- Хватит! Безопасность корабля - моя забота. Занимайтесь своим доком, ремонтируйте "Йонагу" и проследите, чтобы была обеспечена поставка всего заказанного мною.
      Отшатнувшись, докмастер приглушенно произнес:
      - Я не хотел быть навязчивым, адмирал. - Дрожащей рукой он поднял лист бумаги. - Согласно рапорту, присланному мне начальником группы живучести, - он огляделся и кивком головы указал на капитана третьего ранга Фукиоку, - у вас были затоплены одиннадцатое и тринадцатое котельные отделения, седьмой вспомогательный погреб пятидюймовых снарядов, вспомогательное машинное отделение три, отсек упорного подшипника и центральное отделение гребных двигателей. Были открыты сливные топливные цистерны пять, семь, девять, одиннадцать, и, - он оторвался от документа, - оказалась поврежденной переборка между котельным отделением одиннадцать и машинным отделением три.
      - Правильно.
      - Как я понимаю, вы ожидаете, что названные повреждения будут ликвидированы, а пробоины заварены новыми листами обшивки.
      - Судьба Японии... - Адмирал бросил взгляд на Бернштейна, - Израиля и, возможно, того, что осталось от свободного мира, висит на волоске.
      Докмастер уперся ладонями в план-схему "Йонаги", лежавшую на столе. Его голос был тихим, едва слышным.
      - Вы находились в плавании в боевых условиях в течение трех месяцев.
      - Правильно, кавторанг.
      - Следовательно, адмирал, у вас не было возможности отключать котлы для текущего технического обслуживания, - заметил докмастер.
      - Верно.
      - Значит, котлы необходимо очистить от накипи, водяные трубы проверить на засоренность и прогорание. - Фудзита кивнул. Капитан второго ранга энергично продолжал: - Вы, вероятно, ежедневно конденсировали по две с половиной тысячи литров воды.
      - Иногда по три с половиной.
      Указательным пальцем Камакура ткнул пальцем в план-схему.
      - Необходимо очистить испарители, минеральные отложения...
      - Капитан второго ранга, - резко оборвал Камакуру Фудзита. - Все это мне известно. Я капитан корабля.
      - Да, адмирал, я этого и не оспариваю. - Профессионализм вытеснил субординационный трепет. - Но если вы присовокупите недостаточное текущее техническое обслуживание к вашим торпедным пробоинам, то вы просите невозможного. Мне потребуется четыре месяца, а не четыре недели.
      Фудзита наклонился вперед, его злость сменилась решимостью.
      - Вы можете отремонтировать корпус? Очистить котлы и испарители?
      - Да. Но внутренние отсеки... Они не могут быть полностью восстановлены.
      - Водонепроницаемость отсеков может...
      - Да.
      Фудзита поджал тонкие губы.
      - Мне нужен погреб пятидюймовых снарядов, остальное необязательно.
      - Я могу обеспечить вас чистыми котлами, трубами, испарителями, погребом, топливными танками и корпусом, они будут как новые. - Все вздохнули, на лицах присутствующих появились улыбки.
      - Корабли сопровождения.
      - Мои подчиненные осматривают их, адмирал.
      - Торпеды? Мои эсминцы должны были их получить.
      - Мне ничего не известно о торпедах, адмирал. - Фудзита повернулся к Марку Аллену.
      - Вы говорили, что они ждут нас!
      Аллен с трудом сглотнул и посмотрел на Брента Росса.
      - Согласно последней полученной нами информации из МВР, - сказал он. Брент подтверждающе кивнул.
      - Но их нет!
      - Я могу связаться с командованием ВМФ через нашего атташе при посольстве.
      - Сделайте это лично.
      - Сейчас?
      - В воскресенье. Мне необходимо, чтобы в течение следующих сорока восьми часов весь штаб находился на борту. - Адмирал обратился к Бернштейну. - Тогда же и вы сможете забрать новое шифровальное устройство. - Израильтянин кивнул. Брент зачарованно наблюдал, как гибкий ум открыл еще одну свою важную сторону.
