Неуклонно приближаясь к нему, он чувствовал, как растет его тревога: дверь "Локхида" открылась, и оттуда вытянулись черные рыльца трехствольной пулеметной установки. Может быть, это очередное чудо арабской конструкторской мысли - бомбардировщик, замаскированный под авиалайнер? Может быть, он идет к Токийскому заливу, чтобы сбросить бомбы на "Йонагу"? Если уж дряхлые DC-3 арабы со своими немецкими и русскими наставниками сумели переделать в бомбардировщики... С них станется.
      Йоси вновь ощутил сосущую пустоту в желудке, а во рту стало сухо и кисло - так бывало с ним наутро после того, как накануне он выпивал слишком много сакэ. Перед ним была смерть. Но разве он не искал ее? Не призывал, думая таким образом снять с себя вину за гибель Кимио? Откуда же взялся этот страх, ледяной змеей вползший ему в кишки? Зло стиснув челюсти, он дал полный газ, и мотор, взревев, как почуявший добычу хищник, рванул истребитель на четырехстах узлах.
      Пикирующий на такой скорости "Зеро" - не самое подходящее место для снайперской стрельбы, но зато и в него попасть очень трудно. Сейчас Йоси нужно выжать из машины все, что она может ему дать. Еще один удар сердца и он будет в зоне поражения пулеметов "Локхида".
      Хвостовой люк окрасился в вишневый цвет, трассирующие очереди понеслись к Йоси, но погасли, не дотянув. "Щенки, кто же лупит из 13-мм на такой дистанции", - хмыкнул Йоси. Потом и из передней двери, как из открытой печной заслонки, ударило оранжевое пламя - это пилот "Локхида" заложил пологий вираж, подставляя истребитель под огонь своих "Гатлингов". Это дело другое. Трехствольная установка. Двадцать миллиметров. Эти дотянутся. Мимо! Трассирующая серия прошла рядом с "Зеро", как поток метеоритов.
      Корпус истребителя содрогался от вибрации, страшное давление словно заморозило рычаги управления, и ручка сделалась тугой и неподвижной, как ствол дерева. Огромного усилия стоило Мацахаре отвернуть в сторону, чтобы разминуться с трассерами и совместить светящуюся точку стрелкового оптического прицела с центром фюзеляжа. И вот он обреченно вплыл во все три круга дальномера. Большой палец Йоси утопил гашетку.
      От залпа двух 20-мм автоматических пушек и пары 7,7-мм пулеметов истребитель, и так уже измученный крутым пикированием, затрясся, как в судорожном припадке, и сбавил скорость на двадцать узлов. Пустые гильзы отскакивали от предохранительных решеток и исчезали в струе воздуха, поднятой винтом, весело крутясь, как пригоршня желтых блестящих конфетти. Йоси, крепко стиснув челюсти, не снимал палец с гашетки, чувствуя, как едва ли не впервые после гибели Кимио переполняет его звериное первобытное ликование.
      Все это продолжалось только четыре секунды. Но ни один снаряд или патрон не пропал даром. Японец разразился диким лающим смехом, видя, как его трассеры вгрызлись в огромный фюзеляж наподобие зубьев пилы, отрывая куски обшивки и отшвыривая их прочь, словно листы бумаги. Даже не прикосновение к ручке, а легчайшее дуновение, неосязаемое как мысль, - и трассирующие очереди пневматическим молотком прошлись по турели: полетели в разные стороны осколки плексигласа и брызнул серо-кровяной фонтан. Один из снарядов попал пулеметчику в голову.
      Йоси чуть прижал правую педаль и пролетел мимо - пролетел так стремительно, что пулеметчик с левого борта не успел взять на прицел несущийся со скоростью четырехсот узлов "Зеро". Из двери все равно выметнулись оранжевые сполохи огня, и вниз, к морю, понеслись обгорелые дымящиеся головешки гильз. Йоси расхохотался, снова изо всех сил беря ручку на себя. Все очереди прошли мимо.
