– какую выбрать?
      Гальтон понюхал пробки.
      Никакого запаха – естественно. Одной и той же загадки в этой игре с непредсказуемым исходом не предлагают.
      Взболтал все три жидкости. Красная, зеленая, бесцветная…
      Они совершенно одинаково забулькали, пузырьков ни в одной из бутылочек не возникло.
      Стало быть, определяться с выбором придется только по цвету.
      Что ж…
      Доктор поставил пузырьки на пень, сел по-турецки и стал на них смотреть. Коллеги замерли, чтобы не мешать мыслительному процессу.
      Прозрачную жидкость Норд исключил сразу. Во всех предыдущих случаях самсонит был желтым.
      По спектру ближе всего к желтому цвету не зеленый, а красный.
      Стоп. Здесь ведь сталкиваются два цвета: стекла и самого раствора. В пузырьке красного стекла жидкость тоже красная – значит, на самом деле она красная или же бесцветная. Желтая казалась бы оранжевой. В синей бутылочке раствор зеленый, но это обман зрения! Именно зеленым и будет казаться желтое вещество, если на него смотреть сквозь синий фильтр!
      Задачка-то не из сложных.
      – Гальтон, погоди! Ты уверен?! – воскликнула Зоя, когда он без колебаний сорвал крышечку с синего пузырька.
      Одним глотком Норд осушил содержимое и зажмурился, чтобы целиком сосредоточиться на послании.
      – Гальтон, как ты себя чув…
      Он поднес палец к губам: тсссс!
      Внутри черепной коробки возникло легкое, довольно приятное щекотание. Молодой голос отчетливо выговорил по-французски: «Я не знаю, что об этом думать. Вся суть в эликсире, но это долго объяснять. Вот прибор, с помощью которого вы найдете меня. Смотрите на стрелку и слушайте сигнал».
      Всё.
      Voila l’instrument qui vous aidera de me trouver?
      Речь могла идти только о серебряной луковице. Не о кольцах же!
      Норд схватил часы – не часы, компас – не компас. Стрелка чуть дрогнула от рывка и снова встала в прежнее положение. Доктор оглядел инструмент внимательней. Заметил сбоку маленькую кнопочку. Нажал. Раздался едва различимый прерывистый писк. Вот и сигнал!
      Значит, послания оставляет живой человек! И его можно отыскать по этому прибору!
      Стрелка показывала за реку, где простиралось травяное поле, а за ним темнела роща.
      – За мной! – вскочил Гальтон. – Все объясню по дороге! Вперед!
 
      Река, поле и роща остались позади. За ними были другие поля и рощи, луга и перелески. Первый час члены экспедиции шли очень быстро, потом начали уставать. Виноват в этом был «универсальный конструктор», который Айзенкопф и Норд несли по очереди: немец молча, Гальтон чертыхаясь. От проклятого чемодана, с которым Курт ни за что не желал расставаться, пользы был ноль, одна докука.
      Населенные пункты группа обходила. Всякий раз, когда делали крюк, стрелка прибора немного смещалась, но уверенно указывала на одно и то же направление.
      Советские деревни издали все выглядели одинаково, похожие на нищенок в серых лохмотьях. Бревенчатые домишки, над ними колокольня с оторванным крестом. Поля распаханы кое-как. Тракторов и прочей техники нигде не видно. Средние века, и только. От этого депрессивного пейзажа первоначальное возбуждение сменилось усталостью, а потом и беспокойством. Надежду вселяло лишь одно: непонятный прибор теперь пищал громче, чем раньше. А может быть, Гальтону это казалось.
      Все трое были отлично тренированными людьми, но любой выносливости есть предел. Первым взбунтовался железный Айзенкопф.
      – Я не могу так долго функционировать без питания! – объявил он, останавливаясь посреди большого луга. – Во-первых, это вредно для желудка. Во-вторых, просто хочется есть, ужасно! Норд, у вас были бутерброды.
      – В самом деле!
      Доктор, у которого в животе давно уже неистовствовали голодные спазмы, хлопнул себя по лбу.
      Есть же хлеб с колбасой! С отличнейшей ливерной колбасой!
      Он честно поделил бутерброды. Их было десять: каждому по три, плюс один, разломанный на три части.
      Мужчины жадно накинулись на еду, а княжна понюхала-понюхала и есть не стала.
      – Фи, – сказал она. – Чесночищем несет. Это мужчинам все равно, что жрать, а я лучше подожду какой-нибудь человеческой еды.