      - Капитан первого ранга Аоги, мы потеряли шестьдесят три летчика, семьдесят два техника, сорок два артиллериста и восемьдесят три матроса в результате попадания торпед.
      Аоги с улыбкой ответил:
      - Адмирал, у нас есть тысячи летчиков, готовых летать для вас. Сто пятьдесят тренируются в Цутиуре и Токийском международном. Сотни артиллеристов и моряков ожидают вашего приказа в Сасебо.
      - Самолеты? Двигатели?
      Улыбка стала шире.
      - Инженеры "Накадзимы" сконструировали новый двигатель "Сакаэ" мощностью тысяча двести лошадиных сил, инженеры "Мицубиси" разобрали по косточкам музейный экспонат А6М2, и сейчас завод фирмы приступил к производству фюзеляжей.
      - Мы потеряли двадцать два "Зеро".
      - У нас есть и, самолеты, и летчики.
      - Банзай! Банзай!
      Фудзита тяжело поднял руки. Наступила тишина.
      - Распорядитесь, чтобы летчики собрались в Токийском аэропорту. Мой командир авиаотряда, - адмирал указал на Мацухару, - отберет замену выбывшим.
      - Да, адмирал.
      - Адмирал, вопрос с увольнительными для экипажа, - спросил Кавамото.
      Фудзита устало опустился на стул.
      - Помню. В декабре прошлого года только половина команды решила пойти на берег, и большинство испытывали чувство омерзения после возвращения. Япония уже не та, какой мы ее покинули. - Он вяло махнул рукой. - Японцы не чтут память императора, как вы. У них есть телевизоры, и они торчат перед ними, как растения. Музыки уже нет, ее вытеснили певцы, которые визжат и не могут прочесть нот или вести мелодию, хотя именуют себя артистами. Машины мчатся по огромным залитым асфальтом пространствам, отравляя наш воздух. Здания из бездушного бетона на сотни метров взмывают в небо, словно отвратительные мертвые леса. Это не наша Япония, не та, которую мы оставили.
      - Но Хирохито - наш император, адмирал. И эта страна - наша родина.
      Фудзита медленно кивнул.
      - Да, Масао-сан. Уже более четырех десятилетий жизнь для моих моряков это служба на "Йонаге".
      - Они не жалуются, адмирал.
      - Знаю, Масао-сан. Кровь, текущая в наших жилах, сохраняет нам жизнь. Так и с командой. Нельзя ее обескровливать.
      - Они не оставят нас, адмирал.
      - Разумеется. Предложите увольнительные желающим - левому и правому борту по очереди. Но режим готовности два сохраняется.
      - Есть, адмирал, - ответил Кавамото, черкая что-то в желтом блокноте.
      Фудзита обвел усталым взглядом напряженно-внимательные лица сидевших за столом. Потом провел ладонью по испещренной морщинами щеке, словно усталость была маской, которую он мог снять с лица и отбросить. Он медленно заговорил.
      - Перед нами стоят трудные задачи и сопутствующий им огромный риск. Но если мы вспомним слова великого воина Такеды Синге, которые он нанес на свои знамена самурайской добродетели: "Быстрый как ветер, энергичный как огонь, спокойный как лес и несокрушимый как гора", то ничто не остановит нас!
      - Банзай! Банзай!
      - Правильно! Правильно!
      Старик сел, сложил руки на груди, улыбнулся и медленно произнес:
      - Возвращайтесь к своим обязанностям, джентльмены.
      Офицеры тихо вышли, оставляя адмирала сидящим с полуприкрытыми глазами в кресле. Старческое лицо выражало удовлетворение.
      - Домой, - медленно произнес адмирал, выдвинул ящик и достал огромный фолиант. Вздохнув, он открыл альбом и стал смотреть пожелтевшую, ретушированную официальную фотографию худощавого темноволосого человека с жестким надменным взглядом и невысокой красивой женщины, чьи блестящая кожа и волосы, казалось, сверкали, словно полированные, даже на старой фотографии. Мужчина был одет в западный костюм, с жилетом, галстуком, заколотым булавкой, а женщина - в изысканном традиционном кимоно с белым поясом оби, обвязанным вокруг ее осиной талии, и в носках таби. Два юноши, тоже в западных костюмах, стояли между ними. Один - лет девятнадцати, высокий и стройный, как тростник, с отрешенным взглядом эстета. Второй на вид лет шестнадцати, невысокий, коренастый с серьезным умным взглядом широко посаженных глаз.
