОНЕССА (не сдержавшись): Go to hell!.. Если б я вас не знала, я подумала бы, что вы получаете от него комиссию!

МАКС (очень холодно): Видите, до чего вы договорились. По привычке богачки, вы считаете, что всё и все продаются, вопрос только в цене. Вы преувеличиваете. Наш разговор кончен. (Встает).

БАРОНЕССА: Милый друг, простите меня. Я ведь сказала: «если б я вас не знала».

МАКС: Да, вы это сказали, но подумали вы другое.

БАРОНЕССА: Ради Бога, не сердитесь! Я отлично знаю, что вы бескорыстнейший из людей.

Звонит телефон. Баронесса берет трубку.

БАРОНЕССА (удивленно): Кто? Аптекарь Тобин? Не знаю, кто это… На минуту?.. Хорошо, пусть поднимется. (Кладет трубку. Максу). Умоляю вас, не уходите! Выпейте еще чего-нибудь. У меня есть Наполеоновский коньяк.

МАКС (садится): Вы знаете, чем меня соблазнить… Я никогда не был пьяницей. Я и пьян бывал лишь очень редко.

БАРОНЕССА: Но я всегда по вашим глазам вижу, что вы пили. И это случается чаще, чем я хотела бы. Нот вы и сегодня выпили чуть больше, чем нужно.

МАКС (серьезно): Вино – последняя радость, которая остается у человека в жизни… Женщины… Ах!.. (Вздыхает).

БАРОНЕССА (смеется): Вы всегда меня успокаиваете.

МАКС: Пользуйтесь мною вместо Квиеталя.

БАРОНЕССА: У вас всегда такой вид, точно с человеком в жизни ничего особенно худого случиться не может.

МАКС: И ничего особенно хорошего.

Стук в дверь. Входит аптекарь Тобин, очень мрачного вида, небрежно одетый старик. Макс смотрим на него удивленно.

АПТЕКАРЬ: Добрый вечер. Я аптекарь Тобин.

БАРОНЕССА: Добрый вечер. Чем могу вам служить?

АПТЕКАРЬ (мрачно): Ничем решительно.

МАКС: Мои сомнения рассеялись от вашего ответа! Ведь вы доктор Тобин? Страшно рад вас видеть! Мы не встречались лет сорок! Вы меня узнаете?

Аптекарь тоже на него смотрит, хотя и без большого интереса.

АПТЕКАРЬ (равнодушно): Да.

МАКС (несколько обиженно): Как вы поживаете?.. Но прежде всего почему вы аптекарь Тобин?

АПТЕКАРЬ: Потому что я аптекарь Тобин.

МАКС: Ведь вы были доктором медицины и даже подавали большие надежды, как врач по душевным болезням. Вы переменили профессию?

АПТЕКАРЬ: Переменил. Быть аптекарем менее неприятно, чем быть врачом. Врачи губят людей, а мы только их соучастники. Кроме того, как аптекарь, я зарабатываю больше. По крайней мере пока. Скоро, верно, нас разорят налоги.

БАРОНЕССА (без восторга): Быть может, вы присядете, доктор? Если вы нашли старого приятеля…

АПТЕКАРЬ (садится): Собственно мы приятелями не были. Но я, конечно, рад, что вы живы. Вы были умным человеком.

МАКС: Спасибо на добром слове. Позвольте на-радостях угостить вас Наполеоновским коньяком. (Смотрит на баронессу, у нее лицо ледяное). Позволяете? Или, еще лучше, превосходным виски?

АПТЕКАРЬ (Больше на зло баронессе): Я предпочитаю коньяк.

МАКС (Наливает ему коньяку, несколько смущенно поглядывая на баронессу): Как же вы поживаете, Тобин?

АПТЕКАРЬ: Очень плохо. (Баронессе). Ваш муж сегодня заказал у меня Квиеталь, обещал за ним зайти и не зашел. Между тем, он сказал, что ему необходимо иметь это еще вечером, у него сильнейшая бессонница. Я ждал, мой рассыльный давно ушел. Так как мне это по дороге, то я занес сам. (Вынимает бутылочку).

БАРОНЕССА: Ах, это моему мужу?

АПТЕКАРЬ: Да, я попросил швейцара позвонить в его комнату, никто не отвечал. Швейцар предложил оставить у него, но я не имею на это права: Квиеталь опасная вещь.

БАРОНЕССА: Разве мой муж тоже принимает Квиеталь?

АПТЕКАРЬ: Так он мне сказал. Рецепт, впрочем, был на ваше имя, и я предпочитаю отдать вам.

