Вернувшись и подкинув дров, Сережик спохватился, что не сунул в карман пистолет, с которым Старый вчера велел ему отныне не расставаться. Пистолет очень нравился Сережику - он ловко сидел в руке, и мощно отдавал в ладонь силой и уверенностью, наполняя тело желанием драки и победы. Тщательно пристроив глок сзади за поясом, Сережик сходил за снегом и наполнил кружки. Наверху трещали от мороза кусты, и ясное черное небо, только-только начавшее сереть, безразлично щурилось на маленького теплого человечка посреди занесенных снегом руин съежившимися от стужи звездами.
      Пододвинув кружки к занявшейся балке, Сережик передернулся всем телом - морозец, прихвативший за влажную со сна одежду, все никак не желал отцепиться, не боялся слабого еще костерка. В голове было неясно и тревожно. Начинающийся день не давал Сережику покоя - Старый вчера сказал, что сегодня в полдень они пойдут на базар вместе. Перспектива овладения Домом казалась такой несбыточной утопией, что Сережик даже тихонько фыркнул сквозь зубы, недоверчиво косясь на спину Старого.
      Он давно уже заметил странную штуку - то, что без Старого казалось правильным и нормальным, в его присутствии съеживалось и теряло всякий смысл; и на первый план выходило совсем другое, которое без Старого смирно лежало где-то в самом дальнем закоулке сознания. Вчера, до этого базара про крыс, когда они со Старым еще только вернулись с базара, Старый втирал ему про то, что как захочешь, так и будет. И все казалось таким правильным, само собой разумеющимся, что Сережик даже недоумевал - отчего не делал так раньше, закрывая глаза на очевидную нелепость таких загонов…Собаку доели вчера. Вот хочу! Дайте мне собаку! Рыжую, чтоб жирная была, и короткошерстную… Ну? Где? Че, нету? Правильно. Нету… Представил скворчащий кусок, роняющий ароматные капли на шипящие головешки. Слюна просто хлынула, заполнив весь рот. Переглотнув, Сережик ехидно глянул на неподвижную спину…Ну че? Я ж пожелал. А где собака-то? А?..
      Да только от такой правоты легче не становилось. Даже наоборот: когда Сережик был заодно со Старым, каземат не казался ему таким огромным и враждебным, Сережик чувствовал себя чем-то, кем-то, способным что-то сделать с этими стенами, высокомерно молчащими о чем-то своем. Правда, непонятно - что; и еще менее ясно - как, но что-то такое чувствовалось абсолютно отчетливо. Задумавшись без мыслей, Сережик тяжко вздохнул и наклонился над кружками - точно, че-то маловато будет, надо добавить снежку…А наберу-ка я сразу побольше, че как мудак с кружками бегать. Останется, выкинуть недолго… - мудрость снизошла на Сережика не сама по себе: вспомнив о пистолете, ему не терпелось поупражняться в быстром выхватывании, а такие дела, пока они смотрятся как клоунада, лучше делаются в одиночку. Отстегнув от одной из курток капюшон, Сережик затолкал его на правую сторону пазухи и скользнул в приоткрытую дверь потерны.
      Х-х-х… нет, щас… Х-х-хоп, нет, еще разик, щас… Х-х-хоп! Во. А ну, еще… Блин, точно этот говорил, так малехо побыстрее выходит… А ну. Х-х-хоба! Сонные руки разогревались, на пятый раз получилось не то, чтобы совсем уж быстро, но почти правильно. Пальцы ладно скользнули на места, не тратя лишних терций на охват, стремительно потащили невесомое тело ствола, разворачивая его на цель, а к кожуху уже летела левая, чтобы встретить холодную спинку на полувыпаде и придержать ее чуток, пока пистолет уходит вперед, на линию прицеливания; левый шаг, правая чуть отстает, приседаем, к цели обращено только полтела, отпущенный кожух затвора пошел по рамке вперед, выковыривая из магазина и топя в патроннике ладное тельце патрона, теперь гладим шар, ага, левая, сделав оглаживающее пустоту движение, подхватывает мизинец и безымянный… Эх! Затвор клацнул, сообщая Сережику о том, что он тормоз. Старый говорил, что лучший выстрел навскидку бывает тогда, когда все сливается в одно плавное движение, выходящее из брюха.