      Перевернув фотографию, Фудзита увидел надпись: "Сейко и Акеми Фудзита с сыновьями Хатиро и Хироси встречают год 2561 - XX век по европейскому календарю. Да здравствует император Мэйдзи!"
      Дом семьи Фудзиты, где родился и рос Хироси, находился в Сэкигара, пригороде Нагой, где Сейко Фудзита занимал должность профессора математики в Нагойском университете. Типичный дом страны, терзаемой частыми землетрясениями, он был из дерева и бумаги с кипарисовыми стойками и тщательно подобранными, подогнанными и любовно отполированными кедровыми досками. По сравнению с домами соседей, он выглядел крупнее и состоятельнее, отражая былую славу великих самурайских традиций, рухнувших, но не уничтоженных кровавой реставрацией Мэйдзи в 1867-1868 годах и мятежа Сайго в 1877 году.
      Хироси и Хатиро имели собственные комнаты; Хироси - большую на "три мата" комнату с раздвижными ставнями, открывавшими вид на сад. В целом все комнаты выходили на огромный участок вокруг дома, и грань, разделявшая дом и природу, напрочь отсутствовала. Здесь, казалось, человек был частью природы. Аккуратно сделанные дорожки, петляющие среди неправильной формы лужаек, торчащие там и сям камни, ручей, мостик, кусты, клумбы азалий, жасмина, гардений с нечеткой границей из сосен и кленов, отделявших дома соседей и создававших полную гармонию в целом.
      В детстве мальчики носились со своими сверстниками, вопя и крича, по этой чудной стране, играя в самураев и скрещивая деревянные палки в жарких ребяческих битвах. Позднее, когда они становились старше и сильнее, деревянные мечи из крепкого дерева вытеснили палки, а удары стали молниеноснее и болезненнее, несмотря на защитные щитки. Мальчики любили стрелять из лука, борьбу сумо, футбол и новую американскую игру бейсбол с битами и мячом, приводившую ко многим горячим спорам.
      Отец, бывало, бранился и иногда разгонял расшалившихся мальчишек, но Акеми не выказывала раздражения, ее глаза всегда струились добротой и любовью.
      Каждый вечер семейство в полном составе смывало дневную грязь, которая считалась оскорблением богов, "обрядом очищения": огромная бочка наполнялась горячей водой, вымывшиеся до блеска члены семьи садились в нее в неизменном порядке: сначала Сейко, потом Акеми, затем Хатиро и наконец Хироси. Это был момент очищения души и тела, и Сейко говорил о долге каждого самурая перед императором и рассказывал о героических делах их многочисленных прославившихся предков.
      Все внимательно слушали, когда он внушал мудрые вещи:
      - Весь мир находится в поисках Бога, но только Япония имеет настоящую Госпожу, Аматэрасу, которая сияет в небе и дала рождение нашему императорскому трону. Япония - божественная страна, а император - ее сердце. Он сожалел о европеизации страны и часто цитировал своего любимого поэта Татибана.
      Счастье,
      Что в эти дни восхищения
      Всем иностранным,
      Я кажусь человеком,
      Который помнит об императоре.
      В доме Фудзиты находилось два алтаря, один, чествовавший Будду, а другой предназначался таинственным ками - богам Синто. Благодаря синтоизму молодой Хироси познакомился с многочисленными богами, являвшимися причиной небесных и природных чудес Земли.