      Но смех сейчас же сменился стоном, когда чудовищная перегрузка втиснула его в кресло. Застонал и содрогнулся всем корпусом и маленький истребитель: стрингеры его прогнулись под страшной тяжестью. Йоси почувствовал, как голова его налилась свинцом, щеки точно кто-то с силой потянул вниз, живот натянул летный комбинезон, в глазах потемнело и перед зрачками понеслись огненные зигзаги. Ему казалось, будто гигантский кузнечный пресс вдавливает его в сиденье кресла. Он вскрикнул, чтобы ослабить давление, помотал головой, прогоняя туман, но продолжал тянуть ручку на себя, пока бескрайний синий ковер Тихого океана не исчез из поля его зрения.
      Йоси не увидел "Локхид" там, где рассчитывал, - прямо над своим обтекателем: он стремительно удалялся на запад. Японский летчик дал обе педали и бросил "Зеро" наперехват, и вот в первый круг видоискателя медленно вплыло брюхо огромной машины. Она была уже в зоне досягаемости его оружия. "Готовьтесь, арабские свиньи, сейчас предстанете перед своим Аллахом", - процедил японец сквозь стиснутые зубы.
      Пилот "Локхида" сделал вираж, которого так жадно ждал Йоси: арабский летчик поворачивал направо, отчаянно стараясь открыть преследователя для огня пулемета на левом борту. Йоси нажал на гашетку, и в ту же секунду, словно ожил дремавший вулкан, ударил, извергая огненную лаву пуль, "Гатлинг". Но японец оказался точнее, и четыре 20-мм снаряда накрыли установку, выворотив ее вниз. Йоси следил, как она отделилась от фюзеляжа и грудой стального лома понеслась в океан. Снова он зашелся в приступе безумного полуистерического смеха, чувствуя, как нарастает в нем возбуждение, подобное сексуальному.
      Двинув ручку чуть вправо и удержав машину педалью, японец сделал двойной переворот через крыло. "Локхид" - пробоины открывали ребра шпангоута от передней двери до самого хвоста - осторожно сделал левый вираж: повреждения снизили его скорость не меньше чем на пятьдесят узлов. Как всегда в минуты опасности, мысль работала особенно четко и ясно: от бешеного прилива энергии руки задрожали, дыхание стало прерывистым. Он хотел впиться в горло врагу, готов был рвать его зубами и ногтями и чуть ли не с сожалением сознавал, что придется ограничиться огнестрельным оружием.
      Йоси, двигаясь узлов на сто пятьдесят быстрее "Локхида", нырнул вниз и вправо, обходя установку на левом борту, потом опять взял ручку на себя, так что она уперлась ему в живот, и пошел под правым крылом ковыляющего по небу гиганта, держась чуть впереди.
      Потом он до предела сбросил газ и завис в воздухе - пронзительно взвыл двигатель - и навел светящееся пятнышко прицела на правую моторную группу, подобравшись так близко, что увидел расширенные ужасом глаза на побелевшем лице второго пилота, смотревшего на него из бокового окна своей кабины, и туловище убитого стрелка, вывалившегося из двери и державшегося лишь благодаря привязным ремням. Ног у него не было, и верхняя часть тела в летном комбинезоне билась по борту, как кроваво-коричневый вымпел. Из рассеченных артерий хлестала кровь, и воздушная струя сносила ее в сторону. Мацухара подобрался совсем вплотную, и закопченные обтекатели мотора заполнили не только прицел, но и противобликовый экран дальномера. Ни о каком упреждении и речи не было: он собирался бить в упор. Нежно прикоснувшись к обеим педалям, он покачал нос своего истребителя вперед-назад, словно охотник, выцеливающий дичь, и дал очередь. Взрыв разворотил обтекатель на третьем моторе, обнажив турбину, бензопровод и гидросистему, откуда хлестали, соперничая яркостью с кровью мертвого стрелка, алые струи жидкости. Из пробоины в турбине поднимались клубы пара, словно из трубы древнего локомотива, с натугой одолевающего подъем. Пробит осколками был и бензобак, сорвана обшивка с правой стойки шасси, разворочен щиток-закрылок, хлопавший по ветру. Сквозь пробоины виднелись ребра, лонжероны и разноцветные клубки проводов. Изувеченный С-121 мотало в воздухе вверх-вниз и с боку на бок, но он продолжал лететь.
