Он медленно набрал высоту и зашел в хвост «Тигру», прикрывая его сзади. Отсюда ему был хорошо виден Брент. Глаза их встретились. Только теперь Йоси заметил, что и комбинезон американца весь в пулевых дырках и следах запекшейся крови — его друг ранен и нуждается в срочной помощи. Но до «Йонаги» еще час лету, а ведь еще нужно сесть на палубу — это с поврежденным-то колесом! Брент улыбнулся ему, помахал рукой, и этот сердечный дружеский жест тронул Йоси. Он не без горечи мысленно обратился к Бренту: «Знал бы ты, что у меня ни одного патрона, — не махал бы». Брент похлопал по стволу своего пулемета и снова поднял вверх кулак. Йоси отсалютовал в ответ и выдавил из себя ободряющую и уверенную улыбку.

Брент, преодолевая боль и слабость, взглянул на «Зеро» Мацухары и помахал другу. После всего, что пришлось пережить за последний час, — атак «Мессершмиттов», гибели штурмана, невероятной ярости шторма — маленький белый истребитель появился как символ спасения и защиты, как вестник надежды на избавление от смертельной опасности. Он был уверен, что Хаюсы уже нет в живых: со своего места Брент видел его изуродованную голову с оторванным ухом и развороченной челюстью, видел кровь, залившую штурманскую кабину. И когда самолет потряхивало, тело штурмана перекатывалось грузно, как мешок с рисом.

Брент оглядел себя: вся грудь его бушлата была разодрана, раскаленная добела магнезия трассирующей пули насквозь прожгла его, оставив черный след на комбинезоне, свитере и белье. Он нерешительно ощупал эти дыры на груди и скривился от боли, когда его рука наткнулась на длинную рану, наискось пересекавшую грудь. Осколок полоснул его, словно клинок ножа. Наверно, это был трассер — он вспомнил жгучую боль и характерный запах горелого… Но кровь вроде бы унялась. А потерял он ее много — очень много. Он чувствовал, сколько ее натекло и застыло в паху, на ягодицах и ниже, на ногах. Потом Брент заметил белые лохмотья на палубе и понял, что очередь попала в парашютный ранец и разнесла нейлон купола. Араб хорошо прицелился, но ему не повезло. Брент усмехнулся, но тут же с тревогой спросил себя, сможет ли он владеть оружием?

Он взялся за рукоять пулемета, попробовал двинуть стволом и застонал — сотни раскаленных игл вонзились ему в живот и грудь. От холода боль усиливалась, тело деревенело, мышцы то и дело сводило судорогой. «Во мне, пожалуй, сидит несколько железок», — подумал он и, кривясь от боли, попытался пошевелиться. Нет, он обездвижен. Эта мысль привела его в бешенство: поражение было немыслимо, недопустимо, невозможно. Если опять появятся «Мессершмитты», он будет драться, он не даст прикончить себя, как барана… Глядя, как близко летит, обещая защиту, белый истребитель, он вздохнул с облегчением: рядом — Йоси, лучший летчик на свете, и от сознания этого к нему вернулись бодрость и уверенность, он сумел даже выпрямить спину.

В какой жуткий шторм они попали!.. Он до сих пор весь исхлестан дождевыми струями и вымок до нитки. Когда они влетели в грозовую тучу, ему показалось, будто самолет попал в пасть рассвирепевшего зверя: мощный поток восходящего воздуха подкинул машину кверху, завертел, швыряя из стороны в сторону, закрутил ее, как бабочку, и от дикой болтанки Брента чуть не стошнило. Вокруг все было сплошь затянуто черно-серой пеленой, и понять, где они находятся, было невозможно: нельзя было даже определить, несясь в этой безумной карусели, где верх, а где низ. Головокружительный вихрь нарушил даже закон всемирного тяготения. И дождь не капал, не лил, а низвергался в кабину толстыми струями: Брент чувствовал себя как человек, оказавшийся в реке у подножия прорванной плотины.