      Синтоизм учил, что прямой наследник богини солнца Аматэрасу император Дзимму был первым смертным правителем Японии и что Мэйдзи стал сто двадцать вторым в этой неразрывной цепи. Семья Фудзиты даже совершила паломничество в храм Кумано-Нати, построенный на склоне горы на берегу озера недалеко от Кациуры. На территории храма, находившегося по меньшей мере на высоте 1200 метров, располагался водопад Нати, и семья взбиралась по каменным ступеням, вырубленным в горе рядом с ревущим, мечущим брызги стремительным потоком. Наконец, усталые и счастливые, они стояли в главном здании под огромным камфорным деревом. Там Хироси почувствовал дух богини как осязаемую силу, которая сорвала с его губ "Банзай, император Мэйдзи!". Его мать обняла его, а отец и брат гордо стояли рядом. В этот момент Хироси понял, что его меч предназначен для службы императору.
      Но и буддизм не был отвергнут. Стоя перед алтарем в гостиной их дома, Хироси смотрел на маленького золотого Будду, освященного в храме Тодадзи в Нару, где находился сидящий пятидесятифутовый Дайбуцу - огромный Будда из золота и бронзы, - рядом с которым семья ежедневно слушала, как Сейко говорил о четырех правдах: существование - это страдание, страдание произрастает из желания, желание можно подавить, но очищения можно достичь только правдивым и скромным поведением - следуя путем Будды.
      Оба юноши прекрасно учились и опережали своих одноклассников по всем предметам. В День мальчиков семья Фудзиты высоко над домом водружала традиционного матерчатого карпа. Но их знамя было больше, материал его ярче, и реял он более гордо, чем у кого бы то ни было из соседей. А карп являлся наиболее почитаемой рыбой - символом силы, решимости, энергии и власти, Хироси и Хатиро смотрели вверх и их переполняло самодовольство.
      Не прошло и года с начала нового столетия, когда появилась тревога из-за планов России насчет Маньчжурии и Кореи. Хатиро сразу же пошел служить в армию, а Хироси с завистью наблюдал, как отец подарил старшему брату фамильный меч, когда Хатиро уезжал на командирскую подготовку. Через месяц Хироси поступил на военно-морской флот, и его послали в Эта Дзима, где ему удалось выдержать жесткую казарменную жизнь и он смог получить офицерский чин.
      Четвертого февраля 1904 года началась война с Россией. Через несколько недель армия уже вела тяжелые бои в Корее и Маньчжурии, особенно кровавые у Порт-Артура и Мукдена. Не прошло и шести месяцев военных действий, как погиб, возглавляя атаку на русские укрепления в Мукдене, Хатиро. Хироси, в то время новоиспеченный младший лейтенант, навсегда запомнил, когда в дом принесли пепел брата в обычном белом деревянном ларце с иероглифами, описывающими его геройскую смерть.
      Ларец принес командир Хатиро, он вручил его отцу, стоявшему с каменным лицом рядом с дрожавшей от обрушившегося горя Акеми. Не меньше сотни собравшихся соседей кричали "Банзай!". Потом Сейко в сопровождении офицера, жены, сына и похоронной процессии прошли вокруг дома в сад, где на пригорке за каменным мостиком находился новый храм. Каменные ступеньки, фонарь и ворота-тории гармонировали с полированным гранитом храма. По другую сторону входа лежали традиционные собакольвы. Но эти были выкрашены белым. Сейко Фудзита с почтением положил прах своего сына, обретшего вечный покой; буддийский монах нараспев читал молитву и звонил в свой колокол. Перед уходом Хироси заметил, что в храме была ниша для еще одного ларца.
      Война завершилась сокрушительной победой над русским флотом в Корейском проливе. Хироси, командира кормовой башни линкора "Микаса", охватывало возбуждение, когда в прицел он ловил цель и лично стрелял из больших двенадцатидюймовых орудий. Он убил сотни врагов. И очень этим гордился.
      После окончания войны Япония аннексировала Корею и получила концессии в Маньчжурии. Хироси Фудзита пребывал в состоянии исступленного восторга. Впервые в истории азиатское государство нанесло поражение европейской мощи. А мать проводила долгие часы в саду, стоя на коленях перед гранитным храмом. Она пренебрегала едой и сохла, в одночасье став старухой. В черных глянцевых волосах заструилась седина, на лице появились морщины, яркие глаза потускнели.