      "Когда есть плавность, быстрота будет расти сама. Главное - чтобы тело запомнило все не через жопу, а правильно. Тогда будет плавно. А если плавно и тело прется само от себя, то скорость будет расти всегда, сама, уже без твоего желания. Нет предела, хочешь верь, хочешь - проверь. Только вытаскивай ствола ну хоть раз десять в день, но всегда, чтоб память не остывала. Поначалу вообще каждую спокойную минуту, этот пистолет, хе-хе, полезней дрочить, чем свой. Когда плавность будет, всегда, без провалов, считай, что ты опередил всех, кого знал раньше. Но это не все. Кого раньше знал - че? Справились они со своим врагом? Нет. Легли. Чтоб жить, ты должен быть лучше."
      Потерна от постоянных прицеливаний показалась втрое длиннее. На лестнице целиться в темноту было гораздо неудобнее, и Сережик сунул ствол обратно, благоразумно опасаясь разбить морду на обледенелых ступенях. Здесь, наверху, натекший с улицы мороз ощутимо щипал за нос, легко прохватывал неподсохшие шмотки, и Сережик запахнулся, стараясь не хрустеть звонкими от стужи кусками штукатурки. В щитовой прислушался и только было решил двигаться дальше, как сверху, со второго этажа столовой, донеслась еле слышная возня.
      Сердце сразу забилось тяжело и гулко, щеки и уши загорелись - организм готовил себя к драке, прокачивая кровь в боевых количествах. С пистолетом страшно не было. Хотя страшно все-таки было, но по-другому, в таком страхе нет тупости и бессмысленности; если даже и пойдет не так - враг ничего не получит бесплатно. Заплатить ему придется. Значит, если и сдохнуть, то не задаром. А если не задаром - то вроде как и насрать: рано, поздно, конец один…Это, наверное, и есть - по-человечески… - догадался Сережик. До чего хорошо, правильно иметь оружие - не чувствуешь себя подлой мокрицей, способной лишь убегать и поглубже закапываться в дерьмо!
      Высовывая голову с лестничного марша, Сережик уже хотел, чтоб враг оказался одним из тех пидоров, что засели в его базаре; но все было проще. Старую, позавчерашнюю шкуру, повешенную на торчащий из стены провод, пыталась сорвать небольшая короткошерстная сука, огненно-рыжей масти.
      – Старый, хорош дрыхнуть! - голос парнишки налился, зазвенел силой.
      Теперь он звучал, цепляя не только воздух, теперь его было слышно и Там, Где Все Так, Как Оно Есть. Выжатый как лимон Ахмет довольно прислушался - ух как звенит!…Да, как все просто - и как сложно. Выкрикнуть миру в лицо вопрос - и расслышать ответ, вот и все… Сука, подаренная миром Сереге, была поистине королевским подарком - но скажи ему об этом, не поймет никогда. Не судьба. Оно и к лучшему. Больше парнишке не светило, но для успешного решения некоторых задач теперь хватает вполне. Теперь его голос был голосом человека, а не забитого существа, тупо пялящегося на бессмысленные, небрежно отрисованные картинки, снисходительно показываемые миром существам, добровольно выбравшим невежество и слепоту…Смотри-ка, орет-то как, а! Прям как прирожденный сержант… - устало расслабил сведенное лицо Ахмет, делая вид, что проснулся и зевает. - Да, Яхья-бабай, как я тебя сейчас понимаю… Как ты наломался-то со мной, а…
      Сережик жарил на бодро пылающем костре пару славных ломтей со спины. Судя по лоснящейся моське, первый кусок уже проскочил, но оказался каким-то невразумительным. Ахмет подтянул к себе кипящую кружку с торчащим веером побегов багульника.
      – Старый, а ты че сразу за веник свой? Давай мяска-то!
      – Ешь, ешь. Мне неохота.
      – Смотри. - парнишка явно был не прочь навернуть и третий кусок.
      – Где эту ошкурил-то?
      – А там же, где ты. Она как раз туда пришла, видать, шкуру учуяла. Я ее сразу - хоба! Точно промеж ушей, только мозги брызнули! Ты куда?
      – Наверх схожу - поссу да снежком умоюсь. Как там, плющит?
