— Что вы имеете в виду? — хотя прекрасно знал, какой последует ответ.
— Вы слышали о Маршалловых островах, капитан?
— Слышал, — вздохнул Росс, поражаясь цепкой памяти старика. На его скулах заиграли желваки. Он помолчал и сказал: — Вы еще не упомянули Марианские острова… Или, может, вы забыли?
— Вовсе нет, капитан. Если верить вашему радио, японские гарнизоны, находившиеся там, были оставлены американцами, как они выразились, «сохнуть на корню». Их превратили в мишени для упражнений в стрельбе с воздуха и с моря. — Затем адмирал спросил не без любопытства: — А почему, собственно, это вас так возмутило, капитан?
— Тогда речь шла о вооруженных группах людей, тогда была война… Случившееся стало результатом стратегической необходимости.
— Вы уже высказывались в этом духе, капитан, — сказал Фудзита, и его губы искривила легкая усмешка. — В гневе вы делаетесь весьма красноречивы. Однако вы меня не убедили. Стратегическая необходимость заставляет меня нанести удар по Иванам. По обнаруженному нами судну.
— В таком случае честь и достоинство заставляют меня перестать поставлять вам какую-либо информацию. Мне и ранее не удавалось помешать вам убивать — сначала вы уничтожили вертолет, потом самолет, а теперь вот вам помешал и китобоец. Он же совершенно беспомощен.
— Беспомощность — понятие весьма относительное, капитан, — усмехнулся адмирал. — Спросите об этом кита, в которого вонзился их гарпун. — Еще один довольный смешок.
— Разрешите уйти, — глухо произнес Росс. — Его пальцы вцепились в подлокотники.
— Нет, оставайтесь здесь.
Росс замолчал, чувствуя, как внутри начинает разгораться пожар. Его уже не интересовали мотивы адмирала. Он знал одно: пора прекратить это безумие, помешать этим маньякам. Только как? Разумеется, ему не сделать этого здесь и сейчас. Он вынужден играть роль внимательной аудитории. Сорок два года они не имели возможности пообщаться со свежим человеком… И тут его внезапно осенило. Он не просто аудитория! Он еще и свидетель. Скорее всего так оно и есть. Живой дневник. Он выпрямился, взял себя в руки. Нет, он еще померится силами с этими функционирующими реликвиями. Брифинг продолжался, и Росс то и дело переводил взгляд с одного японца на другого.
— Возьмите девять «Зеро», — говорил между тем адмирал Симицу. — «Айти» и «Накадзимы» тут не нужны. Вряд ли есть смысл применять торпеды против сорокаметрового судна. И я не хочу, чтобы «Айти» набирали большую высоту для захода на бомбометание.
— Есть, адмирал, — сказал Симицу, облизывая пересохшие губы кончиком языка.
— Каждый истребитель возьмет с собой по две стодвадцатикилограммовые бомбы, — продолжал адмирал, а летчики кивали. — И еще, подполковник. Пусть самолеты атакуют единой цепочкой.
— Единой цепочкой?
— Да, и с интервалом в тысячу метров. — Летчики были явно сбиты с толку этим распоряжением. Росс сидел сгорбившись и удивлялся, как устроена голова у того, кто находился напротив него за письменным столом. Фудзита же продолжал: — Все дело в их радарах. Если все «Зеро» выстроятся в линию, это затруднит работу их радаров. Они зафиксируют лишь один объект… — Летчики переглянулись. — И первым делом уничтожьте радиорубку, она в задней части надстройки. Сразу за мостиком.
— Есть, адмирал, — хором отозвались летчики.
— Адмирал, — заговорил лейтенант Сугуйра, сверкая черными глазами, превратившимися в отполированные кусочки оникса. — Это я обнаружил противника. Позвольте мне быть наконечником стрелы. Обещаю, что с первого же захода радиорубка будет уничтожена.
Адмирал посмотрел на Симицу, тот сказал:
— Лейтенант Сугуйра, безусловно, заслужил эту честь. — Но в голосе его не было искренности.
— Отлично, подполковник, — сказал адмирал. — Итак, ваши люди представляют, что являет собой цель?