Зрение и слух его были поражены одновременно ослепительными вспышками молний и тяжкими, как залпы артиллерии главного калибра, ударами грома, мучительно бившими по барабанным перепонкам. Брент мысленно попрощался с жизнью: ему казалось, что он уже умер и входит в ворота ада. Ни один даже самый гениальный пилот на свете не сумел бы удержать машину в этих вихрях, кидавших ее то вниз, то вверх, под крупным, как булыжник, градом, колотившим по плоскостям крыльев и фюзеляжа. Но ураган вместо того, чтобы погубить, спас их: подкинул вверх, швырнул вниз, перевернул, выпрямил — и вдруг выбросил из тучи прямо в чистое синее небо. Брент с изумлением увидел, что им не оторвало крылья и что линия горизонта стоит вертикально. Но Такии совладал с управлением, горизонт сместился туда, где ему надлежало быть, и вот тогда Брент понял, что шторм полностью лишил его ориентации в пространстве.

Возблагодарив богов, они повернули на север, курсом на Тиниан. Здесь их и нашел Йоси Мацухара.

В наушниках, прерывая его мысли, заскрипел голос командира:

— Брент-сан, ты ранен?

Брент развернулся на сиденье, попытался вглядеться вверх и вдаль, несмотря на то что шея не ворочалась вовсе и каждое движение причиняло мучительную боль. Но еще хуже боли было то, что перед глазами все расплывалось и он никак не мог сфокусировать зрачки. Он устремил взгляд на большую грозовую тучу, окруженную по краям сияющим ореолом, широко раскрыл глаза, потом чуть сощурился. Ничего не помогало — изображение было нечетким, словно чуть растушеванным, как будто шли съемки стареющей голливудской красавицы и оператор выбрал щадящую, мягкорисующую оптику.

— Ранен, командир, — честно ответил он в переговорное устройство. — Грудь зацепило, и крови потерял порядочно. — Он стиснул челюсти и выдавил из себя неприятное признание: — Ослабел я чего-то… Короче говоря, для боя — не в самой блестящей форме.

— Боезапас?

Вопрос был более чем уместен — Бренту в этот день пришлось много стрелять. Он взглянул на пулеметную ленту, уходившую в паз палубы и ответил:

— Полагаю, патронов около сотни.

— Штурман ушел от нас, — глухо произнес Такии.

— Да. Но он умер с честью, и карма его сильна.

Такии поднял глаза к небу:

— Жизнь и смерть — частицы одного целого. На сороковой день он возродится и взлетит на самолете — не чета нашему. — Старик оглядел покалеченную плоскость. — А если крыло не выдержит, мы с тобой скоро последуем за ним.

— Если уж оно не оторвалось во время этой чудовищной грозы…

— Богиня Аматэрасу поддерживала его, — со вздохом сказал Такии.

— Да и сделан наш «Накадзима» был на совесть.

Брент оглядывал пробоины в крыле, сквозь которые было видно, как ходят тяги элеронов, когда Такии дает педаль. Машина и в самом деле потрясающая. Он посмотрел вниз: Марианские острова скрылись из виду, а о недавнем буйстве шторма напоминал только темный гриб тучи на горизонте. Отсюда, с высоты тысячи футов, Марианская впадина глубиной пять тысяч морских саженей отсвечивала темно-красным, а по поверхности, словно по глади тихого пруда, бежала легкая рябь — это докатывались сюда затухающие волны бушевавшего на юге шторма.

— Командир, а мы найдем путь на «Йонагу»?

Такии усмехнулся:

— А почему же нет, Брент-сан? Компас исправен, таблицы при мне, и опыт кое-какой имеется.

— А если авианосец изменит курс и скорость?

— Тогда будем уповать на радио подполковника Мацухары, — старик ткнул себе за плечо большим пальцем, показав на «Зеро», гудевший у них за кормой.

