Представляя собой предмет оскорбительных насмешек для иудеев, под своей грубоватой внешностью галилеяне скрывали глубокую сокровищницу выдающейся силы и таланта. Пусть какая-нибудь иерусалимская служанка насмехалась над их своеобразным выговором[75], а обидная для самолюбия их пословица упорно твердила: «что хорошего может произойти из Назарета» [76], или: «разве Христос придет из Галилеи» [77], – однако, в библейской истории встречается несколько подобных сообщаемому в Книге Деяний событий: «и все изумлялись», повествует она о сошествии Св. Духа на апостолов, «и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли – галилеяне?» [78]. Еще в древнее время галилеяне отличались высоким поэтическим творчеством и своим подвижным чувством далеко опережали сравнительно более косных иудеев. Едва ли справедливо видеть простую «случайность» в том обстоятельстве, что все апостолы происходили из Галилеи; только один из них был иудей, да и тот впоследствии оказался предателем [79].

Нет нужды распространяться в бесконечность с доводами в пользу утверждаемого положения, по которому пр. Дева, несомненно, происходила из «дома Давидова», но только не в приемлемом для иудеев смысле. Сколько угодно, можно рассуждать, например, о высокой или низкой золотой пробе, о беспримерной чистоте иудейского народа, или, вместе с Тургеневым, «о подсаласкинских носах» и «перепреевских затылках»[80], о чистокровных рысаках и т. п., но только не прикасаться грязными руками к святыне, бесценно дорогой всему просвещенному Mиpy, исключая лишь тех, которые высокомерно вопят: «горе народам, восстающим на род мой!» [81]. В совершенном благоговении пред церковным преданием, можно и должно признать происхождение пр. Девы «из дома Давидова», но только без чисто иудейского самомнения, отметающего из царственного рода последнюю каплю чужеземной крови. Выражаясь словами Златоуста, «можно было бы указать еще и на более таинственную причину, по которой умолчано о предках Девы, но и так уже много сказано» [82]. Божественное Слово, в Его незримом действии, не замыкалось в узких пределах Иудеи, но «сеялось» в целом мире по глубокому замечанию св. Философа Иустина [83], а так как невидимое есть прообраз видимого, то позволительно думать, что, по вопросу о происхождении Девы Марии из «дома Давидова», необходимо значительно расширить вместимость последнего, отнюдь не обезличивая самого «дома». Таково «Иудейство» Богоматери; не иное оно также и у Самого Христа. Достаточно только одного взгляда на древнейшие Его изображения в христианских катакомбах, чтобы махнуть рукой на сделавшееся неотвязчивой idee fixe иудейское представление о Лице Спасителя. Нет, вы не дали нам Христа и дать Его не могли [84]! Наоборот, с отчаянным напряжением всех сил, вы хотите, во что б ни стало, отнять Его у нас, о чем и будет дальнейшая речь.

Голгофская Жертва – это дело преступных рук «избранного» для ужасного злодеяния народа; теперешнее опозорение Христова имени – дело преступных умов тех же «избранников». Неопровержимым доказательством последней мысли служит единственный sui generis, во всей священной письменности рода человеческого, памятник – иудейский талмуд. В нем содержится чистейшая квинтэссенция религиозно-политических взглядов и чаяний иудейского народа, на долгие веки консервированная его велемудрыми раввинами. Недоступный до последнего времени для христиан, даже и из ученых, этот литературный памятник теперь мало-помалу начал дешифрироваться и проясняться со стороны своего бесподобного содержания. Три года тому назад английский бакалавр Трэверс Херфорд выпустил в свет капитальное исследование[85], в котором, на основании подлинных свидетельств иудейского талмуда, исповедникам Нового Завета сообщаются взгляды на них и на Христа последователей Моисеева закона. Глубокая эрудиция и полное научное беспристрастие названного теолога не подлежат ни малейшему сомнению. Ссылаясь на капитальное исследование Херфорда, я не погрешу, поэтому, против научной правды [86].