— Так точно. Они сейчас находятся на взлетной палубе. Их машины заправляют горючим.
— Хорошо. Объясните им план атаки и через десять минут взлетайте. Сейчас я прикажу развернуть «Йонагу» против ветра и распоряжусь, чтобы ваши самолеты загрузили бомбами. — Он снял трубку телефона и отдал распоряжения с какой-то юношеской четкостью.
Летчики крикнули «банзай!» и удалились.
Росс обмяк на своем стуле. Он тяжело дышал. Адмирал откинулся на спинку кресла. Он устремил взор в потолок и сложил руки на груди так, что пальцы переплелись в хитрую фигуру. На его лице появилось умиротворенное выражение.
Когда подполковник Масао Симицу и лейтенант Такео Сугуйра вышли на палубу, они сразу поняли, что команда адмирала была почти выполнена. Девять «Зеро», по трое в ряд, стояли наготове, вокруг них копошились техники и их ассистенты вручную закачивали в баки горючее из баллонов на стальных, тележках, прилаживали под крыльями бомбы. У самого горизонта, над водой кружили бомбардировщики и истребители, двигаясь против часовой стрелки. После исчезновения Аосимы все тренировочные полеты проводились в зоне видимости с авианосца.
Взмахом руки командир отряда созвал своих летчиков на инструктаж. Некогда было идти в пилотскую, поэтому они просто собрались в кружок на палубе, держа в руках планшеты и вслушиваясь в слова командира, который говорил громко, чтобы его не заглушали вой ветра и рокот двигателей самолетов.
— Как известно, лейтенант Сугуйра обнаружил небольшое русское китобойное судно, — говорил Симицу, — относительный пеленг ноль — один — ноль, дальность сто. — Восемь голов кивнули одновременно. — Нам выпала честь нанести удар по противнику.
Раздались крики «банзай!».
Подняв руку, подполковник заставил крики стихнуть.
— Мы будем атаковать стрелой. Первым пойдет лейтенант Сугуйра, затем остальные с интервалом в тысячу метров — никак не меньше, нам ни к чему испытывать на себе мощь собственных бомб, — я, потом Хино, потом Ямаучи и Хаттори. В районе нахождения цели скорее всего будет обычный для этих мест туман. Русские, похоже, убили кита. Не исключено, что они легли в дрейф, а если и двигаются, то малым ходом. — Летчики изо всех сил записывали. — Наша скорость — двести узлов, курс один — семь — пять. — Летчики снова закивали. — Первым делом надо вывести из строя радиорубку. Она находится в той части надстройки, что ближе к корме. Когда будете проходить над кораблем на бреющем полете, то сбросите бомбы. — Взгляд Симицу поочередно падал то на одно непроницаемое плоское лицо, то на другое. — Помните, что наша стрела должна поразить наверняка. Мы не можем допустить, чтобы кто-то уцелел. Все ясно?
Ответом ему стало дружное «банзай!».
Заурчал один мотор, затем второй, третий. Вскоре все девять «Зеро» были готовы к полету, и в каждой кабине уже сидело по технику. Оружейники покинули палубу. Только оставались матросы у тросов и колодок. Все шло как положено. Подполковник Симицу крикнул: «По машинам!» Раздался радостный вопль, и девять фигур в коричневых комбинезонах бросились бегом к самолетам.
На бегу Симицу увидел, что в кабине его самолета сидит опытный техник Кантаро Такахаси. Он запускал двигатель на полную мощь, проводил контрольную проверку приборов и рычагов управления. Симицу бросил взгляд на мостик. Там стоял адмирал, а рядом с ним тот самый американец. Масао почувствовал прилив ярости. Почему адмирал так носится с этим варваром? Неужели ему были так необходимы эти долгие разговоры? Главное, наглец-американец держался как равный! Почему адмиралу вздумалось покровительствовать этому мерзавцу? Но ничего, скоро будет праздник на его, Симицу, улице! Эх, с каким удовольствием он проверил бы, крепко ли сидит голова на шее этого негодяя, попробовал бы на этом варваре свой клинок. Круглоглазый пес! Симицу посмотрел на Росса, и его пальцы непроизвольно потянулись к рукоятке меча. Росс и не подумал отвести глаз, смотрел прямо на Симицу.
