Однако Старый и здесь поступил неожиданно: поприветствовав мужиков, он не стал топтаться на месте, а грохнул заиндевевшую волыну на стол и пошел вокруг сидящих к печке, зябко втягивая прокуренный воздух. Остановился, протянул к огню ладони и сказал прямо перед собой, в стену:
      – Ну, смотрю, побазарили вы с чухонцем. Ниче нового не рассказал?
      – Да нет… - задумчиво протянул длинный рыжебородый мужик, одетый в снятую с литовца форму. - Так оно все как-то… Че ты базарил, вроде как так оно и есть.
      – Стал быть, подтверждается. - вроде как для себя, пробормотал под нос Старый, прилаживаясь, как догадался Сережик, к манере разговора.
      – В опчем, подтверждается.
      – Есть мысли, как поступить?
      – Да мысли-то есть… Разные мысли.
      – Хули тут тити мять! Мысли у него разные! - неожиданно взорвался один из сидящих за столом, резко повернувшись к Старому: - Ты! Знаешь их расположение?! Как хотя бы на выстрел подойти?!
      Сережик мгновенно напрягся: такое резкое движение вполне могло повернуть события в нехорошее, но Старый лишь спокойно кивнул, и вновь отвернулся к печке, шелестя над огнем сухими ладонями.
      – Вот! Берем этого - и пошли! Я пидарасом подыхать не желаю! - видимо, говоривший заводил эту пластинку не первый раз; Сережик чувствовал, как нерешительно ежатся четверо и враждебно напрягся один, в чистом караульном тулупе:
      – Ага! "Пошли!" Как бы ходилку не отстрелили! И это, Евтей, ну пришел ты к ихнему забору, а дальше чо? Скажи. Если знаешь че - ладно, пойдем. На самом деле, если мы одни можем всех из-под пиздюлей выдернуть, то делать это надо, чего там. А если просто так пойти и подохнуть, это давайте кто подурнее. Да, мужики? Я вот думаю, что реальнее вон Губу с малявой в Пыштым отправить, а там пусть каждый сам за себя думает.
      Сидящие за столом ничего не ответили, но по их мрачному виду было ясно, что они, в общем, склоняются к жизни. Тут же такое дело - когда точно не знаешь, что победишь, надо перед боем от жизни отказаться. Только тогда встанешь, пойдешь да посмотришь, так ли крепок враг, как кажется; и узнаешь или цвет его крови, или цвет своего поноса. Пока от жизни не отказался, пока у тебя на завтра есть планы, которые поважнее сегодняшней победы - не встанешь.
      …Во тварь! - напрягся Сережик, с ненавистью видя насквозь гнилую движуху этого здоровяка в тулупе. Сгоряча Сережик даже не заметил, как необычно для него видеть каждое движение мускулов на лице человека, читать каждое из коротких метаний взгляда - а ведь он впервые ясно понимал смысл каждого содрогания развернутой перед ним картины человеческого нутра. Ему мешало страстное желание, чтоб Старый перестал наконец косить под мерзнущего бомжа, достал свой дурацкий, но такой длинный и острый кухарь и вывернул бы ливер этой наглой твари, сумевшей как-то обмануть сидящих за столом мужиков. То, что остальные мужики нормальные, Сережику было видно вполне отчетливо, но так же просматривалось четкое нежелание каждого ввязываться в непонятное, не будучи к тому однозначно вынужденным. Парнишку охватило какое-то странное, легкое и даже веселое презрение к этим здоровым и страшным мужикам, стало как-то смешно, что он мог их когда-то бояться:…Кого, а? Вот этих? Может, еще пойти этого, как его, Губу побояться?! Суки, сидят набычились, прям как большие, а! Аж смешно, чесслово…
      Сережик тут же понял, чего ждет Старый, грея руки у огня и не спеша начинать выруливать это мясо. Старый ждет, когда это сделает он, Серега Базарный. Сереге стало очень страшно - но каким-то чужим и далеким отделом мозга; с такого удаления долетал только смысл - "Мне страшно", но сделать с Сережиком страх ничего не мог. Поняв это, Сережик полностью растворился в новом ощущении - легкость предстоящего боя уже заменила холодную вязкую кровь в его жилах, и это было так здорово, что даже смерть казалась мелкой неприятностью по сравнению с потерей этого удивительного чувства.