Талмуд избегает называть Господа именем Иисус, встречающимся в нем чуть ли не один раз, зато вместо «Ieshu» (Иисус)[87] располагает богатым лексиконом более ярких и ярых наименований, в высшей степени характерных для религиозной психологии «святого семени». Вот эти названия: «Ben Stada» – «Сын Штада», т. е., изменившей своему мужу женщины [88]; «Ben Pandira», «Pandera», «Pantira» – «Сын Пандиры», «Пандеры», «Пантеры», вероятно, взято из греч. panthera, служащего, подобно латинскому lupa, символом самой крайней животной чувственности и ничем не брезгующего сладострастия: это только другое обозначение понятия «блуда» [89]; «Mamzer» – «незаконнорожденный«[90]; «Сын блудницы» [91]; «Валаам» – лживый прорицатель [92]; «осел» [93]; «бунтовщик» [94]; «глупец» и т. п. [95], – названия, вписанные в талмуд прямо со «скрижалей сердца» творцов этой единственной на свете книги: Иуд, Елиезеров, Шемуелей, Меиров и других многочисленных сподвижников их. Действительно, «иудеи» «дали» нам Христа, – но высмеянного, изувеченного, поруганного! Вместе с пророком, мы, подлинно, «изумляемся при одном взгляде на Тебя! Так обезображен Ты, Спаситель, больше всякого человека» [96]…

По нерасторжимой связи с Ним верующих, естественно, и на них смотрит талмуд ненавистным оком. «Min», «minim» – вот обычные наименования, прилагаемые талмудом в первом случай к одному христианину и в другом – к собранию верующих, означающие целый комплекс оскорбительных понятий о них, как об «изменниках», «отступниках», «эпикурейцах», «обманщиках», «безбожниках», «еретиках», – все, что хотите, кроме хорошего[97]! Мало того, по талмудическому взгляду, «минеи» хуже язычников, и потому с ними не следует входить ни в какие сношения: «убоина минеев – идолатрия, их хлеб – самарянский, вино их – идоложертвенное, фруктовые плоды не одесятствонаны, их книги – чародейные, сыновья их – бастарды» [98]. Приблизительно около 80 года нашей эры состоялось официальное осуждение «минеев» и составлена была приличная случаю формула проклятия их, честь изобретения которой принадлежит р. Шемуэлю га-Катону [99]. Громовая анафема разит из нее по всем трем временам: в давнопрошедшем она припомнила о прародительском грехопадении, за которое райский змий-искуситель получил звание «мин» [100]; в настоящем ее стрелы разят всех не-иудеев, и, наконец, в будущем, в загробном мире весьма значительная часть человечества обрекается на полное уничтожение. В этом отношении, по справедливому замечанию нашего почтенного гебраиста и знатока талмуда, проф. И. Г. Троицкого, «талмуд является в своем роде единственным религиозно-литературным памятником, не имеющим для себя оправдания не только в Св. Писании, но и в верованиях древних народов, соприкасавшихся с евреями, так как у всех их право загробного существования признавалось за всеми людьми» [101]. Талмудическое учение о так наз. «частичном» бессмертии, ведь, – это проповедь материалистического монизма чистейшей воды; ведь это дарвинизм, по крайней мере, за две тысячи лет до самого Дарвина; ведь это его формула «of the continuance of the law of the survival of the fittest» без милости и сострадания!