«Что ж, у этого капитана есть отвага», — подумал Симицу. Как он безжалостно расправился тогда с Хиратой! Но ему, конечно, сильно повезло. Хирата — болван! Позволил чувствам взять верх. Утратил над собой контроль. Позволил втянуть себя в идиотский поединок на скользкой от крови палубе. Разве так ведут себя самураи?! Вот и помер жуткой смертью. Избит и убит головой лейтенанта Мори. Как это американец додумался до такого? Ничего, глядишь, и ему, Масао Симицу, доведется помериться силами с неустрашимым капитаном Тедом Россом. И тогда уж пусть американец пеняет на себя. Симицу разберется с ним в два счета. Как с сопливым мальчишкой.
Пока Симицу обегал крыло своего «Зеро», Такахаси выбирался из кабины. Симицу ухватился за ручку под фонарем кабины, а Такахаси спрыгнул на палубу, крикнув: «Порядок!» Симицу пробормотал: «Угу!», подтянулся и шагнул с крыла в свою кабину, такую крошечную, словно она была специально выкроена по его фигуре.
Симицу пристегнул ремень, проверил тормоза. Затем, не спуская глаз с приборной доски, чуть газанул. Так, баки полные… давление в норме… температура двигателя тоже в норме… и с маслом порядок… Симицу убрал газ, глянул на тахометр. Затем поочередно покосился на ведомых. Справа — лейтенант Такео Сугуйра, слева — военно-морской летчик первого класса Сусуми Хино. Оба склонились над приборами. Симицу испытал прилив уверенности. Эти ребята были его ведомыми и в Китае. Отличные, надежные летчики, доказавшие это в деле.
Подполковник посмотрел вперед, туда, где стоял регулировщик взлета, офицер в желтом. В руках у него было два красных, похожих на веера флажка. Он стоял, опустив руки, глядя в сторону кормы. Симицу вытянул шею. Затем он понял, в чем дело. На истребителе Ямаучи бомба провисала хвостом вперед, почти касаясь палубы. Симицу выругался. Тотчас же к бомбе кинулись оружейники и совместными усилиями начали ставить ее как положено.
Задержка. Симицу в раздражении дернулся, отчего голова его стукнулась о подголовник. Затем он выругался на чем свет стоит. Этого еще не хватало! Он был бессилен что-либо сделать. Приходилось сидеть и ждать. Он уставился на рацию. Только зря занимает место. Потом его взгляд упал на дальномер. Тут его губы скривила легкая улыбка. Напряженное выражение исчезло, он погрузился в приятные воспоминания.
Его последние две победы. Седьмая и восьмая. Во время одного боевого вылета. Дело было над Поньяном. Вот уже сорок лет он то и дело возвращался памятью к тому радостному дню. Особенно ночью, лежа на спине и глядя в темный потолок своей каюты, он уносился в прошлое, в тот воздушный бой. Припоминая в тысячный раз его подробности, он засыпал со счастливой улыбкой на губах. Но сейчас он вспоминал об этих русских… Его очереди прошивали самолет-гигант, кромсали его, разрывая на куски… О радость уничтожения! Какое воодушевление охватило его, особенно когда он увидел ту самую лодочку и в ней двоих пилотов! Это было лучше, чем с женщиной в постели даже после десятилетий целомудрия. Но русские были уже обречены. Тадаси Киносита и зенитки «Йонаги» неплохо позаботились об этом. И все же китайские воспоминания особенно возбуждали. Доставляли самое большое наслаждение. Да, да! Именно в бою над аэродромом Поньяна он испытал самое большое наслаждение в жизни. Он помнил тот великий миг так, словно все это случилось только вчера.