      Как ни молился Йоси богине Аматэрасу, его истребитель большего дать не мог. Он "стоял" на хвосте, стрелка указателя воздушной скорости замерла на нуле, двигатель уже не ревел, а выл, как попавший в стальной капкан зверь, корпус ходил ходуном от вибрации и, казалось, вот-вот мог развалиться на мелкие кусочки. "Зеро" под воздействием крутящего момента и тяжести двигателя уже начал заваливаться вправо. Йоси дал ручку от себя, нажал на правую педаль и чуть надавил левую, превращая начинающийся штопор в спиралеобразное пике. Набрав скорость, он глянул в зеркало, а потом обернулся через плечо. Радостный крик сорвался с его губ вместе с брызгами слюны: из третьего мотора "Локхида" и из крыльевого бензобака било пламя. Йоси снова взял ручку на себя, выровнял машину и заложил вираж над гибнущим гигантом. Он израсходовал тридцать шесть 20-мм снарядов и пятьдесят восемь 7,7-мм патронов и пока не получил даже царапинки.
      Описав круг и поднявшись к своим ведомым, он стал смотреть, как С-121 срывается в крутой штопор. Изуродованное осколками правое крыло обмякло, как кусок намокшего картона, оторвалось и нелепо запорхало в воздухе следом за самолетом. Оставляя за собой толстый хвост едкого черного дыма, "Локхид", которого неповрежденное крыло тянуло влево, дико кувыркался в воздухе и напоминал теперь не изящную стальную птицу, а уродливое насекомое чудовищной величины, в огне и дыме низвергавшееся с небес. Взметнув высокий фонтан воды и рваное кружево пены, он рухнул в океан. Крыло врезалось в воду в двух километрах к югу от места его падения. Холодная вода сомкнулась над ним, и только длинная тонкая струйка черного дыма несколько минут служила ему призрачным надгробием. Потом ветер разогнал ее, и никто теперь не мог сказать, где нашел самолет свою могилу.
      Высоко в небе тройка "Зеро" развернулась курсом на запад.
      С шестикилометровой высоты очертания острова Сайпан напоминали волчью морду, оскаленную в предсмертной агонии. Экипаж "Тигра II", заходившего с севера на юг через 145-й меридиан, увидел прежде всего Марпи-Пойнт. Высокие и обрывистые, причудливо обточенные морем прибрежные скалы торчали, как драконьи зубы, придавая этому месту мрачный и дикий вид. И в самом деле - приятного мало, если вспомнить, сколько людей было уложено на эти голые скалы в последние дни кровопролитных боев за Сайпан в 1944 году.
      - Здесь все полито кровью, - раздался в наушниках Брента скрипучий голос Такии. Маленький пилот показывал вниз. - У меня здесь брат погиб, он точно разговаривал с самим собой, и никто ему не ответил.
      Летчик заложил вираж к западу, в самую "волчью пасть", и весь остров он всего-то был четырнадцать миль длины на пять ширины - стал виден как на ладони. В самом центре зеленым часовым возвышалась гора Тапоцау, к северу и востоку до самого берегового уреза тянулись пологие холмы. Но на юге и западе гора становилась все ниже и переходила в плоскогорье, обрывавшееся великолепными белыми пляжами, защищенными большим коралловым рифом. Здесь находились города - Гарапан и Чаран Каноа. К удивлению Брента, улицы были почти безлюдны.
      Снова раздался голос командира:
      - Здесь, на юго-западе, и высаживался десант.
      Брент взглянул вниз, на приветливые пляжи, на огороженную рифами уютную бухточку и невольно вздрогнул, заметив три прохода между рифами. "Самая дорогая недвижимость в мире", - подумал он.
      Такии словно прочел его мысли:
      - Здесь сложили головы тридцать тысяч японских моряков и пехотинцев. И тысяч двадцать местных жителей. Чуть ли не все население острова. Здесь погибли адмирал Нагумо и генерал Сайто.