      Да, Сережик угодил в военное, именно ради дел, свершаемых с этой шипучкой в венах, и появляется на свет мужчина. Это его истинное лицо, которого боятся все - свои и чужие, человек с таким лицом останавливал сотню и обращал ее в бегство, рвал руками могучих хищников, с таким лицом шли на красные пулеметы дроздовцы и брали Кенигсберг воины Сталина.
      Сережик понял, что стоит как-то не так. Зачем держать голову наклоненной, а спину - чуть согнутой? Неправильно это. Люди глазами тоже слушают, и едва ли не больше, чем ушами. Сережик скинул с плеча волыну и небрежно грохнул ее на стол рядом с автоматом Старого - что-то подсказало его телу, что надо поступить именно так. Откуда-то из глубины брюха поднялся мокрый и холодный страх, пытаясь облепить то легкое и стремительное, в котором теперь стал жить Сережик, и утащить его обратно, в тоскливо замирающую от страха влажную глубину посреди холодных кишок, но Сережик с неожиданной легкостью загнал этот промозглый туман обратно и тут же забыл о его существовании.
      Его язык, словно обретя собственную волю и разум, принялся выталкивать изо рта длинную разноцветную ленту с бритвенно-острыми краями, унизанную редкими пузырями слов. Говоря, Серега с изумлением наблюдал, как эта невидимая и бесплотная, но крепкая, словно сталь, ленточка опутывает сидящих, безжалостно стягивает их трепещущие облачка воли, щекочет горло холодным лезвием.
      – Губу, говоришь, отправить? С маля-я-явой. - рот выталкивал слова, совершенно незнакомо их интонируя; голос Сережика словно вбивал гвозди в головы сидевших за столом мужиков, поначалу удивленно вскинувшихся. - А на маляве пропишем: дорогие наши братья, жены и дети. Мы тут узнали, что вас завтра будут чистить. Нас тут восемь рыл, со стволами и кучей патрона, но мы пока посидим и подождем, чем кончится дело. Да, очко натертое?!
      Глядя в побелевшие глаза здоровяка, Серега всем брюхом учуял - щас рванет: руки мужика едва заметно дернулись, взгляд сходил внутрь, увидел план действий и вернулся помутневшим от ярости - человеческое изнутри поднялось, аж видно его через зрачки…Только не раздумай. - с непривычным холодным зверством в душе подумал Серега, попутно удивляясь - а где же страх-то девался? Мужик дернулся, и в руке Сережика рванулся невесть откуда оказавшийся там глок, щелкнула в стену пуля. Выстрела Сережик не услышал, чуя только дерганье перезарядившегося пистолета. Мужика с дыркой в голове кинуло назад, и он с грохотом ссыпался куда-то вниз, под стол, мелькнув на прощанье мокрыми подошвами. Сидевший пообочь его товарищ резко склонился над трупом, убирая от растекающейся крови пышный воротник тулупа.
      Это не был первый человек, лично убитый Серегой, но непривычка к такому наглому хождению по краю сыграла с молодым Хозяином дурную шутку - внутри словно что-то рассыпалось, и паренек неуверенно отступил от стола, с трудом попадая дымящим стволом пистолета под разгрузку.
      Старый понял и впрягся, медленно обходя стол:
      – Мужики. Гадов нет здесь больше, кончились. Вот мужик… Евтей ты? Евтей правильно сказал - айда. Надо пойти и урыть эту мразь. Пока поздно не стало.
      Пыштымцы тем временем задвигались, отойдя от столбняка. Сосед убитого принялся стаскивать с трупа тулуп - видимо, это его тулуп, машинально отметил Сережик. Тем временем Старый уперся обоими руками в торец стола, нависнув, казалось, надо всеми сидящими за столом.
      – Э, а ну не вошкайся, брось шубу-то. Пади за стол, дело решать надо, а не барахольничать.