И тем не менее это произошло сорок два года назад, когда ему, младшему лейтенанту военно-воздушных сил, был двадцать один год и он не слышал ни о группе Семьсот тридцать один, ни об авианосце «Йонага». Это было второго февраля сорок первого года, и он тогда повел девять «Зеро» на боевое задание. Справа от него шел Сугуйра, слева — Хино, и еще шесть истребителей, по две тройки, шли за ними. Тогда они прикрывали двадцать семь средних бомбардировщиков «Мицубиси G4M», получивших задание атаковать крупный военный аэродром Поньяна. Они должны были преодолеть восемьсот километров от своей базы в Ханьгоу до Поньяна. Согласно приказу, им нужно было выйти на цель с восходом солнца, и они вылетели в три часа утра. Было темным-темно, и единственным ориентиром оставалась долина реки Янцзы, чуть светлевшей в кромешном мраке.
Они подлетели к Поньяну на рассвете. Симицу вел свой отряд на высоте трех тысяч метров. Самолеты медленно сделали круг над аэродромом, сложным авиационным комплексом с четырьмя огромными ангарами и тремя взлетными полосами. Странным образом были видны лишь три истребителя в укрытиях у дороги, проходившей вдоль северной границы аэродрома. Что-то показалось Симицу подозрительным. Он хорошо помнил это странное чувство.
Симицу с удовольствием поднялся бы выше, но на трех с половиной тысячах метров уже начинались кучевые облака. Эти облака настораживали. Там могли прятаться истребители противника. Толстый слой этих облаков тянулся почти до самого горизонта на восток, где над невысокой горной грядой уже проглядывали первые лучи солнца, слабые, словно отблески свечки в комнате. Они придавали местности странный, неземной облик.
Затем солнце поднялось выше, и его отблески показались на крышах строений, вокруг крон деревьев возникли серебряные нимбы, и по земле побежали длинные тени от всего, на что падали его лучи. Отражаясь от облаков, солнечный свет придавал пространству причудливо-зловещие очертания. Симицу казалось, что он заглянул под крышу гигантского храма, где зажглись сотни факелов о-бон в честь ежегодного праздника мертвых. Эта обстановка была словно специально создана для того, чтобы убивать.
Затем вовсю заработали зенитки, и вокруг неуклюжих бомбардировщиков стали возникать черные клубочки разрывов. Зенитки неистовствовали, но бомбардировщики делали свое дело, сбрасывая бомбы на высоте тысячи метров. Черные цилиндры стремительно неслись вниз, на землю, и внезапно на ВПП стали вырастать гигантские цветки, а ангары превратились в вулканы, изрыгавшие пламя. Во все стороны летели какие-то полыхающие обломки.
Но противник либо был предупрежден об атаке, либо заранее выслал патрули. Внезапно из облаков, злобно урча, выскочили двенадцать истребителей, на воздухозаборниках которых были изображены шестеренки и оскаленные зубы. Словно цепные псы, они набросились на бомбардировщики. Это были самолеты АДО — американские наемники. Симицу ненавидел тех, кто воевал из-за денег. Либо американцы не обратили внимания на «Зеро», либо просто игнорировали их, так рьяно набросились они на бомбардировщики. Впрочем, возможно, янки просто не понимали, с кем имеют дело.
«Зеро» был великолепным истребителем. Но он был слишком легок, поэтому плохо пикировал, уступая в этом отношении более тяжелым машинам противника. Рации и парашюты японских летчиков остались на базе — нужно было соблюдать радиомолчание, а приземлиться с парашютом на китайской территории означало обречь себя на медленную и мучительную смерть. Поэтому, не имея в своем распоряжении рации, Симицу покачал крыльями, а затем ткнул вниз двумя пальцами. Его ведомые тотчас же воспроизвели этот жест.
Симицу кивнул и взял от себя, рванув РУД на форсаж. Улыбаясь, Симицу вел свою машину вниз. Двигатель «Сакаэ» грохотал, словно гром в грозу. Пять «Зеро» ринулись за ним, еще три остались прикрывать сверху.
Итак, их было шестеро против дюжины истребителей противника. «Нормально», — подумал Симицу. Но тотчас же чертыхнулся. Он увидел, как внизу «Кертисы Р—40», разбившись на пары, понеслись на бомбардировщики, образовав гигантскую косу. Кромки их крыльев замигали огоньками, за ними тянулся коричневый дымок.