      – Да нет, потеплело. Сопли не прихватывает даже.
      …Значит, меньше двадцахи. - мысленно перевел для себя Ахмет, прикидывая, какие поправки может внести погода в сегодняшние планы. - Да чего там. Плыть и не париться. Так, эдак, вот разница-то…
      Видимо, Ахмету удалось этим утром настолько недокормить свое человеческое, что оно не проснулось и не помешало пройти между струями воды, изливающимися изо рта середины мира, он блаженно и отрешенно подымался по обледенелым ступеням, не замечая ничего вокруг - но поскользнуться или попасть кому-нибудь на мушку сейчас не мог. Мир не желал ему зла, не тревожил морозцем, никак не напрягал, даже наоборот - когда задумчиво бредущий человек поднялся на второй этаж столовой, мир показал ему один из самых красивых рассветов, которые человеку случилось видеть. Напившись всегда безмятежного, что бы ему не приходилось освещать, рассветного золота, Ахмет спустился во двор.
      Натираясь снегом, человек расплескал внутреннюю тишину, зато взбодрился и начал ухать, крякать и издавать прочие зверские звуки, сообщавшие всем интересующимся - здесь катается, вываливая шкуру в свежем снегу, большое и довольное жизнью животное. Снег мгновенно таял на парящем теле человека, вода что-то брала у него, что-то отдавала, сообщая человеку о том, что видела и знает, узнавала человеческое, срывалась паром и возвращалась в небо, чтобы вновь посетить землю и встретиться с ходящими по ней за тысячи километров отсюда.
      …Солнцу еще полнеба до срока. - подумал человек. Мир не сказал ему, что происходило на базаре, и как там ситуация сейчас. Человек без роптанья согласился с этим: не сказал, значит, не надо. Значит, сориентируемся на месте…Сейчас главное - Сережик. Мир увидел его, подарил Огонь, но пацан поймет это нескоро. Оно и к лучшему - ему не быть Знающим, довольно и того, что получил, из тысячи таких немного найдется…
      Размышляя о наступающем дне, Ахмет нимало не сомневался, что его сегодня ждет смерть. И почти всех, кого он поведет с собой. Было бы, конечно, здорово, если б удалось вернуться и как-то помочь пацану первые дни, но с сегодняшнего утра Ахмет знал - у парня все получится. И в бою с хозяйками даже не придется сжигать большинство пыштымских, бросая на смерть самых неуправляемых, оставляя пацану в Дом самых безобидных и травоядных. Пацан выстроит всех, кто сумеет вернуться - вернее, всех под него загонит Красная Собака. Спустившись обратно, Ахмет скомандовал Сережику собираться.
      – Че берем? - сонно спросил угревшийся у костра Сережик, после трех ломтей мяса чувствующий себя тяжеловато.
      – Всю формягу ихнюю. Скатай и проводом стяни - с собой понесем. Этих уродок оставь, волыны наши возьмем. Патрон весь собери, посмотри, сколько его, и половину - к этим двум стволам. Вторую оставишь здесь. Ту, что с собой - магазины разряжаешь, патрон протираешь сухой тряпкой, каждый, и обратно. Стволы, с собой которые, посмотри - чищены, нет ли. Пистолетных сунь по две обоймы мне и себе. Те, что в стволах стоят, посмотри и добей че не хватает. И хули в обуви сидишь? Портянка-то преет, разуйся.
      Сережик, еще вчера засыпавший бы Ахмета всякими вопросами по поводу столь странных распоряжений, только молча кивнул и принялся копошиться по хозяйству. Ахмет немного постоял, задумчиво глядя на его суету, и спустился вниз, надрать со стен провода - то, что они здесь оставят, должно быть надежно защищено.
      День Рождества под стать утру, тихий и солнечный. Руины покрыты пухлым искрящимся снегом, и выглядят так безмятежно, что даже не рвут душу, напоминая о грубо оборванной человеческой жизни, некогда согревавшей изнутри эти закопченные стены.