      – Заверните ее долю и уберите. – Курт алчно смотрел на несъеденные бутерброды. Свои он уже смолотил. – Если она до вечера не передумает, поделим пополам.

*

      Полчаса отдыха, и двинулись дальше – как говорится в русских сказках, по полям, по долам. Писк постепенно становился звучнее, теперь его слышал не только Гальтон, но и остальные. К вечеру прибор зудел в руке Норда, будто пойманный комар. Цель, что бы она собою ни представляла, была близка.
      – Стрелка указывает вон туда, – сказал доктор, останавливаясь посреди широкого поля, на дальнем краю которого виднелась сплошная полоса деревьев. – Это настоящий большой лес. Возможно, нам придется в нем заночевать.
      – А вот мы сейчас узнаем, что там. Спросим-ка у аборигена, – предложила Зоя.
      Неподалеку пасся небольшой табун стреноженных лошадей. Рядом стоял дедок в рваном ватнике и пялился на чужаков.
      Еще бы: среди поля, да с багажом – не странно ли?
      – Здравствуйте, дедуля, – подошла к нему княжна. – Что это там вдали за лес?
      – Дык лес он, знамо, и есть лес, – певуче ответил старик, оглядывая странных людей смышленными глазами. – При старом прижиме звался Барский Лес, а таперича Лесной Массив. Вы, граждане хорошие, чай, заплутали? Вам, поди, на Боровский тракт надоть? Тады на закат ступайте, через Барсуковку.
      – А ежли напрямки, через чащу? – блеснул знанием просторечий Гальтон.
      – Не сполучится. Он проволокой колючей оборонённый. Заказник там.
      – Какой еще заказник?
      – Куда ходить заказано. По ученому сказать – Заповедник.
      Дед почесал затылок и сплюнул, а у Норда во рту, наоборот, пересохло. Он вспомнил разговор двух охранников в Музее нового человечества. Молодой упомянул какой-то «заповедник», служить в который берут только самых лучших, а начальник вскинулся: откуда-де узнал, кто проболтался?
      Потом было слишком много самых разных событий, этот маленький эпизод выветрился у доктора из памяти, но теперь слово «заповедник» прозвучало раскатом грома.
      Не заметив, как изменился в лице Гальтон, княжна продолжала расспрашивать пастуха:
      – А почему в заповедник нельзя входить?
      – Леший его знает, – неохотно промямлил старик. – Не нашего лапотного умишка дело.
      Вдруг Зоя, все внимательней вглядывавшаяся в землистое лицо крестьянина, перешла на французский:
      – Vous utilisez trop lе langage populaire, monsieur. Pourtant vous кtes une personne cultivee, n’est-ce pas?
      – Был когда-то «культиве», да весь вышел. – Пастух скривился. Его речь магически выправилась. – Только и вы, мадемуазель, зря в кожанку вырядились. Манеры и лицо не спрячешь. Пролетарии нашего брата и вашу сестру за версту чуют.
      – Кто вы такой? – спросил Гальтон, решив пока не касаться заповедника – успеется.
      – Лев Константинович Лешко-Лешковский. Представитель побежденного класса. Бывший помещик. Моя семья владела когда-то сей латифундией. – Старик махнул в сторону домов на дальнем конце поля. – Теперь прохожу перевоспитание трудом. Чтоб не околеть с голоду и не попасть в ГПУ. Колхозники, бывшие мои крестьяне, покрывают по старой памяти. Плохого они от меня никогда не видели. Больницу им в свое время выстроил, школу.
      – Так вы пастух?
      – Пастух, конюх, навозных дел мастер. А что? Хорошая буколическая служба. Раньше разводил племенных жеребцов, теперь ухаживаю за колхозными. На моей рессорной коляске ныне ездит товарищ председатель. В моем бывшем доме сельсовет. Однако и я без крова не остался. Проживаю на сене-соломе, с лошадками. И абсолютно доволен этой компанией. Мои сожители самогона не пьют, матюгами не кроют. Опять же, настраивает на философский лад. Могу ли я, в свою очередь, поинтересоваться, с кем имею честь?
      – Зоя Константиновна Клинская, – столь же учтиво ответила княжна. – А моих друзей, с вашего позволения, я представлять не буду.