Тут все и началось. Мотор одного из бомбардировщиков вдруг изрыгнул желтый язык пламени. То же самое случилось и еще с одной тяжелой машиной. Они нарушили строй и, оставляя за собой дымные хвосты, устремились вниз.
Симицу решил, что истребители противника, прорвавшись сквозь строй бомбардировщиков, теперь постараются резко уйти вверх, чтобы затем атаковать вторично. Он попытался представить себя на месте командира отряда истребителей янки. Да, именно так он и поступил бы. Симицу взял на себя, и тотчас нос «Зеро» задрался кверху, а в дальномере прицела, чуть правее кутерьмы, засверкало солнце. Симицу не ошибся. Американцы пользовались стандартным приемом — вынырнуть из облаков, нанести удар и уйти в сторону солнца.
Симицу вытянул шею, посмотрел вниз. Он увидел, как уходил вверх Р—40 — к солнцу и прямо в его прицел. Симицу посмотрел на указатель скорости — четыреста узлов. Отлично. Набирая высоту, «Кертисы» заметно сбросили скорость.
Вспоминая следующий эпизод атаки, Симицу никогда не мог сдержать улыбки. Янки были явно новичками, и у них был слабый командир. Так или иначе, Симицу не сомневался, что янки увидели «Зеро» только после первой атаки. Впрочем, у них затем хватило опыта развернуться против солнца и устремиться в лобовую атаку. Что ж, на их стороне был численный перевес: они превосходили японцев в отношении два к одному.
Симицу отыскал ведущего янки, поместил самолет в свой прицел. Крылья Р—40 замигали огоньками. Симицу усмехнулся: не далековато ли? Как-никак между ними было четыреста метров. Но противники неумолимо сближались со скоростью шестьсот узлов. Симицу надолго запомнил свою же реплику: «Иди сюда, тигр, — пробормотал он, — сейчас я вырву тебе зубы».
Мгновение спустя Симицу нажал на гашетку. «Зеро» задрожал в упоительном пароксизме страсти и пронесся над противником, чуть не чиркнув брюхом по фонарю кабины янки. Обернувшись, Симицу увидел, что «Кертис» потерял крыло, опрокинулся и вошел в штопор. Он падал, оставляя за собой густой дымный хвост. Вскоре еще один «Кертис» остался без крыла и, бешено кувыркаясь, помчался навстречу земле. Но тут же один «Зеро» разлетелся на тысячи мельчайших осколков.
Противники проносились мимо друг друга в какие-то доли секунды. «Мерзкие псы, — буркнул тогда Симицу, — слабаки вы против „Зеро“. Взяв ручку на себя, он почувствовал, как в животе у него что-то екнуло, а в ушах загудело. Он покачал головой. Уцелевшие самолеты янки отчаянно карабкались вверх, пытались скрыться в облаках. Они не собирались сражаться с „Зеро“. Похоже, янки были не такие уж болваны, как ему вначале показалось. Впрочем, один „Кертис“ отставал. Похоже, он получил повреждение. Да, точно. Он оставлял за собой шлейф масляного тумана.
Подавшись вперед, Симицу врубил полный газ. Машина послушно отозвалась на его призыв и обрушилась на неприятельский самолет, словно ястреб на голубя. Симицу быстро посмотрел по сторонам. Все в порядке. Его ведомые были где положено, прикрывая его хвост. Теперь можно было разделаться с жертвой.
Он смотрел на неприятеля через дальномер прицела. Четыреста метров. Триста метров. Сто метров. Он уже видел перепачканный маслом фюзеляж «Кертиса». Впереди маячила голова летчика. Симицу никак не мог понять, почему тот не оборачивается. Хороший летчик постоянно смотрит по сторонам и назад. Что это — отсутствие опыта или страх? Наконец-то янки оглянулся. Он был какой-то очень белый. И очень юный. Прямо школьник. Симицу расхохотался и нажал на гашетку. Короткая очередь. Он выпустил двенадцать двадцатимиллиметровых снарядов с пятидесяти метров. Они разнесли вдребезги и кабину, и голову пилота. «Кертис» оставил за собой брызги стекла, крови и мозгов, отчего ветровое стекло «Зеро» залепило красным, напоминая Симицу о том, что его любимое блюдо — это умебоси, маринованные зернышки сливы.