      Вдоль бывшей улицы Ленина по нетронутой целине тянется глубокая борозда. Выглядит она странно - так по Тридцатке уже давным-давно никто не ходит, любой след извилисто петляет по руинам, проскваживая дома и присматривая за тылом, отсекая возможные хвосты и стараясь не лезть на глаза. А тут - прямая, видно, что оставившим этот след наплевать, идет по нему кто-нибудь или нет, и как-то сразу становится ясно, что возвращаться идущие не собираются. За обвалившимся внутрь себя кинотеатром "Мир" след резко берет влево, ныряя в подъезд пятиэтажки, от которой осталось около трети - остальное топорщится из-под снега шлаковыми панелями. Оставив волокушу с формой в подъезде, Ахмет с Сережиком поднялись на второй.
      Ахмет оставил Сережика в коридоре, а сам осторожно выглянул в комнату, выходящую на сторону Базара. Вряд ли, конечно, пыштымские настолько тщательно пасут район, но всегда лучше перебдеть.
      – Мы че сюда?
      – Осмотреться надо. Дымок чуешь?
      – Ага.
      – На кухне глянь, может, есть че-нибудь типа стула. Только не шуми там особо.
      Поковырявшись на кухне и в ванной, Сережик притащил облупленный водонагреватель с уцелевшей табличкой. "Ariston" - скривившись в ожидании боли, прочитал Ахмет - у него дома висел точно такой же. Однако ничего. Не екнуло, на сердце осталась ровная ледяная пустота. Ахмет удивленно осмотрел мертвые, безболезненно шуршащие и рассыпающиеся под пальцами внимания картины прошлого и смел их со стола - прошло и умерло; нечего теперь. Есть сегодняшние задачи.
      Базар признаков жизни не подавал. Эх, монокуляр бы сейчас…
      – Давай, садись рядом. Слышь, малой, ты вот что: когда вот так по дому напротив противника ходишь, смотри всегда, что за тобой. За тобой всегда должно быть или темное помещение, или что-нибудь черное.
      – Понял.
      – О, глянь. Это кто постарался? Немец? - Ахмет ткнул в кусок обледенелой тряпки, безжизненно свисающей с загнутой гардины, высунутой из оконного проема.
      – Он. Караулам никогда покою не давал, как сдует - идите, говорил, снова делайте. Их дофига по всем домам вокруг. Это же че - ветер смотреть?
      – Да. А че, у вас снайпер был? Не знал.
      – Не, не было. Иногда Немец с Кирюхой с верхнего поста че-то смотрели в прицел по кругу, карабин-то у него еще с оптикой был, помнишь?
      – Не видел.
      Хоть дымок и чувствовался совершенно явно, видно его не было. Плохо. Надо обязательно вычислить, где сидит толпа, тогда станет ясно, где расставлен караул. Люди всегда повторяются, и выставляют часовых на одном и том же расстоянии от лежки…Эх, как меня эта сучка рыжая вымотала, вообще как чурбан, ниче не чую…
      – Сереж, а ты ниче, не боишься?
      – Ну… Че, Старый, совсем все хуево? Думаешь, нас сейчас со всех стволов встретят?
      – На вопрос ответь.
      – Да как-то… Нет. Не очень.
      – Смотри. Ты, главное, помни - ты домой идешь, к себе домой. Тебе это главное. Помни, они - никто. Они в твоем Доме, и веди себя соответственно. Захотят под тобой жить - будут жить. Не захотят - не будут.
      – Старый, ты реально? - округлил глаза Серега. - Ты… вот так, один?
      – Почему один. С тобой.
      – Не, Старый… Я че-то…
      – Щас пройдем - или не пройдем. - перебил Ахмет юного Хозяина. - Если не пройдем - они выиграли, мы в проебе. Если мы пройдем - то наоборот. Наклоним все, без сомнений. Если нас убьют, сам понимаешь, волноваться не о чем. Так?
      Жестоко усмехаясь, Ахмет вперил взгляд в наливающиеся страхом глаза Сереги. Все решалось именно сейчас. Исход ситуации, боя, да всей оставшейся обоим жизни лежал именно в глубине глаз Сережика, впервые персонально взятого судьбой на излом. Сейчас в его человеческом возьмет верх или Огонь, отличающий рожденных для Власти от рожденных для строя, или… И что бы не победило, это будет навсегда, даже не до смерти, а навсегда. Или ты выходишь из обреченного, но безопасного и уютного строя на режущий ветер навсегда одинокой свободы, кажущейся стоящим в строю сумасшествием, или остаешься навсегда, и передумать уже нельзя. Предложение не повторится, такое предложение делается не всем, и не все из достойных его принимают.