      Мужик бросил сдернутый с трупа тулуп на кучу наломанной на растопку мебели и присоединился к землякам. Старый вытащил тугую, едва начатую пачку сигарет и бросил на середину стола:
      – А вот давайте по легонькой, для легкости мысли…
      Его манера ничуть не изменилась, но Серега как-то заметил страшный напряг, на мгновенье мелькнувший за всегдашней легкостью Старого, и вдруг понял, что жить им или умирать - решается именно сейчас; и то, что он, Серега, так вовремя и ловко застрелил этого наглого урода, ничего не значит. Вернее, значит - если сейчас мужики не потянутся за угощением, то как раз за этого урода с них рано или поздно будет спрос, и еще за того, ихнего старшего, которого Старый привалил второго дня…А ведь мы с ним сейчас даже не по веревочке, а вообще по воздуху идем… Вообще, почему нас все еще не стреляют? Непонятно. Приходят два каких-то хуя с горы, валят одного ихнего, через день приходят - и еще одного…- отрешенно и даже с оттенком болезненной веселости подумал Серега, -…Так, присесть надо, че-то в ногах как-то не очень… Поискав глазами место за столом и не найдя, Серега, стараясь особо не шуметь, подтянул из угла кресло и сел на место Кирюхи, отчего-то вспомнив, как еще совсем недавно, летом, таскал сюда завтрак Хозяину.
      После незаметной, но дорого обошедшейся Сереге паузы мужики взяли по сигаретке, и над столом вспухли ароматные легкие облака. Кто-то шумнул Губе, так и торчащему в дверях, принести из бывшей караулки стул, и предложил Старому сесть. Старый достал сигаретку и тоже задымил, спокойно и деловито осведомившись у сидящего рядом Евтея:
      – Карты-то не скурили?
      – А что, были?
      – Конеш… Сереж, глянь там в тумбе, в левой.
      Серега наклонился под стол, распахивая дверцу тумбы монументального Кирюхиного стола - точно, сейф. Глубокие царапины, даже борозды вокруг дверцы.
      – Тут сейф.
      – Ага. Заеблись мы с ним. - отозвался один из мужиков. - Хотели рвать уже…
      – Не, рвать не будем… - Старый достал своего кухаря и подошел к подоконнику у Кирюхиного стола, сел на корточки, повозился и встал, подбрасывая на ладони маленький плоский ключ.
      Бросил его Сереге:
      – Пошеруди там, Сереж. Там папка такая прозрачная должна быть, на кнопочке.
      В сейфе оказалось несколько бутылок, пузатые бокалы, патронные коробки, какие-то тяжелые свертки и пакеты, толстая пластиковая папка нашлась на самом дне. Покопавшись в ней, Старый вытащил затрепанный по сгибам лист тонкой бумаги, мотнул башкой мужикам, чтоб убрали волыны и пепельницу, и разложил его на весь стол.
      Эб с компьютерщиком пришли к соглашению не сразу. Выйдя из самолета в забитом ревущими бортами, несущимися как попало по летному полю машинами и суетящимися людьми Домодедове, они отправились ресторан при пресс-центре и продолжили переговоры за столиком. Наконец, сделка совершилась. Эб протянул компьютерщику планшет, и тот сноровисто вернул на место аккумулятор. Проглотив PIN, планшет моргнул экраном, и Эб застучал по титановым клавишам, посматривая на положенный перед ним листок со счетами и паролями.
      – Hypoverein… Странный выбор, Эндрю… О, вот еще интереснее - Кредитанштальт… Надо же. Эти скряги никогда не давали больше LIBOR плюс смешная дельта… Так, вклады застрахованы в Альянц… Вы долго работали в немецкой зоне, да, Эндрю?
      – Да, тянули сеть по гуманитарным лагерям в Биларузь Рипаблик, около года.
      – Я и смотрю - добрая половина ваших денег лежит по немецким банкам. Видимо, особого выбора не было?
      – Верно. Сами знаете, работа с поставщиками…
      Оба понимающе улыбнулись - да, все верно. Искусство торговать федеральным инсайдом и работа в компьютерном бизнесе кажутся чем-то разным лишь простофилям - везде одно и то же, откат, он остается откатом и в Африке, и в Рос… простите, в Центральной Северной Азии. А поставщику, конечно, удобнее заносить не по-варварски, наличку в кейсе, как это было принято у русских и негров в Африке; куда как цивилизованнее, скажем, уступить опцион на небольшую доляху в кэптивном паевом фонде.
      – Эндрю, небольшая проблема. Часть ваших средств в интервальном фонде.
      – Простите?
      – Я не могу вынуть ваши bucks из одной калифорнийской конторки. Они развязывают мешок только раз в квартал.