МАКС (С любопытством): Так это в самом деле опасное лекарство? Что, например, произойдет, если сразу принять всю эту бутылочку?

АПТЕКАРЬ (Радостным тоном): Только то, что вы через час будете в мире, который принято считать лучшим.

БАРОНЕССА: А если принять чайную ложку?

АПТЕКАРЬ (Скорее грустно): Тогда вы не умрете, но потеряете память. Я об этом предупредил барона. Один мой клиент принял верно столовую ложку и впал в состояние полной амнезии.

БАРОНЕССА: И останется в нем навсегда?

АПТЕКАРЬ (С сожалением): Врач говорит, что это может пройти. (С надеждой). Я этого не думаю.

БАРОНЕССА: Как же врачи дают легко такое лекарство?

АПТЕКАРЬ: Между врачами бывают и идиоты. Но обычно и они дают Квиеталь не так легко. Мне же, конечно, все равно: я выдаю лекарства по рецептам, а что с ними делают покупатели, не мое дело.

МАКС: И дела вашей аптеки, тем не менее, идут недурно?

АПТЕКАРЬ: Они идут скверно, но они не были бы лучше, если б я делал вид, будто меня интересует здоровье моих клиентов… Мне следует два доллара восемьдесят.

БАРОНЕССА: Дорогой друг, заплатите ему. У меня деньги в спальной.

МАКС (смущенный ее нелюбезностью, поспешно): Сейчас (вынимает деньги). У меня только десять долларов.

АПТЕКАРЬ: У меня нет сдачи (Смотрит с отвращением на баронессу). Впрочем, это не важно: барон имеет в моей аптеке счет. (Встает). Имею честь кланяться.

Баронесса только кивает ему. Макс нарочно, чтобы загладить ее нелюбезность, провожает его.

МАКС (у дверей): Мы так случайно встретились после сорока лет! Я очень хотел бы вас повидать, вспомнить молодость, выпить.

АПТЕКАРЬ (Равнодушно): Отчего же нет? Вы знаете, где моя аптека?

МАКС: Нет, я не знаю.

АПТЕКАРЬ: Найдете в телефонной книжке. Прощайте (Выходит).

МАКС (с недовольным видом возвращается к баронессе): Надеюсь, что мне вы разрешите выпить еще этого драгоценного коньяку? Веселенький старичок, правда? Он, впрочем, всегда был такой. (Не без беспокойства). – Ведь он на вид много старше меня?

БАРОНЕССА: Вероятно, одних лет с вами? (тотчас поправляется). На вид, вы, конечно, лет на десять моложе. Пожалуйста, отдайте барону это лекарство. (Со злобой) «Никто не отвечал»! Юные любовники не хотели для телефона отрываться от любовных излияний!.. Но в одном вы правы: барон, очевидно, не так уж легко перенес эту драму, если страдает бессонницей? Он всегда спал как сурок.

МАКС (вдруг с изумлением): Как вы сказали?

БАРОНЕССА: Я сказала, что он всегда спал как сурок.

МАКС (Не сразу): Да, он сам мне это сегодня сказал: «я сплю как сурок"…

ЗАНАВЕС.

Тот же вечер. Одиннадцатый час. Когда занавес поднимается, слышны звуки рояля. Кто-то играет (очень хорошо) фантазию из «Кармен». Салон барона. Дверь соседней комнаты отворена. Играют именно там. Сцена остается пустой минуты две. Затем музыка обрывается на звуках арии торреадора. В салон из соседней комнаты входят барон и Марта.

МАРТА (испуганно): Нельзя играть так поздно в гостинице! Уже скоро одиннадцать. Соседи могут пожаловаться.

БАРОН (Он выпил еще больше обычного): Справа до спальной моей жены еще три пустые комнаты. Она ничего слышать не может. Я велел поставить рояль туда (показывает на соседнюю комнату), чтобы не мешать соседям слева. Впрочем, там сейчас никого нет.

МАРТА: Зачем вы взяли такой огромный номер?

БАРОН: Она велела соединить два номера. В мелочах она очень бережлива и рассчетлива, но платить сто долларов в день, чтобы пускать людям пыль в глаза, ей ничего не стоит. У нас своя столовая, куда мы никогда не заходим, и вот эта комната с роялем, которая никакого назначения вообще не имеет.

МАРТА (грустно): Я покупаю платья у Клайна на 14-ой улице, а она заказывает свои в Париже, у… (выговаривает с трудом) у Кристиан Дайор. Говорят, это самый лучший портной в мире?

БАРОН: Не волнуйся, ей не поможет и Кристиан Диор.