      - Хатиро сейчас вместе с богами. Дух его в храме Ясукуни! Ты должна быть счастлива, - заметил ей как-то Сейко, когда Хироси приехал домой в отпуск.
      - Да, знаю, Сейко-сан, - отвечала Акеми. - Я полна счастья. - В 1907 году ее иссохшее тело, похожее на скелет, нашли распростертым между собакольвами. Ее широко раскрытые невидящие глаза глядели на белый ларец, а когтеобразные руки тянулись к нему.
      После положенного траура Сейко вернулся к своим обязанностям в университете, найдя утешение в обществе местной гейши, с которой он встречался в маленьком домике в окрестностях Нагой. Хироси тоже вернулся к своей "гейше" - императорскому военно-морскому флоту, где он быстро вырос до капитан-лейтенанта. В 1912 году спустя неделю после смерти императора Мэйдзи умер Сейко Фудзита. Все говорили, что от горя, - то же самое чувство потери, подавляющее жизнь, которое привело к харакири генерала Ноги и полковника Коноэ в день похорон. Но были и смешки, когда появились слухи, что старик умер от истощения между тяжелыми бедрами одной из самых известных нагойских гейш. Тем не менее Хироси под читаемые нараспев молитвы и звон колоколов, вытеснявших разум, положил прах отца рядом с матерью в фамильном склепе за стеной храма Абсолюта возле Киото. Вернувшись в опустевший дом, он долго молча стоял перед храмом, глядя на незанятую полку рядом с пеплом брата. Хироси помолился, прося богов хранить это место.
      В 1914 году Япония объявила войну Германии и к 1918 году захватила немецкие базы в Китае и островные колонии в Тихом океане. В 1919 году Хироси получил звание капитана третьего ранга.
      Поскольку японский военно-морской флот строился по образцу британского, четыре первых линкора сооружались в Великобритании, а официальным языком флота был английский, сотни офицеров отправились для дальнейшего обучения в Великобританию и США. К концу 1919 года капитан третьего ранга Фудзита был зачислен в Южно-Калифорнийский университет как майор английских вооруженных сил. Быстро продвинувшийся по службе, незаурядный, холостой, он являлся идеальным кандидатом на учебу. Наблюдательный, обладающий фотографической памятью Хироси скоро понял скрытую силу Штатов и огромный потенциал, таящийся в рослых, сильных американцах. Фудзита часто ездил по железным дорогам "Сауферн Пасифик" и "Юнион Пасифик", перед его глазами открывались обширные земли, которые могли бросить вызов великим равнинам Китая. Он даже ездил в Мехико, где встретился со своим однокурсником и приятелем по Эта Дзима Исоруку Ямамото, который автостопом ехал из Гарварда. Позже Исоруку командовал объединенным флотом. Они пили мексиканскую водку текилу, крутили любовь с мексиканскими девушками, с громким смехом вспоминали годы учебы. Оба понимали, что Японии никогда не победить Америку.
      После возвращения Хироси в Японию холостяцкая жизнь стала тяжелой ношей. Ему было уже сорок, жизни оставалось все меньше, и он был последним Фудзитой. Хироси влюбился дважды за один год. Его первой любовью стала авиация, и он закрепил брачные отношения в летной школе в Касумигауре, когда в июне 1924 года получил нашивки летчика. После своего назначения офицером управления полетами на новый авианосец "Акаги" - вариант боевого крейсера, построенного невзирая на решение лондонского морского соглашения, - он встретил Акико Минокаму, жившую в Хиросиме, где базировался авианосец.