«Да, то был великий момент, — думал Симицу. — Момент, когда ты убиваешь». Затем он вспомнил, как призвал на помощь Аматэрасу, но американцы один за другим стали исчезать в облаках. Раздосадованный таким поворотом событий, он повел свои самолеты вверх, чтобы присоединиться к тем трем «Зеро», которые по-прежнему прикрывали их сверху. После этого они взяли курс на свой аэродром.
Вспоминая об этом сейчас, Симицу стиснул зубы, и на его скулах заиграли желваки: именно на обратном пути исчез младший лейтенант Каматори Ватанабе. Этот глупец не только пошел наперекор заветам бусидо, но и нарушил основное правило военного летчика: никогда не покидать боевой строй для несанкционированного преследования противника.
Исполняя обязанности правого ведомого правой тройки, Ватанабе заприметил далеко на горизонте «Кертис», который в одиночестве пытался уйти в облака.
Недолго думая, Ватанабе ринулся в погоню за «Кертисом», а Симицу, лишенный возможности связаться с ним по рации, только выкрикнул ругательства, которые, кроме него, никто не мог услышать. Несколько секунд спустя оба самолета скрылись в грозовом облаке. Больше Симицу не видел Ватанабе. Вспоминая о том, какая участь его постигла, подполковник содрогнулся.
Четыре дня спустя батальон Квантунской армии обнаружил гниющий труп Ватанабе у останков его самолета неподалеку от китайской деревни Шинтон. Молодой летчик был привязан к дереву, у него были срезаны веки, с него была содрана кожа. Этот изощренный метод пытки позволял жертве прожить несколько лишних часов, испытывая невыразимые мучения от уколов бамбуковыми палками и от роев беспощадных насекомых, атаковавших прежде всего глаза. Кроме того, у него были отрезаны и засунуты в рот половые органы. Так обычно делали, когда жертва уже умирала.
Но Симицу не мог сдержать улыбки, вспоминая, как японцы отомстили за Ватанабе. Все жители деревни — мужчины, женщины, дети — были привязаны к их соломенным и бамбуковым хижинам. Девушки и женщины помоложе были предварительно и по многу раз изнасилованы. Детям отрубили головы, мужчинам отрезали гениталии и запихали в рты, а женщинам загоняли штыки во влагалище. Говорили, что вопли и стоны несчастных не прекращались всю ночь. Наутро деревню сожгли дотла. Месть получилась на славу, не хуже, чем у сорока семи самураев. Впрочем, все равно цена оказалась слишком высокой. Что такое деревня каких-то темных китайских крестьян против драгоценной жизни настоящего самурая?!
Но тут регулировщик поднял руку вверх, и подполковник Симицу вернулся из прошлого в настоящее. Оглянувшись, он довольно улыбнулся. Бомбы были закреплены, оружейников как ветром сдуло с палубы. Остались только матросы у тросов и колодок.
Теперь все внимание Симицу было сосредоточено на регулировщике. Тот поднял вверх оба флажка. Четыре троса были убраны, и истребитель задрожал, готовый к взлету. Не оборачиваясь, Симицу мысленно видел, как четверо матросов бегут к своему мостику. Остались лишь двое присевших у колодок.
Последняя проверка. Симицу запустил двигатель, доведя мощность до двух тысяч оборотов в минуту, а давление в трубопроводе до пяти сантиметров. Он улыбнулся, крепко взялся за ручку, кивнул регулировщику. Тот опустил один флаг. Толчок. Это убрали колодки. Машина затрепетала, словно девушка, готовая принять своего первого возлюбленного. Теперь для Симицу существовали лишь регулировщик и сто пятьдесят метров взлетной палубы. В такие моменты он с грустью вспоминал бесконечно длинные ВПП Цутиуры и Касимигауры. Опустился последний флажок. Регулировщик показывал на нос корабля. Симицу двинул РУД и, видя, как стрелка манометра приближается к красной черте, убрал тормоз.