      – Что, совсем ничего нельзя предпринять?
      – Совсем, Эндрю. - отрезал Эбрахамсон, - если бы я мог продать их бумаги хоть за десять процентов, я бы сделал это, поверьте. Ух, как пальцы-то болят… Давненько я не набивал столько вручную. Где, черт возьми, мой кофе?
      – Впрочем, говорите, калифорнийская? Тогда не беспокойтесь, Эбрахам. Скорее всего, ее офис догорел еще до Дня Благодарения… - поморщился компьютерщик. - Fucking chikanos разнесли Калифорнию уже к началу декабря.
      – Это обойдется вам, Эндрю, минутку… в без малого в две дюжины унций. Не так уж и много, если сравнивать с теми потерями, возможность которых теперь устранена… Вы уже прикинули, как доберетесь до Яффы?
      – Да. Правда, придется дать хорошего кругаля - отсюда я вылечу во Франкфурт, а оттуда уже на Салоники, гражданским самолетом. Черт, я уже отвык платить за билеты… Там пересяду на лондонский рейс до Тель-Авива, а там…
      – Я сброшу мессидж племяннику, чтоб он встретил вас в Тель-Авиве. Обязательно перезвоните ему из Салоник. Сегодня это уже не тот Израиль, что был до девятого года, поверьте.
      – Спасибо, Эбрахам. А вы? Неужели все-таки направитесь в Штаты?
      – Думаю, все же да. Эйдженси, присматривающее за моим real estate, ведет дела по старинке, и надо лично расписываться в их гроссбухах. Иначе я просто лишусь части недвижимости. Было бы крайне неприятно, согласны? Но, благодаря вашей информации, я все же рассчитываю успеть.
      Через час коммуникатор компьютерщика деликатно заиграл Dans of Flowers, призывая хозяина на летное поле - борт на Франкфурт заканчивал погрузку. Распрощавшись с наивным собеседником, Эб остался за столиком и больше часа безостановочно стучал по клавишам, шифруя и отправляя мейлы, заполняя формы брокерских поручений, закрывал и открывал счета, подтверждал транзакции, сгоняя свои деньги в кучу и подгребая их к краю стола, поближе к морю безликого кэша. а когда закончил, не сразу вспомнил - где и зачем он сидит.
      Заказал еще кофе, попросив набухать три порции сахара - мозгу хотелось глюкозы. Выпил, безучастно глядя на суету крошечных людей вокруг огромных туш самолетов, сложил планшет - но тут же достал его снова: идти было совершенно некуда. Главное сделано. Сделка всей его жизни состоялась, и знание этого факта оставило в Эбрахамсоне пустоту. Странно; он только что заложил основы благосостояния своего клана в новом мире, а нет даже тени удовлетворения… Сейчас по всей земле, по всему глобальному рынку члены его многочисленного клана совершают сделки - к немалому удивлению контрагентов: эти сумасшедшие, мешугенэ, берут под любые проценты, выходят в ликвидные, но плохие активы с огромными потерями, продают великолепные, надежные и доходные бумаги, чудесную, с огромным потенциалом роста недвижимость - и переворачивают саккумулированные средства в золото, золото, золото…
      Оставшееся до посадки время лучше провести в ресторане, а не толкаясь в залах идиотского русского аэровокзала. Странное чувство. Сидишь, смотришь на суету: люди обедают, расплачиваются, уходят, входят новые. На летном поле сутолока - из низких серых туч вываливаются борта, плюхаются на обледенелую полосу, выруливают на разгрузку, взлетают. Огромный аэропорт стремительно прокачивает немыслимое количество людей, долларов и власти - и ни один человек не подозревает, что завтра все это остановится, замрет. Кончится. Какие-то самолеты улетят, какие-то останутся. И больше им никогда не взлететь. Пройдет какое-то время, и в них, осмелев от непривычной тишины, вскарабкаются оборванные вонючие троглодиты, бывшие русские; и пугливо пойдут по чистому салону с инопланетно белыми чехлами на креслах…
      …Интересно, они будут помнить, что когда-то сами строили такие же большие непонятные штуки? - ухмыльнулся Эб, подзывая официанта:
      – Еще кофе, пожалуйста. У вас всегда так людно?