Больше часа оба самолета двигались в пустом небе. Брент, насколько это было возможно, осмотрел свои раны. Пули, которые иссекли его бушлат и комбинезон, открыли доступ струям ледяного воздуха: сосуды сжались и кровотечение остановилось. Но шея и плечи не просто ныли, а были сведены жестокой судорогой. Он потряс головой, одолевая накатывающуюся волнами дурноту, повертелся вместе с креслом, поднял очки на лоб и стал вглядываться в небо. Но очки показались ему такими тяжелыми, точно отлиты были из чугуна, а зрачки упорно отказывались фокусироваться.

— Наше место — двадцать три градуса широты, сто пятьдесят восемь градусов долготы. Пересекли тропик Рака. Скоро прямо по носу увидим «Йонагу».

— Хорошо.

— Хорошо и плохо, Брент-сан.

— Чем же плохо?

— Северо-восточный ветер будет бить нам в морду, а горючее у нас на исходе.

— Все одно к одному, — беспечно рассмеялся Брент так, что слюна потекла у него по подбородку: полуистерическое веселье внезапно обуяло его.

Он снова помотал головой, сильно потер пальцами лоб, поерзал в кресле. Он чувствовал, как сознание потихоньку оставляет его, как он плавно сползает в беспамятство, — и до боли стиснул зубы, напряг шею. Чернота перед глазами немного рассеялась, отошла в сторону. Однако он знал: это ненадолго — никаких сил не хватит все время встряхивать гаснущее сознание. Слишком много крови он потерял: липкая засохшая кора покрывала его бедра и ягодицы, сгустки ее похрустывали, стягивая кожу при каждом движении.

— Вижу корабли! Наши корабли на три-четыре-ноль! — закричал Такии.

Его голос вырвал Брента из сонной одури. Позабыв про свои раны, про изнеможение, он посмотрел вперед поверх левого крыла. Там, где небо и море сходились, образуя извилистую серо-синюю линию, посверкивали два белых пятнышка. Он схватился за бинокль, прижал его к глазам и увидел сначала один, а потом другой миноносец класса «Флетчер». Они несли дальнее охранение, прикрывая с носа и кормы все еще невидимую громадину «Йонаги». Он тоже где-то здесь. Должен быть здесь. «Господи, — взмолился он, — сделай так, чтобы он был здесь!» С ликованием Брент увидел на корме обоих миноносцев японские флаги. Но где же воздушные патрули? Если «Йонага» поблизости, его воздушное пространство должны охранять «Зеро»… Они заметят искалеченный бомбардировщик. Забыв про боль, он вертел головой и вот наконец заметил три посверкивающие на блеклой голубизне неба искорки, которые с изяществом и согласованностью балерин Большого театра двинулись в его сторону — вниз. Брент вскочил, радостно вскрикнул, взметнул в воздух сжатый кулак, и сейчас же ноги у него подкосились.

— «Йонага» на три-три-ноль, — сказал Такии.

Авианосец, наглядно доказывая то, что земля — круглая, был скрыт за горизонтом: виднелись лишь фор-марс с флагом и мостик управления полетами. Но ошибки быть не могло, и с каждой секундой глазам Брента открывались командно-дальномерный пост, антенны и радары на мачте, элегантно скругленные обводы верхних надстроек, массивная, чуть скошенная труба. Американец испытывал чувства блудного сына, после долгой разлуки наконец-то возвращающегося в родные пенаты. «Я — дома. Дома», — повторял он, упираясь локтями в борт и стараясь распрямиться. Еще недавно, в бою и в шторме, ему казалось, что он никогда больше не увидит гигантский авианосец, и вот перед ним протянулась его тысячефутовая полетная палуба. Он испустил вздох и откинулся на спинку кресла.

— Брент-сан, красную ракету! — раздался голос Такии.

Брент глянул себе под ноги: бронебойная пуля оторвала рукоять ракетницы и расплющила ствол.

— Не могу, командир, — ответил он. — Нечем.