      – Из тех самых Клинских? – понимающе кивнул Лев Константинович. – Так я и подумал. Героические борцы с большевизом. Явились из дальних краев истреблять комиссаров и совпартработников. Давно что-то о вас ничего слышно не было. Я уж думал, вы угомонились. Что ж, безумству храбрых поем мы песню, как писал наш бывший кумир Максим Горький. Ладно, господа, мое дело сторона. Я, разумеется, на вас доносить не побегу и всё такое. Но конспирация ваша, прямо сказать, отдает дилетантизмом. Кожаные куртки надели, а чемодан заграничный. Поразительно, что вас до сих пор не зацапали.
      – Мы не такие уж дилетанты, как это может показаться на первый взгляд, – уверил бывшего помещика Норд.
      – Наверное. Если уж к самому Заповеднику подобрались… Вас ведь интересует именно он? – Лешко-Лешковский нервно оглянулся. – Что знаю, расскажу, только давайте присядем под куст. В поле во время заката силуэты далеко видно.
      Сели под орешник.
      – Про Заповедник никто из местных ничего конкретного не знает, только перешептываются дома, по углам. С чужими ни боже мой… Там в середине леса раньше заброшенная усадьба была. Лет, наверное, пятьдесят пустовала. А после японской войны поселился один господин почтенных лет, привел дом в порядок, обжился. Видимо, думал мирно доживать свой век средь лесных кущ. Ошибся в расчетах. Как многие прочие, м-да-с…
      Теперь, когда колхозный пастух заговорил, не прикидываясь мужиком, а в своей естественной манере, стало видно, что черты лица у него тонкие, а на переносице, если приглядеться, можно было различить след от очков. Должно быть, у себя на конюшне, вдали от колхозников, Лев Константинович позволял себе и книги читать.
      – В революцию любителя природы, само собой, пожгли, пограбили, а для верности еще и в ЧК сдали, где он благополучно сгинул. Усадьба снова запустела. А году этак в 24-ом весь Барский лес обнесли колючкой, понаставили постов, и ходить туда строго-настрого запретили. Наши пейзане по привычке пробовали соваться – дровишек наворовать, детишки за грибами-ягодами, да быстро отучились. Ни один, кто за колючку перелез, обратно не вернулся.
      – Как это?
      – А так. Сгинули бесследно. Одного паренька отец с матерью слишком настырно искать стали. В райотдел милиции пошли, к прокурору в город поехали… С того дня никто их не видел. Вот какой это Заповедник. Автомобили по дороге в лес гоняют, мотоциклеты туда-обратно носятся. А к кому или от кого – неизвестно.
      – Что ж там секретного, в лесу?
      Помещик затянулся самодельным табаком, вежливо помахал рукой, отгоняя едкий дым от лица дамы.
      – Вам, господа, виднее. Очевидно, неспроста вас сюда прислали… Впрочем, не лезу и не интересуюсь. – Он замялся в нерешительности, но все-таки спросил. – Скажите, а правда, что председателя « Русского общевоинского союза » генерала Кутепова чекисты в Париже похитили среди бела дня ?
      – Правда, – сказала Зоя.
      – Вот видите. Они и в Париже творят, что пожелают, а вы пожаловали прямо к черту в зубы. Уезжали бы подобру-поздорову. Поверьте немолодому человеку, который, в отличие от вас, прожил все эти годы на родине. Не нужны вы тут никому. Никого не спасете и не образумите, только сами погибнете. Пока мои колхознички сами умишка и культуры не наберутся, большевики им будут милей нас с вами. Лет через сто приезжайте. А лучше через двести.
      Он горько засмеялся.
      – Нет, нам нужно в лес, – поднялся Гальтон, посматривая вверх – скоро ли стемнеет.
      – Ну, дело ваше. Я вас не видел, вы меня тоже.

*

      Через поле шла на удивление хорошая дорога – не грунтовая, асфальтовая. Она упиралась в блокпост и шлагбаум, а потом уходила прямо в чащу. За все время по шоссе проехал один крытый грузовик: скрылся в лесу, через сорок минут проследовал в обратном направлении.
      – Ну, около поста нам делать нечего, – объявил Айзенкопф. – Отойдем на километр в сторону.
      Как только оформилась ясная задача: проникнуть на территорию Заповедника, немец сразу взял инициативу в свои руки – наверное, хотел продемонстрировать полезность после не вполне удачного участия в штурме бункера. Доктор с княжной и не думали оспаривать у биохимика первенство. Курт здесь был в своей стихии.