      – Скажете тоже, сэр; видели бы вы, что здесь творилось перед Кристмасом… А что еще будет после Индепендент Дэй. Ну, это будут уже не мои проблемы, я в июне заканчиваю… Вам принести еще что-нибудь? Нет? Приятного аппетита, сэр.
      …Да. А что здесь будет твориться завтра, парень. Ты не поверишь, хе-хе… - Эб благодарно улыбнулся, подвигаясь и давая официанту поставить перед ним очередную чашечку; и мысленно повторил за официантом. -…Но это уже не мои проблемы, не мои…
      Словно в подтверждение этой мысли коммуникатор мигнул и запищал. На экране появилась заставка RCRI, и Эб недовольно поморщился - что там еще надо бывшему родному ведомству от свежеиспеченного пенсионера, но на вызов ответил. Заставку с федеральным гербом сменила издерганная лошадиная физиономия Сколковски, эйчара Уральской спецзоны.
      – Привет, Зигги. Что, уже соскучились по мне?
      – Привет, Эб. Извини, что приходится тебя дергать, но у нас тут проблемы. Ты уже в Европе, счастливец?
      – Нет, еще в Moscow, но самолет скоро подадут. Чем могу помочь?
      – Слушай, та черная девка, Мэрфи, которую на место старины Сатила продавили из Ural Division, умудрилась попасть в неприятности. Ее, пару человек из твоей управы и нескольких охранников грохнули эти fucking monkeys, местные.
      – Чего-о? Их там уже лет шесть не видно - не слышно! - сделал крайне удивленный вид Эб…Нет, все же надо всегда слушать внутренний голос. Вот только гляньте - не успел я убрать оттуда задницу, как началось…
      – Ну, где-то она их все-же нашла. Слушай, мы сейчас не можем послать туда замену… - сердце Эба опять екнуло; -…надо пока выкрутиться день-другой с наличными людьми. Давай, помоги родной конторе, Эб. Кто лучше всех сможет справиться с твоим курятником? Директор сказал - в кого старый хрыч ткнет пальцем, того и ставьте, только быстро. И ты тоже хорош, заместитель, называется. Не успел уехать Сатил, как и ты смазал пятки.
      – Ну, Зигги, тут ты перегнул. Ты же знаешь - сердце.
      – Ладно, извини, старина. Я забыл. Знаешь, как пошла эта полоса неприятностей, я удивляюсь, как еще умудряюсь помнить свое имя… Ну? Так кто?
      – Сначала скажи, вы уже связывались с АНБ? Лучший выход - расшифровать Папу, он же бывший морпех, умеет работать с персоналом. Ему и карты в руки.
      – Ого, Эб, ты знал, кто такой Райерсон?
      – Конечно. - фыркнул Эб. - Парень мрачно зыркает, когда кому-нибудь случается помянуть всуе дядю Сэма, обходит оба заведения по три раза за вечер, и разить джином от него начинает только после третьего круга - трудно не догадаться, верно? Я даже знаю, кто сидел в моем курятнике от РУМО. - Эб удовлетворенно хохотнул. - И ставлю свое выходное пособие против твоей недокуренной сигары, что военные парни из Yekaterinbourgh сделали круглые глаза и послали вас подальше. Верно?
      – Все так, Эб.
      – Согласись, Зигги, я был хорошим проект-менеджером. - Эбрахамсон игриво осклабился в вебкамеру.
      – Ну так посоветуй правильного человека на это чертово место, Эб. Хватит уже выкаблучиваться.
      – Зигги, если бы позвонил другой, я бы развел руками, но тебе скажу: не прогадаешь, если сунешь Директору вот этих двоих, набирай. Со-а-ссеп, два "эс" посередке; набрал? Ага. И еще. Таст, Ар Джи Таст, из Pipeline Watch. Но он не федеральный служащий, Зигги.
      – Ага… О! А ведь эта Соассеп, представляешь, Эб? На нее лежит представление от покойной Мэрфи, Мэрфи хотела ее взять заместителем… Смотри-ка, выходит, разбиралась в персонале…
      – Просто у них был роман, Зигги. Впрочем, это уже неважно, правда? Утверждай Соассеп, и не забивай голову ерундой. Эта сучка себя покажет. Я как-то наблюдал, как она справилась в баре с толпой пьяных парней из Динкорпа, так-то, Зигги. Сразу, знаешь, вспомнились пуэрториканские оторвы из Саут Бронкс, я там рос неподалеку, на сто восемьдесят девятой Вест. С во-о-от такими сиськами, да, Зигги… Но суки, доложу я, были еще те, в сумочке не нож, так пистолет…
      – Ладно, спасибо, дружище. Черт, как я тебе завидую! Вечером ты уже будешь в Европе…
      – Я лечу в Штаты, Зигги.