      - И еще тысячи американцев, - не выдержал Брент. - Здесь дрался мой отец. И адмирал Аллен. Нам недешево обошелся штурм Сайпана.
      - Конечно, Брент, - примирительным тоном сказал старый летчик. - Я не хотел тебя обидеть. Это была настоящая трагедия... И за что только отдали жизни все эти отличные молодые парни?..
      Их разговор прервал голос Йоси Мацухары, вызывавший базу. Все трое напряженно выпрямились, слушая звучавший в наушниках доклад об уничтожении ливийского самолета. Ликования не было - три пары глаз с еще большим вниманием принялись обшаривать небосвод.
      - Содружество Марианских островов держит один аэродром на южной оконечности Сайпана, а другой - на Тиниане.
      Тем временем стал виден ближайший из островков этого архипелага, похожий на точку под восклицательным знаком длинного Тиниана. Они приближались к эпицентру урагана, грозные черные тучи застилали уже все небо на юге сплошной черно-серой пеленой, изредка прорываемой вспышками молний. Там уже погромыхивало, и сам воздух изменился: он был до такой степени насыщен электричеством, что кожу Брента пощипывало, а сам он ощущал какое-то смутное и томительное предчувствие недоброго. Чтобы избавиться от него, он стиснул челюсти и стал поглаживать деревянную двойную рукоять пулемета.
      Такии, уходя от грозы, заложил вираж над проливом, отделяющим Тиниан от Сайпана. Брент снова поднял к глазам бинокль. Взлетно-посадочные полосы, похожие на гигантские "иксы", шли, перекрещиваясь, по южной оконечности Сайпана и в центре плоского и ровного Тиниана. Теперь было понятно, почему он стал любимым местом американских В-29 во время войны.
      - Штурман, - спросил Такии, - радиоперехват ведешь?
      - Так точно, командир. Но полное молчание и на восемнадцатом канале, и на FM-10.
      - Что, даже штатские радиостанции молчат?
      - Молчат.
      - Продолжай искать. Стрелок! Брент-сан! У тебя глаза как у орла. Не видно истребителей на земле?
      Брент с биноклем в руке перегнулся за борт, оглядывая Сайпан. Остров казался не то что вымершим, а просто мертвым, словно те, кто сорок лет назад с таким неистовым ожесточением истреблял здесь друг друга, отказались и после смерти покинуть его, и их миазмы уничтожили здесь все живое. Брент снова зябко поежился, но на этот раз - не от холода.
      - Ни одного самолета не вижу, командир.
      Такии в сердцах стукнул по приборной доске так, что стрелка тахометра показала на сотню оборотов больше.
      - Помоги нам, Аматэрасу! - пробурчал он себе под нос. - Стрелок, тут что-то не то. Как, по-твоему?
      - Согласен, командир. Странно как-то: ни машин, ни рыбачьих баркасов.
      Заметив какую-то насыпь возле взлетно-посадочной полосы, Брент стал еще внимательнее вглядываться в нее. Мешки с песком... Кустарник...
      - Командир! Похоже на замаскированные капониры!
      - Истребители! - перебил его голос штурмана Хаюсы. - На востоке и выше - пеленг один-восемь-ноль!
      Вскинув к глазам бинокль, Брент взглянул в указанном направлении и похолодел: с востока на запад и сверху вниз, то есть прямо на них, неслись клином три "Мессершмитта": два угольно-черных по бокам, а впереди красный, точно вырванное из раны копье, еще покрытое дымящейся кровью врага. Брент знал, что на этом Me-109 летает капитан Кеннет Розенкранц, командир Четвертой истребительной эскадрильи, - лучший летчик в авиации Каддафи, бессовестный наемник и безжалостный убийца. Он еще полгода назад, когда его сбили над Токио и взяли в плен, поразил всех своей циничной отвагой. У этого лютого антисемита была душа кобры и инстинкты акулы. Ходили слухи, что он получает от Каддафи миллион долларов в год и по пятьдесят тысяч за каждый сбитый самолет. Он и сам с ухмылкой как-то разоткровенничался перед Брентом:
      - Если повезет ухлопать еще десятка полтора жидов и япошек, я стану миллионером задолго до того, как кончится вся эта заваруха. Тогда перекуплю у Херста островок Сан-Симеон, заселю его девками и буду только перелезать с одной на другую, жрать и пить.