      – Проволока трехрядная, – сообщил немец, глядя в ночной бинокль. – Высотой метра полтора. Похоже, оснащена механическими датчиками тревоги. На прикосновение такие не реагируют, только на попытку нарушить целостность. Подберемся ближе…
      Пользуясь темнотой, они залегли у самой опушки. От первого ряда проволоки их отделяла только распаханная полоса.
      – Как же быть? – озадаченно спросил Норд. – Наступишь – останутся следы. Первый же обход нас раскроет…
      – Накаркал! – толкнула его Зоя.
      Из-за кустов показались трое военных с овчаркой на поводке. Пес замер на месте, навострил острые уши, залился лаем. Учуял!
      Бежать было бессмысленно. Заметят – откроют огонь.
      – У меня в «конструкторе» есть оружие… Не успею достать, – шепнул Айзенкопф. – Что делать?
      Зоя нервно схватила Гальтона за локоть:
      – Я с детства боюсь овчарок!
      Один караульный взял карабин на изготовку, второй светил во все стороны фонарем. Третий нагнулся к собаке.
      – Ты чего, Мурат? Чужой?
      Он спустил пса с поводка, и тот кинулся прямо на затаившуюся троицу.
      – Сделай что-нибудь, Гальтон! – ахнула княжна.
      А он и так уже делал. Вынул из саквояжа оставшиеся бутерброды с чесночной колбасой и швырнул навстречу собаке.
      Овчарка цапнула зубами сверток прямо на лету и урча сожрала вместе с бумагой. Чихнула. Замотала башкой. Фыркнула.
      – Мурат, ты чего нашел? – подбежал к псине часовой. – Бумажка какая-то. Фу! Выплюнь!
      Овчарка опустила голову, виновато поджала хвост. От зарослей, где залегла группа, ее отделяло не более десяти метров, но духовитый ливер отбил у Мурата способность воспринимать какие-либо запахи. А может, это была собачья благодарность.
      Так или иначе, но пес перестал лаять и затрусил прочь, уводя караул за собой.
      – Пронесло. – Норд вытер со лба испарину. – Однако проблема остается. Как преодолеть распаханную полосу и тройной ряд проволоки?
      Курт брякнул замками чемодана.
      – Вот вы обзывали мой универсальный конструктор всякими словами, а у меня там есть одна полезная вещица.
      Он достал металлическую планку, надавил на нее рукой. Планка приподнялась и упруго качнулась.
      – Это пружинная ступенька. Она позволяет совершать прыжки высотой до двух метров и протяженностью до двенадцати. Принцип прост: разбегаетесь, отталкиваетесь от ступеньки ногой и взлетаете. Я покажу, как это делается, прыгну первым. С грузом, жалко, не получится. Возьму только самое необходимое…
      Из чемодана он вынул рюкзак и принялся набивать его всякой всячиной.
      – Эх, больше не влезает. Жалко…
      Спрятал конструктор в заросшую травой яму.
      – Посветите-ка на ступеньку, чтоб я не промахнулся.
      Айзенкопф отошел назад, с топотом разогнался и одним махом перелетел через полосу и колючую проволоку, с шумом обрушившись на кусты.
      – …Всё нормально! – донесся приглушенный крик. – Только немножко оцарапался и штанину порвал.
      – Не бойся, милая. Я тебя поймаю, – пообещал Гальтон.
      Свой саквояж он тоже оставил в яме – не до багажа.
      Примерился, чтоб не вмазаться в дерево.
      Раз-два-три-четыре – прыжок!
      Словно в сказочных семимильных сапогах взмыл вверх и очень удачно приземлился на мягкий мох.
      – Зоя, давай сюда же!
      Княжна свалилась на него с темного неба подобно упавшей звезде. И удар по силе получился примерно таким же – будто метеорит врезался в Землю. Тело Зои было легким и упругим, но устоять на ногах было невозможно. Гальтон рухнул на спину, Зоя оказалась сверху.
      Некоторое время они лежали оглушенные, обхватив друг друга.
      Наконец она сказала:
      – Наелся ливера! Не дыши на меня чесноком, а то я одурею, как та собака.
      Курт прикрикнул на них:
      – Хватит лобызаться! Идемте! Мы в Заповеднике!

      бывает лес, подобный тому, через который продирались члены экспедиции. Именно «продирались», потому что чаща была дикой и дремучей. Много лет никто ее не чистил. Не прорежал бурелом, не собирал упавшие сучья, не рубил мертвых деревьев. Всё вокруг говорило о том, что в эти дебри давным-давно не ступала нога человека. Если б не луна, выползшая на небо и кое-как осветившая ели с соснами, без фонарика не удалось бы сделать и пяти шагов. А включать его было рискованно.