МАРТА (смеется): Я засмеялась, но это очень нехорошо. Все-таки мы перед ней виноваты (Думает). Виноваты, но заслуживаем снисхождения. Нельзя покупать мужей как платья у этого Дайор.

БАРОН: Меня она купила по случаю, second hand, за бесценок. Я не требовал, чтобы она положила на мое имя капитал.

МАРТА (Вспыльчиво): Я ненавижу, когда ты так говоришь! Зачем тебе ее деньги? Только добейся у нее развода, и все будет чудно. Я зарабатываю семьдесят долларов в неделю. Какое для меня будет счастье работать на нас обоих! Говорят, скоро дактилографкам увеличат тариф и мы будем получать на двадцать процентов больше со страницы. Тогда я буду зарабатывать девяносто. Я всегда могу иметь и сверхурочную работу. Я делаю на машинке 150 слов в минуту, это могут очень немногие. Я могла бы перейти в Юнайтед Нэшенс хоть сегодня. На четыреста долларов в месяц можно иметь решительно все!

БАРОН: Н-да. (Напевает начало арии торреадора). (Марта смотрит на него подозрительно. Он спохватывается): Разумеется, можно иметь решительно все. Но мужчины, на которых работают жены, имеют, к сожалению, в обществе неблагозвучное название.

МАРТА (Горячо): Как тебе не стыдно говорить такие гадости! Что мое, то твое! К тому же ты скоро начнешь зарабатывать много денег. Твоя книга об этом эмментальском фарфоре…

БАРОН: Франкентальском. Эмментальский – это сыр.

МАРТА (Смущенно): Я обмолвилась. Эта твоя книга будет, наверно, иметь громадный успех… Может быть, ее возьмет Book of the Month?

БАРОН (Очевидно не исключающий такой возможности): Ты думаешь? Это в самом деле было бы очень хорошо. Надо найти туда протекцию.

МАРТА: Я у них подписчица, но верно этого недостаточно… А не это, так будет что-либо другое. Главное, что мы оба молоды и не боимся бедности.

БАРОН: Н-да. (Продолжает напевать ту же арию).

МАРТА: Если Book of the Month или Literary Guild возьмет твою книгу, ты меня повезешь в Париж, и я там буду заказывать платья у этого француза. Ты повезешь меня в Париж? Ах, как это будет хорошо! Мне так хотелось бы увидеть Эйфелеву башню! (С гордостью). Но наш Эмпайр Стэйт Билдинг выше!.. Впрочем, ты не думай, что я растрачу все твои литературные заработки и потом сяду тебе на шею. Я и дальше буду зарабатывать, я только возьму в гостинице отпуск. Я уже имею право на шесть недель… Только, ради Бога, ради Бога, возможно скорее получи развод! За чем теперь остановка?

БАРОН (уклончиво): Ты же знаешь, что придется съездить в Рино.

МАРТА: Так отчего же вы не едете? Ведь она согласилась?.. Старик говорит, что она хорошая женщина и что я очень перед ней виновата. Но я все-таки ее не люблю. Она слишком много имела от жизни: в сто раз, в тысячу раз больше, чем я до того, как я тебя встретила. Почему? За что? Надо же жить и бедным девушкам… Непременно верни ей все подарки, которые она тебе давала. Слышишь?

БАРОН: Разумеется. В первый же день.

МАРТА: Мне всегда так неприятно смотреть на твой золотой портсигар и на это кольцо.

БАРОН (не подумав): Я ей тоже делал подарки. Я подарил ей серьги.

МАРТА (удивленно): Те бриллиантовые, которые она носит?

БАРОН: Да.

МАРТА (грустно): Мне ты ничего не дарил. Мне не нужны бриллианты, но я так хотела бы иметь что-нибудь от тебя!

БАРОН: Все будет. Мы ведь еще не женаты. Если она вернет мне эти серьги, я, разумеется, отдам их тебе.

МАРТА (вспыльчиво): Очень тебя благодарю! После нее! Нет, не надо!.. Ты бы мог этого не говорить!

БАРОН (смущенно): Я просто не подумал. А если их продать и на вырученные деньги купить себе mink cаре?

МАРТА (после легкого колебания, с сожалением): Нет, это тоже совершенно невозможно.

БАРОН: Я сам так думаю.

МАРТА: Старик говорил мне, что ты… Как это называется? Что ты циник. Но это неправда! Ты так говоришь нарочно, и я этого так не люблю! А иногда ты говоришь совершенно иначе, ты говоришь как великий поэт! Как если б ты был Шекспир… Ты говоришь как Ромео! У тебя сверкают глаза. Ах, как я люблю тебя в эти минуты! Или когда ты играешь на рояле. Ты играешь божественно!