      Брент возненавидел его с первой минуты и испытывал яростное желание убить его своими руками. Желание это чуть было не осуществилось после жестокого мордобоя в судовом лазарете, когда Розенкранц едва не забил до смерти раненого летчика Таку Исикаву. Если бы не подоспел подполковник Тасиро Окума, Брент, уже занесший над поверженным врагом хирургические ножницы, прикончил бы его. За этим последовало похищение наследного принца Акихито и обмен его на Розенкранца. В аэропорту тот в отместку за побои на прощание пообещал убить Брента.
      - Мы еще встретимся с тобой, чистюля, - сказал тогда Кеннет.
      - Всегда рад, - ответил ему Брент.
      И вот судьба сводит их вновь, но теперь все шансы на стороне Розенкранца. Ворочая стволом своего "Намбу", Брент слышал, как штурман лихорадочно твердит в микрофон:
      - Сугроб, сугроб, я Тигр-второй, нахожусь в тысяче метров над Сайпаном. Меня атакуют три Me-109! Как поняли меня? Прием!
      - Понял вас, Тигр-второй, понял, - ответили с "Йонаги", и Брент с ликованием услышал, что руководитель полетов вызывает Мацухару.
      В наушниках прозвучал твердый голос подполковника. Руководитель полетов приказал:
      - Наш патрульный самолет атакован тремя "Мессершмиттами" над Сайпаном. Идите на перехват! Ваш вектор - два-три-ноль. Как поняли?
      - Понял. Иду. Связь кончаю.
      Руководитель полетов и Мацухара говорили такими обыденно-спокойными голосами, словно заказывали обед в ресторане, и Брент, не выдержав этого бесстрастия, завопил в микрофон:
      - Йоси, давай, давай поскорее, ради всего святого! Поторопись, пока мне не отстрелили задницу!
      Его мотнуло к борту: это командир заложил крутой вираж к югу и, включив форсаж, рванулся в пике к грозовому фронту. Старик делал то немногое, что было в его силах: прижимал машину брюхом к воде, прикрывая снизу, и уходил под прикрытие шторма. Прикрытие прикрытием, но "Мессершмитты" настигнут их раньше.
      А "Мессершмитты", действуя слаженно, как трио цирковых акробатов, изящно развернулись по широкой дуге и пристроились бомбардировщику в хвост. Потом в небе распустил три своих лепестка смертоносный цветок Розенкранц почти вертикально взмыл вверх, а его ведомые разошлись вправо и влево. Брент почувствовал, как вздыбились волоски на похолодевшей коже шеи и рук и чуть было не сработала прямая кишка. В горле застрял тугой комок. Тем не менее руки делали свое дело: правый "Мессершмитт" уже вплывал в первый круг прицела. Брент шепотом выругался - они заставляют его выбирать, а сами, можно не сомневаться, будут атаковать одновременно с обеих сторон, а их вооружение не сравнить с его единственным "Намбу".
      Розенкранц держался наверху и пока не вмешивался, наблюдая за происходящим, словно зритель из ложи, и Брента вдруг осенило: "Он натаскивает молодых летчиков на нас. Летная практика и стрельба по движущейся мишени". Он подобрал свои длинные ноги, скорчившись за пулеметом, крепче стиснул челюсти - и вдруг успокоился. Из такого же точно "Намбу" он сбил "Мессершмитт" над Средиземным морем, и другой - над Кореей, и за штурвалом сидел тот же самый старик Такии. Брент считается редкостно одаренным воздушным стрелком - говорят, он Богом создан для ведения огня в безумных, ежесекундно меняющихся условиях воздушного боя, когда противник - одновременно всюду. Он умеет угадывать его намерения, он будто кожей чувствует, какое упреждение надо дать, он хладнокровен - этого у него никто не отнимет. И Брент Росс ждал, когда Me-109 вползет во второй круг.