Если б кому угодно было усомниться насчет солидарности современных «ученых» иудеев с вышеизложенным взглядом талмуда на Христа и на Его последователей, то имеются убедительные данные для подтверждения совершенно обратного: и теперешние иудеи верны талмудическому камертону. Вот как, например, в «лучшей еврейской истории»[102] проф. Гретца излагается «Жизнь Иисуса»: «Иисус был первенцем какого-то неизвестного плотника Иосифа и жены его Мирьям». «Все современные христианские богословы должны (?!) признать Иосифа отцом Иисуса, если не хотят стать смешными мистической верой в возможность рождения Иисуса девой» [103]. «Итак, уже в силу своего происхождения, Иисус не мог стоять на той степени знания закона, какой достигли жители Иудеи, благодаря деятельности школ Гиллеля и Шаммая [104]. «Иисус нисколько не отошел от современного ему еврейства; он отнюдь не думал о том, чтобы стать реформатором в еврейской религии» [105]. Пристрастия суда к Иисусу мы не можем видеть, так как внешние факты были безусловно против него» [106]. «Издевательства над Иисусом, венчание Его терновым венком – насмешка над Его месcиaнско-царскими достоинствами, исходили отнюдь не от Иудеев, а от диких варваров – римлян. Они же пригвоздили его по приказу Пилата [107] к кресту» [108]. Но должно быть, даже, и в «лучшей истории» осталось хоть немного места для совести, так как дальше говорится о Спасителе, «ставшем, может быть (?), жертвою рокового недоразумения. Его смерть, хотя бы и невинная, стала поводом бесконечных страданий и разнообразных способов смерти (?) детей его же народа. Миллионы разбитых сердец и жизней еще до сих пор не искупили его смерти» [109]. Впрочем, надо иметь в виду то обстоятельство, что русской читающей публике преподносится «лучшая еврейская история» в такое время, в которое, по словам г. В. Битнера (автора предисловия), «нам еще очень, очень далеко (куда-ж еще дальше?) до свободы печати и свободного выражения религиозных убеждений» [110]. Послушаем же иудейского историка, как говорит он «на – свободе». Действительно, здесь он с цинической откровенностью называет Иисуса «die Neugeburt mit der Totenmaske» [111]. При взгляде на голгофскую Жертву, Гретц заверяет, что «для своего внутреннего улучшения иудеи совсем не нуждаются в этом судорожном потрясении, – по крайней мере, средние классы городских обитателей!» [112]. В новоизданном сочинении испанского иудея, Моисея де Леона, Спаситель называется «дохлой собакой, зарытой в навозной куче» [113]. Проф. Д. А. Хвольсон кого-то хочет убедить в той предвзятой мысли, что «Bсе евреи так же мало повинны в смерти Христа, как немцы в казни Гусса или французы – Людовика XVI, и что еврей, читая евангелие, чувствует себя в родной сфере. Нигде он не находит чего-либо недоведомого, напротив, очень часто – буквально сходное» [114]. Евангелие-то читал, а Самого Первоевангелиста распял!!!

Едва ли нужно доказывать положение, что в наличном составе иудейского оркестра первая скрипка представляется талмудом, что же касается хотя бы и великих ученых, то их дело только вторить ему, смотря по времени и обстоятельствам, то нежно, то грубо, то тихо, то громко. Поэтому, так импонирующие на первый взгляд своей сдержанностью мнения о мнимом согласии иудейства с христианством надо принимать cum grano salis. «В притворстве все мы грешны», по словам Шекспирова Полония, «известно, ведь, что мы лукавством превосходим, даже, черта», особенно же в виду освященного веками талмудического reservatio mentalis[115]. Так или иначе, но только, по ясному и точному учению талмуда, наш Спаситель есть «мин» в превосходной степени, а мы, верующие в Него, как в Богочеловека, – «миним», обреченные на бесследное исчезновение в будущем веке.

В такую необыкновенную форму отлился религиозно-нравственный облик действительных, а не воображаемых (о которых у нас часто говорят) иудеев. По своим вероисповедным воззрениям, они относятся к нам, как положение к отрицанию, как плюс к минусу, и смотрят на нас, как высшие на низших, – как «семя святое» – «на отвратительные народы»[116].

Не забудьте того, что, с иудейской точки зрения, их религиозные и политические идеалы представляют собой только две стороны одной и той же медали. Поэтому, с переменой своей веры, иудей тем самым является изменником национальным вожделениям родного народа, равно как и признание истинности за национальным «самоопределением», например, русского народа, в смысле коренного носителя своего государственного идеала, звучит из уст иудея, как погребальная песнь праотеческому «закону». «Злодей Исав» – вот символическое название римского правительства и, стало быть, всякого, подчинившего себе иудеев; название, по меткому замечанию Херфорда, являющееся в своем роде талмудической «a stock phrase»[117], огненными буквами вписанное в иудейскую душу. А каким представляется Исав в глазах ревнивого к своим прерогативам иудейства, об этом довольно библейских свидетельств [118]. Следовательно, в какой бы стране ни жил иудей, местное правительство для него – «злодей Исав», одним уже данным определением о нем лишенное всяких шансов на достодолжное отношение к нему со стороны нерасположенного к «злодею» подданного.