БАРОН: Мне говорили знатоки, что если бы я специально занялся музыкой, то из меня вышел бы новый Рахманинов или Падеревский. (Скромно). Впрочем, это преувеличение.

МАРТА (смеется счастливым смехом): Ты знаешь, когда я была девочкой, я читала книгу одного русского писателя, ее тогда, во время войны, читали все. Она называлась «Мир и Война"… Нет, «Война и Мир"… Это чудная книга! Войну я всегда пропускала, я терпеть не могу читать о войнах. Но мир, ах, как там описан мир! Там есть девочка Наташа. И ее хочет похитить один князь. Я забыла его фамилию, эти русские имена!.. Он должен ее похитить, увезти ее от родителей и тайно жениться на ней… И мне так хотелось, так хотелось, чтобы и меня кто-нибудь похитил! Этот князь был красавец! Как ты! (Смеется). Похить меня!.. Но он был женат!

БАРОН: Какое совпадение.

МАРТА: Этот князь был недостойный обманщик!

БАРОН: Н-да. Очень печально. (Телефонный звонок). Опять телефон! Мы опять не подойдем. (Звонок продолжается. Марта сидит с видом заговорщицы, приложив палец ко рту, точно их могут слышать. Лицо ее выражает полноту человеческого счастья. Телефон еще звонит, затем обрывается). Слава Богу, кончено! (Сажает Марту к себе на колени). Как я люблю тебя! (Его лицо в самом деле преображается. Глаза у него блестят). В жизни есть только одно счастье: любовь!

МАРТА: Это правда! Вот теперь ты такой, каким я обожаю тебя! Говори, говори!

БАРОН: Я никогда не видел таких прекрасных глаз, как твои! Они отражают твою прекрасную доверчивую душу. Тебя так легко обманывать, тебя будут обманывать всю жизнь. (Искренно). На свете так много подлых людей. Может быть, я и сам нехороший человек. Даже наверное. Но я знаю, что моя любовь к тебе святыня. Это единственное чистое, святое место в моей душе. Мне иногда так стыдно перед тобой, так стыдно за себя… Я люблю тебя… Что по сравнению с этим все неприятности, все огорченья, даже преступленья!.. Если я когда-нибудь кого-нибудь убью, я перед эшафотом подумаю о тебе и тотчас забуду все! Меня утешит то, что на свете существует Марта, эти глаза, это лицо, эти волосы! (Страстно целует ее. Она отвечает ему долгим поцелуем). Какой-то поэт сказал, что хотел бы окунуть вековой дуб в пламя вулкана и огненными буквами написать на небе имя своей возлюбленной. Этот поэт был циник, но он не лгал. Он лгал, когда был циником, и говорил чистую правду в этих словах. Я сам такой, не смейся, Марта…

МАРТА (шопотом): Нет, я не смеюсь… Говори, говори!

БАРОН: Я больше ничего не скажу. Но помни, всегда помни то, что я только что сказал! Помни это, что бы со мной ни случилось!

МАРТА (так же): Что бы с нами ни случилось.

БАРОН: Быть может, исполнится проклятие волчицы…

МАРТА (так же): Что ты говоришь? Я не понимаю. Все равно: пусть исполнится проклятие волчицы!

Барон сажает ее на стул, вынимает из ящика фотографию и ставит ее на комод.

МАРТА: Это тот твой предок, на которого ты похож? Дай, я опять взгляну. Он такой красавец!

БАРОН: Не подходи! (Внезапно выхватывает из кармана маленький револьвер и стреляет в фотографию с расстояния в несколько шагов. Марта в ужасе вскрикивает. Он подходит к фотографии и смотрит на нее). Не попал! Прежде я попадал с десяти шагов в туза!

МАРТА (еле прийдя в себя): Что с тобой! Да ты просто сошел с ума!.. Что такое случилось? Ведь пуля могла пробить стену и ранить кого-нибудь!

БАРОН: Нет, ей пришлось бы пробить не одну стену, а каких-нибудь семь или восемь, а револьвер слабый.

МАРТА (с ужасом, но и с восторгом): Да ведь могли слышать в коридоре, вышел бы скандал на всю гостиницу! (Тревожно прислушивается). Кажется, никто не слышал. Слава Богу!..

БАРОН: Плохой револьвер старого образца. Звук очень слабый. (Садится в изнеможении).

МАРТА: Ну, что это? Что это значит? Зачем ты это сделал?