      Ахмет безучастно наблюдал за сменой оттенков человеческого, часть которого иногда видна сквозь глаза людей. Пришло понимание, что весь этот спектакль - не его работа, хоть и разыгран именно им…Той силе, что ставит нас в разные условия, абсолютно по барабану - будут ли живы те или эти. Вот и сейчас… Ахмет чувствовал, как огромный Мир склонился над крохотной пылинкой Сережика, и холодными глазами наблюдает за происходящим, совершенно не обращая внимания на то, что кажется важным людям. Просто еще одно отражение вечного боя, который и есть Мир.
      Страх, влажно клубящийся в глазах паренька, ушел внутрь. Он никуда не девается, страх с человеком навсегда, но вот кто будет старшим, решать все же человеку.
      – Да похуй! - блеснув новорожденным стальным безумием, Серега поднял взгляд на Ахмета и вскочил на ноги. - Пошли! Хули ждать!
      – Пошли, товарищ Базарный.
      – Только бы пройти! Сука, через одного перестреляю, но, бля, выстрою! Блин, Старый, я сейчас как будто…
      – Знаю. - перебил Ахмет. - Прет, как в костер сушняка навалили, да?
      – Точно. И как…
      – Помолчи. - резко перебил Ахмет. - Держи это при себе. И это, "перестреляю", ты это брось, понял? Стрелять кто любит, долго не живет. Это не мусор, а люди. Твои люди, понял? Хоть ты их и не знаешь еще, но это твои люди. Теперь. Ты их не стрелять должен, а беречь. Хотя иногда стрелять - и есть "беречь"… Ну, бери веревку-то. Сзади потащишь. Я первый, если меня вальнут, не вздумай волыну с плеча дергать, только время потеряешь. Тут же падаешь, и за кусты, хоть немного, а прицел собьет. Потом до откоса, и к сороковой школе. Повезет, так уйдешь. Как в подвале разрядить, знаешь. Готов?
      – Готов!
      – Ну, айда, что ли.
      Равнина бывшего сквера перед Базаром казалась бесконечной. Какие-то сто метров, но если каждую секунду ждешь, что тишину вот-вот распорют очереди, и тебя, набитого свинцом, бросит на снег, - сто метров превращаются в километр. Отойдя от спасительных руин на два десятка шагов, Ахмет почуял, что Сереге стало не по себе. Чего там, он и сам чувствовал, что стоит выпустить человеческое из-под привычного ледяного пресса, как страх тут же охватит тело, и заставит съеживаться и робеть…Надо поддержать парня…
      – Слышь, товарищ Базарный.
      – Че, Ахмет? - поспешно откликнулся сзади пыхтящий Серега…Слишком поспешно. Да, правильно. Не ссы, Рыжая, не испорчу твою работу…
      – Ты сегодня стал Хозяином. Чуешь?
      – Ну… Че-то есть, да, такое. Необычно так. - Ахмет с удовлетворением отметил, как легко отвлекся от давящего страха паренек, из голоса почти ушла зажатость.
      – Теперь вспомни, как ты пошел со мной сегодня.
      – Как?
      – Ни "куда", ни "зачем". Как телка взяли за веревочку, и повели. Сегодня ты допустил это последний раз. Понял?
      – Ну, Старый, я ж знал, что мы…
      – Не ебет. Ты - Хозяин. Ты один теперь, навсегда. Никто тебе не указ, ни я, ни даже если, представь - Кирюха встал из земли и приперся к тебе. Его время прошло, он проебал свой Дом. Ты здесь теперь главный и все решаешь. Ничего не делаешь, пока четко не знаешь - что делаешь. Зачем. Сколько это будет стоить - крови, патрона ли, без разницы. Надо ли это твоему Дому, каждому, кто живет под тобой. Если надо - то, опять же - зачем. Понял, бывшая поломойка, кто ты теперь?
      Сережик промолчал, и Ахмет с удовлетворением ощутил, как дернулся на "поломойку" молодой Хозяин, и тут же, молодец, забыл о мелочи и задумался. Похоже, о правильном. Страхом с его стороны больше не пахло.