      Невысокая, с кожей полированной слоновой кости, Акико оказалась сокровищем, в ее глазах родилась любовь с самого первого момента их встречи. Хотя ей было лишь семнадцать, ее отец, процветающий рисоторговец, с радостью согласился на их союз. Хироси продал фамильный дом в Нагое и перевез храм с прахом брата на чудесную, усаженную цветами полянку в саду у дома, который он купил в Хиросиме. И пара зажила необыкновенно счастливым браком в стране, где супружество обычно определялось семьями при рождении ребенка и союзы заключались между почти незнакомыми людьми сразу же по достижении половой зрелости. Хироси никогда не искал для себя гейшу, как это делали многие его знакомые офицеры. Исоруку Ямамото, счастливый в браке и сходивший с ума от любви к гейше в Кобэ, часто упрекал Хироси за его "ненормальную преданность". Но Хироси только улыбался. В 1926 году у него родился первый сын Казуто, в 1928-м - второй, Макото.
      Следующее десятилетие Фудзита и Ямамото встретили в напряжении растущих амбиций армии в Китае. В 1931 году Квантунская армия, действовавшая как государство в государстве, оккупировала Маньчжурию и создала марионеточное государство Маньчжоу-го. Китайский дракон отполз зализывать раны, но сердито зарычал русский медведь, сосредоточивая новые моторизованные дивизии вдоль более чем трехтысячекилометровой границы с Маньчжоу-го. Понимая, что война против живой силы Китая и России приведет к поражению, военно-морские силы стали расширять зону своего влияния на юге - в Голландской Индии, поближе к бесценным нефтяным месторождениям Суматры и Явы.
      В середине тридцатых годов Фудзита дослужился до контр-адмирала и был вторым лицом в штабе Исоруку Ямамото, ставшим к тому времени адмиралом. В ВМС с тревогой наблюдали, как гибнут различные политические лидеры, выступавшие против завоевательских амбиций армии в Китае. "Государственный геноцид", так охарактеризовал происходящее Исоруку.
      В 1936 году под руководством "Кодоха" [профашистская группировка] подняла мятеж Первая пехотная дивизия, покинувшая свои казармы в Токио; мятежниками были убиты некоторые наиболее выдающиеся государственные деятели. По чистой случайности избежал смерти премьер-министр. Хотя путч был подавлен, его лидеры казнены, армия вышла из-под контроля правительства и страна полным ходом шла к войне.
      Фудзита и Ямамото враждовали не только с армейским руководством, они обнаружили, что нажили себе врагов и среди старых адмиралов ВМС, так называемых моряков с линкоров, которые в 1935 году выбили у правительства средства на сооружение новых четырех огромных линкоров класса "Ямато". Борьба была трудной и упорной, но в конце концов, по японской традиции, она завершилась компромиссом: три судна останутся линкорами, а четвертое, под номером 274, в будущем станет известно как "Йонага".
      Разрасталось ведение боевых действий на материке, и загнанный в тупик Фудзита со страхом думал об окруженных японских дивизиях, увязших в трясине людских резервов Китая. Американцы ввели экономические и политические санкции, а Рузвельт и Халл поносили Японию. Американские летчики даже воевали против японцев в Китае. Позднее генштаб ВМС приказал Ямамото разработать планы нападения на американские силы. Адмирал сердито кричал:
      - Это сумасшествие! В подобной войне мы никогда не победим!
      Но Исоруку был профессионалом, и, несмотря на его понимание мощи огромного дремлющего далеко на востоке гиганта, он собрал Камето Куросиму, Минору Генду и Хироси Фудзиту, который как раз формировал воздушные группы для нового авианосца "Йонага"; разработка плана "Z" - плана нападения на Перл-Харбор - началась.
      На первом совещании на борту линкора "Нагато", флагмане Ямамото, Хироси заявил адмиралу:
      - Восемнадцать месяцев. Нам потребуется проделать наш путь за восемнадцать месяцев. Тогда янки...
      - Ерунда, - возразил Куросима, жуя сигарету. - У варваров не будет ни единого шанса.
      В ноябре 1941 года адмирал Хироси Фудзита преклонил колени перед пеплом своего брата в последний раз, а потом, выпрямившись, ждал, пока Акико, Казуто и Макото, исполнив необходимый ритуал, подойдут к мужу и отцу. Быстро обняв Акико и пожав руки сыновьям, Хироси повернулся и ушел, бросив прощальный взгляд на семью, которая следовала за ним к обочине дороги, где его ждала машина штаба флота. Его глаза задержались на старшем сыне Казуто, высоком для японца юноше-гиганте, метр восемьдесят ростом, восьмидесяти килограммов весом с коротко остриженными волосами и квадратной нижней челюстью. Спустя десятилетия, намного позже того момента, когда Казуто превратится в радиоактивную пыль, Фудзита встретит светловолосого гиганта американца, который напомнит ему сына - сильного, мужественного и умного.