Такии замысловато и длинно выругался, отведя душу на двух второстепенных божках — Дайкоку и Эбису, от которых можно было не ждать мести за непочтительное обращение. Брент повернулся к истребителю, поймал взгляд Йоси и пальцами изобразил, будто нажимает на спуск. Мацухара глядел озадаченно. Тогда Брент поднял с палубы обломки ракетницы и выбросил их за борт, а потом опять повторил свой жест. На этот раз Мацухара понимающе кивнул, нагнулся и, достав свою ракетницу, выставил ее ствол вверх. Красная ракета по дуге, оставляя дымящийся след, взвилась в небеса.

— Дела наши неважные, Брент-сан, — заметил в это время Такии. — Машина еле-еле дает дифферент на нос. Это раз. Правое колесо пробито и спущено. Это два. Давай-ка я пройду над миноносцем, а ты выпрыгнешь с парашютом. «Флетчер» тебя подберет, а садиться я буду один.

— К сожалению, Йосиро-сан, парашют мой — весь в дырках. Так что волей-неволей придется составить тебе компанию.

— Я бы мог попробовать посадить машину на воду, но волнение довольно сильное, а ты ранен… Ладно! Делать нечего: будем садиться, откуда взлетали. Скверно, что «Тигр» не слушается рулей, так что вполне можем шмякнуться об корму или перелететь…

— Я все понимаю, командир, и ко всему готов. «Тигр» ведет лучший в мире летчик. А выбирать нам с тобой не из чего.

Такии снова выругался себе под нос, а потом Брент услышал знаменитый отрывок из «Хага-куре»:

— Отдать жизнь за императора — это акт очищения. Боги с улыбкой примут душу того, кто умер, отстаивая правое дело. — Он помолчал и продолжал неожиданно сильным звучным голосом: — Ты — истинный самурай, Брент-сан, и я благодарен судьбе за то, что она свела нас. И хорошо, что мне выпало встретить смертный час рядом с тобой. У ворот храма Ясукуни нас ждет Хаюса. Если богам будет угодно, мы войдем туда все трое, взявшись за руки.

— В такой компании умереть не страшно, — негромко ответил Брент.

— Банзай! Банзай! — вскричал пилот, решительно берясь за рычаги.

Брент, не раздумывая, подхватил клич. Под поврежденным правым крылом всего в нескольких милях к северо-востоку он теперь явственно видел авианосец. Сигнал, поданный Йоси, был понят и принят: «Йонага» поспешно стал круче к ветру, на палубе поднялась лихорадочная суета — гаковые и матросы палубной команды в желтых, красных, зеленых и коричневых жилетах, похожие отсюда на разноцветных муравьев из разворошенного муравейника, заметались во всех направлениях. Такии, заходя на посадку, медленно заложил овальный вираж и прошел параллельно правому борту «Йонаги». Брент, с напряженным вниманием вглядываясь вниз, видел, как матросы отшвартовывали стоявшие на миделе, готовые к старту «Зеро» — их было штук шесть — и вручную катили их к носовому подъемнику. Тем временем их место заняли две новые американские пожарные машины с пеногонными установками. Потом палубу перегородили стальным сетчатым барьером, который предназначался для остановки тех самолетов, которые при посадке не поймали крюком аэрофинишера ни одного из пяти тросов. Случалось, что самолет, на высокой скорости налетавший на барьер, расплющивало, как муху, а свистящие тросы убивали гаковых. Брент с волнением заметил и белые халаты санитаров, со сложенными носилками стоявших у островной надстройки ближе к корме, рядом с 25-мм орудийными установками, стволы которых торчали, как деревья в лесу.

Как ни болели у него раны, как ни кружилась от слабости голова, как ни сводили судороги его мышцы, как ни застилал туман глаза, Брент испытывал привычную горделивую радость при взгляде на эту изящно-соразмерную, несмотря на свои чудовищные габариты, серую стальную громадину, чуть покачивавшуюся на невысокой волне. «Йонага», вытесняя собой восемьдесят две тысячи тонн воды, разрезала волны, оставляя за кормой расширяющийся к горизонту белый след. Шесть эскадренных миноносцев сопровождения класса «Флетчер» заняли свои места в ордере: один — прямо по носу, по два — с каждого борта и один — за кормой. Это ему и его команде надлежало спасать в случае аварии экипаж самолета. Узкие небольшие эсминцы, окружавшие гигантский авианосец, казались почтительной свитой коронованной особы и придавали «Йонаге» еще более величественный вид.