      – Тогда счастливо тебе долететь…
      – Че, здесь?
      – Здесь. Серега, смотри и запоминай. Будешь потом на кого охотиться - пригодится.
      Старый влез на торчащий из земли валун и снова оглядел дорогу.
      – Все начинается с остановки колонны. Поэтому - минируем. Первый борт должен встать там, где ты наметил: твои люди не должны бегать, они должны стрелять, с первой секунды до последней. Значит, первая закладка - вот здесь. Расстояние от поворота какое должно быть?
      – Какое?
      – Э, это ты мне скажи. Зачем стопорить колонну именно перед поворотом, понимаешь?
      – Чтоб из пулемета вдоль дороги херачить?
      – Точно. Смотри, головная взорвалась, колонна встала, наши начали ее мочить с той стороны дороги - что на остальных делают?
      – Спрыгивают. Тоже шмалять начинают.
      – Где падают?
      – Ну… Вот, сюда вот. Так и кювет, и машины прикрывают. Да, точно. Они спрыгнули, очухались, и только начинают по нам стрелять, а вдоль дороги их наш пулемет - ху-у-як! В бочину!
      – Точно. Страте-е-е-ег. - насмешливо протянул Старый. - Значит, какое расстояние от поворота, за которым сидит твой пулеметчик, до закладки?
      – Так… - хищно прищурился Серега. - Сто - маловато… Сто пятьдесят. Да.
      – Хуй на. Два броска гранаты, не больше. И то, это только для того, чтоб те пулеметчика гранатами не достали, и чтоб своей закладкой не погасить. Пулемет в упор - это пиздец. Когда с фланга, неожиданно, да в упор начинает пулемет, это все. Воевать неохота, вообще. Под себя залезть охота. Времени мало, надо их сразу так охуярить, чтоб они даже мама сказать не успели.
      Ахмет спрыгнул с каменюки и подтолкнул Серегу к следующему холмику:
      – Главное, смотри… Не. Пошли, дойдем. Лучше сам увидишь. Так и пацанам лучше объяснишь.
      – Чево?! - остановился Сережик. - Че ты сказал?!
      – Че? - включил дурочку Ахмет. - Че я сказал?
      – Ты че, хочешь сказать, это я ими командовать буду? Ты че, Старый?! Совсем… - тут Сережиково нутро взорвалось острой болью: Старый как-то незаметно подтек к нему на удар и несильно, но садистски точно ткнул кулаком Сереге под солнышко.
      Парнишка подробно исполнил осененный вечной традицией танец получивших по солнечному сплетению. Когда он, наконец, встал с колен и протер губы от рыготины горсточкой рассыпчатого снега, сквозь сверкающую радугу слезящихся глаз он заметил Старого, покуривающего на торчащем из-под снега скальном выходе. Старый пошлепал ладонью по камню рядом с собой.
      – Сереж, ландай-ка. Присядь вот. Все? Нормандяк?
      – Че? А… Все…
      – Понял?
      – Понял…
      – Скажи тогда.
      – Че сказать? За че ты мне ебнул? Чтоб не спорил.
      – Не, Серег. Чтоб ты как сопля не спорил. Понимаешь - про соплю?
      – Да вроде да.
      – Ты это, давай без вроде. Вроде - это в роте. Командира, у которого хоть что-то "вроде", солдат слушать не станет. Рот у командира не для всяких штук, а для команды. Половина людей, которых ты ведешь в бой, последнее, что в жизни слышат, это твою команду. Нахуя им напоследок блеянье слушать, а? Им и так помирать, хватит с них неприятностей. Пусть они слышат нормальную команду, которую можно понять только правильно. Пусть чувствуют, что они умрут, но дело - дело лежать не останется, дело сделается. Чуешь?
      – Да. Кажется, въезжаю. - Сережик смотрел куда-то сквозь чахлый березовый лес.