      Голова старика поникла, подбородок почти свесился на груди, узкие глаза закрылись, послышалось мерное дыхание. Хироси Фудзита уснул первый раз за последние двадцать семь часов.
      15
      На следующий день Брент Росс как младший вахтенный офицер стоял на дежурстве в месте, определенном адмиралом: на середине пути между главными воротами и основанием забортного трапа. Когда Брент оказался у трапа, его остановил взволнованный голос Бернштейна:
      - Брент! Брент! - кричал израильтянин с квартердека. - Сара Арансон в посольстве. Она привезла шифровальное устройство из Тель-Авива.
      - Отлично! - громко крикнул в ответ Брент, расплываясь в улыбке.
      - Мы встретимся с ней завтра, - сообщил Бернштейн. - Устройство поедем забирать вместе - приказ адмирала.
      - Есть, сэр, - с нарочитым служебным рвением отчеканил Брент. - Я всегда подчиняюсь приказам. - Оба засмеялись. Брент пошел мимо трапа сильнее пружиня шаг, его глаза светились радостью. "Сара, Сара. Завтра я увижу Сару", - пропел он сам себе.
      Потом его захлестнул шум - обычная какофония криков, ударов и звуков клепального пневматического инструмента. Несколько групп рабочих и охранников, находившихся в доке, молча таращились на левиафана. Поднять и зафиксировать такой огромный вес казалось нарушением законов физики. Ведь явно ничто не могло удержать корабль, и исполинский стальной бегемот должен был сорваться с опор, сметая все на своем пути. И как мог один человек подчинять своей воле такого гиганта - командовать его движением, остановками, поворотами, полетами самолетов, стрельбой из орудий? Брент вспомнил замечание Кэтрин Судзуки: "Это Фудзита. Эта штука - Фудзита". Да, она была права.
      На своем пути от основания трапа к воротам и караульному помещению он прошел мимо пулемета на позиции из мешков с песком, где находился один матрос с эмблемой моториста. Он возился с лентой, пытаясь вставить ее в обойму охлаждаемого воздухом 7,7-миллиметрового "Намбу" типа 92. Из такого пулемета Брент сбил арабский самолет, летевший на Тель-Авив.
      - Не так, - сказал Брент, заходя в бруствер и присаживаясь на корточки за треногой рядом с мотористом.
      - Моторист второго класса Хидари Дзингоро, - запинаясь и отдавая честь, представился матрос.
      - Пулемет должен обслуживаться расчетом из двух человек, - сказал Брент, отвечая на приветствие.
      - Да, сэр. - Дзингоро показал на небольшое здание рядом с проходной. Стрелок, главный артиллерийский старшина Сикибу Мусимаро. Он приболел и побежал в санчасть. - Матрос беспомощно посмотрел на оружие. - Всю службу я провел в машинном отделении, сэр. Я ничего не знаю об авиационном вооружении. Старшина сказал, что от меня требуется только подавать ленту, а этому он меня научит.
      - Ничего, моторист Дзингоро, старшина Мусимаро учил и меня, тут нет ничего сложного, - сказал Брент. - Держите конец ленты.
      - Да, сэр.
      - Я открываю затвор, - Брент выполнил названную операцию и повернулся к мотористу. - Вставьте ленту в приемник. - Матрос сделал. - Смотрите внимательно, я заряжаю один патрон. - Брент дернул назад и отпустил рычаг затвора, пружина вернула его на место.
      - Понял, сэр. Но мы не закончили, - сказал Дзингоро. - Нужно, чтобы патрон попал в патронник.