      Теперь он видел, что истребитель не весь черный: обтекатель втулки винта, над которым торчало зловещее рыло 20-мм пушки, блестел белой краской. Солнце отражалось от защитного экрана над прицелом, и, когда "Мессершмитт" на скорости, по крайней мере на сто узлов превышавшей скорость "Накадзимы", приблизился к нему, Брент увидел всего врага целиком, до последнего болтика - и масляный радиатор, висевший под фюзеляжем наподобие второго подбородка, и неубирающееся хвостовое колесо, и эмблемы ливийских ВВС на прямоугольных, словно обрубленных крыльях и на боках, и стволы двух укрепленных на обтекателе 13-мм пулеметов "Борзиг". Видел он и затянутого в черную кожу, поблескивающего защитными очками пилота, который напряженно всматривался в дальномер и казался такой же деталью "Мессершмитта", как двигатель "Даймлер-Бенц", пулеметы или антенна. Это был не человек, а механизм, имеющий и выполняющий только одну функцию - убивать. В данный момент - его, Брента Росса.
      Он понял, что истребители действуют неслаженно - правый примерно на четверть мили обгонял левого. То ли пилоты были еще молоды и неопытны, то ли так самонадеянны, что решили открыть огонь порознь. В этом и заключалась их ошибка - они дали противнику минимальный шанс, и он не замедлил воспользоваться этим шансом.
      Брент почувствовал, как "Накадзима" вздрогнул, поднявшись вверх, пролетел несколько сот метров по прямой, потом опять снизился и пошел параллельно побережью Тиниана. Он быстро глянул вниз и увидел пятна света и тени на волнах - вода была так близко, что пропеллер бомбардировщика иногда взбивал белый султанчик пены, а от воздушной волны по океанской глади пробегала рябь. Черно-красное, цвета запекшейся крови, море с оторочкой белой пены было неспокойно, и даже здесь, почти у самого берега, глубина была велика. Брент перевел взгляд на прикрепленную к переборке таблицу и нашел строчку Me-109. "Первый круг - восемьсот ярдов. Второй круг - пятьсот ярдов. Третий круг - двести ярдов". Усилием воли он заставил себя дождаться, когда истребитель окажется в третьем круге, и задержать палец на спусковом крючке.
      Покуда левый "Мессершмитт" сбрасывал скорость, чтобы лучше видеть свою жертву, правый, атакующий истребитель, сделал изящный заход вправо на боевой разворот и теперь медленно подбирался к обреченному бомбардировщику. "Сволочь, даже форсаж не включил, - пронеслось в голове у Брента. - До того уверен, что мы никуда не денемся! Будет нас расстреливать в упор". На обтекателе замигали красные вспышки, и навстречу Бренту сначала медленно, а потом все стремительней потянулись дымящиеся полосы. Его снова отбросило в сторону от резкого толчка: это Такии сделал резкий вираж вправо и направил машину к скалам юго-восточного побережья. Маневр удался: трассеры прошли мимо.
      Но истребитель быстро исправил свою ошибку, прибавил газу и прошел сверху у левого крыла "Тигра", поливая его из всего бортового оружия. Он вошел во второй круг прицела.
      Брент целился в оранжево-красные вспышки носовой 20-мм пушки и не открывал огонь до тех пор, пока крылья "Мессершмитта" не вписались в диаметр центрального кольца прицела. Двести ярдов. Время вдруг остановилось для Брента, зрение обрело особую отчетливую ясность. Задержав дыхание, вытянув губы трубочкой, он поглаживал сгибом указательного пальца спусковой крючок, чуть-чуть надавливая на него и, как только палец встречал сопротивление, ослабляя нажим. Потом резким коротким движением одолел тугую пружину: пулемет ожил и затрещал, посылая трассеры в пропеллер "Мессершмитта", где бычьими глазами продолжали сверкать красные вспышки. На капоте и обтекателе втулки винта появились яркие желтые огоньки, искры рикошетов полетели от пропеллера, как от точильного колеса.