      Перед ним сейчас поворачивалась новой стороной выбранная им доля. Ахмет смотрел, как по лицу паренька пробегают страхи, сомнения, неуверенность - как все знакомо… Однако бобик сдох, и назад пути нет. Было видно, что парнишка понимает и это, и понимает вполне отчетливо: вон как набычился, мордочка стала жесткая, прям как у взрослого мужика…
      – Ладно. Пошли дальше покажешь.
      – Обожди, докурю. Пока курим, я тебе одну майсю прогоню. Ты говорил, тебе семнадцать?
      – Да, можно считать, что так. Совсем чуток остался.
      – Вот. Семнадцать. Помнишь, я тебе про Гражданскую и Великую Отечетвенную рассказывал?
      – Ну, помню, канешно. И че?
      – На Гражданской, это которая раньше, первая была, был такой пацан, почти как ты. Аркадий Гайдар. Скотиной он, конечно, был беспредельной, животным отмороженным, но дело не в этом. Дело в том, что он командовал полком. Полк - знаешь, че такое?
      – Точно не знаю, но - дохуя… А сколько, Старый?
      – Полторы тыщи рыл.
      – Оба-на… - удивленно выдохнул Серега. - И че, как он справлялся?
      – Не знаю. Знаю только, что не лажа это, точно все. Справлялся вот. А было ему на два года меньше, чем щас тебе.
      – Ни-ху-я… Ох и семейка у него была, наверно…
      – Нет, Сереж. Тогда по-другому как-то было. Все равно - охуеть, да?
      – Да-а-а-а… Слышь, Старый. Вот не ты бы мне это прогнал - ни в жисть не поверил бы.
      – Вот. И народ у него был, тот еще народ. Твои по сравнению с его парнями - сама мудрость и понимание общего хода. А у него были полностью отвязанные отморозки, с полной башкой тараканов. Я когда ставлю себя на его место, то не уверен - справился бы с такими, нет ли.
      – Да ну? - недоверчиво протянул Серега, но Старый оборвал базар, хлопнув себя по коленям:
      – Вот те и ну… Ладно. Айда дальше.
      – Вот, смотри. Видишь, дорога поворачивает налево? Где твои должны сидеть? Погоди, по другому зайду. Вот ты едешь в машине. Впереди - раз, головная взлетела. На колонну твою наехали. Ты выскакиваешь, тебе же страшно - вдруг уже в твою машину муха летит. Куда тебе стрелять сподручно? Влево от дороги, или вправо?
      – Ну… - Серега примерился волыной и так и эдак. - Влево лучше. Гораздо. Старый, я понял. Чтоб этим стрелять было неудобно. Людей сажаем во-о-он там, да?
      – Да. И смотри - помнишь состав колонны? Бредли, ну, маленький такой танк - в голове, мы его берем на фугас. Потом командирский хамвик с 12.7, ну, за него можешь сразу забыть; потом?
      – КамАЗ с охранением.
      – Точно. Потом фура большая поедет, КамАЗ с генератором, КамАЗ с беспилотниками, и опять хамвик с пулеметом. Значит…
      – Значит, за хамвиками никто не заляжет, точно? - перебил Серега. - Кого сразу не положим, будут щемиться за большую фуру. А за ней их хер достанешь, да? С этой стороны дороги, имею в виду.
      – Точно. Эта фура набита всякими приборами, ее не просквозить, даже в упор.
      – Да пусть щемятся. Отлежаться не выйдет у них, пулеметами достанет. Ты это к тому, когда пулеметчикам команду давать?
      – Нет, хотя смысл примерно такой. При забое колонны команд только две - огонь и отход. Сначала все по указанным целям работают, а потом каждый сам стреляет, из обстановки. Видишь, Серег, тут слишком много всего надо увидеть и решить, никакой командир не успеет. От лишнего командования здесь один вред будет - в бою народ по пользе стреляет, каждому кажется, что именно в его секторе все решается, поэтому маневр огнем на колонне невозможен - у тебя народ несыгранный, и слушать тебя будут, только когда команда совпадет с тем, что им кажется правильным.
      – И че, как из этого дела выкручиваются?
      – Вот я тебе о чем и толкую. Командовать нужно сейчас. Чем лучше ты сейчас поймешь, как что будет, тем меньше тебе вечером придется локти грызть. Расставь людей так, чтоб сработать неправильно они просто не могли.