«Привыкнув считать за ничто законы священные римлян,

Права иудейские учат они, которые чтут и содержат

В точности, как повелел Моисей в тех таинственных свитках, —

Не показывать путь никому, лишь присным по вере,

Обрезанным только одним открывать желанный источник»[119].

Пусть же теперь, кем бы ни был он, мой предполагаемый собеседник, хотя бы самым убежденным юдофилом, каким является, например, «Белый ворон», автор недавнего письма «По еврейскому вопросу»[120], – пусть он, положа руку на сердце, по чистой совести ответит на два следующих вопроса: 1) Истинно или ложно представлена в приведенных строках религюзно-политическая психология современного иудейства? и 2) Можно ли и должно ли, с точки зрения русской государственности, дать равноправие иудеям? Так как автор настоящей статьи сам не может предрешать ответа на первый вопрос (осмеливаясь только считать вышеизложенное объективно-правильным), то ему остается теперь заняться вторым и представить еще некоторый данные для решения его в отрицательном смысле. Во избежание всякого недоразумения, считаю долгом указать на то, что предметом настоящей статьи служит не бесправие, не антисемитический фанатизм, не какое-либо «провокаторство» в отношении иудеев, а ясный и точный вопрос о том: следует ли дать полноправие русским гражданам иудейского закона?

Как общее положение, по которому «всякому нужно дать его естественные гражданские права», слова г. «Белого ворона» верны. Красива и звучна также и парламентская фраза о droits de l’homme. Логически правильно умозаключено о смертности «Кая», потому что «все люди смертны», а «Кай – человек». Но, при соприкосновении с реальной жизнью, общие положения, кудрявые фразы и логические построения сплошь и рядом оказываются никуда негодными, и если по ним устроить жизнь, то получится невообразимый xaoc. Обратимся к примеру. «Все русские подданные должны иметь принадлежащие им права». «Мусульманин Ибрагим – русский подданный». «Следовательно, мусульманин Ибрагим должен иметь принадлежащие ему права». Второй пример. «Все русские подданные должны иметь принадлежащие им права». «Иудей Шмуль – русский подданный». «Следовательно, иудей Шмуль должен иметь принадлежащие ему права». По суду формальной логики, сделанные заключения правильны, но жестоко заблуждаются те, которые хотят и целую жизнь втиснуть в ее ограниченные пределы. Жил на свете один философ, принесший понятие мировой цели в жертву математике, и – попал в мысленный тупик. Этот философ – знаменитый Спиноза, амстердамский иудей[121]. Легко перевариваемый логикой, один и тот же материал является отравой для живого организма. Дело в том, что тогда – как современное иудейство всеми фибрами своей души отрицает Христа и устами своего лучшего историка называет Его «die Neugeburt mit der Totenmaske», исламит благоговеет пред своим «небесным» кораном; в котором прямо сказано о Христе, как о «Рабе Божием, Которому „Сам Бог дал писание“, и которого Он же Сам „поставил Пророком и сделал благословенным везде, где бы ни был“ [122]. «В сохранившую девство свое», читается в другом месте корана о Пр. Деве, «вдохнули мы от Духа Нашего, и поставили Ее и Сына Ея знамением для миров» [123]. То верно, что от признания Христа Пророком далеко еще до учения о Нем, как о Богочеловеке (да этого и требовать от корана невозможно), но за то во сколько же крат дальше, – если только может, вообще, идти речь о соизмеримости талмуда с кораном, – от пророка до какого-то несчастного висельника – «Бен-Штада»?!! Что б ни говорили рационалистические писатели, вроде, например, Д. Ф. Штраусса по вопросу о том: «Sind wir noch Christen» [124]? – бесспорно лишь то, что европейская культура произросла на почве принесенного Спасителем христианства, как и мы сами, при всех своих немощах, составляем из себя, именно, христианский народ. Для большей точности прибавлю, что суть дела не в отрывочных фактах, как в таковых, но в одухотворяющем их верховном начале, – в принципе, как в заправляющей ими пружине. Вот тут-то и оказывается, что с мусульманином возможен более или менее ладный modus vivendi, что между верующими в евангелие и в коран пролегает некоторая нейтральная полоса, на которой умещаются взаимные интересы, что христиане (православные русские – хозяева в своей стране) могут рассчитывать на необходимое в общежитии уважение к себе со стороны мусульман, что мы для последних – не проклятые «минеи» и потому, в свою очередь, без особых колебаний можем признать их гражданское полноправие. Но согласитесь, что поступить так же и в отношении взятого в логическом примере «иудея-Шмуля» препятствует решительное отсутствие в последнем того минимума требований, которого не предъявить к иудею мы не можем: в противном случае хозяева земли русской не только распишутся в смешном донкихотстве, но, – что уже совсем несмешно, – сами же будут подрывать свою веру и государственность. Как ни «талантлив» и как ни «энергичен еврейский народ», по мнению г. «Б. Ворона», а только дать ему полноправие нельзя: придется из-за Шмуля обидеть Ибрагима. А поляки? А немцы? Армяне? Грузины? Финны? Латыши? и т. д., – да, ведь, они справедливо вознегодуют на такое правительство, которое, очертя голову, преподнесет иудеям равноправие! Все названные народы несравненно к нам ближе, чем иудеи, не своей только верой и на ней основанном укладе целой жизни, но и своим историческим прошлым. Хоть мы и не так образованны (особенно за последнее время ничего – неделанья), как западно-европейские народы, но и не совсем еще похожи на тех щедринских «глуповцев», у которых, по словам старожилов, «была какая-то история, но впоследствии не то крысами съедена, не то в пожаре сгорела» [125]. Наша история, слава Богу, цела и желающим у нее поучиться преподаст полезные уроки.