      Здесь даже ночные птицы не кричали. Лес казался совершенно безжизненным. Кое-где в низинах мерцали черные лужи; рухнувшие стволы расчерчивали пространство безумными диагоналями.
      – А вдруг это просто лесной заповедник, и всё? – сердито сказала Зоя, споткнувшись о корень. – Мы уже километра два прошли! Может, тут и нет ничего?
      – Есть. – Норд поднес к глазам луковицу. – Слышишь писк?
      – Смотрите! – показал Айзенкопф. – По-моему, лес кончается.
      За деревьями что-то светилось. Они ускорили шаг.
      Лес не кончился. Но его рассекал высокий забор, освещенный яркими лампами. Перед забором чернела распаханная полоса – такая же, как та, что опоясывала весь массив.
      Немец приложил к глазам бинокль.
      – Справа ворота, метров триста… Шоссе, которое мы видели, выводит к ним… Рядом, кажется, гараж… Караульная будка…
      Смерив взглядом ограду, доктор с досадой воскликнул:
      – Сюда бы вашу ступеньку!
      – Ничего бы не вышло. – Айзенкопф полез в рюкзак. – Забор высотой минимум метра три. Так высоко с пружинного трамплина не запрыгнуть. Но у меня на этот случай кое-что припасено…
      Он вытащил небольшой алюминиевый баллон с краником и шлангом. Потом какую-то аккуратно сложенную тряпку.
      – Портативный воздушный шар. Подсоединяем воздуховод… Поворачиваем кран… Вот так!
      Тряпка с шипением начала раздуваться и в считанные секунды превратилась в большой пузырь, жизнерадостно закачавшийся над землей.
      – Управление самое простое, – показывал биохимик. – Лямки продеваете под мышки. Повернули кран вправо – закачка газа продолжается, шар тянет вас вверх. Поднялись на нужную высоту – открываете вот этот клапан и начинаете спускаться.
      – Но нам мало подняться! – скептически заметила княжна. – Нужно перелететь через стену. У вас в рюкзаке случайно не найдется двигателя и пропеллера?
      – Портативный мотор и пропеллер были в кофре, который мы оставили на квартире, – скорбно сказал Курт. – Слишком большая тяжесть. Но есть средство попроще.
      В руках у него появилась какая-то катушка. Немец вытянул из нее конец тросика с крюком на конце. Как следует раскрутил – и очень ловко, с первой же попытки, зацепился за кромку забора.
      – Катушку прикрепляем к дереву… Вот так. Ну, я полетел.
      Он взялся одной рукой за трос, повернул кран, и пузырь с шипением стал разрастаться. Торжественный и бесстрастный, словно возносящийся на небо бодисатва, Айзенкопф оторвался от земли и медленно взмыл вверх.
      – Когда окажусь на той стороне, выпущу лишний газ, а вы тяните шар обратно.
      С этим напутствием он поплыл над контрольной полосой, перебирая руками по тросу.
      – Привидение, да и только! – прошептала Зоя.
      Оказавшись на заборе, Курт помахал рукой. Сфера над ним начала съеживаться. Еще раз махнув, биохимик спрыгнул вниз и скрылся из виду. Доктор потянул шар обратно. Ему не терпелось тоже очутиться на той стороне.
      Воздухоплавательный аппарат оказался восхитительно прост в эксплуатации.
      Поднявшись на нужную высоту, Гальтон завернул кран, заработал руками и через минуту уже был над забором. Заглянул – и чуть не застонал от нетерпения.
      Внутри было очень интересно!
      Там росли сосны и ели, но не дикие, как в чаще, а аккуратные и ухоженные. Между ними белели песчаные дорожки. Там и сям светились окна каких-то коттеджей. Скорее бы туда попасть!
      Но воспитание не позволяло. Нужно было дождаться даму.
      А княжна не слишком торопилась. Ей, кажется, понравилось летать. Она повисла в воздухе напротив Гальтона, грациозно покачиваясь.
      – Как здорово! Словно на седьмом небе! И ангелы поют!
      Откуда-то, действительно, доносилось сладкозвучное, тонкоголосое пение.
      – Хватит изображать райскую птицу! – сердито прошипел доктор и, балансируя на верхушке, ухватил Зою за подол. – Дел полно!
      Нелюбознательный Айзенкопф терпеливо ждал коллег под забором.