      – С кого начать, Старый?
      – С пулеметчиков. Айда на место.
      – Ляжь. И волыну выставь, наведись. Вот. Ну че?
      – Ну-у-у-у… Скрывает малость. Насыпь высоковата. Перелечь или пойдет?
      – Переляжь, а потом сам посмотришь, пойдет-не пойдет.
      – Жаль, место хорошее, трудно будет пулеметчика приложить…
      – Ниче-ниче. Все места пробуй, а каменюку и перетащить можно.
      – О!
      – Че, лучше?
      – Пи-и-и-издец им! Как на ладони все! Да, точно… И таскать ниче не надо.
      – Надо. Смотри. Вот наведись опять. Видишь, в крайнем левом положении?
      – Ага… Бля, точно, задевает…
      – Во. Эту хуйню надо всегда смотреть. Пулемет страшная штука, Серег. Что чужим, что своим. Прикинь, от страха охуеет кто-нибудь из этих, ломанется на пулеметчика - вон там, к примеру, ближе сюда, видишь? И че, смотри - пулеметчик сразу на него огонь переносит. Если хоть чуток завысит прицел - все, пиздец, своих осыпал.
      – И че делать?
      – Сектор ему обрезают, принудительно - каменюками, палочками; че под руку попадется. Предупреждать смысла нет: в бою, по горячке он и не вспомнит. Это твоя, командирская работа, обо всем заранее подумать.
      – Че, сразу сделать?
      – А че тянуть. Делай сразу. А как будешь инструктировать, скажи, чтоб с середки начинал. Они от него в глубину растянуты, и если он с дальних начнет, все перелеты проебом. А если с ближних или со средних, то все перелеты ихние… Эй! Ты че! Побольше каменюки бери! Чтоб не только обозначить, а чтоб он прямо стволом упирался! Чтоб довернуть не мог! Во… Давай второе теперь…
 
      Кресло Сатила, так и не успевшее стать креслом Норы Мэрфи, было очень удобным и приятно, успокаивающе пахло кожей, сандалом подлокотников, трубочным табаком, каким-то экзотическим парфюмом. Получив назначение, Аня велела оторопевшим от такой новости сотрудникам не тревожить ее хотя бы полчаса - дескать, надо получить коды, обновить записи в базе, еще что-то - а сама, надев гарнитуру, залезла с ногами в огромную кожаную ладонь, согнутую уютным ковшиком, и задумалась - ни о чем и обо всем сразу.
      Да, это, конечно, было огромным, совершенно невероятным Достижением; теперь ее резюме позволит ей претендовать на шестизначные контракты. Она больше не мусор; вернее, не самый последний мусор. Не самый. Кое-кому теперь придется засунуть себе в задницу эти едва намеченные, но такие поганые ужимки за спиной - в баре, в фитнесс-центре, везде. Теперь можно смотреть на всех этих граждан "цивилизованных" стран даже не прямо, а с эдаким небольшим наклоном в их сторону - что, съели? Да, русская, чего уж там. И все равно, заметьте, я, русская - ваше руководство. Будьте любезны - сейчас я отдам распоряжения, а вы, "культурные и цивилизованные", пойдете их выполнять. Точнее, побежите. А кто будет бежать медленно, - Аня развеселилась окончательно, - будет наказан. Да, наказан. Вот вызову, и стану плющить вас так же, как та сука в учебном центре…
      "Вам, понимаю, нелегко, мисс Суйзеп… Новая среда, культурный шок…" - протянула, злобно блестя возбужденными глазами Аня, передразнивая навсегда врезавшуюся в ее память стерву-инструкторшу из Гуманитарного Корпуса. - "Но правительство США намерено оказать Вам всю необходимую помощь, мисс Сайзеп…"
      …Может, вызвать эту тварь прямо сейчас? И спросить: ну, мисс Хуарец? Довыебывались? Хотя ладно; пусть помучается, сука… Аня удовлетворенно припомнила, как последнее время сжимается при ее приближении эта тварь, вдоволь напившаяся ее крови в самом начале…Ладно. Пока есть чем заняться и без этой суки. Когда приедет новый босс, нужно сдать ему дела так, чтоб он сразу призадумался - а не оставить ли меня замом…