Неизвестно, в какое время пришли славяне в ту обширную страну, которую мы называем теперь Европейской Россией. Достоверно только одно, что они пришли с юго-запада, с берегов Дуная, вытесненные оттуда каким-то сильным врагом. Они поселились по рекам: Западному Бугу, Днестру, Днепру и его притокам, далее, на севере, поселились по Западной Двине и около озера Ильменя, на востоке – по Оке. Кроме славянских народов, по сказанию летописца, в тогдашней России жили и многие иноплеменники: меря вокруг Ростова и на Переяславском озере; мурома – на Оке; черемиса, мещера, мордва – на ю. – восток от мери; ливы – в Ливонии; чудь – в Эстонии; весь – на Белоозере и т. д. Об иудеях ничего не слышно кроме того лишь, что упоминается о составе хазар из людей разных вер, между прочими, и иудейской, которую приняли все хазары в восьмом веке, а в девятом уже отказались от нее в пользу христианской[126]. После упоминания о безуспешном предложении иудеями князю Владимиру своей веры летописец некоторое время молчит об иудеях; слух о них прошел не ранее 1096 года, когда, гонимые крестоносцами, они прибежали в Польшу и отсюда в Россию. В 1113 г. своей жадностью к деньгам они возбудили против себя народный бунт, при чем многие из них были побиты. В 1124 г., по словам летописца, «погорешa жидове» [127]. Немного ранее он же пишет о нападении половцев (в 1095 г.) на Kиeвo-печерский монастырь и об избиении иноков, за исключением взятых в плен. Среди этих последних находился преп. Евстратий. С 30 иноками он «был продан корсунскому жиду, а тот, принуждая их отречься от веры, товарищей Евстратия уморил голодом, а его самого распял в пасху на кресте, ругался над несчастным и, наконец, пронзил его копьем» [128].