      – Осторожней с клапаном! Не повредите ткань!
      Зоя спрыгнула вниз и бросилась немцу на шею.
      – Курт, вы гений и волшебник! Прошу прощения за все шпильки и булавки, которые я в вас втыкала!
      Она поцеловала его в щеку.
      – Зря стараетесь. Я не чувствую поцелуев. Лучше помогите свернуть оболочку. Этот аппарат нам еще понадобится.
      А у Норда не хватило терпения ждать, пока они возятся с шаром.
      – Я на разведку! Догоняйте!
      – Я с тобой! Милый Курт, вы ведь управитесь сами?
 
      Укрывшись за елью, они смотрели на славный домик, окруженный чудесным газоном. Вокруг ни забора, ни ограды. Сбоку торчала очаровательная башенка, увенчанная сказочным петушком.
      Песчаная дорожка огибала участок и снова уходила в лес, но неподалеку, за деревьями, светились окна других домов.
      – Suburbian paradise , – заметила княжна. – Словно мы не в Подмосковье, а где-нибудь в Новой Англии.
      – Даже образцово-показательный поселок «Сокол» по сравнению с этой идиллией блекнет, – согласился Норд. – Кто это так хорошо поет? Давай подсмотрим.
      Они подкрались к окну и осторожно заглянули внутрь.
      Их взглядам открылась очаровательная картина. Славный семейный вечер: отец в кресле курит трубку, мать играет на пианино, сынишка поет. Комната – просто картинка. Всё довольно скромно, но опрятно и чисто. На еще не убранном после ужина столе ваза с фруктами, пряники с баранками, чайные чашки и самовар.
      Мальчик выводил хрустальным голоском:
 
      На Волге, на Волге родимой,
      Где чаек разносится клич,
      На счастье отчизны любимой
      Родился великий Ильич.
      – Какая прелесть, – растрогалась Зоя. – Этому малютке петь бы в церковном хоре, а не про Ильича…
      Гальтон схватил ее за руку и оттащил от окна. По дорожке кто-то шел. Прятаться было поздно.
      Мужчина с вислыми усами увидел их, приподнял соломенную шляпу и приветливо поздоровался:
      – Добрый вечер, товарищи! Что-то не признаю… – Он подошел ближе. – А-а, вы, наверно, новенькие. Только прибыли?
      – Новенькие, – напряженно ответил Норд. – Прибыли. Да.
      – В 47-й? Вместо Киселевых?
      – Хм. Да. Вместо Киселевых.
      Незнакомец пожал руку сначала Гальтону, потом Зое.
      – Добро пожаловать. Заблудились в темноте? Это поначалу со всеми бывает. Все-таки лес. Хоть и без волков, – он добродушно засмеялся. – А я из 122-го. Опанас Иванович меня зовут.
      – Зоя.
      – Га… Гаврила… Лаврентьевич. Очень приятно…
      Опанас Иванович с интересом их рассматривал.
      – Какой у вас затравленный вид. Мы с Любой – это моя жена – в первые дни тоже были такие. Забудьте прошлое, как страшный сон. Всё, что осталось по ту сторону забора, для нас больше не существует. Настоящая жизнь здесь.
      – Здесь? – переспросил Норд, ничего не понимая.
      – Ну да. В лесном поселке «Ленинский путь». Просто мы тут живем в конце этого пути, а вся остальная страна в самом его начале. Но она движется в нашу сторону, семимильными шагами. Помните, что вам очень повезло. Поздравляю. Так проводить вас до 47-го? Это на противоположном краю территории. Но я перед сном все равно гуляю, мне нетрудно.
      – Да, пожалуйста…
 
      Местный житель оказался приятнейшим гражданином – предупредительным, не слишком любопытным, а главное разговорчивым. Он повел новых знакомых по дорожке, которая петляла по лесу меж чудесных, уютных домиков. Иногда навстречу попадались прохожие, всё тоже исключительно симпатичные люди. Опанас Иванович с ними раскланивался, про Гальтона и княжну говорил: «Это новенькие, вместо Киселевых».
      Удивительно, но никто, ни один человек, не поинтересовался, кто они такие и откуда приехали. В этом была какая-то странность.
      В поселке «Ленинский путь» странностей вообще хватало. За деревьями и коттеджами открылась большая поляна, застроенная красивыми каменными домами. Здесь было светло, всюду горели фонари. Чичероне объяснил, что это «оргцентр» поселка: все производственные, культурные и бытовые учреждения.