Развернувшись на носу, «Тигр» начал движение вдоль левого борта, и глазам Брента предстал весь исполин — его прямоугольная стальная полетная палуба длиной в три футбольных поля, 186 25-мм зенитных установок, смонтированных по три ствола каждая, 32 наведенных в небо универсальных пятидюймовки, стоявших на орудийных галереях и надстройке, как густой лес или, скорее, пышно разросшаяся молодая роща. И стальным Эверестом вздымалась островная надстройка, над которой уступами-ярусами шли ходовая рубка, флагманский мостик, мостик управления полетами. Все это венчалось приборами управления огнем, решетчатыми антеннами радаров, похожими на исполинские дуршлаги, и тарелками локаторов. Массивная труба, по обе стороны которой шли ряды спасательных плотов и были укреплены прожектора. Кормовой прибор управления огнем. Кран. Еще гроздья антенн и локаторов. И наконец — корма с нависавшей над нею полетной палубой, которая закрывала две пары 25-мм автоматических орудий. Обводы изящного корпуса выдавали в «Йонаге» перестроенный линкор, 406-мм броневой пояс обрамлял ватерлинию, точно водоросли подножие торчащей из воды скалы. «Этот линкор был мощнее и быстроходнее однотипных с ним „Ямато“, „Мусаси“, „Синана“, — с гордостью рассказывали Бренту ветераны „Йонаги“, никогда не устававшие восхищаться своим кораблем.

— Видишь вымпел на гафеле? — спросил Такии. — Нас готовы принять.

Брент взглянул на сигнальный мостик и различил бьющийся на ветру ярко-синий вымпел с белым кругом в середине.

— У тебя хватит сил закрепить пулемет в гнезде и закрыть фонарь, Брент-сан?

— Хватит, — ответил он, хотя вовсе не был уверен в этом.

Медленно подавшись вперед, опустил «Намбу», закрепил его на турели. Боль пронизала все тело от затылка до пяток. Такии заложил последний вираж перед приземлением, а Брент развернулся по ходу самолета. Фонарь был словно изгрызен пулями и осколками, и замок не действовал. Кривясь от боли, он приподнялся, но сейчас же упал в кресло. Снова встал, подался вперед, ухватился за крышку фонаря, но то ли сил у него уже не хватило, то ли направляющие фонаря были погнуты… Он сдался и, глядя, как стремительно приближается к нему палуба «Йонаги», почти прошептал в микрофон:

— Пулемет закреплен. Сдвижную часть фонаря закрыть не удалось.

— Добро. Теперь держись, Брент-сан! Идем на посадку!

Палуба надвигалась на них стальной скалой, под брюхом самолета, как акулья пасть, щерилось море. Брент почувствовал толчок — это вышли шасси и хвостовой гак. Как ни странно, двигатель не сбавлял оборотов: «Такии, зная, что не сумеет дать продольный наклон, вытянул дроссель дальше, чем обычно. Скорость „Тигра“ была слишком велика даже для вполне еще достаточной высоты. Итак, они будут садиться на одно колесо, на высокой скорости и без дифферента на нос.

— Молись своему Иисусу Христу, а я воззову к Будде и к ками[1] синтоизма! — еле слышно сказал пилот.

Брент машинально поднял глаза к небесам, хоть и знал, что все боги, какие только обитают там, не смогут благополучно опустить на палубу эту развалину.

Самолет вздрогнул. Они оказались ниже полетной палубы и неслись на 25-мм установки. Прислуга бросилась врассыпную. Такии еще прибавил газу. Нос приподнялся, крылья закрыли палубу. Нос опустился — под ними была полетная палуба. На мостике поблескивали стекла — на них смотрели в бинокли. Мелькали испуганные лица на галереях, на палубе, с узких проходов между надстройкой и бортом. Офицер в желтом нагруднике запрещающе махал флажками, как ветряная мельница крыльями.