Как видно из сказанного, начало иудейской истории в России необыкновенно, печально и типично. Оно 1) необыкновенно, потому что все другие народы сидели на своих местах, и каждый трудился над своим государственным устройством, а иудеи пришли на готовое, по стародавней своей привычке, засвидетельствованной еще в книге И. Навина[129]; 2) печально, в виду непринятия русским князем иудейской веры и нерасположения славян к иудеям; 3) типично, – согласно с изречением древнего мудреца: «бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас» [130], потому что иудеи, во избежание тяжелого труда, обратились к своему любимому денежному промыслу, чем и возбудили против себя народ; вошли в непохвальный торг с врагами русских и, в лице корсунского соотчича, увековечили свой религиозный фанатизм, – типично, потому что совершенно в духе этого народа. Каким последний был, таким и остался. Лучше других поведали бы нам об этом западно-pyccкиe люди шестнадцатого – семнадцатого веков, как «жид арендатор держал у себя церковные ключи и брал деньги за всякую церковную службу, причем еще жестоко издевался над религией, как жидовки щеголяли в нагрудниках из церковных облачений» и пр. и пр. [131]. Так благодарили гости приютивших их хозяев! И вот, теперь еще требуют себе равноправия на том основании, что и они «такие» же граждане русской страны, как и все другие. История ясно свидетельствует, что совсем они не такие, а незванные пришельцы, «земли не обрабатывавшие, городов не строившие и виноградников не насаждавшие». Они «вошли в чужой труд» и хотят «жать, где не сеяли, и собирать, где не расточали». Бесспорно, что «каждая нация имеет право и долг слагаться в благоустроенную государственность». Но почему же последняя обязана дозволить участие в законодательстве и в управлении и всякому, случайно поселявшемуся на ее территории пришельцу? «Можно и в качестве гостя быть счастливым и пользоваться уважением в чужой стране, без малейшей претензии на управление в ней. В ветхом завете заповедано иудеям любить пришельцев: „потому что и вы были пришельцами в земле египетской“; Эта обязанность лежит и на нас. В каждом христианском государстве нужно благожелательно относиться к израильтянам – в качестве чужеземцев. Но тот же закон внушал последним: „когда ты будешь поставлять над собой царя, то не должен выбирать чужеземца, который не брат твой“. Итак, из права на гостеприимство, которым должны пользоваться чужеземцы, отнюдь еще не следует притязания на соуправление. Тем меньше могут претендовать на последнее наши иудеи, после того как сами утратили управление в своём отечестве. Если Божественный Промысл не допускает их до управления в своей стране, то откуда ж получить им право – разыгрывать из себя господ в нашей? Ссылка образованных иудеев на то, что они более уже не чужеземцы, что по рождению и по душевному складу они такие ж немцы, французы и т. д., что их отечество, здесь, а иного они не требуют, – неубедительна. Ибо у них религия неотделима от национальности» [132].