Изящный истребитель бодро рванулся вперед, отчего подполковника вдавило в сиденье. В животе у него возникла пустота. Истребитель не пробежал по палубе и сотни метров, а скорость уже достигала ста узлов. Симицу взял ручку на себя, и «Зеро» радостно взмыл ввысь, словно стосковавшийся по небу ястреб. Симицу дал левую педаль, выводя машину на высоту, на которой он какое-то время должен был барражировать над «Йонагой». Выровняв машину на ста метрах, Симицу оглянулся и увидел, что самолет Сугуйры тоже был уже в воздухе, а «Зеро» Хино разбегается по палубе. Четыре минуты спустя все девять «Зеро» барражировали над «Йонагой».
Затем Симицу взял курс на русское китобойное судно. Чуть убавив газ, он пропустил вперед Сугуйру. Глядя на обходившую его машину лейтенанта, он вскинул вверх кулак и крикнул: «Банзай!» Сугуйра повернул голову, сделал точно такой же жест, и по движению его губ Симицу понял, что лейтенант так же крикнул: «Банзай!»
Рука Сугуйры коснулась головной повязки хатамаки. То же самое сделал и подполковник Симицу. Летчики кивнули друг другу, затем Сугуйра прибавил газу, и его машина резко ушла вперед.
Охота началась.
8. 5 декабря 1983 года
— Кит! Пеленг ноль-шесть-ноль, дальность пятьсот, — крикнул впередсмотрящий.
— Отлично, — отозвался Борис Синилов, поднося к глазам бинокль. Всматриваясь в даль, он спросил у Волынского:
— Что там на радаре? На сонаре?
— Ничего, капитан, — отозвался тот, потом вдруг сказал: — Обратный сигнал на сонаре, ноль — шесть — ноль, дальность пятьсот метров. На радаре ничего, капитан.
— Отлично, — сказал Борис Синилов и обратился к Семену Старикову. — Ты можешь держать прямо по курсу? Ведь еле плетемся!
— Есть держать прямо по курсу, — отозвался молодой рулевой, крепко сжимая в руках штурвал.
Глядя в бинокль на горизонт, Кузьма Никишкин спросил с надеждой в голосе:
— Мы и его сможем убить?
— Сначала наши ослы должны закачать воздух в этого, — буркнул Борис, показывая рукой на правый борт, где матрос вонзил в кита гарпун, к которому был прилажен шланг. Второй матрос, повернувшись спиной к киту, смотрел на какие-то приборы на переборке, а кок и трое свободных от вахты механиков, облокотившись на поручни, с любопытством разглядывали пришвартованного к борту гиганта, который был всего на несколько метров короче, чем судно. Даже на мостике Борис чувствовал, как дрожит корабль от работы компрессора, установленного в машинном отделении.
— Как сильно накачивают кита? — осведомился замполит, с любопытством следя за операцией.
— До упора, — отозвался капитан как ни в чем не бывало. Он не мог отказать себе в удовольствии вонзить в Никишкина свой собственный гарпун иронии.
— До упора?
— Да, — сказал Борис с еле заметной улыбкой. — Если накачать его как следует, то мы шутя притащим его к «Геленджику», словно хороший аэростат заграждения.
Раздался взрыв смеха. Все, кто был на мостике, с интересом уставились на замполита. Тот покраснел, а затем ответил голосом, хриплым от обиды и злости:
— Капитан, мне кажется, ваш юмор…
— Самолет! — перебил его окрик впередсмотрящего. — Пеленг ноль — девять — ноль, низко над горизонтом…
— Кажется, или действительно самолет? — крикнул Борис, уже не обращая внимания на Никишкина и поднося к глазам бинокль.
— Действительно самолет, — услышал он ответ. — Я его вижу. Он приближается к нам, но идет очень низко.
— Радар! — крикнул Борис.
— Есть, капитан. Только что появился на экране, пеленг ноль — девять — ноль, дальность пять тысяч метров. На очень большой скорости. И… я… я…
— Ну, что еще? Язык откусил? Говори! — рявкнул Борис, с раздражением хватая снова свой бинокль.