      Зато беспокойство начало охватывать его самого. Базар лежал перед ним словно вымерший - ни выстрела в воздух, ни окрика, а ведь до его громады осталось не больше тридцати шагов. Голова отказывалась выдавать четкие указания, и Ахмет перестал обращать на нее внимание, полностью растворившись в ощущениях. Они там, это ясно. Не все. Вчера было девять; старшего завалил, литовца оставил. Сейчас меньше. Кто-то ушел? Или завалили? По идее, после того, как валят старшего, люди ставят нового, и это процесс такой, без крови не обходится…
      Неожиданно для себя Ахмет поднял ствол и отсек два патрона. Грохот выстрелов заметался по широкому полю бывшего сквера, крошась об развалины, и улетел в глубину мертвого города. Несколько минут ничего не происходило, но по изменившейся тишине оба визитера понимали - сейчас последует реакция. Ахмет сквозь зубы подбодрил Сережика:
      – Не ссы, Базарный. Ща или вальнут, или войдем.
      – Да я не ссу.
      – Когда зайдем, будь готов. Если я начну шмалять, вали все, что шевелится.
      Тут наверху скрежетнул сдвигаемый дощатый щит, посыпался вниз потревоженный снег, и из приоткрывшейся щели кто-то крикнул:
      – Ты че, забыл, где заходить? О, еще одного, что ли привел? - и уже глуше, в глубину здания, что-то добавил остальным.
      – Пошли. - Ахмет подчеркнуто неторопливо повернул ко входу. - Серег, пизди поменьше, и помни, кто ты тут. Волокушу прям здесь оставь, у крыльца. Никуда не денется.
      Первое, что бросилось им в глаза за углом - приметенный у лестницы синий литовец.
      Сережик передернулся, взявшись за ручку двери, из которой выбежал по трупам почти четыре месяца назад. Выгородку справа, бывший гардероб, где сдавали стволы, новые хозяева… - "Стоп!" поправил себя Сережик, - "Какие еще хозяева?", разломали на дрова. Решетка, за которой в базарные дни сидела охрана, выломали, и она болталась на одной петле. "Бля, решку-то нахера трогать! Мешала кому?!" Подымаясь за Старым наверх, откуда слышались неразборчивые голоса, Сережик с раздражением отметил голое железо перил, обдирать которые при Кирюхе даже в голову никому не приходило.
      На площадке их встретил ушловатого вида пыштымский мужичок, в тулупе поверх новой необмятой рубахи ментовского фасона. У Сережика опять сжалось сердце - значит, и этот склад нашли. А ведь Кузнецов так гордился хитрой задумкой - сделать у одного из предназначенных для сдачи торговцам отсеков второе "дно", и постоянно выпрашивал у Немца залетчиков, потому что долбить ломом толстые фундаментные блоки никто из своих не хотел. Там много чего лежало - и часть ПКВешного патрона, и лишние пулеметы, за которыми сам хозяин ходил с Ахметом по зиме, давным-давно, и вот эти рубахи, которыми зашел в дом Аркашка…Ну, а че ты хотел? Три месяца с лишним, не три недели. Че хошь найти можно… - с горестным вздохом подумал Серега, всегда по-хозяйски относившийся к любому добру. -…А мое вы хуй когда найдете, хоть триста лет ищите…
      – Здоров, что ли… - настороженно вытолкнул из-под прокуренных усов мужичок, глядя только на Старого.
      – А я тебе че - насрано? - замирая от необъяснимого страха, вытолкнул через губу Сережик.
      – А ты кто таков, сопля? - с нехорошим весельицем в голосе осведомился мужичок, косясь на Старого. - С тобой, что ль?
      Старый, к полному Серегину восхищению, легко подтолкнул мужичка, разворачивая к проходу:
      – Айда… Как отзываешься, братишка?
      – Губой, от фамилии.
      – Вот и айда, брат Губа, поближе к опчеству. Где народ-то? Поди, в бывшем кабинете Хозяйском?
      – Че? А, где кресла? Ну, точно. А че, мне обсказать не жалаш? - попробовал похорохориться мужичок. - Типа, всем сразу довести, а мне одному - рылом, типа, не вышел?