      - Очень хорошо, вы правы, - согласился Брент, в который раз удивляясь сообразительности, проявляемой членами экипажа "Йонаги". Он взялся за ручку. - Сейчас мы зарядим второй, - сказал он, с силой оттягивая ручку, подаватель щелкнул, когда первый патрон плавно вошел в патронник. Пулемет заряжен и взведен. - Брент перебросил налево маленький рычажок так, чтобы открылась зеленая риска. - И поставлен на предохранитель.
      - Понял, сэр. Красная для стрельбы.
      - Правильно.
      Брент поднялся, а матрос остался сидеть за пулеметом.
      - Справитесь?
      - Так точно, сэр. - Дзингоро махнул рукой в сторону приближающейся худой фигуры. - К тому же сюда идет старшина Мусимаро.
      - Хорошо. - Брент пошел по направлению к проходной, ответил на приветствие старшины и остановил его рукой. - Как самочувствие, старшина Мусимаро? Дежурить сможете?
      - Да, сэр, - ответил старшина-артиллерист. - Просто легкое расстройство. - Он похлопал себя по животу. - Слишком много хорошей пищи. Мы не привыкли к ней, энсин.
      Еще раз обмен приветствиями, и Брент продолжил свой путь к проходной. По обеим сторонам от него тянулись склады с имуществом и боеприпасами, запасенными на несколько месяцев вперед. Повсюду сновали вилочные погрузчики и электрокары, перевозившие поддоны с грузом вверх по пандусам прямо в чрево корабля или доставлявшие их к люлькам, которые лебедки подтягивали на палубу. Машин было немного. Одна из них, десятиколесный грузовик с откидным верхом, с надписью "Йонага", сделанной на дверях и тенте по-английски и по-японски, чуть не задел Брента, когда неопытный водитель подъезжал к воротам.
      - Осторожнее! - закричал Брент.
      - Извините, сэр! - примирительно крикнул в ответ водитель. Узнав за рулем огромное тело главного авиационного старшины Симады, Брент добродушно помахал рукой.
      - Он выезжает один? - спросил Брент дежурного унтер-офицера, подойдя к воротам.
      - Да, сэр, - ответил тот. - Направляется к административным корпусам. Дежурный показал в сторону современного бетонного здания в километре к западу, высившегося над складами.
      Брент быстро огляделся, кроме унтер-офицера, вооруженного таким же автоматическим пистолетом "Оцу", как и у него, четыре матроса-охранника с карабинами "Арисака" наготове стояли у белого деревянного шлагбаума, поднимавшегося перед въезжающими и выезжающими машинами. В проходной у оборудования связи находились двое матросов. Слева и справа тянулось плотное высокое проволочное заграждение, удерживаемое близко поставленными стальными столбами, обеспечивая дополнительную защиту. Удовлетворенный, Брент пошел назад к пулеметной точке, где находились Дзингоро и Мусимаро. Дуло пулемета смотрело ему в грудь.
      Брент почувствовал себя неуютно и отошел вправо к штабелю пустых поддонов, поднимавшемуся метра на два. Осторожно взобрался наверх, сел и, глядя на ворота, начал болтать ногами.
      Шло время, матрос принес ему кофе и сладкие булочки, а остальным чай, сырую рыбу и огурцы. Шныряли грузовики. Муравьиная матка-"Йонага" продолжала поглощать пищу-имущество с той скоростью, с какой муравьи-рабочие доставляли его ей. Зевая, Брент заметил, как возвращается грузовик Симады. Добрый старый старшина. Он пытался предотвратить ту ужасную драку с Коноэ на ангарной палубе. Знающий специалист с мягким нравом. Но даже с такого расстояния старшина выглядел меньше. Брент выпрямился. Потянулся к биноклю. Выругался. Конечно, он не захватил его с собой на это дежурство. Теперь он увидел еще и пассажира. В его мозгу зазвенел тревожный сигнал.
      Спрыгнув на землю, он закричал пулеметному расчету:
      - Пулемет - машина! Машина!
      Старшина Мусимаро крикнул в ответ:
      - Есть, сэр! - И прищурился в прицел, положив палец на курок.