— Я не понимаю, — пролепетал Георгий Волынский. — Или там действительно несколько самолетов, или мне уже мерещатся призраки.
— Почему?
— Восемь или девять объектов один за другим с большими интервалами. Все они приближаются.
Кузьма, явно забыв свои обиды, подошел к капитану, уставился в бинокль. Затем громко провозгласил:
— Я его вижу!
Борис проклинал вечные туманы в этих водах. Затем он тоже увидел белый моноплан над самой водой. Он приближался с огромной скоростью.
— Что он делает в этих местах, так далеко на севере? — вопрошал Кузьма.
— Чистое безумие! — буркнул Борис скорее сам себе, чем Никишкину. — Старый винтовой самолет посреди Тихого океана. Уму непостижимо.
— Еще самолеты! — крикнул впередсмотрящий.
— На радаре девять вспышек, все приближаются, — сообщил Волынский.
— Американцы задумали какую-то пакость, — пробормотал Борис. Теперь самолет оказался в лучах солнца, отчего засверкали крылья, обтекатели, фонарь кабины. Затем Синилов увидел целую вереницу белых самолетов, протянувшуюся до самого горизонта. Он теперь отчетливо слышал рокот допотопных моторов.
— У него бомбы! — крикнул Кузьма.
Молча Борис уставился на самолет. Под крыльями у него имелись предметы цилиндрической формы. Все, кто был на мостике, повернулись вправо. Ведущий самолет, оказавшись примерно в тысяче метров от его судна, снизился еще больше, поднимая воздушной струей от пропеллера фонтаны брызг.
— Идет ниже нашего топа, — возбужденно проговорил Семен Стариков.
С ревом самолет несся прямо на мостик.
— Возьми выше, болван! — крикнул Никишкин, словно надеясь, что чужой летчик послушает его как замполита.
Но самолет вместо этого еще больше снизился, направляясь точно на надстройку. Борис опустил бинокль. Самолет был уже почти над их головами. Капитан схватился за поручни и услышал, как Кузьма Никишкин жалобно прохныкал:
— Не надо…
Внезапно, словно в стробоскопе, Борис увидел тот страшный момент из своего военного прошлого. Давным-давно он уже стал свидетелем чего-то в этом роде. Это было в Маньчжурии, на берегах разлившейся реки Нен. Борис тогда попытался закопаться в грязь, когда его рота была застигнута врасплох на открытой местности и обстреляна дюжиной японских истребителей. Он, как сейчас, видел огромные моторы, сверкавшие на солнце пропеллеры. Машины летели низко, но не так низко, как сейчас…
Из крыльев и обтекателя белого самолета стали вырываться язычки пламени. Кузьма, чуть не сбив с ног капитана, бросился куда-то в сторону с криком:
— Не надо. Ради Бога, не надо.
Но Бог не внял пожеланиям замполита. Мидель корабля прошило очередью, стали раздаваться взрывы, завизжали рикошеты. Из воды поднимались фонтаны брызг выше капитанского мостика. Из радиорубки слышались крики.
Рулевая рубка ходила ходуном от рева самолета. «Нет!» — крикнул Борис, увидев несущийся на него пропеллер, заслонявший ему весь обзор. Затем в левой части рубки что-то взорвалось, грохнуло, отчего Бориса швырнуло к правой переборке. Сталь рвалась, словно бумага. Во все стороны брызнули осколки стекла, обломки металла. Стало страшно жарко, повалил дым, поднялись крики.
Борис судорожно хватал ртом воздух, кашлял от дыма. Ему удалось прогнать черную пелену, стоявшую перед глазами, но крики не утихали. Задняя часть рубки, вся ее левая сторона была уничтожена взрывом. Борис увидел, что весь шкафут в огне. Он ощупал руки. Вроде, целы. Ноги? Их оказалось больше чем положено. Он опустил взгляд и увидел, что на него давит нижняя часть туловища рулевого, обливая его кровью. Немеющими руками капитан сбросил с себя живот и ноги того, кто еще недавно звался Семеном Стариковым, потом смахнул серо-красные кишки со своей куртки и брюк, ухватился за обвисшие перила и встал на ноги.