— С дороги, дурачье! — услышал Брент крик старика Такии.

На скорости 110 узлов — на 30 больше, чем предписывалось заходить на посадку, — «Тигр» прыгнул вперед, заваливаясь влево: пилот выключил мотор и дал крен влево, стараясь, чтобы самолет коснулся палубы неповрежденным колесом. Удар колеса о палубу, похожий на орудийный выстрел, грохот лопнувшей покрышки, от которого вздрогнула машина, и следом — резкий сброс скорости. Брента кинуло вперед. Трос аэрофинишера поймал первый гак. Но скорость все равно была слишком велика, трос лопнул, и его стальные стренги со свистом хлестнули по палубе от борта к борту. Попавший под него гаковый матрос был перерублен пополам: ноги отлетели к орудийной башне, а голова и распоротый торс, откуда вываливались кишки и лилась кровь, — за борт.

Времени думать и действовать уже не оставалось. Брент, ослабевший от потери крови, скованный страхом, вцепился в поручни кресла. Силы, кромсавшие корпус «Тигра», швыряли его из стороны в сторону. Освободясь от троса аэрофинишера, бомбардировщик, похожий в эту минуту на подбитую чайку, ищущую, куда бы присесть, заметался, наддал, задрав нос к небу, и рухнул на палубу, обдирая ее хвостом и сломанным, бесполезным крюком.

«Тигр», двигаясь на скорости сто узлов, зацепился за сетчатый стальной барьер левым колесом. И оно, и правое колесо, и стойки шасси, и масляный радиатор, и тормозные тяги, откуда хлестнули красные струи гидравлической жидкости, отлетели разом — как будто их скомкала и оторвала великанья рука. Самолет, подскочив, перевалился через барьер, ударившись о палубу пропеллером, и полетел вдоль правого борта, как пес, который прячет обожженный нос в траве.

Перед глазами Брента все замелькало, взвизгнул металл обшивки, раздались удары, грохот, оглушительный треск. Самолет, потеряв оба крыла и разбрызгивая во все стороны бензин, перевернулся. Брент, вскрикнув, втянул голову в плечи, как испуганная черепаха, стараясь сжаться в комочек, стать как можно меньше. Острые края распоровшегося всего в нескольких дюймах от его головы фюзеляжа завизжали, как попавший в капкан зверь, глубоко пропахали тиковый настил палубы, добрались до стали и высекли из нее искры.

Самолет боком ударился об островную надстройку, и Брент с размаху приложился головой к фонарю. Оглушительно зазвенело и забухало в ушах, в черной пелене, соткавшейся перед глазами, ослепительно вспыхнули звезды — и все исчезло. Наступила тишина, и он закачался над палубой вверх-вниз на лямках своего парашюта. Так вот, значит, что такое смерть? Полный покой, расслабленность, мир… Он закинул руки за голову. И в эту минуту ноздри его уловили запах бензина.

Потом он услышал свист, как будто спустило колесо, и ощутил запах гари. Огонь! Ледяной, цепенящий ужас охватил его, словно по жилам вместо крови побежали льдинки. Он был жив, но ему грозило то, чего он боялся больше всего на свете — сгореть заживо. Он попытался выпутаться из ремней своего парашюта, но руки не слушались, а из носа и рта хлестала кровь. Он чувствовал жар. Пламя уже касалось его… Он просто поджарится здесь, как цыпленок. Брент закричал. Потом опять и опять. Потом самолет дернулся. Послышалось шипение. Струя белой пены ударила в горящий бензин, острые лезвия топоров с лязгом вонзились в обшивку кабины, отдирая листы алюминия. Сильные руки обхватили Брента за плечи, отстегнули привязные ремни, он выскользнул на палубу, прямо в гору белой пены. Потом его потащили по палубе, и тут наконец над ним сомкнулась блаженная тихая тьма.