      Ливиец, не ожидавший этого прицельного огня, резко отвернул вправо, пытаясь зайти "Накадзиме" в хвост и спрятаться от очередей за его рулями высоты. Брент, опасаясь повредить их, должен был остановиться. Да, араб был отважен и смышлен - слишком отважен и слишком смышлен для араба. Наверно, русский или немец. Брент, видя в прицеле хвостовое оперение своего самолета, прекратил огонь и крикнул в микрофон:
      - Командир! Он повис у нас на хвосте! Открой мне его!
      Можно было и не кричать. Такии, внимательно наблюдавший за происходящим в зеркало и разгадавший уловку истребителя, уже сам начал заваливать машину на левое крыло, позволив Бренту дать две короткие очереди. Снова яркие желтые вспышки, краска и кусочки металла, отлетающие от впившихся в обтекатель пуль. "Мессершмитт" резко отвернул, но тут же двинулся обратно.
      В ту минуту, когда бомбардировщик пошел над обрывистыми прибрежными скалами Тиниана, забираясь к пышущей жаром, раскаленной солнцем, каменно-твердой земле, Me-109 пошел на второй заход с хвоста. На этот раз ему повезло больше. Вам! Вам! Вам! Тринадцатимиллиметровые снаряды разворотили стойку хвостового колеса, повредили правый руль высоты, снесли навигационный фонарь, пробили фюзеляж возле кабины стрелка. В алюминии обшивки появились круглые, сияющие очищенным от краски металлом отверстия.
      Брент услышал, как выругался пилот, заметивший перебой в работе двигателя, но снова сумевший выровнять нос "Накадзимы":
      - Стрелок, внимание! Сейчас он пройдет над нами! Бей его в брюхо!
      Он не успел даже удивиться, откуда Такии знает, какой маневр предпримет истребитель, - его швырнуло вперед от резкого толчка: это летчик убрал закрылки и сбросил газ, двинул вперед рычаг, регулирующий шаг винта, отчего пропеллер "Сумитомо" стал выполнять роль тормоза.
      "Мессершмитт" придвинулся так близко, что Бренту почудилось на миг, будто три лопасти большого пропеллера сейчас вгрызутся ему в хвост. Но ливиец взял ручку на себя и сделал вираж вправо. Как и предсказывал старый Такии, он оказался над бомбардировщиком, подставив ему брюхо. С жестокой усмешкой, искривившей его губы, Брент поймал его в искатель и нажал на спуск, всадив длинную очередь между масляным радиатором и задней частью обтекателя. Истребитель свалился на крыло и, проходя мимо, попал под смертоносную струю свинца, стегнувшую его от хвостового колеса до втулки винта. Брент держал палец на спусковом крючке, водя стволом из стороны в сторону.
      Вираж ливийца стал еще круче, из распоротого пулями радиатора полился, окутываясь белым облачком, глицерин, а потом из массивного мотора вырвалось пламя и следом - клуб черного дыма. Брент, вскрикнув от радости, поднялся во весь рост, вскинул кверху сжатый кулак. Обреченный истребитель, черным дымом выписывая по небу слова собственной эпитафии, дважды перевернулся через крыло, задрал нос к небу в тщетной попытке нарушить закон земного тяготения и избежать неминуемого.
      Брент с упоением видел, как отъехал назад фонарь: коричневая фигурка выбралась на крыло, проплыла, широко раскинув руки и ноги, мимо. Теперь он видел кровавые пятна на коричневом комбинезоне ливийца. Лишенный летчика, неуправляемый "Мессершмитт" еще раз перевернулся и носом вниз кинулся в гибельное пике. На полной скорости он врезался в землю и сгинул в оглушительном грохоте, огне и дыме, погибнув страшной смертью, уготованной тем немногим, кто живет и умирает в небесах. Летчик, крутясь и переворачиваясь в воздухе, ударился о прибрежную скалу.
      Брент почувствовал, как дернулся "Накадзима" - Такии дал левую педаль и снова направил машину к югу. Они с ревом пронеслись над крестьянскими хижинами внизу, а потом от грохота мощного "Сакаэ" содрогнулся город Тиниан. Брент видел домики, узкие дороги, лошадей и коров, белые пятнышки закинутых кверху лиц. Потом он взглянул наверх и увидел, что второй черный Me-109 - высоко на западе, а кроваво-красная машина Розенкранца полого пикирует на них. "Ну вот мы и попались", - сказал он сам себе.