      Сережик заметил, как вздрогнула борода Старого от нехорошей усмешки, и замер в предвкушении - похоже, Губе сейчас придется немного рассчитаться за "соплю"…
      Старый придержал шаг, заглядывая в лицо мужичку. Мужичок остановился и опустил руки, правой бестолково шаря по стволу висящей на плече волыны. Старый буравил мужичка взглядом, и Сережик охнул внутри себя, зацепив немного черного могильного холода, щедро хлещущего из потемневшего глаза Старого. Старый странным голосом, раза в полтора медленнее своей обычной манеры тягуче выговорил мужичку прямо в лицо, и Сережику казалось, что эти слова, словно живые нити, вползают в глаза, ноздри, уши Губы:
      – А что, дружище? Рассказать тебе? Персонально?
      Сережик со смесью испуганного отвращения и злорадства наблюдал, как скованный взглядом Старого мужичок пытается помотать головой, но выходит только неуклюжее подергиванье в одну сторону.
      – Что, не надо? Ну как хочешь. Пошли, че встал-то? - Старый вернул свою насмешливую манеру и опять подтолкнул мужичка по коридору, к двери, из-за которой неслись приглушенные голоса.
      Сережик мстительно оттолкнул не пришедшего в себя Губу и поспешил за Старым, входящим в бывший Кирюхин кабинет.
      – Всем привет, господа и товарышши.
 
      Биг Бос Эбрахамсон жался под ударами ледяного ветра, гуляющего по бесконечной пустыне летного поля. Наглые cargo в оранжевых пуховиках из московского дивижена PAE ползали, как сонные мухи, как будто не видели, что посадки дожидаются не абы кто, а не самые маленькие люди - рядом с Эбом стояла начальница юридического сервиса Halliburton NCA, за один рождественский бонус которой можно купить два таких самолета, тут же прятались за спиной косящего под Бонда нарядного типа из РУМО два смуглых латиноса из US Treasures, какие-то англичане в необмятых ооновских пуховиках. Заметив в толпе майкрософтовского босса, с которым ему случалось делать дела, нагревая дядю Сэма в пользу Биг Билла и немножко - в свою, Эб протиснулся к нему:
      – Привет, Эндрю! Отдыхать?
      – О, Эб! Дружище! Нет, Эб, я, пожалуй, вас покину.
      – Что так? Решили не возобновлять?
      – Да нет, все проще - ухожу.
      – Вот так новость, Эндрю. Кто ж теперь будет вправлять рога вашей чертовой Windows? Эдак у нас вся контора встанет через неделю.
      – Простите, Эб, теперь это не моя печаль. Остается Майк, вы же знаете его? Не волнутесь, справится не хуже. А я теперь буду присматривать за южноафриканским представительством бывшего конкурента - Биг Ларри предложил Йоханнесбург. Там русские запускают аж несколько новых заводов, работы море.
      – Это их бывший president and his old boy net? Как его, Pookin? Poo-teen?
      – Ну, не только. Говорят, там их целый пригород… Тех, кто вовремя вышел из Кремля, заглянув по пути в правильный банк.
      – Самые умные рашенз… И вы, Эндрю, решили снять с них немного зеленой стружки…
      – Ха - ха! Эб, ну вы скажете! Снимешь с них, пожалуй. Нет, мне больше по вкусу бурбон со льдом, чем с полонием… - тут Эндрю пытливо взглянул в глаза собеседнику, впервые за весь разговор, - К тому же, полагаю, что эти парни не зря решили осесть именно там, Эб, вам не кажется?
      От предельно осторожного компьютерщика более откровенного предложения к обмену можно было и не дождаться. Эб прикинул веер возможных утечек и решил, что риск не столь уж и велик, а подтвердить шевелящиеся последнее время предчувствия так и подмывало:
      – Вы знаете, Эндрю, а я ведь тоже немного недоработал на дядю Сэма.
      Тут объявили, наконец, о посадке, и окоченевшая толпа ринулась к аппарели, разделив собеседников. Эб попытался было догнать компьютерщика, но где там соперничать пожилому администратору со здоровенными лбами в зимнем камуфляже, внезапно появившимися откуда-то из-за спины и легко оттершими его с дороги. Но Эба уже не волновало, каким он войдет в грузовой отсек Гэлакси - по пронзительному взгляду компьютерщика, затянутого людским водоворотом в первые ряды, он понял - место для него будет занято. Похоже, у них найдется тема скоротать два часа до Москвы.