Кто так настойчиво, как иудеи, требует себе прав, тот непременно должен помнить и о соединенных с ними обязанностях. К несчастью, в наш век как-то мало обращают внимания на последние. Почему это так, – рассуждать здесь об этом не место, но за это свидетельствуют факты. Еще в свежей у всех памяти наша несчастная война на Дальнем Востоке. Уж если когда, то, именно, в период русско-японской войны примерные граждане из иудейского народа могли б прославиться своим патриотизмом и, таким образом, обеспечить за собой большой почет и уважение в русском государстве. Что ж оказалось на деле? Вот, несколько случайно взятых телеграмм. 1) «Dziennik Poznanzki» сообщает[133], что «в прошлую субботу [134] проследовали через Львов в Краков 438 русских дезертиров-евреев. В Кракове их встретит местный комитет по делам переселенцев, он же облегчит им проезд в Вену, откуда большинство беглецов направляется в Америку». 2) По словам «Przeglad Wszechpolski», «обнародование мобилизации в варшавском военном округе вызвало среди населения массовые побеги в Галицию. Дезертиры-евреи из одесского округа увеличили число беглецов в такой степени, что в очень короткое время их насчитывается уже около 4000. В настоящее время в Краков их прибывает несколько десятков, иногда даже сотен – ежедневно. Краковской полиции удалось собрать сведения, из которых видно, что в некоторые дни число дезертиров доходило от 600 до 1000 человек. Большинство их направлялось в Америку» [135]. 3) «Нью-Йорк, 29 декабря (11 января 1905 г.) (Рейтер). За последние пять месяцев в Нью-Йорк прибыло 75 160 русских евреев»!!! [136]. 4) «Нам пишут» из Вильны: «приведу рассказ одного честного еврея о способе, к какому прибегают евреи для уклонения от воинской повинности. Предусмотрительный еврей приписывается в мещане какого-нибудь захолустного местечка, напр. Вышки, Витебской губ., сам же в Вышках не живет, а живет где-нибудь в Варшаве, Лодзе, аккуратно сообщая в мещанское управление о рождении детей и выписывая для них паспорта. Проходит время, сыну еврея минует 21 год, и волей-неволей должен везти он его в те же Вышки для отбывания воинской повинности, и везет. Но, спрашивается, кто знает его сына, когда и самого-то его немного знают? Вот и везет еврей какого-нибудь горбатого, калеку, и говорит, что это его сын. Ему, конечно, верят. Лета, ведь, на вид сходятся с паспортом и метрическим свидетельством. Чего же больше? Является такой сын в присутствие и, конечно, освобождается от повинности навсегда. А настоящий Ицка или Шлемка гуляет себе по Bapшаве и в ус ce6е не дует. Я слышал об этом от самого еврея» [137]…

Если бы собирать рассеянные по газетам корреспонденции в этом сорте, то, кажется, ими можно было б нагреть большую печь в самый трескучий мороз. Предположением в дезертирах увлечения толстовским «непротивлением злу» можно, пожалуй, оскорбить их правоверие. Лучшим опровержением такого предположения служит теперешнее воинствующее иудейство. Не вернее ли будет объяснить преступное дезертирство особым видом иудейского патриотизма, по которому ubi bene ibi patria? А в таком случае, иудейское отечество – целый мир, все существующие государства и не одно в частности. Да и зачем стоять в рядах имперских войск, когда, по словам выведенного в одной старинной сказке (народная мудрость!) иудея, «вот уж правда истинная, что русский солдат-мошенник»![138]. Несправедливо забывать и о том, что, действительно, в минувшую войну показали себя героями, наприм., те иудеи-трубачи и барабанщики, которые стояли под сильным неприятельским огнем в тюренческом бою и вынесли на руках полуживого от ран священника. Хотелось бы послушать и еще о чем-либо подобном, но оно едва ли найдется; иначе, иудейская пресса протрубила бы об этом на весь мир и на все лады. Итак, где ж тут данные для иудейского полноправия?

Теперь позвольте привести ценную справку из «Дневника писателя», посвященную рассматриваемому предмету. Не считая себя в последнем специалистом, покойный Достоевский своим здравым умом высказал такие мысли, которые сделали бы честь даже и присяжным «социологам». При самом горячем желании «исполнить закон Христов», Достоевский весьма робко оговаривается насчет «уравнения прав» иудеев с правами русского народа. Мучившийся этим заклятым вопросом, писатель «желал бы полного расширения прав еврейского племени, по крайней мере (!), по возможности (!!), именно, насколько сам еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться этими правами без ущерба коренному населению»[139] (?!!). Высказанное желание, как вывод, не только не согласуется с предшествующими ему посылками, а, наоборот, диаметрально противоречит им, потому что эти посылки – целый обвинительный акт против иудейства. «Наверно нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на свое принижение, на свое страдание, на свое мученичество. Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а стало быть политикой, внутренними делами, нравственностью государств». «Прежде всего (слова анонимного автора, „образованного и талантливого“ [140] иудея, на письмо которого отвечал Достоевский) необходимо предоставить им (иудеям) все гражданские права (подумайте, что они лишены до сих пор свободного местожительства!, как и всем другим чужим народностям России, а потом уже требовать от них исполнения своих обязанностей к государству и к коренному населению» [141].