      Снова под самым брюхом бомбардировщика оказалось море, а зеленая ровная как стол поверхность острова Агвиджан - всего в нескольких милях по носу. Там бушевал шторм, сгибая деревья на остроконечной горе в самой середине острова. Но им шторм не страшен: они не успеют до него добраться. Вторая атака будет стремительной, согласованной, беспощадной и пойдет одновременно с двух сторон - без самонадеянных импровизаций. Живым бомбардировщик не выпустят.
      Брент передвинул пулемет, прижал пальцем спусковой крючок. Выбор перед ним не стоял - он будет бить Розенкранца и примет смерть, всаживая в красный истребитель последние патроны. Припомнив старинную самурайскую заповедь, слышанную им от адмирала Фудзиты еще несколько лет назад, во время боев над Средиземным морем, он с угрюмой улыбкой расправил плечи и пробормотал: "Если тебе суждено погибнуть, погибни лицом к врагу, Брент-сан".
      Боковым зрением - самым-самым краешком глаза - он заметил на востоке вспыхивающие белым искорки. Высоко в небе шла тройка "Зеро", и у головной машины был красный обтекатель и зеленый колпак. Йоси Мацухара! Вне себя от радости Брент закричал в микрофон:
      - Наши истребители! Пеленг один-ноль-ноль!
      - Вижу, - отозвался Такии, и сейчас же в наушниках прозвучал дрожащий голос штурмана:
      - Вижу истребители противника. Курс ноль-четыре-ноль, возвышение сорок.
      Да, с юго-запада навстречу "Мицубиси" Мацухары быстро приближались два черных крестика.
      - Йоси! Йоси! "Мессершмитты"! Ты что, ослеп?! - завопил Брент.
      Но ведомые Мацухары, резко сломав строй, заложили крутой вираж и понеслись к двойке новых истребителей, а сам подполковник сделал бочку и устремился в отвесное пике в тот квадрат неба, где бомбардировщик, Розенкранц, второй истребитель, а теперь еще и "Зеро" ходили по кругу, точно скованные невидимой цепью. Скоро снаряды и пули разорвут эту цепь.
      Брент глянул вперед, на остров Агвиджан. Совсем близко под ними на отмели торчали острые прибрежные скалы, о которые медленно, но с неумолимой яростью, одна за другой, словно цепи атакующей пехоты, накатывали высокие волны. Ударяясь о неколебимый камень, они откатывались и как будто взрывались белоснежными клочьями кружевной пены, в косых лучах еще невысокого солнца отсвечивавшей всеми цветами радуги. В других обстоятельствах он залюбовался бы этим зрелищем. Но сейчас ему было не до красот природы.
      Он вдруг похолодел от осенившей его догадки: что если старый самурай Такии решил великолепным жестом самоубийственного отчаяния разбить машину об эти скалы, чтобы не дать врагу насладиться убийством и победой? Это было бы в полном соответствии с самурайским представлением о долге... Такие случаи бывали - бывали тысячи раз... Брент с усилием отвел глаза от хищно оскалившихся каменных клыков и плотнее приник к пулемету, взглянув туда, куда смотрело дуло его "Намбу".
      Черный "мессер" был уже близок и заходил на боевой разворот. С каждой секундой он все рос и рос в прицеле. Он был один. Розенкранц устремился на перехват Мацухары, высоко в небе японские летчики сцепились с двумя вражескими самолетами. Вдруг померкло солнце, закрытое первыми тучами надвигающейся бури. Брента швырнуло в сторону, и, если бы не привязные ремни, он расшибся бы о боковую переборку - это Такии заложил немыслимо крутой вираж, пройдя лад верхушками скал так близко, что оконечность левого крыла, словно бритвой, срезала редкий и тощий кустарник.
      Но пилот истребителя, заходящего для залпа в упор, был хитер и поднялся повыше, не ударившись, как рассчитывал Такии, о крутой взлобок скалы.