      Он не ошибся - компьютерщик помахал ему из самого угла отсека, снимая поклажу с занятого места. Пробираясь между утянутыми сетью контейнерами и копошащимися попутчиками, Эб понял, что не ошибся и со вторым: его собеседник выбрал места рядом с горластыми черными федералами, которым точно будет не до тихого шепота по соседству. Кроме того, Эндрю, не привлекая внимания, вытаскивал аккумулятор из своего планшета.
      – Присаживайтесь, мистер Эбрахамсон. Не 777-ой, однако…
      – Да уж. Ни тебе фильма, ни ланча… Черт, да как его отстегнуть?!
      – Давайте я. Вот, держите. Нет, только батарею, планшетку давайте пока сюда.
      Оба коммуникатора исчезли в щегольском титановом кейсе от Вюттона, снаружи выглядевшим сшитым из кожи.
      – Вот так…
      – Эндрю, что, на самом деле… Я, честно говоря, никогда не воспринимал всерьез эти манипуляции.
      – Ну и напрасно, дружище. Уже первая очередь "Эшелона" была далеко за гранью представлений незнакомых с предметом людей. Так что…
      – Н-да. Не хотелось бы увидеть среди встречающих хмурых джентльменов из АНБ. Будем надеяться, что они сейчас заняты чем-нибудь поважнее двух старых коней, размечтавшихся о пенсии и свежей травке на ферме где-нибудь в Канзасе.
      – Ну, положим, про Канзас я бы думал не в первую очередь…
      – А что, Эндрю, все уже так плохо?
      – Веселого мало, Эб. Я могу судить о фактах только по географии мест, контент из которых генерируем мы. Последнюю неделю это уже весь Юг, полностью. Национальная Гвардия держит только нефтепереработку в Хьюстоне и основные трубопроводы, оттуда идет реальный трафик. Все остальное - Голливуд.
      Эбрахамсон ошарашенно вытянулся на сиденьи - он подозревал, что недавнее, так и оставшееся тайной для подавляющего большинства возмущение латиносов подавлено не до конца и не везде, но чтоб весь Юг…
      – Не ожидали?
      – Такого - нет… - мрачно отозвался Эбрахамсон. - Эндрю, вы же не просто так делитесь со мной этим?
      – О, да вы сразу быка за рога… Что ж, конечно. Мне… немного известно о ваших родственных связях, Эбрахам, надо быть пообтекаемее в выражениях, переписываясь по и-мэйл с Прагой, Яффой и Мадридом. Нет, подождите, выслушайте меня. Я понимаю, что ни сегодня, ни завтра я не смогу вытащить из банковских компьютеров свои деньги, а послезавтра это не сможет сделать уже никто. Я рассчитываю в этом на вас. Это моя цена.
      – Что вы предлагаете за это?
      – Дату. День, месяц, год. Впрочем, месяц и год - текущие, остается дата. Эту дату здесь, в России, знает еще от силы пять-десять человек, не больше. Думаю, они сейчас тоже летят. Или приземляются. Или взлетают.
      От вида хозяйского кабинета у Сереги зачесались кулаки - ну какого хрена, спрашивается, портить хорошие вещи, а?! Ну взяли чужой Дом, вернее - подобрали; а гадить-то к чему… Пользуйся, пока можешь, но не вставай ты на кресла сапогами, не рви кожу! У печки - груда наломанных стульев. Лень было пройти по этажу, собрать чего похуже? Раз уж из подвала дров в облом поднять. Вон, сидит шесть рыл, могли бы и метнуться; все равно ни хера не делают, даже в караул не ходят…
      Рыла сидели немного растерянные и злые; по всему было видно, что сели репу чесать с самого утра - вон, полную пепельницу накурили, но к единому решению прийти не удалось. Лишнего стула не было, и Сережик, несмотря на гнетущую серьезность ситуации, с интересом уставился на Старого - как выкручиваться будет, нельзя ж перед ними встать и докладывать…