Стук в дверь. Марта мгновенно садится за пишущую машинку и стучит, хотя в машинке нет бумаги. Макс входит. У него в руке чемоданчик с Lie Detector-ом.

БАРОН (со страшным выражением на лице): Опять этот глупый старик!

МАКС: Как приятно, когда друзья встречают тебя так радостно. (Смотрит на них. Взгляд его на мгновенье задерживается на машинке, на диване с скомканными подушками). Я, конечно, не мешаю.

МАРТА: О, нет.

Барон с бешенством встает и уходит в соседнюю комнату. Марта смущенно молчит. Макс смеется.

МАКС: Кажется, он чем-то недоволен. Чем бы это?

Из соседней комнаты слышатся звуки рояля. Барон играет интермеццо из «Cavaleria Rusticana». С минуту длится молчание. Дальнейший разговор на сцене ведется под звуки рояля.

МАРТА: Как он чудесно играет!

МАКС: Да. Но вкус у него вульгарный, как и все другое. «Cavaleria Rusticana»!.. Я не большой музыкант. Люблю музыку. Однако слух у меня плохой, а голос маленький, зато очень гадкий. (Наливает себе виски).

МАРТА: Вы слишком много пьете. Вы его спаиваете!

МАКС: Как? И вы это говорите?

МАРТА: А кто еще?.. Она!

МАКС (пропуская это мимо ушей): Я действительно много выпил. У баронессы был изумительный коньяк. Ей продали его как Наполеоновский, на самом деле ему лет семьдесят, но коньяк изумительный. Тем не менее я не пьян или разве только чуть-чуть. Я могу принести: антиконституционный. Антиконституционный (запутывается в словах). Впрочем таких трудных слов я себе не позволяю и в трезвом виде.

МАРТА: Вы дружны и со мной, и с ней! Я знаю, вы мне говорили, будто я перед ней виновата. Что ж делать, она сделала его несчастным. Она старше его лет на десять. Ведь ей сорок лет?

МАКС (с полной готовностью): Если не больше.

МАРТА: А он так несчастен, так нервен! Знаете, что с ним только что произошло?

МАКС: С ним может произойти что угодно.

МАРТА (взволнованно): Он стал говорить что-то непонятное, о каком-то проклятии, о какой-то волчице…

МАКС (подавляя зевок): Да, да, проклятие волчицы, знаю, знаю… Отчего это мне так хочется спать?

МАРТА (оскорбленно): Спать! (С плохо скрытым восторгом). Так вот, представьте, как раз перед тем, как вы пришли, он вдруг выхватил револьвер и выстрелил в фотографию своего предка! Я чуть с ума не сошла!

МАКС (морщась): Какая безвкусица!.. Демонический выстрел, потом вдохновенная музыка! Кстати, я не знал, что у него есть револьвер. Не бутафорский ли? Он не попал, конечно?

МАРТА (с возмущением): Он с десяти шагов попадает в туза!

МАКС: Фотография – шесть дюймов на четыре… Конечно, она с портрета в их замке? Зачем он валяет дурака?

МАРТА (с негодованием): Он сама естественность!

МАКС: Все не могу решить, помешался ли он в самом деле на каких-то легендах или только притворяется? Никакого предопределения в их роду, конечно, нет, а вот, может быть, дурная болезнь есть… Ну, не буду, не буду… Бросьте его, моя милая девочка! Зачем он вам?

МАРТА: Я люблю его!

МАКС (вздыхает): Да, конечно, это серьезный довод, хотя люди, особенно молодые барышни, приписывают ему преувеличенное значение. Я был влюблен семнадцать раз в жизни, из них восемь без взаимности. Меньше половины, это honorable. И, как видите, я и в восьми неудачных случаях не покончил с собой. (Шутливо). Теперь я немного влюблен в вас, тоже без взаимности, и тоже не покончу с собой.

МАРТА (с улыбкой): Я только на пятьдесят лет моложе вас.

МАКС (сердито): Неправда. Всего на сорок семь. Вы начали лгать, Марточка. Мы сейчас пустим в ход мой «Lie Detector» (Открывает чемоданчик, достает свой аппарат, включает штепсель и наводит «мембрану» на Марту). Вы с ним счастливы?

МАРТА (восторженно): Это мало сказать: «счастлива»! (Стрелка на экране неподвижна).

МАКС (опять вздыхает): Плохо дело. Вы уверены, что этот проклятый барон на вас женится?

МАРТА (не совсем уверенно): Да. (Стрелка передвигается).

МАКС: Видите, стрелка передвинулась.